Текст книги "Интенсивная терапия. Истории о врачах, пациентах и о том, как их изменила пандемия"

Четыре дня спустя, во вторник, 17 марта, в клинике было непривычно тихо. Люди были ошеломлены последствиями рекомендаций, данных премьер-министром накануне вечером. Людей призывали не выходить из дома, не посещать рестораны и театры и находиться на карантине в течение 14 дней, если у кого-то из членов семьи были симптомы. Полезный, необходимый, но запоздалый совет. Из 20 пациентов, с которыми я разговаривал по телефону, только у двух был вирус. Они жаловались на головную боль, высокую температуру, недомогание и повышенную утомляемость. Я пометил их кодом «подозрение на коронавирусную инфекцию» и посоветовал оставаться дома вместе с остальными членами семьи. Я сказал им связаться со мной в случае появления трудностей с дыханием, а затем сделал себе пометку перезвонить им позднее, чтобы узнать, как у них дела. Поскольку медицинским работникам сказали следовать тем же инструкциям – оставаться дома 14 дней, если у кого-то из членов семьи появился кашель или поднялась температура, – соседние клиники уже испытывали нехватку персонала. Плановая медицинская помощь по возможности была отменена, элективные операции отложены. У меня складывалось впечатление, что мы готовимся к катастрофе, аналогов которой за последний век не было. Недолгие заигрывания правительства с коллективным иммунитетом, похоже, подошли к концу, и общество оказалось зажатым в тиски. Я чувствовал, что очень скоро будет объявлен полный локдаун. Каждый день я разговаривал с людьми, недовольными тем, что они вынуждены всей семьей находиться дома из-за симптомов у одного из ее членов. Мне было интересно, станет ли им легче, если все будут оставаться дома.

В среду, 18 марта, мы услышали, что школы закрывают, и нам с женой, как и миллионам других родителей, придется справляться с тремя детьми, вирусом и работой. Мы отвели детей в местную библиотеку за день до ее закрытия и запаслись книгами и дисками. Я понимал, что она может открыться только через несколько месяцев.

Моя жена связалась со своим врачом общей практики из Ломбардии. Он сказал, что ситуация очень тяжелая, и пожелал нам удачи. Несколько его коллег из соседних деревень умерли после контакта с зараженными пациентами. Вирус унес жизни многих священников, что неудивительно, учитывая, сколько рук они пожимают у входа в церковь и как часто кладут «тело Христа» в открытые рты прихожан. Я написал китайскому переводчику своих книг, хирургу Сяньтао Ма, который сказал, что ситуация в Пекине улучшается и новых случаев выявляется мало.

– Вы же понимаете, что самоизоляция – это единственный эффективный метод остановить вирус, – добавил он и спросил, уделяю ли я столько же внимания психическому здоровью своих пациентов, сколько физическому. Закончил он на оптимистичной ноте:

– Людям придется ненадолго изменить свои привычки. Наступила весна.

На масках, которые мы получили с центрального склада Национальной службы здравоохранения, первоначально стоял срок годности «июль 2016». Вероятно, они лежали на складах с эпидемии свиного гриппа 2009 года, но кто-то изменил срок годности на «август 2021». Меня это не беспокоило (разве маски могут испортиться?), но некоторые люди в ужасе написали правительству. Мы получили электронное письмо от Грегора Смита, который на тот момент занимал пост заместителя главного врача Шотландии. В письме говорилось: «Я хотел бы пояснить, что эта партия масок подверглась тщательной оценке. Изготовитель продлил ее срок годности, поэтому маски безопасны для использования. Я надеюсь, что это устранит любые опасения, которые могли у вас возникнуть». Было очевидно, что во время подготовки к пандемии что-то пошло не так.

Мой прием практически полностью прошел по телефону, и я закончил работу в 17:00. У меня оставался свободный час до начала вечерней смены в центре телефонных консультаций: нужно было обзвонить всех, у кого были симптомы, и определить, кого из пациентов направить в больницу. Я неторопливо шел по городу мимо закрытых баров и кафе, опасаясь, что приду на работу голодным. Первый ресторан, мимо которого я прошел, назывался «Знакомство с Китаем», и он был закрыт. Итальянский ресторан «Художник» еще был открыт, и там можно было заказать тарелку спагетти, однако его владелец предупредил меня, что на следующий день он закроется.

Коллега прислал мне копию отчета об исследовании Имперского колледжа Лондона, в котором политика правительства была заменена на локдаун, или подавление вируса, а не смягчение его последствий (в таком случае население должно приобрести коллективный иммунитет к вирусу).

При локдауне пожилые или особенно уязвимые люди должны были «укрываться» от вируса, пока он циркулировал в обществе, что могло занять месяцы или даже годы.

Тогда я впервые услышал этот термин.

В отчете говорилось, насколько опасным будет вирус, если активно не подавлять его и не соблюдать социальную дистанцию. Смягчение его последствий, подразумевающее лишь незначительные изменения в жизни общества, по оценкам авторов отчета, привело бы к сотням тысяч смертей. Они надеялись, что благодаря локдауну число смертей удастся сократить до десятков тысяч.

Эдинбургский центр телефонных консультаций располагался в южной части города, в здании старой больницы, построенном после Первой мировой войны. В тот вечер на смене было 10–12 медицинских работников, среди которых были врачи общей практики, медсестры и операторы. Мы передавали друг другу упаковку влажных антисептических салфеток, чтобы перед началом смены каждый мог обработать рабочее место. Салфетки были в дефиците, зато шкаф был забит шоколадными батончиками и чипсами.

– Это лучшее место для работы, – сказал один из коллег, протягивая мне банку для пожертвований, куда я опустил 25 пенсов. – Здесь есть буфет, где цены не менялись с 1980-х годов.

Я провел вечер с недавно заклеенной и обмотанной скотчем гарнитурой. Затыкая пальцем свободное ухо, я обзванивал пациентов с одинаковыми симптомами: сухой раздражающий кашель, головная боль, чувство скованности в груди и небольшая боль в области ребер. Я давал им советы и направлял в больницу тех, кто находился в наиболее тяжелом состоянии и нуждался в кислороде.

Одной из медсестер на смене была Кристин, шотландская горянка. Днем она работала в той же части города, что и я. Ее уравновешенность и певучий гэльский акцент успокаивали всех, кто разговаривал с ней по телефону. Мы шутили о буфете и обменивались историями о пациентах, но когда ее вызвали на дом к пациенту, атмосфера изменилась. Они вместе с коллегой надели перчатки, очки и комбинезон, после чего Кристин грустно улыбнулась и помахала нам.

– Пожелайте нам удачи! – сказала она. Никто из нас еще не успел привыкнуть к пластиковым барьерам между нами и пациентами.

Врачей общей практики учат обращать внимание на мельчайшие детали коммуникации между людьми и выносить из несказанного пациентом не меньше, чем из сказанного. Во время обучения мы обязаны предоставлять видеозаписи нашей работы с пациентами, чтобы показать, насколько внимательно относимся к языку тела, молчанию, зрительному контакту или его отсутствию. На том этапе пандемии мы в основном консультировали по телефону, и для меня это были непривычно. Я вообще не получал от них удовлетворения. В спокойные времена я ощущал дух товарищества между собой и пациентом, теперь же едва понимал встревоженного больного человека на другом конце провода. Надевая маску во время визита к пациенту, я чувствовал себя хирургом, склонившимся над человеком под общей анестезией.

Разумеется, правило о соблюдении социальной дистанции нужно было ввести гораздо раньше, чтобы выиграть время. Теперь мы все это понимали. Мы были похожи на годовалых детей на пляже, которые с восхищением смотрят на волны, приближающиеся к берегу, и плачут от испуга, когда вода попадает им на ноги. Никого из нас невозможно было убедить отпрыгнуть назад, пока болезнь не накрыла.

В те выходные супермаркеты и Amazon прекратили продажу книг, поскольку они не были предметами первой необходимости. Их место заняли продукты и рулоны туалетной бумаги. По пути на работу я зашел в местную кондитерскую за тортом для сотрудников клиники, понимая, что уже завтра она будет закрыта. Мы связывались со множеством пациентов с жалобами на кашель и высокую температуру, но теперь столкнулись еще и с кризисом психического здоровья. Я говорил с несколькими людьми, бывшими на грани банкротства, а также со множеством пациентов, которые страдали паническими атаками и не могли спать.

В нашей клинике был только один вход, поэтому у нас не было возможности организовать зеленую и красную зоны, чтобы отделить пациентов с подозрением на коронавирус от остальных. Ничего не оставалось, кроме как организовать в ныне пустующем зале ожидания зону для больных коронавирусом. Мы выставили швабру и большую бутылку дезинфицирующего средства и сделали ширму, чтобы обеспечить минимальную приватность.

Нам сказали, что вирус может висеть в каплях жидкости в воздухе, поэтому в большом пространстве дышать безопаснее, к тому же мы собирались регулярно открывать окна.

Пациенты должны были носить маски, а всех, у кого болело горло, я планировал осматривать снаружи. Я надеялся, что неутихающий эдинбургский бриз унесет все вирусные частицы от открытых ртов пациентов до того, как они успеют приземлиться на меня. На внедрение новых технологий в системе здравоохранения обычно требуются месяцы, однако система видеозвонков для связи с пациентами была введена всего за несколько дней. Со своего компьютера я отправлял ссылку на смартфон пациента, а затем видел последнего на своем экране. Я использовал эту технологию, чтобы поставить диагноз ребенку с сыпью или женщине с болями в груди, чья проблема была обусловлена не вирусом, а сильной паникой.

Одна из моих пациенток спросила:

– Не слишком ли все это, доктор Фрэнсис? Это же не бубонная чума!

Отчасти я был с ней согласен, но поинтересовался, смотрела ли она зарубежные новости. Каждая эпидемия чумы уносила жизни четверти населения, а COVID-19 убивал «только» 2 % заболевших, но в то же время вспышки чумы легко заметить и взять под контроль. Я спросил, разве было бы лучше, если бы мы ничего не предпринимали? В конце концов новый коронавирус был способен передаваться бессимптомно, убить 10–15 % самых уязвимых людей в обществе, поразить значительную часть населения и привести к долгосрочным проблемам со здоровьем, о которых пока ничего не было известно.

В попытке сдержать распространение инфекции через клиники общей практики власти планировали открыть специализированные коронавирусные центры уже на следующей неделе: логично было сосредоточить всех пациентов с подозрением на COVID-19 в одном месте, вместо того чтобы позволять им кашлять на все поверхности в кабинетах врачей. Сначала предполагалось, что врачи в коронавирусных центрах будут лучше обеспечены средствами индивидуальной защиты, но нет: они должны были носить те же одноразовые фартуки и маски, что и все остальные.

На улицах еще было полно людей, и одна из лондонских больниц объявила о критическом положении. В новостях говорили, что Италия обратилась за финансовой помощью к Европейскому центральному банку, а Испания должна была «сгладить кривую заболеваемости» за две недели. К 21 марта 13 итальянских врачей скончались от коронавируса. Три месяца назад мы с женой устроили вечеринку с друзьями и соседями по случаю зимнего солнцестояния. Мы планировали провести еще одну в день весеннего равноденствия, но теперь люди, которые сидят близко друг к другу, обнимаются и чокаются, казались принадлежащими к другой эпохе.

Остров Барра, входящий в состав Внешних Гебридских островов, буквально самоизолировался для обеспечения безопасности населения. Кейт Форбс, министр финансов Шотландии и член парламента, попросила людей не ездить в горы и на острова на своих фургонах для кемпинга.

Во время пребывания на Оркнейских островах я понял, что изоляция удаленных сообществ людей одновременно была защитой и угрозой: отдаленность от городов означала меньшую доступность медицины и различных ресурсов. Несколько случаев COVID-19 могли привести к вымиранию всего небольшого сообщества.

Во время пандемии испанского гриппа смертность в отдаленных сообществах была очень высокой: в королевстве Тонга смертность составила 10 %, а в Самоа – 20 %. В некоторых сообществах инуитов[17]17
  Этническая группа автохтонных народов Северной Америки, обитающая приблизительно на трети северных территорий Канады: от полуострова Лабрадор до устья реки Маккензи.


[Закрыть], проживавших на Аляске, умерло 50 % людей.

Пока я ехал по автостраде в медицинский центр, где подрабатывал по выходным, увидел, что щиты на тему несчастных случаев, нарушения правил дорожного движения и важности ремней безопасности заменили темой общественного здравоохранения: «COVID-19: передвижения только в случае крайней необходимости». Они предшествовали объявлению премьер-министра от 23 марта о том, что теперь все должны оставаться дома. Выходить разрешалось только в четырех случаях: работа, которую невозможно выполнять удаленно, покупка еды, занятия спортом раз в сутки и уход за родственником. Локдаун коснулся всех: и больных, и здоровых. Мне казалось невероятным, что за короткое время мы перешли к столь жестким мерам, но я был рад, что больше не придется решать, запрещать пациентам выходить из дома или нет. Всего через три дня СМИ сообщили о смерти от коронавируса еще трех итальянских врачей.

На следующий день после объявления локдауна я поехал на велосипеде в клинику, обмениваясь виноватыми взглядами со всеми, кто тоже был на улице. Работа была нашим алиби. Дорожные работы продолжались, и я проехал мимо двух домов, к которым строители делали пристройки, подумав о том, как кризис спровоцировал переоценку престижности разных профессий. Все поняли, насколько важны и полезны укладчики товара, мусорщики и санитары. Разумеется, все говорили и о важности врачей и медсестер, но эти профессии и раньше считались довольно престижными (исследования показывают, что люди больше доверяют не врачам, а медсестрам). Когда я возвращался домой, дорожных рабочих и строителей уже не было.

Отделение реанимации и интенсивной терапии Королевской больницы Эдинбурга было занято на 20 %. Мой друг, работавший там, сказал, что ожидается наплыв пациентов. Врачам общей практики разослали инструкцию о том, как оценить степень респираторного дистресс-синдрома на расстоянии от пациента: следовало наблюдать за движением грудной клетки во время дыхания и измерить уровень кислорода в крови. Метод измерения содержания кислорода в крови по телефону, когда пациент считает вслух на выдохе, сначала широко применялся врачами общей практики, но позднее от него отказались, поскольку он не был показательным в случаях коронавирусной пневмонии.

Среди больных коронавирусом пациентов, с которыми я созванивался в тот день, была женщина с агорафобией[18]18
  Боязнь открытого пространства, открытых дверей; расстройство психики, когда появляется страх скопления людей, которые могут потребовать неожиданных действий; бессознательный страх, испытываемый при прохождении без провожатых по большой площади или безлюдной улице. Проявляется в бессознательном виде как защитный механизм.


[Закрыть], которая заразилась COVID-19 на похоронах тети. Она жаловалась на головную боль, столь типичную для этой инфекции, сухой кашель, который не давал произнести больше нескольких слов, и сильную одышку по утрам (в течение дня ощущение нехватки воздуха отступало, и ночью она чувствовала себя нормально). Мы поговорили о том, что после стольких лет агорафобии и тревожности ей, как ни странно, стало лучше, когда всем запретили выходить из дома. Впервые за много лет она перестала принимать препараты. Другие мои пациенты, склонные к тревожности, тоже сообщили об испытанном облегчении: худшее уже произошло, и осознание этого подарило им неожиданное успокоение.

На той же неделе заболеваемость в Италии впервые пошла на спад, но в США число новых случаев только росло. Глава ВОЗ сказал, что первые 100 тысяч случаев были выявлены за месяц, вторые – за 11 дней, а третьи – всего за четыре дня. Очень скоро речь должна была пойти о миллионах случаев заболевания.

Министр здравоохранения написал, что благодаря открытию специализированных коронавирусных центров врачи общей практики скоро смогут вернуться к обычной работе. За этим письмом последовало сообщение от Национальной службы здравоохранения Лотиана, в котором говорилось об отчаянной потребности в волонтерах. Нас спрашивали, могли бы мы отказаться от части обычных обязанностей. Коронавирусный центр только открылся, и я записался на работу в нем по четвергам и воскресеньям, но теперь, когда закрылись школы, свободного времени было мало: когда я не был в клинике, проводил время дома с детьми. Многие коллеги не хотели становиться волонтерами, потому что это была работа ad hoc[19]19
  Латинская фраза, означающая «специально для этого», «по особому случаю».


[Закрыть], и им не полагался оплачиваемый отпуск по болезни на случай, если они заразятся коронавирусом. Если бы они умерли от него, их семьям тоже не полагалось никаких льгот. В то же время мы старались оказать максимальную поддержку пациентам: если бы система общей практики рухнула, больницам стало бы гораздо сложнее справляться с ситуацией.

Первая неделя локдауна в Великобритании была утомительной. Мы оказались под гнетущей тяжестью страданий, причиненных пандемией. Последние несколько лет нам постоянно повторяли, что психическому здоровью необходимо уделять не меньше внимания, чем физическому, но внезапно оно отошло на второй план, поскольку все усилия были брошены на защиту физического здоровья наиболее уязвимых членов общества.

Через несколько дней, 25 марта, практически вся моя работа была связана с психическим здоровьем: люди сидели дома взаперти, наблюдая за тем, как накапливаются долги, а перспективы ускользают. Огромные слои экономики, связанные с досугом, путешествиями и туризмом, потерпели катастрофу.

Люди, находившиеся в изоляции, сожалели о том, что не смогли предвидеть, как будет развиваться ситуация, и не подготовились финансово.

Одной из проблем, с которыми столкнулись врачи общей практики, был наплыв пациентов с хроническими психическими заболеваниями, например, шизофренией. Это объяснялось тем, что их массово выписали из больниц, где они подолгу находились. Предполагалось, что вне больницы они будут подвержены меньшему риску, и в плане коронавируса это действительно было так. Однако психическое состояние этих людей было настолько нестабильным, что для безопасности их следовало держать в специализированных учреждениях. Меня спросили, приму ли я пациентку с шизофренией, которой требовались регулярные инъекции антипсихотических препаратов, сказав, что она точно будет ходить на уколы, поскольку в противном случае нарушит постановление суда.

Особенно страдали люди, для которых дом не был безопасным местом. Теперь они были вынуждены постоянно находиться под одной крышей с агрессивными или жестокими партнерами. Страдали приемные родители трудных детей, пары на грани развода, одинокие родители, которые едва справлялись со своими обязанностями. Каждую неделю я разговаривал с представителями этих категорий и параллельно принимал огромное количество звонков на тему того, кто из ключевых работников достаточно устойчив к вирусу, чтобы продолжать ходить на работу, а кто должен остаться дома. Одновременно с этим экономика извивалась, визжала и билась о стену коронавируса.

Выставочный центр ExCeL в Лондоне переоборудовали в больницу на четыре тысячи коек, а губернатор Нью-Йорка умолял прислать штату 30 тысяч аппаратов ИВЛ. Индия попыталась ввести режим самоизоляции для 1,3 миллиарда человек.

Моя подруга Полли работала учителем в Китае, но, когда в Ухане разразилась вспышка коронавируса, ее отправили обратно в Великобританию. Теперь она снова улетела в Шанхай, поскольку Китаю удалось взять эпидемию под контроль. Самолет был практически заполнен, но все пассажиры были в защитных костюмах и масках. На следующий день выдачу виз прекратили, а полеты отменили. Все работники шанхайского аэропорта были в полном защитном обмундировании. Подруга сказала, что им предоставляли гораздо более качественные средства индивидуальной защиты, чем британским медработникам. Из аэропорта она направилась в центр тестирования, организованный в спортивном зале, где все, кто был в самолете, сдали мазок на коронавирус. Все пассажиры ждали результатов шесть часов (в Шотландии мы получали результаты только через три-четыре дня), и поскольку тест моей подруги был отрицательным, ей позволили поехать домой (все, у кого он был положительным, отправились на карантин в специализированное государственное учреждение вместе с пациентами, которые сидели рядом). На дверь квартиры подруги прикрепили специальное устройство, следящее за соблюдением двухнедельного карантина, и дважды в день к ней приходил врач, чтобы измерить температуру.

– Все меня очень поддержали, – сказала она. – Люди в защитных костюмах доставляли еду и каждый день выбрасывали мусор.

У меня сложилось впечатление, что Китай решит проблему коронавируса гораздо быстрее, чем Европа, но ценой вторжения государства в личную жизнь граждан. Для большинства европейцев это было бы неприемлемо.

Оказание плановой медицинской помощи было приостановлено. Это касалось скрининга онкологических заболеваний, ЭКО и скрининга ИППП[20]20
  Инфекции, передаваемые половым путем.


[Закрыть] (из-за социального дистанцирования заболеваемость ими снизилась). ЭКГ и рентгенографию делали только пациентам в критическом состоянии и тем, у кого подозрение на рак.

У принца Чарльза был диагностирован коронавирус, но болезнь протекала в легкой форме, и принц восстанавливался в Балморале, хотя населению страны было сказано не нагружать уязвимую медицинскую систему высокогорных сообществ и не ездить в горы. Поговаривали о реорганизации Шотландского выставочного центра в Глазго в огромную коронавирусную больницу, но я считал, что замок Балморал подходит для этого больше: красивые виды, свежий горный воздух, множество спален и относительная изоляция.

К последней неделе марта вирус не замедлил распространение в Италии, где фиксировалось более 900 смертей в день, и Испании. В Нью-Йорке заболеваемость тоже продолжала расти. Министр финансов Германии совершил самоубийство. Я смотрел онлайн-карты, где число заболевших отображалось в виде больших красных точек, от которых отходили широкие круги.

Всего за неделю число смертей от коронавируса в мире удвоилось: с 13 тысяч оно возросло до 27.

Для сравнения, пандемия свиного гриппа 2009 года унесла жизни приблизительно 20 тысяч человек. Результаты эпидемиологических исследований свидетельствовали о том, что вирус может привести к 30 миллионам смертей по всему миру, что было сопоставимо с испанским гриппом.

У нас до сих пор не было средств индивидуальной защиты, рекомендованных ВОЗ, поэтому я провел воскресное утро на eBay в поисках одноразовых защитных костюмов. В основном они были распроданы, но еще можно было заказать из Китая. В новостях говорили, что жизнь в Ухане приходит в норму: в выходные открылся железнодорожный вокзал, и в городе было зафиксировано только 47 новых случаев коронавируса, несмотря на то что люди возвращались из-за границы.

В те выходные, добираясь на работу по пустым дорогам, я увидел щиты с простой надписью: «Оставайтесь дома. Помогите Национальной службе здравоохранения. Спасайте жизни».

К концу месяца мысль о том, что будет, если вирус проникнет в дома престарелых, стала вселять в меня ужас. Теперь существовал новый порядок посещения пациентов с подозрением на коронавирус. Сначала врачам общей практики сказали, что можно адаптировать новый протокол под всех пожилых пациентов или применять его только к тем, у кого был кашель, жар или симптомы простуды.

Сначала я должен был позвонить персоналу дома престарелых с автостоянки, удостовериться, что проблему нельзя решить снаружи, и предупредить, что на мне надеты средства индивидуальной защиты, а затем попросить персонал подвести пациента как можно ближе к входу, чтобы не идти через все здание. До момента осмотра нужно было держаться от пациента на расстоянии двух метров. По возможности следовало попросить пациента самостоятельно измерить температуру и содержание кислорода в крови. После минимального осмотра мне предписывалось выйти на улицу и продумать план лечения, к тому же обработать все инструменты и снять маску и фартук. Салфетки и средства индивидуальной защиты надлежало сложить в два пакета и сжечь, а все лекарства для пациента оставить у двери.

Одним из первых я посетил 80-летнего мужчину с болезнью Паркинсона. Он упал с постели, и его рука перестала функционировать. Я стоял в рубашке с короткими рукавами, маске и фартуке на пороге дома престарелых, поглядывая на пейджер и дрожа от холода, пока не понял, что дверь открыта.

Посещения были запрещены, и атмосфера внутри была удручающей. Обитатели дома престарелых грустили: у многих была деменция, и они не понимали, почему близкие их больше не навещают. Как объяснить человеку, который даже не понимает, кто он и где находится, что теперь необходимо соблюдать социальную дистанцию? Персонал был великолепен: надев маски и фартуки, сотрудники дома престарелых старались придерживаться рутины. Однако в словосочетании «дом престарелых» десятилетиями подчеркивалось слово «дом»: в отличие от больниц, здесь были ковры, мягкая мебель, игры в бинго, групповые экскурсии, танцевальные вечера и карточные игры. Предположение, что в такой обстановке вирус удастся сдерживать не менее эффективно, чем в больнице, казалось абсурдным. Помогать обитателям чувствовать себя как дома и ухаживать за ними в условиях нехватки ресурсов – трудная задача, и я всегда восхищался сотрудниками этих учреждений.

Уже не в первый раз я задумался о том, что фраза «интенсивная терапия» отражает не только попытки поддерживать жизнь пациентов, а отношение, которое позволяет пациентам быть счастливыми, защищенными и исполненными достоинства.

Я прикоснулся к стольким дверным ручкам! Мне пришлось много раз вступить в контакт с пациентом: рука на его плече, когда я помогал ему устойчиво встать; чемодан на прикроватном столике, термометр в его ухе, пульсоксиметр на пальце, снова рука на его плече, пока я прощупывал дельтовидную мышцу, или на локте, когда осторожно вращал сустав. Он ничего не сломал, и у меня не возникло подозрений, что его падение было обусловлено инфекцией или инсультом.

– Есть ли случаи коронавируса? – спросил я менеджера, собирая вещи.

Она покачала головой:

– Пока нет, но я слышала, что в других местах все не так благополучно.

До меня тоже дошли слухи о пациентах, которые вернулись из больницы в дом престарелых и привезли с собой вирус.

– Это печально, – сказала она, пока мы шли мимо комнаты отдыха к выходу. Все обитатели сидели в креслах на расстоянии двух метров друг от друга, и между ними ходили сотрудники в нескольких слоях пластика.

В тот день стало известно о смерти британского врача от коронавируса. Скончался Амгед Эль-Хаврани, отоларинголог.