Текст книги "Охота на ведьм"

Гидеон Эйлат
Охота на ведьм

Громадный кулак в кольчужной рукавице обрушился на сосновые клепки. Из отверстия хлынул деготь, следом за ним на палубу драккара полетел и сам искалеченный бочонок. Та же судьба постигла еще нескольких. По черной блестящей луже разбежались радужные сполохи, а затем в нее окунулся горящий факел.

Только сейчас Конан понял, для чего предназначались эти бочонки, привезенные из самого Ванахейма. Понял и внутренне содрогнулся.

– Корабля у нас больше нет, – угрюмо и торжественно пробасил великан, исподлобья окидывая свирепым взором свое маленькое войско, которое выстроилось на берегу возле пылающей ладьи. Справа и слева от него, сомкнув узловатые пальцы на гладких рукоятях сверкающих боевых топоров, застыло около дюжины его верных родичей, похожих на замшелые утесы ванахеймских фьордов.

– А значит, – заключил Хорг, – ни один из вас, мои доблестные родичи и отважные воины из иных родов, племен и стран, в бою не решится показать врагу спину. Мы на острове, и путь к спасению лишь один – через победу.

Дружина зароптала, но никто не осмелился выкрикнуть упрек в лицо вожаку.

– Совсем свихнулся человек, – тихо проговорил Конан. – Он привел сюда всего сорок шесть рубак, и один Кром знает, сколько латников подстерегает нас на стенах этой цитадели. Мы все здесь и поляжем.

– Поляжем, если будет на то воля Имира, – процедил сквозь зубы гандер в залатанной кольчуге, надетой прямо на голое волосатое тело; под мышкой он держал рогатый шлем, – но если останемся в живых, я Хоргу не позавидую.

Угрюмый исполин, по-видимому, обладал феноменальным слухом. Он надолго задержал недружелюбный взгляд на Конане, а потом посмотрел на его соседа. И Конан заметил краем глаза, как гандер, носивший на теле следы многих жестоких битв, невольно поежился под этим взором.

– Скоро, северные волки, – надменно проговорил Хорг, – вам будет позволено утолить праведный гнев. Хоть на куски меня разорвите, ежели кто-нибудь из вас доживет до завтра. Или если я доживу. Но сегодня вы не посмеете ослушаться меня, вашего вождя. Потому что только я знаю врага, с которым нам придется иметь дело.

Снова – ропот. Лишь родичи Хорга молчали и настороженно зыркали исподлобья, готовые в любой момент своими телами и сталью заслонить вожака. Они были в сговоре с ним; они знали, на что шли.

– Я привел вас сюда обманом, – сказал Хорг дружине. – Вы до последнего мига верили, что вместе с объединенным флотом ванахеймских племен идете грабить богатые и слабо защищенные зингарские поселения. А вместо этого оказались на острове, перед мощной крепостью, где засел старинный и заклятый враг моего рода. Сегодня ночью я отослал кормчего спать и сам встал к рулю. И наш драккар не повернул вместе с остальными ладьями на восток, а пошел мимо Зингары к Барахским островам. И теперь под ногами у нас земля проклятого Эгьера. Считается, что остров принадлежит зингарской короне, но барон Эгьерский терпеть не может, когда ему об этом напоминают.

Близился рассвет, но и без лучей солнца на берегу было светло, как днем. Одна за другой лопались тали, канаты корчились, точно брошенные в огонь змеи. Клочья горящей парусины падали, крутясь, в море, иные долетали до Хорга и его маленького войска. Вот занялась пламенем большая ивовая корзина на топе мачты – укрытие лучника в бою – и развалилась в считанные мгновения.

– Все харчи сгорят, – посетовал гандер рядом с Конаном. – Иди теперь в драку не жравши…

– Там! – рявкнул вожак, простирая могучую длань в сторону темного зубчатого силуэта. – Там, волки, вы скоро наедитесь сырого мяса и напьетесь эгьерской крови. Либо шелудивые псы, которые прячутся за этими стенами, полакомятся нашей требухой. Они ненавидят мой род и в плен никого не возьмут. Полвека назад на этом острове погиб мой дед, а в позапрошлом году мой младший брат вернулся отсюда с гниющей раной на бедре и не протянул даже двух месяцев. И вот настал день мести! Я верю в победу, герои! Верьте и вы! Там, – снова рука поднялась в сторону крепости, – нас ждут люди, которые только с виду похожи на мужчин. Они давным-давно не казали носу из своей цитадели, они забыли, что такое честная драка. Эти псы настолько уверовали в свою безопасность, что от скуки вцепились друг другу в глотки. Барон Эгьерский, за неимением других развлечений, обзавелся привычкой жарить подданных на кострах. Его народ запуган, многие, чтобы сберечь свою шкуру, бежали с острова. Поглядим, захотят ли остальные ради него подставить черепа под наши топоры. За мной, кровожадные акулы северных морей! И да примут Серые Равнины павших, и да будет выжившим дарована победа! Он поднял огромный двуручный меч, ткнулся усами в испещренную рунами сталь и, гордо вскинув голову, широким шагом двинулся к крепости. Взвалив на плечи секиры, следом затопали его коренастые родичи. А за ними гурьбой побрели ватажники, бормоча ругательства и даже не помышляя о построении в боевые порядки.

* * *

Громадная нога в сапоге из тюленьей кожи наступила на лицо поверженного врага. Раненый захрипел и умолк – силач Хорг одним легким нажатием на рукоять меча отделил ему голову от тела. Наклонившись и подняв за длинные волосы свой кровавый трофей, Хорг поглядел в мертвое лицо с приплюснутым носом, выдающимися надбровными дугами, широкими скулами, глубоко посаженными глазами и массивным, но сильно скошенным подбородком. И заключил:

– Пикты. Наемники.

Впервые Конан увидел ухмылку на физиономии этого мрачного воина. Вокруг гомонила ободренная первой – и легкой – победой дружина. Убитых и раненых ватажников можно было сосчитать по пальцам. Собственно говоря, погибли самые слабые и малоопытные из новичков, те, кого ваны, жившие исключительно разбоем и ратной службой, называли «тонконогими». Сокрушаться об их гибели было не принято. Лег костьми в первом же бою – значит, судьба не сложилась.

Пиктов полегло гораздо больше, чем ватажников, остальные вместе со своими командирами из эгьерцев рассеялись по острову и возвращаться, чтобы вновь помериться силами с пришельцами, явно не собирались.

– Что я вам говорил? – Хорг отшвырнул голову и вытер о кожаную штанину окровавленные пальцы. – Деспот не надеется на своих людей, он бросил против нас диких пиктов. Они, конечно, вояки смелые, но где им тягаться с настоящими бойцами! А когда здесь был мой брат, он не успел даже высадиться из струга. Старый барон Эгьерский ударил тяжелой пехотой, потом выдвинул лучников, а когда из ворот повалила конница в стальных доспехах, брат приказал грести от берега. Он потерял больше половины дружины, даже не подступив к цитадели! Где они, эти лучники, где бесстрашные пехотинцы, где грозные всадники? Готов побиться об заклад, они казнены или мыкаются на чужбине.

Словно в опровержение его слов, крепость разомкнула бронзовые челюсти ворот и исторгла колонну всадников. Они прогремели копытами по булыжной мостовой и развернулись веером перед строем ванов, киммерийцев, асов, боссонцев – разношерстной дружиной Хорга.

– Их не больше сотни! – ободряюще крикнул великан своему вмиг приунывшему войску. – И это все, что осталось у барона за душой.

Конан не разделял его оптимизма. Ворота затворились, едва выпустили конницу, а значит, даже при успешном исходе сражения ватаге, то бишь ее жалким остаткам, еще предстоит штурм высоких стен. Нет, этот Хорг – настоящий берсеркер, из тех, что жрут ядовитые грибы перед битвой. Или то жгучая жажда мести обварила ему мозги.

«У него свои счеты к барону, – сказал себе Конан, – но мы-то здесь при чем? Почему я должен гибнуть по прихоти какого-то безумца, к тому же вана?»

Ваны были исконными недругами киммерийцев. Не раз доводилось Конану мериться силой с соплеменниками Хор-га. Еще не потускнели в его памяти кровавые пятна на слепящей снежной белизне, еще звенел в ушах надменный смех дочери Имира… В той войне его род победил, но только чудом душа Конана не досталась богам ледяных пустынь. И вот судьба вновь свела его с гордыми и стойкими северянами, однако на сей раз он сражается на их стороне.

Его заманили сюда обманом. Что плохого сделал Конану барон Эгьерский, ради чего он должен сражаться с этими всадниками и погибнуть? Ради чести воина? Но о какой чести может идти речь, если его самого только что предали те, кого он считал своими товарищами по оружию? Конан не почувствовал, как его пальцы с хрустом суставов сжали рукоять меча. «Мерзавец! – подумал он, глядя на Хорга. – Пригнал нас на убой, как скотину!»

Хорг резко обернулся к нему, и Конан запоздало сообразил, что произнес эти слова вовсе не про себя и даже не шепотом.

– Киммериец, не время чесать язык, – прорычал исполин. – Вот будем в этих стенах, тогда и поговорим по душам. У тебя нет выбора, храбрец. Я знаю твою породу, ты настоящий воин и раб чести. Ты не бросишь в бою своего командира, даже если он плюнет тебе в лицо. Но зато после драки обязательно захочешь пустить ему кровь. – Хорг криво улыбнулся Конану и подмигнул.

«Он прав, – подумал киммериец. – Коней на переправе не меняют».

– Ошибаешься, Хорг, – с изумлением услышал он собственный голос. – Я пущу тебе кровь сейчас.

Не веря своим глазам, он смотрел, как его правая рука поднимает меч. На огромном усатом лице Хорга появилась глубокая досада. Он не любил, когда рушились его планы.

– А, продажная душонка! – воскликнул он, указывая на Конана. – Скорее убейте мерзавца! Если эгьерцы решат, что среди нас есть трусы – они осмелеют. И тогда нам точно несдобровать.

К удивлению Конана, на него бросились не родичи великана, а воин, который сокрушался о сгоревшей вместе с драккаром еде, и двое асов. Вероятно, логика Хорга их убедила. В тот же миг ринулась в атаку и эгьерская конница. Конан сражался, как в бреду, что-то кричал, уворачивался, нападал, отступал. Вздымался и опускался меч, мелькали перекошенные яростью бородатые лица, разлеталось лязганье оружия о рогатые шлемы, брызгала кровь. Конан ловко отразил удар и наотмашь рубанул по ногам противника. Опытный и ловкий ван подпрыгнул, но недостаточно высоко. С разрубленной стопой он повалился навзничь, но уже не киммериец, а красивый эгирский всадник отправил его душу на Серые Равнины. Но всадника длинным, как оглобля, мечом снес с седла Хорг.

Ватажникам, напавшим на Конана, было уже не до него. Он оказался в кольце всадников с копьями, но больше никто не пытался его убить. Внезапно кольцо разомкнулось, и Конан увидел перед собой Хорга. Исполин его тоже заметил и с яростным ревом бросился в атаку, а Конан, надсаживая горло и легкие, понесся навстречу. Только ненависть, утроившая силу мышц, помогла киммерийцу выдержать град чудовищных ударов. Под тяжелым рунным клинком смялся наплечник, в плече Конана вспыхнула боль – не сломана ли ключица? Но на лбу Хорга уже пролегла длинная рана, кровь заливала ему глаза, и каждый удар страшного меча приходился в пустоту.

И вот – роковой выпад. Точный и молниеносный, как укус змеи, знающей, что второго шанса враг ей не даст. Великан охнул и повалился на колени.

– Мой дед, – произнес он слабеющим голосом, – и младший брат. А теперь и я… Но в моем роду еще есть мужчины. Они придут… и воздастся проклятой земле…

Он стал клониться вперед и ткнулся лицом в сапог Конана. Киммериец отступил от мертвеца и огляделся.

Северяне, потеряв вожака, обратилась в бегство, всадники настигали и убивали их одного за другим. И по-прежнему никто из эгьерцев не пытался напасть на Конана.

Их командир сделал жест ординарцу, тот спешился и подвел к Конану скакуна. Едва киммериец, на чьем лице отражались недоумение и горечь, взялся за повод, у него подкосились ноги, перед глазами расплылись темные пятна. Вороной заржал, и Конан, вися на поводу, сообразил, что причиняет ему боль. Ему едва хватило сил отпустить повод, а затем поле битвы утонуло во мраке.

* * *

Его обнимали. Его качали. Его осыпали цветами. Защитники острова поздравляли Конана и друг друга с победой.

Вместе с толпой горожан рослый киммериец шагал по мощенной булыжником главной улице города. Едва он оказался за воротами, острый глаз воина отметил полное отсутствие резерва. Только на стенах маячили редкие лучники. Да, барон бросил в бой с северянами все свои скудные силы. И не перейди Конан в решающий момент на сторону эгьерцев, у Хорга был бы шанс победить.

Но теперь Хорг – добыча воронья на чужой земле. Впрочем, никакой другой смерти он, наверное, и не желал себе. Скоро великан будет пировать с богами на Серых Равнинах, внимать сагам, сложенным в его честь скальдами, и, быть может, простит предателя Конана, который сам не ведал, что творил…

Проклятые колдуны! В этом мире все зло – от них. Киммериец скрипнул зубами, озирая ликующую толпу, пытаясь узнать в ней того, кто же навел чары, принудившие его к измене.

А потом он сказал себе, что наемнику, по большому счету, все равно, на чьей стороне воевать. Похоже, на этом острове его считают героем. Возможно, здесь его ждут почести и слава, а это не так уж и плохо.

Зазвучали фанфары, и вмиг затихла толпа. Потом замолкли и трубы. В мертвой тишине к Конану приблизилась группа нарядных всадников.

– Я первый сановник барона Эгьерского, – представился худощавый узколицый старик в темно-синем плаще.

Кратко поблагодарив Конана за «содействие», он сообщил, что почетному гостю на завтра назначена аудиенция у барона. Кавалькада повернула и скрылась из виду, а воины из городской стражи повели Конана к лучшему постоялому двору.

По пути Конан с любопытством всматривался в лица жителей. Они были похожи на зингарцев, но по многим чертам угадывалась примесь пиктской крови. Горожане смеялись и улыбались, но лишь когда на них падал его взгляд. Стоило отвернуться, и улыбки точно ветром сдувало, возвращалась мрачная озабоченность. От такого контраста у Конана мороз шел по коже. Но на своем недолгом веку он повидал немало племен и народов, и все они были непохожи один на другой. Возможно, тут нечему удивляться…

А потом он увидел виселицы. Длинные шеренги нехитрых, но грозных деревянных сооружений пообочь улицы. До самого дворца.

– Что-то их тут многовато, – произнес он, указывая на виселицы стражникам. Те переглянулись и не ответили, но один из них, как показалось Конану, испуганно втянул голову в плечи.

Они свернули в переулок. Вот и постоялый двор. Не бог весть что, но Конан знавал и похуже. Видно, городок этот не из самых богатых, – вот почему, наверное, Хорг так и не сумел привести на этот остров всю эскадру морских разбойников. Они предпочли искать поживу на берегу Зингары.

Владелец подворья тоже не поддался на расспросы Конана.

Стражники ушли, Конан воздал по заслугам свежеприготовленной пище и весьма недурному вину, а затем поднялся к себе в комнату, упал на скрипучую деревянную кровать и решил поспать. Но сон не шел. Обуревали мысли о только что произошедшем. Об измене. О гибели тех, кто считал его своим товарищем. Конан твердо знал: будь он в здравом уме и твердой памяти, он бы никогда так не поступил. Не повернул бы меч против своих.

А значит, он был прав и в том бою не обошлось без магии…

Дверь отворилась. В проеме стояла скромно одетая, но удивительно красивая молодая женщина.

«Награда для героя», – подумал Конан, и его губы дрогнули в невеселой ухмылке. Он жестом предложил гостье войти.

Разговор завязался легко. Красавица держалась свободно, очень скоро она оказалась у Конана на коленях и, обнимая за шею, поведала свою нехитрую историю. Вот уже пять лет она – вдова солдата. У нее было много мужчин, но никогда она не встречала такого храбреца, как Конан. Она наблюдала за сражением с крепостной стены и полжизни бы отдала за еще одно подобное зрелище. А то в городишке такая скучная, пресная жизнь…

– А тем, для кого предназначены виселицы, она тоже кажется скучной и пресной? – поинтересовался Конан.

Вместо ответа красавица одарила его долгим и умелым поцелуем.

– На завтра, – произнес он, лаская ей грудь, – я приглашен к барону. Ты не расскажешь, что он из себя представляет? А то как бы мне впросак не попасть.

Гостья часто задышала, потом с тихим стоном выгнулась в его руках. И ответила не раньше, чем прошел спазм наслаждения.

– Он здесь недавно. Приплыл из Кордавы, столицы метрополии. Он – опальный родственник зингарского короля. Должно быть, в печенках засел у своей августейшей родни, вот его и спровадили сюда, в эту никчемную крепость на краю цивилизованного света, – пускай, мол, тут вволю нянчится со своими причудами и независимым нравом. До недавнего времени в Эгьере правил добрый старичок, его все любили. Хозяин он был никудышный, зато хорошо знал ратное искусство и вдребезги разбил бандитов-ванов, за это они поклялись ему отомстить. Новый же барон умеет воевать только с колдунами. Едва поселился во дворце, учинил охоту на ведьм и очень в этом преуспел. Теперь мы следим друг за другом, играем в веселую и увлекательную игру «донеси первым», и каждый день перед дворцом казнят двух-трех бедолаг. Все бы ничего, да вот только население сокращается… и вообще мельчает народ. Шуточное ли дело – каждый день трястись за свою шкуру, ждать, когда тебя обвинят в чародействе?

Гостья говорила бодрым тоном и улыбалась, но Конан понимал, что ей не до веселья. Он стал целовать ее в шею, уже не боясь, что она замолчит. Она не отвечала на ласки. Только рассказывала:

– Сначала ведьм и колдунов прилюдно сжигали, а потом стали попросту вешать – их оказалось слишком много. Теперь здесь никто никому не верит, много людей сбежало с острова, а остальные влачат полуголодное существование. К нам перестали ходить торговые суда после того, как одного мессантийского шкипера изобличили в колдовстве и вздернули. А у него только и было что пару странных корабельных приборов! У нас был один-единственный астролог, но позавчера казнили и его. Барон углядел в его ремесле намек на колдовство. Что уж тут говорить о знахарях и гадалках… Их переловили в первые же дни.

– А почему не боишься ты? – спросил киммериец.

– С чего ты взял, что я не боюсь? – Изящные руки, знающие толк в любовном искусстве, обвили широкие плечи Конана, и ему стало не до расспросов.

* * *

День перешел в вечер, а вечер в ночь. А когда поутру Конан проснулся, женщины, которая подарила ему упоительные мгновения, в комнате не оказалось. Он спохватился, что даже не узнал ее имени.

Киммериец умылся, оделся, спустился в трапезную, поел и отправился на аудиенцию.

Снаружи дворец казался хмурым, стражники смотрели на чужестранца негостеприимно. Но приняли его с подчеркнутой вежливостью и провели в церемониальный зал. На роскошном позолоченном кресле, очень и очень напоминающем трон, восседал барон в песцовой мантии, в ногах у него, прямо на мраморном полу, примостился на корточках шут.

Прекрасное настроение барона (показное или искреннее – определить было невозможно) диссонировало с мрачностью окружения. Он дружелюбно встретил Конана, усадил в мягкое кресло, велел слугам подать вина и фруктов и засыпал вопросами.

В его тоне, в каждом его движении сквозило радушие. И гостю он сразу пришелся по душе. Отчасти потому, быть может, что внешне был похож на Конана – такой же высокий, широкоплечий, с длинными черными волосами, вот только глаза у него были не синие, а карие с янтарным отливом.

Шут прижимался спиной к ножке позолоченного кресла и, шаржируя барона, изображал гостеприимство. Он был молод, почти мальчик, но в глазах светились ум и хитрость, черты лица были тонкие, аристократичные. Даже когда он смеялся, лицо оставалось злым. Из-под дурацкого колпака на грудь струились длинные шелковистые черные волосы. Одет он был, как подобает шуту.

Барон сказал, что он видел сражение. Что преклоняется перед героизмом Конана, что только благодаря ему защитники острова одержали победу.

– Времена сейчас нелегкие, – добавил барон. – Мне приходится воевать не только с внешними, но и с внутренними врагами. И хотя я сражаюсь за правое дело и, хвала богам, одерживаю победу за победой, мне остро не хватает надежных людей, испытанных рубак. Я нанял на службу отряд пиктов, они были весьма храбры в городских тавернах, но ты сам видел, Конан, чего они стоили на поле брани. Сегодня ночью мои люди сбились с ног, вылавливая этих трусов по всему острову. Следовало бы их вздернуть, но я не буду этого делать – не хочу омрачать торжества. К тому же, они ведь не колдуны, а просто невежественные дикари. Дам пиктам две-три старые лодки, и пусть убираются на все четыре стороны.

Шут оторвал спину от ножки кресла и стал, кряхтя от притворной натуги, грести невидимыми веслами. Внезапно он забил руками по «воде», разевая рот в безмолвных криках о помощи, и в конце концов затих на «дне».

– Конан, – проникновенно сказал барон, – если ты согласишься, я готов поставить тебя главнокомандующим над моими войсками.

Шут резко поднял голову и бросил на первого сановника настороженный взгляд. А тот стоял в отдалении и хмуро внимал своему повелителю. От Конана не укрылось, как поджались его губы, когда прозвучало слово «главнокомандующий». Лица стражников ничего не выражали, они стояли, точно гранитные истуканы, и оставалось лишь гадать, в чем истинная причина такой выдержки – в страхе перед скорым на расправу бароном или просто в хорошей выучке. Шут, словно уловив интерес Конана, встал, подошел к ним и больно ущипнул одного за ногу, а другого уколол булавкой в бок. Воины оставались невозмутимы – ни один мускул не дрогнул.

– Это очень лестное предложение, месьор, – отозвался Конан. – Но боюсь, я не смогу принять его вот так сразу. Мне бы хотелось подумать немного…

Барон милостиво дал ему срок до завтрашнего утра.

– А в чем, – поинтересовался Конан, – будут заключаться мои обязанности?

Шут, словно только и ждал этого вопроса, захихикал, подскочил к стражнику и накинул ему на шею невидимую петлю. И резко «затянул» ее. К изумлению Конана, «гранитный истукан» захрипел, выпучил глаза и высунул язык. По всей видимости, стража в этом дворце и впрямь была превосходно вышколена.

– Защищать остров, – медленно, со значением проговорил барон, – от врагов.

– От внешних или внутренних? – пожелал уточнить Конан.

Шут одарил его кривой улыбкой, перебежал ко второму стражнику, бросил к его ногам несколько «охапок хвороста», а затем «факел». Воин замахал руками, задергал головой, стал корчиться в языках незримого пламени.

– Странный вопрос для военачальника, – заметил барон и повернулся к первому сановнику. – А ты как бы ответил на моем месте?

– Осмелюсь напомнить моему господину, – угрюмо произнес человек в темно-синем плаще, – что сегодня утром он отправил на городские улицы и площади герольдов с известием, что казней больше не будет. С колдунами и ведьмами на этом острове покончено, это ваши слова.

– Ну, конечно! – Барон жизнерадостно улыбнулся. – Мы одержали победу, да будут отныне и во веки веков мир и процветание. Но одних герольдов мало, чтобы избавить мой народ от страха. Отряди плотников с топорами, пускай порубят виселицы на дрова. А если после этого кто-нибудь явится во дворец с доносом, распорядись, чтобы ему вместо денежного вознаграждения дали полсотни плетей. – Он повернулся к Конану. – Полагаю, это можно считать исчерпывающим ответом на твой вопрос.

– Да, месьор. – Конан коротко поклонился.

В этот момент распахнулась высокая створчатая дверь, и в церемониальный зал вошла красивая темноволосая женщина.

– Госпожа моя, – насмешливо обратился к ней барон, – позволь представить тебя моего будущего воеводу.

От неожиданности Конан обмер. Он сразу узнал женщину, с которой только что провел незабываемую ночь. Так она – жена барона?!

Но красавица не подавала вида, что они знакомы. Да нет же, он не мог обознаться!

Она вежливо улыбнулась Конану и повернулась к супругу. Точно такая же улыбка мелькнула и на лице шута. Такая ли? Или таящая гораздо больший смысл?

Скрывая неловкость, Конан поспешил откланяться. Барон повторил, что ждет его завтра утром с ответом на предложение.

– Соглашайся, юноша, не пожалеть, – молвила на прощание Конану баронесса. – В твои годы стать командиром нашего героического гарнизона – неплохое начало карьеры.

Издевка предназначалась не ему, сразу сообразил Конан. Мужу. Он вспомнил слова этой женщины, сказанные ему вчера вечером в гостинице. Она ненавидит барона, подумал он. За что? Уж не за то ли, что он не прижился при пышном дворе зингарского короля и привез ее в этот забытый богами уголок земли?

* * *

Когда киммериец покидал дворец через калитку в воротах, кто-то из провожавших подскочил и дал ему пинка. Конан развернулся в прыжке и занес кулак для удара, но обидчик успел скрыться за калиткой. Мелькнул только край алой накидки.

Шут, решил Конан. Ах ты, маленькая бестия!

Он не стал ломиться в ворота, чтобы расправиться с наглецом. Побоялся выставить себя на посмешище. У новоявленных героев всегда вдоволь завистников и недоброжелателей.

Он вернулся в гостиницу и, не представляя, как еще убить время, потребовал вина. В трапезной было пусто. Владелец гостиницы сам принес кувшин и кружку, молча поставил перед Конаном и удалился на кухню. Неулыбчивые подданные и веселый король, подумал киммериец. Издалека доносился стук топоров – плотники уже приступили к работе.

«Самые тяжкие беды миновали, – мысленно обратился он к жителям этого города. – А впереди, если верить барону, – счастливые времена».

Он сидел в глубокой задумчивости, облокотясь на стол и опустив лицо на ладони. Странный остров. Здесь баронессы ведут себя, как шлюхи, а шуты смахивают на колдунов. На колдунов? Те стражники во дворце, что участвовали в пантомиме… казалось, им не было нужды притворяться. Как будто они по-настоящему испытывали муки казнимых.

Конан оторвал ладони от глаз и вздрогнул от неожиданности. Через два столика от него сидела баронесса. Вновь на ней было платье обычной горожанки. Владелец гостиницы вернулся в трапезную, узнал, что посетительница ничего не желает заказывать, и сразу потерял к ней всякий интерес.

– Поднимемся наверх? – вполголоса предложила она Конану. – У этих стен есть уши.

Они перешли в комнату Конана.

– Ты на самом деле баронесса?

– На самом деле.

– А не боишься, что тебя здесь увидят?

– Я умею заметать следы.

– Зачем ты пришла?

– Ты мне нравишься.

Уму непостижимо, подумал Конан.

– Ты жена барона Эгьерского, – сказал Конан, – владыки этого острова. У тебя есть все: красота, богатство, власть, барон, в конце концов. Зачем тебе понадобился я, нищий бродяга без роду, без племени?

– Ты покорил мое сердце. – Она улыбнулась.

– Я, между прочим, серьезно!

– И я серьезно. – Она топнула ногой. – Помолчи и послушай, когда с тобой разговаривает… – Баронесса осеклась, и только теперь Конан заметил, как она взволнована: глаза блестят, щеки пылают, руки не находят себе места.

– Я ненавижу барона. Он безумец, одержимый навязчивой идеей. Он в каждом подозревает чародея. Он превратил благополучный город в огромную тюрьму, а его жителей – в бесхребетных слизняков и бессовестных доносчиков. Я больше не могу спокойно смотреть, как гибнут или опускаются до скотства мои сограждане. Я убью барона. А ты мне в этом поможешь.

– Я?!

– Завтра утром у тебя будет великолепный шанс. Когда барон дает аудиенцию, в церемониальном зале находятся всего два стражника. Конечно, там еще будет шут и, возможно, первый сановник. Я уверена, на этот раз у тебя даже не отберут оружие. А если и отберут, ты сумеешь завладеть мечом кого-нибудь из солдат. Или даже свернуть барону шею голыми руками. Уж я-то знаю, какой ты силач. – Красавица окинула Конана восхищенным взглядом. – Один-единственный удар мечом, об остальном позабочусь я. И ты получишь все, о чем ни попросишь. Подумай, Конан, и скажи «да».

– А как же дворцовая стража?

– Как только барона не станет, стража подчинится мне. Там есть люди, которые не в восторге от своего повелителя…

«Твои любовники?» – хотел спросить Конан, но вовремя прикусил язык.

– … И они меня не подведут. Мы будем править вместе, Конан. И снимем оковы с этого несчастного города. Он слишком долго страдал под пятой безумца и заслужил помилование. – Она в упор посмотрела на киммерийца.

– Мы?

– Конечно. Мы с тобой. Я займу место покойного супруга, а ты будешь первым сановником. Или главнокомандующим… да кем пожелаешь.

«Хоть шутом», – подумал он и невесело ухмыльнулся.

– Я уже точно знаю, чего не желаю. Мне не хочется стать жертвой дворцовых интриг. Я воин, милая моя. И лучше погибну на поле брани, чем стану дожидаться, когда меня зарежет, как гуся, придворный палач.

– Этого не случится, – с уверенностью сказала баронесса.

– Откуда ты знаешь? Ты что, ясновидящая? – Конан схватил баронессу за плечи и встряхнул, отчего ее высокая затейливая прическа рассыпалась и густые волнистые волосы заструились вдоль тела, повторяя его очертания. Зрелище было довольно волнующим, но в свои двадцать с небольшим лет Конан научился не терять головы. Он хмыкнул и отвернулся.

– Значит, ты не согласен? – Голос женщины дрожал, но вовсе не от страха.

– Красавица, я, конечно, кидаюсь иногда по запальчивости на своих командиров, но я еще не окончательно сошел с ума. – Конан усмехнулся. – Клянусь Кромом, мне больше по душе предложение твоего благоверного.

Лицо баронессы исказилось таким неукротимым гневом, что Конан поежился. Казалось, еще мгновение, и она бросится на него с кулаками.

– Ну что ж, киммериец, сегодня ты сделал свой выбор, – процедила она сквозь зубы. – Гляди, как бы завтра не пришлось пожалеть. – Она повернулась на каблуках и быстро вышла из комнаты.

– Вот завтра и погляжу, – проворчал Конан.

Он поскучал у окна, затем решил спуститься в трапезную и возобновить приятное занятие, от которого его отвлек внезапный визит супруги правителя.

* * *

В разгаре погожего утра Конан вновь приблизился к воротам резиденции барона. Нельзя сказать, что киммериец провел бессонную ночь за раздумьями – остаток вчерашнего вечера он убил, слоняясь по городу и заглядывая в каждый кабак, что попадался на пути. Нет, ответ на предложения барона и баронессы родился сам собой, вернее, его подсказали интуиция и инстинкт самосохранения.

Конан решил при первой возможности убраться подальше от этого мрачного острова. Не по душе ему дворцовые интриги, заговоры и охота на чародеев. Он не жаловал колдунов и ведьм (слишком часто доводилось с ними встречаться, и слишком редко эти встречи доводили до добра), но истреблять их, как бешеных собак… Да и вряд ли все эгьерцы, казненные по приговору жестокого барона, при жизни баловались магией. Наверное, баронесса сказала правду: большинство из них – ни в чем не повинные обыватели, схваченные и повешенные по навету своих недругов.