Текст книги "От великого Конде до Короля-солнце"

Глава 8
Фуке попал в немилость из-за Луизы де Лавальер

Кажется, что все надежно устоялось, но тут появляется женщина…

Поль Бурже

Луиза де Лавальер была застенчивой блондинкой, всего несколько месяцев назад приехавшей в столицу из своей родной Турени и еще не успевшей познать секреты плутовства, которыми в совершенстве владели все придворные девицы. Кроме того, она слегка прихрамывала. Уверенная в своей неотразимости, Мадам даже не могла и подумать, что эта неприметная маленькая провинциалка сможет когда-либо представить для нее серьезную опасность.

Несомненно, если бы Мадам не была единственной среди королевских придворных, кто не пригляделся внимательно к очаровательной Луизе, округлые прелести которой вызывали пристальный интерес со стороны мужской половины Фонтенбло, то она была бы более предусмотрительной. Ведь современники были единодушны, давая восторженные отзывы о мадемуазель де Лавальер:

«ее голос проникал в самое сердце», вспоминала мадам де Кайлюс; «…ее восхитительные волосы платиновой блондинки еще более подчеркивали красоту ее лица», добавляла мадам де Лафайет; «невозможно передать словами волшебство ее взгляда», заключала принцесса Палантинская.

После этих свидетельств нет, наверное, больше необходимости объяснять, почему король был вполне удовлетворен выбором Мадам, когда впервые увидел такую прелестную девушку. Он улыбнулся, поклонился и вернулся в свои покои в прекрасном расположении духа, не считая нужным поделиться со своей любовницей пришедшими в его голову игривыми мыслями…

На следующий день, чувствуя себя окрыленным при мысли о роли, которую ему предстоит сыграть в этой любовной комедии, он, не выдавая охвативших его чувств, послал за потерявшей покой после встречи с ним мадемуазель де Лавальер. Но Людовику XIV так и не удалось в тот день узнать, как Луиза относится к нему. Однако вскоре ему, как уже не раз бывало, на помощь пришел случай. Однажды вечером, когда он прогуливался по Фонтенбло, он увидел, как четыре девушки скрылись в лесу, чтобы, видимо, от души поболтать. Людовик XIV незаметно последовал за ними и, спрятавшись в тени деревьев, приготовился слушать откровения подружек. «Усевшись на прикрытые листьями кочки, девушки продолжили уже начатый разговор, – писала мадам де Жанлис. – Они говорили о прошедшем накануне у Мадам празднике, о балете, в котором вместе с несколькими придворными танцевал король, о том, кто из танцоров им показался наиболее привлекательным: одной из них понравился маркиз д’Алинкур (впоследствии маршал Виллеруа), другой – д’Арманьяк, третьей – граф де Гиш. Лишь четвертая девушка не промолвила ни слова. Но, уступая уговорам подружек, она была вынуждена в конце концов высказать свое мнение. И вот тогда-то король и услышал самый нежный и трогательный голос, который ему когда-либо приходилось слышать:

– Разве можно заметить рядом с королем тех, о ком вы только что говорили?..

– Ах! Ах! Значит, надо быть только королем, чтобы понравиться вам?

– Вовсе нет. Корона ничего не может добавить к обаянию его личности. Более того, она не украшает его. Он был бы просто неотразим, если бы не был государем, хотя и сейчас, надо признать, он очень привлекателен»⁸⁸.

Удивленный и взволнованный словами девушки, Людовик XIV удалился и, вернувшись в замок, целую ночь промечтал о той, откровения которой он только что услышал. Уже на следующее утро он написал Луизе письмо, в котором, словно скромный студент, смиренно попросил назначить ему свидание. Но вернувшийся от девушки Бансерад сообщил, что та наотрез отказалась принять короля в своей комнате.

«Однако, – вспоминает мадам де Жанлис, – поэт пообещал королю проводить его к мадемуазель д’Артини, которая жила в комнате, смежной со спальней мадемуазель де Лавальер. А учитывая то обстоятельство, что комнаты фрейлин располагались в верхней части дворца, в них можно было легко проникнуть через выходившие на террасу окна. По просьбе Бансерада мадемуазель д’Артини должна была заранее открыть окно, а уже потом из ее комнаты королю не представляло никакого труда пройти к мадемуазель де Лавальер».

Дерзкий план государя, который мог бы подыскать себе занятие более достойное, чем охота за красивыми женщинами, тем более что за каждым его шагом пристально следила вся Европа, был с точностью выполнен. «В полночь, дрожа от сильного волнения, король спустился на террасу и через открытое окно проник в спальню мадемуазель д’Артини. Фрейлина проводила его до дверей комнаты мадемуазель де Лавальер.

Вернувшаяся к себе минут за пятнадцать до этого, Луиза сидела в кресле, перечитывая в который уже раз королевское письмо. Услышав скрип открывающейся двери, она повернула голову и, увидев короля, вскрикнула, резко поднялась с кресла и тут же почти без чувств упала обратно. Заметив в ее руках свое письмо, он понял, что отнюдь не безразличен девушке. Расстрогавшись, Людовик принялся как мог успокаивать Луизу, уверяя, что его помыслы настолько же чисты, насколько глубоки его чувства. Но вместо ответа девушка разрыдалась. И только спустя несколько минут, немного успокоившись, мадемуазель де Лавальер осмелилась упрекнуть короля в безрассудном поступке, который мог бы ее скомпрометировать. Король, заверяя Луизу, что никто не узнает о его визите, дал честное слово, что впредь не предпримет ни шага без ее согласия. И тут же поинтересовался о чувствах, которые она питает к нему. Но девушка решительно отказалась признаться в том, чего так настойчиво добивался король. И вот тогда он рассказал ей, что оказался свидетелем ночного разговора в парке. Закрыв в смущении лицо руками, мадемуазель де Лавальер снова расплакалась. Но, видя уважительное и деликатное отношение короля, девушка понемногу начала успокаиваться. А в это время в комнату вошла мадемуазель д’Артини предупредить, что наступило утро. И королю пришлось удалиться»⁸⁹.

После ночного объяснения король предпринял решительную атаку на мадемуазель де Лавальер. Как-то вечером во время ужина, накрытого в парке при свечах, он пригласил ни о чем не догадывающуюся Мадам и всех придворных девиц в рощу, где Луиза несколько дней тому назад проговорилась о своих чувствах к королю. И весь двор в изумлении застыл, увидев освещенную как днем поляну, украшенную гирляндами из лилий…

Такое трогательное внимание влюбленного короля, конечно, не могло оставить равнодушной мадемуазель де Лавальер. Но тем не менее она продолжала «храбро защищать свою честь».

Однако в конце концов пришел вечер, когда, уставшая сопротивляться, Луиза сдалась на милость победителя…

И только тогда Мадам узнала о том, что началось при ее участии. Гнев и досада ее были столь велики, что она слегла. Но вместо слов утешения король ограничился только тем, что объяснил ей, что они рискнули сделать ставку в опасной игре и проиграли…

Разумеется, Мадам от такого ответа легче не стало…

* * *

Новая любовная связь короля не вызвала интереса разве только у Генриетты Английской. А в это время в Во-ле-Виконт из своего роскошного дворца за влюбленной парочкой неотступно следил суперинтендант финансов Никола Фуке, регулярно получавший донесения из Фонтенбло от верных ему людей.

Надо сказать, что Фуке представлял собой довольно любопытную личность, выделяясь среди других придворных крайним честолюбием, трезвым умом и дьявольской хитростью. За счет государственной казны ему удалось сколотить огромное состояние, к тому же он был носителем титула вице-короля двух Америк, располагал мощным флотом, способным нанести поражение королевским военно-морским силам, и давно лелеял мечту стать новым Ришелье.

Но с некоторых пор до короля начали доходить слухи о злоупотреблениях суперинтенданта, и тот, узнав о надвигавшейся опасности, потерял покой…

Поняв, что король полностью находится под влиянием новой фаворитки, Фуке решил в конце июля 1661 года заручиться ее поддержкой. Но, будучи в сущности своей порочным человеком, он даже не мог допустить и мысли, что Луиза осталась в душе такой же бескорыстной девушкой, какой и была раньше до встречи с королем. Что и стало причиной его роковой ошибки – поручить старой своднице мадам дю Плесси-Бельевр наведаться к Луизе, чтобы выразить от его имени восхищение ее красотой и заодно вручить ей двадцать пять тысяч пистолей. Оскорбленная сделанным предложением, фаворитка короля сухо ответила, что даже двести пятьдесят тысяч ливров не заставят ее сделать неверный шаг. Об этом как раз и идет речь в сохраненном Конрартом письме, в котором мадам дю Плесси-Бельевр сообщает Фуке о своей неудаче:

«Я теряюсь и не знаю, что говорить и делать, когда вижу, что кто-то осмеливается идти против Вашей воли. Я до сих пор не могу прийти в себя от возмущения, когда вспоминаю разговор с этой маленькой мадемуазель де Лавальер. Чтобы добиться ее расположения, я стала расхваливать ее красоту (впрочем, сама я так не считаю), что должно было настроить ее на благосклонный лад, и намекнула, что Вы сделаете все необходимое, чтобы она никогда ни в чем не нуждалась. А в качестве задатка посылаете ей двадцать пять тысяч пистолей. Услышав мое предложение, она рассердилась, ответив, что и двести пятьдесят тысяч ливров не заставят ее сделать опрометчивый шаг. И два раза с гордостью повторила эти слова. Хотя перед уходом я и попыталась ее успокоить, не могу с полной уверенностью утверждать, что она не расскажет королю о нашей беседе. Поэтому мне кажется, что мы должны опередить ее. А для этого не стоит ли распустить слух, будто бы она попросила у Вас денег, а Вы ей отказали?»

Но Фуке поступил иначе. Приняв более благородное, а возможно, и более хитрое решение, он отвел фаворитку в уголок гостиной Мадам и, думая завоевать ее расположение, стал долго доверительно рассказывать Луизе о достоинствах короля.

Не поняв намерений суперинтенданта финансов, мадемуазель де Лавальер, решив, что он пытается как-то странно за ней приударить, все выложила Людовику XIV. А тот, зная, каким успехом пользуется Фуке у женщин, тут же приревновал к нему.

«Людовик, – писали Савин и Бурнан, – увидел в Фуке не суперинтенданта, который, ухаживая за любовницей короля, думал предоставить в ее полное распоряжение свое богатство, а неотразимого донжуана, который вознамерился стать его соперником. До сего времени, когда его случайным любовницам начинали оказывать знаки внимания другие мужчины, он не сводил счетов с соперниками, а наказывал своих подруг только тем, что переставал с ними встречаться. На этот раз ему показалось, что у него решили отбить принадлежащую ему женщину. А его возвышенную любовь хотели низвести до уровня вульгарной сделки. И только смерть, по его мнению, могла искупить подобное злодеяние»⁹⁰.

Участь Фуке была предрешена⁹¹.

А некоторое время спустя суперинтендант, желая задобрить короля, а заодно показать, что тому нечего опасаться, пригласил Людовика XIV к себе в Во-ле-Виконт. Увидев роскошный дворец, о котором он наверняка вспомнил позднее при строительстве Версаля, государь почувствовал, как его захлестывает волна злобы и зависти. А тут еще Кольбер, давно завидовавший Фуке, наклонясь к королю, ехидно прошептал на ухо:

– С таким богатством, сир, он наверняка не знает отбоя от женщин.

Людовик XIV побледнел.

А через пятнадцать дней Фуке был арестован в Нанте.

Глава 9
Мадам берет в любовники фаворита своего мужа

Друзья наших друзей – наши друзья.

Народная мудрость

Людовик XIV испытывал такие глубокие чувства к Луизе, что окружил свою любовь, по выражению аббата де Шуази, «непроницаемой тайной». С девушкой он встречался либо ночью в лесу Фонтенбло, либо в комнате графа де Сент-Эньяна, а на людях же он опасался даже единым жестом раскрыть «секрет своей сердечной тайны».

И надо было разразиться грозе, чтобы о любовной связи короля стало известно при дворе. Однажды вечером, когда придворные, как обычно, прогуливались по парку, неожиданно пошел проливной дождь. В одно мгновение все разбежались по лесу в поисках укрытия. «А два любовника, – писал Понсе де ла Грав, – не успели спрятаться из-за хромоты мадемуазель де Лавальер – ведь невозможно идти быстрее того, кого любишь».

И многочисленные придворные могли увидеть, как король, прикрыв фаворитку своей широкополой шляпой, проводил ее под дождем до самого дворца.

Такой изысканный способ, придуманный королем, чтобы защитить девушку от дождя, как и следовало ожидать, стал темой многочисленных песенок и эпиграмм, сочиненных недоброжелательно настроенными поэтами.

Но через некоторое время приступ ревности вновь выведет короля из душевного равновесия.

Среди придворных был один молодой человек, Ломени де Бриен, который с некоторых пор начал проявлять повышенный интерес к Луизе де Лавальер. Встретив однажды вечером в гостиной, он предложил ей позировать художнику по имени Лефебр, искавшему модель, чтобы изобразить на своей картине Магдалину. Неожиданно их разговор был прерван появлением короля.

– Что вы здесь делаете, мадемуазель? – спросил он. Покраснев, Луиза де Лавальер рас сказала о предложении Бриена.

– Отличная идея, не так ли? – спросил тот. Король помрачнел.

– Нет. Ей больше подходит роль Дианы. Она слишком молода для кающейся грешницы.

И, повернувшись, вышел.

На следующий же день расстроенный Бриен, за ночь так и не сомкнувший глаз, помчался к королю. Тот, впустив его в свой кабинет, закрыл дверь на ключ. И между государем и придворным состоялся странный диалог, о чем впоследствии рассказал в своих воспоминаниях Бриен:

«Король повернулся ко мне:

– Вы ее любите, Бриен?

– Кого сир, – спросил я, – мадемуазель де Лавальер?

Король утвердительно кивнул головой:

– Да, я говорю о ней.

Стараясь держаться уверенно, я спокойно ответил:

– Еще нет, сир. Но я должен вам откровенно признаться, что чувствую к ней глубокую симпатию. И если бы я не был женат, я предложил бы ей свою руку и сердце.

– Нет, вы ее любите. Почему осмеливаетесь лгать мне? – тяжело вздохнув, произнес король.

С глубоким почтением в голосе я ответил:

– Сир, ни разу в жизни я не обманывал Ваше Величество. Я не отрицаю, что мог бы в нее влюбиться, но мои чувства к ней, хотя она мне и нравится, еще недостаточно глубоки, чтобы утверждать, что я в нее влюблен.

– Ладно, довольно, я вам верю.

– Но так как, обратившись ко мне, Ваше Величество уже оказало мне большую честь, захочет ли оно узнать мои бесхитростные мысли?

– Да, говорите, я вам разрешаю.

– Ах! Сир, – глубоко вздохнув, произнес я, – думаю, она Вам нравится больше, чем мне, и Вы ее любите.

– Люблю ли я ее или нет, – сказал король, – но вы доставите мне большое удовольствие, если оставите ее в покое и никогда больше не будете заговаривать о портрете.

– Ах! Мой повелитель, – воскликнул я, прикоснувшись рукой к его камзолу, – мне хочется принести Вам самую большую жертву, на которую я только способен: обещаю держаться от нее в стороне и даже никогда не заговаривать с ней. Искренне сожалею о случившемся и прошу простить меня за мой необдуманный поступок и навсегда забыть о том, что я сделал.

– Я обещаю, – сказал, улыбаясь, король, – но вы должны сдержать данное слово и никому не рассказывать о нашем разговоре.

– Упаси меня Бог! В мире нет никого, кто бы испытывал к Вашему Величеству больше уважения, чем я!

И, расчувствовавшись, я не смог закончить начатую фразу из-за слез, брызнувших из моих глаз. Видя мое состояние, король стал меня успокаивать:

– Вы с ума сошли, зачем плакать?.. Тебя выдала любовь, мой маленький Бриен, признайся.

– Вовсе нет: я плачу от чувства огромной признательности, переполняющей мое сердце, а женщина к моим слезам никакого отношения не имеет.

– Пусть будет так. Не надо больше об этом, я уже и так тебе слишком многое сказал.

– Ваше Величество оказало мне великую честь, но я надеюсь, что никогда более не совершу подобной ошибки.

Король был настолько любезен, что позволил мне успокоиться и пройти через дверь, выходившую в комнату охраны, которая примыкала к опочивальне королевы, его жены»⁹².

Но, несмотря на данное королю обещание, Бриен не сумел сохранить тайну, и вскоре весь двор, хихикая, только и говорил о том, что король так сильно влюбился, что потерял чувство юмора и выглядит смешным.

* * *

С трудом снося присутствие в своей свите Луизы де Лавальер и одновременно не имея возможности ее прогнать, Мадам решила немного развлечься, заведя себе нового любовника – красивого молодого придворного по имени Арман де Грамон, графа де Гиша.

Привлекательная внешность и элегантность этого распутного молодца, как часто случается, сочетались с невероятной грубостью и невоспитанностью.

Вот пример одной из его «шуток», рассказанной придворным: «Присутствуя однажды вечером на игре у королевы, сидевшей в окружении принцесс и графинь, устроившихся полукругом близ нее, молодой человек вдруг почувствовал, что рука его соседки опустилась на то заветное место, которое он прикрывал своей шляпой и которое из скромности не следовало бы даже упоминать вслух. Заметив, что его дама наклонилась в другую сторону, он с лукавым видом убрал головной убор. И когда все присутствующие на вечере стали хихикать и шептаться… я представляю вам возможность самим догадаться, смутилась ли бедняжка от всеобщего внимания окружающих или нет. Несмотря на подобные ежедневные шуточки, о которых узнавал весь двор, женщины, тем не менее, не переставали домогаться его внимания…»

Но надо признать, что и придворные дамы не умели себя пристойно вести на людях…⁹³.

* * *

Когда Генриетта начала проявлять интерес к графу де Гишу, у него уже была любовная связь… с Монсиньором, ее мужем.

В самом деле Арман де Грамон принадлежал к числу миньонов из окружения Филиппа Орлеанского, который до сих пор испытывал настоящее блаженство, когда ему удавалось переодеться в женское платье и порезвиться со своими приятелями самой привлекательной внешности.

Владея в совершенстве всеми секретами порока, граф сумел стать любимцем принца и позволял себе делать все, что взбредало ему в голову. Однажды во время бала-маскарада «граф, – по свидетельству мадемуазель де Монпансье, – словно не замечая нас, закружил Монсиньора в танце, а под конец дал ему пинка под зад. Такое фамильярное отношение к Монсиньору показалось мне довольно странным».

Так и было на самом деле.

Но все это не мешало де Гишу продолжать интересоваться прекрасным полом. А злые языки про него говорили, что он «жег свою свечку с двух концов»…

Генриетте не стоило большого труда завлечь в свои сети юнца и уложить его в свою постель. Узнав о своем несчастье, Монсиньор в ярости затопал ногами. Надо же! Его фаворит посмел ему изменить с женщиной, да еще с его женой! И от злости он чуть было не лишился чувств. Вечером, вызвав к себе де Гиша, Монсиньор устроил ему жуткую сцену ревности: плакал, рвал в клочья все, что попадалось под руку, и кричал, что между ними все кончено. И только после этого вернулся в свою комнату, чтобы поправить свои сережки…

О новой связи Мадам вскоре стало известно в Париже, а на улицах горожане начали распевать сатирические куплеты:

 
Принцесса Англии в Сен-Клу
Гуляет, тихо напевая:
– Да! Порезвиться я люблю,
Но разве я одна такая?
А с графом Сен-Альбан украдкой
Вы занимались, мама, чем?
Как развлекались с моей бабкой
Мазарини, Бекингем?
Теперь вы – кладези ума
И целомудренны при этом,
Но не настолько я глупа,
Чтоб вашим следовать советам.
Так дайте ж так мне погулять,
Как сами делали всегда.
Смогу и я святошей стать,
Когда придут мои года!
– Тогда уж взяли бы Сокура,—
Австрийская сказала Анна,—
Гиш – небогатая натура,
И сила в нем непостоянна.
Любовник нужен, чтоб любил,
Огнем желания пылал.
Хоть хлипок Мазарини был,
Но он себя просить не заставлял.
 

Но вскоре разразился новый скандал…

Осенью 1661 года, когда весь двор был занят разговорами о любовной связи короля с мадемуазель де Лавальер, королева безмятежно ожидала рождения ребенка.

Ослепленная любовью к королю, она была, пожалуй, единственной во дворце, кто не знал о постигшем ее несчастье, а счастливое выражение ее лица вносило смятение в душу фаворитки.

«При виде королевы она бледнела и начинала дрожать», – писала мадам де Моттевиль. Благочестивая и скромная, Луиза действительно терзалась муками совести. Она прекрасно сознавала, что, если постель короля и доставляла ей много приятных минут, она отнюдь не могла быть дорогой, ведущей в рай.

Уже не раз она, стремясь избежать встреч с королевой, ссылалась на недомогания и не выходила из покоев Мадам. Но король был изобретателен и придумывал множество уловок, чтобы только иметь возможность встретиться с любимой женщиной. Однажды, когда Луиза отправилась вместе с Генриеттой в Сен-Клу, он вскочил на лошадь и, под предлогом того, что ему необходимо проверить, как идут работы в Веисене, Тюильри и Версале, за один день объехал три строящихся дворца и к шести часам вечера уже был в Сен-Клу.

– Я приехал пообедать с вами, – заявил он брату.

А после десерта король поднялся в комнату Луизы. Ведь только для того, чтобы увидеть ее, он проскакал, на удивление современников, тридцать семь лье.

Несмотря на такое явное доказательство любви, наивная девушка все же надеялась, что в последние месяцы беременности Марии Терезии король будет вести себя более благоразумно. Но, конечно, она не могла даже и предположить, что вскоре произойдет дипломатический инцидент, который еще больше их сблизит. В прошлом уже не раз любовь способствовала достижению определенных целей в политике, теперь настал черед политики благоприятствовать любви…

В начале октября охрана посла Испании на одной из лондонских улиц попыталась не пропустить вперед посла Людовика XIV, что стало причиной потасовки, в результате которой было убито шесть французов.

Узнав о случившемся, король, с пристрастием следивший за тем, чтобы повсюду в мире за Францией сохранялся приоритет при любых обстоятельствах, пришел в ярость и в присутствии супруги позволил себе несколько крепких слов в адрес своего тестя, короля Испании.

Обиженная Мария Терезия насупилась и стала совсем некрасивой.

– К тому же, – добавил Людовик XIV, – я запрещаю вам поддерживать любую связь с Мадридом.

Пытаясь вступиться за своего отца, королева поссорилась с королем, что привело в конце концов к разладу супругов, развязавшему руки королю и позволившему ему открыто посещать фаворитку. И он воспользовался такой возможностью с большой охотой. В результате случилось так, что Луиза, уже собиравшаяся встать на путь добродетели и повести праведный образ жизни, была вынуждена почти каждый вечер принимать у себя любовника и совершать на широкой постели действия, которые доставляли ей много удовольствия и стоили мучительных угрызений совести»⁹⁴.

Правила хорошего тона требовали, чтобы любовники оставляли двери незапертыми, чтобы никто не смог заподозрить их в том, чем они в спальне занимались. Но им не следовало опасаться нескромных глаз, так как «открытые двери представляли для всех придворных гораздо большую преграду, чем если бы они были закрыты на большой бронзовый крюк»⁹⁵.

* * *

1 ноября 1661 года королева родила сына, который получил имя Людовика. Радостное событие смогло на некоторое время сблизить венценосных супругов. Но не успели еще гости разъехаться по домам после крещения дофина, как Людовик XIV вернулся в нагретую грелкой постель мадемуазель де Лавальер, которая, несмотря на действия короля, задевавшее ее обостренное чувство стыдливости, тем не менее, испытывала огромное удовольствие…

В организации тайных свиданий им помогала лишенная стыда и не испытывавшая угрызений совести подруга Луизы, мадемуазель д’Артини, иногда предоставлявшая в их распоряжение свою комнату и наблюдавшая за происходящим с большим интересом⁹⁶.

Воспользовавшись отлучкой государя, решившего провести ночь в Лувре, фаворитка заперлась в своей комнате с другой фрейлиной, мадемуазель де Монтале, и, краснея и смущаясь, посвятила ее в подробности своей любовной идиллии. В свою очередь фрейлина не осталась в долгу, поведав ей о связи Мадам с графом де Гишем. Женщинам было так много чего рассказать друг другу, что они заснули лишь под утро в одной постели…

А вечером король стал расспрашивать Луизу, какие слухи ходят о любовных привязанностях Генриетты. Дав подруге клятву сохранить в тайне ее откровения, фаворитка осмелилась отказать просьбе короля. Услышав ответ своей любовницы, Людовик XIV вышел, гневно хлопнув на прощание дверью и оставив Луизу всю в слезах на краю постели.

Еще в первые дни своей связи любовники условились между собой, что «при любой размолвке они не заснут, пока до конца не объяснятся друг с другом».

Напрасно Луиза прождала всю ночь записку от государя. На рассвете она уже смирилась с мыслью, что никогда больше не увидит короля. В отчаянии она решилась на неожиданный поступок. Накинув на себя старую шубку, она вышла из дворца Тюильри и направилась в монастырь Шайо.

Увидев фрейлину с распущенными волосами, настоятельница монастыря, сразу же поняв по ее расстроенному лицу, что произошла личная драма, пригласила ее пройти в приемную для посетителей. Измученная бессонной ночью, Луиза повалилась на облицованный плиткой пол и тихо заплакала.

А через несколько часов ничего не подозревавший Людовик XIV принимал в Лувре посла Испании Кристоваля де Гавириа. Как обычно все гостиные дворца были заполнены придворными, и вдруг среди всеобщего шума послышалось восклицание графа де Сент-Эньяна:

– Как? Лавальер решила постричься в монахини?

«И тогда, – по свидетельству Бюсси-Рабютена, – король, до ушей которого донеслось имя его любовницы, с удивлением повернулся в сторону герцога и спросил:

– Повторите мне, что вы только что сказали!

И герцог поведал ему, что в данный момент Лавальер находится в монастыре Шайо. В тот день послу повезло, поскольку он уже выполнил свою миссию и успел отбыть восвояси, так как пришедший в чрезвычайное волнение после полученного известия король его бы просто не заметил. Приказав подать карету, он, не дождавшись, вскочил в седло. Присутствовавшая при этой сцене королева успела только сказать ему вслед, что монарху не пристало как простому смертному терять контроль над собой.

– Мадам! – воскликнул в гневе государь. – Если я не могу в данный момент держать себя в руках, это не означает, что я не справлюсь с любым, кто посмеет меня оскорбить!

И помчался во весь опор в Шайо.

Прибытие государя переполошило монастырь. Ворвавшись в комнату для посетителей, он увидел, что Луиза все еще лежала на полу. Наклонившись, он осторожно помог ей подняться на ноги.

– Ах, – сказал он, обливаясь слезами, – как мало вы заботитесь о тех, кто вас любит!»

«Она хотела ответить, – вспоминает Бюсси-Рабютен, – но душившие ее слезы мешали ей говорить. А король стал просить ее поскорее последовать за ним и покинуть монастырь. Она долго сопротивлялась, ссылаясь на плохое обращение с ней Мадам»⁹⁷.

Но в конце концов уступила его настойчивым просьбам в присутствии монахинь, которые теснились в дверях, сжимая в руках носовые платки.

– Право же, – пробормотал сопровождавший в поездке короля Рокелор, – эти двое так плачут, что у меня невольно возникает желание смеяться⁹⁸…

Друзья посчитали необходимым дернуть его за рукав, чтобы он замолчал.

* * *

Вернувшись вместе с Луизой в Тюильри в своей карете, Людовик XIV, выйдя из нее, поцеловал свою любовницу, не обращая внимания на собравшихся вокруг парижан. Стоявшие на краю дороги простые горожане остолбенели от удивления… Королевские подданные эпохи Людовика XIV осуждали поступок, над которым лет сорок тому назад лишь бы посмеялись.

В апартаменты Мадам он поднимался, по свидетельству де Лафайет, «не спеша, чтобы никто не заметил следов слез». Ему не без труда удалось уговорить Генриетту взять Луизу обратно. Самый могущественный европейский король превратился в униженного просителя только лишь для того, чтобы не расставаться с мадемуазель де Лавальер.

А вечером Людовик посетил Луизу и «отдал должное ее достоинствам». Увы! Вновь обретенное блаженство только усиливало угрызения совести, мучавшие ее. «И можно было услышать, как искренние жалобные стоны перемешивались со страстными восклицаниями…»

На следующее утро весь Париж, возмущаясь поведением короля, с жаром обсуждал происшедшее накануне событие в монастыре Шайо. И раньше Его Величество, по общему мнению, вел себя по отношению к королеве довольно бесцеремонно, но особенно это проявилось на приеме посла Испании.

Через два дня только что прибывший из Меца аббат с амвона королевской часовни обратился к государю со словами неслыханной дерзости. Выступая «против ошибочного представления об учтивости и нежных чувствах, называемых в народе просто развратом», он сказал в заключение проповеди:

– Именно здесь божественное слово вызовет спасительное очищение, которое сметет всех кумиров и сокрушит все алтари, служащие лишь для прославления тиранов.

При этом мадемуазель де Лавальер вздрогнула, а на лице Марии Терезии появилась довольная улыбка.

Слова эти принадлежали священнику Боссету, который впервые в жизни произносил проповедь перед королем…