Текст книги "Бумажная девушка"

11. Девочка из Макартур-парка

Друзья – это ангелы, которые поднимают нас, когда наши крылья больше не могут вспомнить, как летать.

Неизвестный

– Ты едва не встретился с бульдозером! – заверил меня Мило, вваливаясь в гостиную. – О-ля-ля! Тебе не лучше. Ты выглядишь так, словно надышался бикарбоната.

– Что тебе нужно?

– Я приехал забрать мою машину, если тебя это не слишком смущает! Хочу прокатиться на ней в последний раз, прежде чем ее заберут приставы…

Малибу. 10 часов утра

– Здравствуй, Том, – поприветствовала меня Кароль, тоже вошедшая в гостиную.

Она была в форме. Я бросил взгляд на улицу и увидел, что перед моим домом припаркован полицейский автомобиль.

– Ты приехала, чтобы арестовать меня? – пошутил я, крепко обнимая ее.

– Да у тебя кровь идет! – воскликнула она.

Я нахмурился, потом заметил пятна крови на моей сорочке: сувенир, оставленный разрезанной рукой Билли.

– Не пугайся, это не моя кровь.

– Этим ты решил меня успокоить? К тому же кровь совсем свежая, – подозрительным тоном сказала Кароль.

– Подождите. Вы не можете представить, что со мной случилось! Вчера ночью…

– Чье это платье? – прервал меня Мило, поднимая шелковую тунику, перепачканную кровью.

– Авроры, но…

– Авроры? Только не говори мне, что ты…

– Нет! Оно было не на ней. Это была другая женщина.

– Ага, значит, ты встречаешься с другой женщиной! – воскликнул Мило. – Это хороший знак! Я ее знаю?

– В каком-то смысле да.

Кароль и Мило обменялись изумленными взглядами и спросили хором:

– Кто она?

– Загляните на террасу. Вы очень удивитесь.

Они поспешно прошли через гостиную и высунули головы в открытую дверь. Последовали десять секунд тишины, пока Мило не констатировал:

– Там никого нет, парень.

Удивленный, я вышел к ним на террасу, где дул освежающий бриз.

Стол и стулья были перевернуты, плитки усеяны множеством мелких осколков стекла, кругом лужицы кофе, бананового компота и кленового сиропа, но никаких следов Билли.

– Армия проводила у тебя ядерные испытания? – поинтересовалась Кароль.

– Точно, здесь хуже, чем в Кабуле, – поддержал ее Мило.

Я прикрыл глаза от слепящего солнца и посмотрел на горизонт. Гроза, бушевавшая накануне, вернула пляжу дикий вид. Волны с клочьями пены вынесли на берег несколько стволов деревьев, коричневые водоросли, старую доску для сёрфинга и даже остов велосипеда. Но мне следовало принять очевидное: Билли исчезла.

Повинуясь профессиональному рефлексу, Кароль присела на корточки около стеклянной двери, с тревогой разглядывая пятна крови, которые начинали высыхать на стекле.

– Что произошло, Том? Ты с кем-то подрался?

– Нет! Просто…

– Я считаю, что на этот раз ты обязан объясниться. – Мило опять не дал мне договорить.

– Но, идиот несчастный, ты бы уже давно получил все объяснения, если бы позволил мне договорить!

– Так договаривай же, наконец! Кто разгромил террасу? Чья кровь на платье? Папы римского? Махатмы Ганди? Мэрилин Монро?

– Билли Донелли.

– Билли Донелли? Но это же персонаж твоих романов!

– Вот именно.

– Ты получаешь удовольствие, издеваясь надо мной? – вскипел Мило. – А я еще из-за него волнуюсь! Если бы нужно было, я бы помог тебе закопать труп среди ночи, а ты, ты только и делаешь, что принимаешь меня за…

Кароль выпрямилась и тоном матери, ругающей детей, прервала нашу перепалку, повторяя жесты арбитра на боксерском ринге:

– Время вышло, парни! Дешевых шуток более чем достаточно! Сейчас мы сядем за стол и спокойно во всем разберемся, согласны?

* * *

Так мы и сделали.

Более четверти часа, не упуская ни одной детали, я рассказывал им мою невероятную историю, начиная со странной встречи с Билли посреди ночи и заканчивая допросом, который я устроил ей этим утром, убедившим меня в том, что она именно та, за кого себя выдает.

– Итак, если я правильно понял, – подвел черту Мило, – одна из героинь твоего романа выпала из плохо напечатанной фразы и оказалась в твоем доме. Так как она была голая, то надела платье, принадлежащее твоей бывшей подружке, а потом приготовила тебе на завтрак оладьи с бананом. Чтобы отблагодарить девушку, ты запер ее на террасе. Пока ты слушал Майлза Дэвиса, она вскрыла себе вены, перепачкала все вокруг кровью, а потом заклеила раны суперклеем «только для керамики и фарфора». Потом вы с ней выкурили трубку мира, сыграв в «правду». Она назвала тебя сексуальным маньяком, ты ее – шлюхой. Затем она произнесла волшебную фразу и исчезла как раз в тот момент, когда мы звонили в дверь. Я ничего не перепутал?

– Забудь. – Я вздохнул. – Я так и знал, что ты все повернешь против меня.

– Один последний вопрос: каким «табаком» вы набивали вашу трубку мира?

– Хватит! – остановила его Кароль.

Мило с тревогой посмотрел на меня:

– Тебе необходима консультация твоего психолога.

– Об этом не может быть и речи, я очень хорошо себя чувствую.

– Послушай, я знаю, что я в ответе за наш финансовый крах. Я знаю, что мне не следовало давить на тебя, заставляя написать следующую книгу к конкретному сроку. Но сейчас ты меня пугаешь, Том. Ты теряешь рассудок.

– Налицо все признаки выгорания, – смягчила вердикт Кароль, – профессиональный кризис. Три года ты работал без остановки: писал по ночам, встречался с читателями, выступал на конференциях, путешествовал, продвигая книги и подписывая их читателям. Никто бы не выдержал такой нагрузки, Том. Твой разрыв с Авророй стал последней каплей, переполнившей чашу. Ты просто нуждаешься в отдыхе.

– Прекратите разговаривать со мной как с ребенком.

– Тебе нужно снова начать сеансы с психотерапевтом, – повторил Мило. – Она рассказывала нам о лечении сном, который…

– Как это «она вам рассказывала»? Вы разговаривали с доктором Шнабель, не предупредив меня?

– Мы на твоей стороне, Том, а не против тебя, – попытался успокоить меня Мило.

– Но разве ты не можешь выпустить меня из виду хотя бы на три минуты? Ты не мог бы иногда заниматься своей жизнью, а не всегда только моей?

Задетый этой репликой, Мило покачал головой, открыл рот, явно хотел что-то сказать, но его лицо посерьезнело, и он передумал. Вместо этого он взял сигарету «Данхилл» из оставшейся лежать на столе пачки и вышел на пляж, чтобы покурить в одиночестве.

* * *

Мы остались вдвоем с Кароль. Она тоже закурила, выдохнула облачко дыма и передала сигарету мне, как мы делали в десять лет, когда тайком курили, прячась за тощими пальмами Макартур-парка. Считая, что она уже не на службе, Кароль распустила волосы цвета черного дерева, и они упали на голубую форменную рубашку. Ее светлые глаза контрастировали с угольно-черными прядями. Порой в выражении ее лица, лица взрослой женщины, проскальзывали неуловимые нотки, которые напоминали мне ту девочку-подростка, которой она некогда была. Нас связывали не просто симпатия или нежность. И это не было обычной дружбой. Это была неизменная привязанность, которая может появиться только в детстве и продолжается всю жизнь, чаще в горе, чем в радости.

Как каждый раз, когда мы оказывались наедине, хаос нашей юности возвращался и бил меня в лицо с силой бумеранга: та топь, которой был наш горизонт, удушливость той грязной помойки, пленниками которой мы были, душераздирающие воспоминания о наших разговорах после школы на баскетбольной площадке, огороженной сеткой…

И у меня снова возникло мощное ощущение, что нам все еще двенадцать лет. Что миллионы книг, которые я продал, преступники, которых она задержала, были частью ролей, которые мы оба играли, но, по сути, мы так никогда по-настоящему и не ушли оттуда.

В конце концов, не случайно ни у одного из нас не было детей. Мы были слишком заняты, сражаясь с нашими собственными неврозами, чтобы у нас возникло желание передать жизнь. О нынешней Кароль я почти ничего не знал. В последнее время мы с ней реже виделись, а когда встречались, тщательно избегали разговоров о главном. Возможно, потому, что мы наивно надеялись: если не говорить о прошлом, то оно исчезнет. Но все было не так просто. Чтобы забыть свое детство, Мило «работал» клоуном двадцать четыре часа в сутки. Я пачкал сотни страниц, пил коктейли из лекарств и нюхал кристаллический метадон.

– Ты знаешь, я не люблю пафосные декларации, Том… – начала Кароль, нервно вертя в пальцах маленькую ложечку. Теперь, когда Мило не было в комнате, ее лицо стало грустным и встревоженным, избавившись от необходимости «делать вид». – …мы с тобой повязаны на всю жизнь, и до смерти, – продолжала она. – Я бы отдала за тебя почку или даже обе, если бы это было нужно.

– Этого я от тебя не требую.

– Сколько себя помню, именно ты всегда находил решения для трудных задачек. Сегодня это должна была бы сделать я, но я не в силах тебе помочь.

– Не мучай себя этим. У меня все в порядке.

– Это не так. Но мне бы хотелось, чтобы ты знал одно: благодаря тебе мы с Мило смогли проделать весь этот путь.

Я пожал плечами, так как уже не был уверен, что мы на самом деле проделали весь этот путь. Разумеется, мы жили в более приятных местах, и страх больше не выкручивал нам внутренности, как прежде, но с высоты птичьего полета Макартур-парк был всего лишь в нескольких километрах от наших теперешних жилищ.

– В любом случае, каждое утро моя первая мысль о тебе, Том. Если ты пойдешь на дно, мы утонем вместе с тобой. Если ты сдашься, думаю, моя жизнь потеряет всякий смысл.

Я открыл рот, чтобы попросить ее перестать говорить глупости, но у меня вырвались совсем другие слова:

– Ты счастлива, Кароль?

Она посмотрела на меня так, будто я сморозил глупость, поскольку для нее вопрос выживания окончательно вытеснил вопрос счастья.

– Эта история с персонажем романа, – снова заговорила Кароль, – она не выдерживает никакой критики, согласен?

– Все выглядит притянутым за уши, – признал я.

– Послушай, я не знаю, что конкретно сделать, чтобы тебя поддержать. Могу предложить только свою дружбу и любовь. Может быть, тебе все-таки стоит попробовать лечение сном, а?

Я с нежностью посмотрел на нее, одновременно тронутый ее вниманием и твердо решивший избежать любого лечения, и возразил:

– В любом случае, мне теперь нечем за это заплатить!

Она отмела этот аргумент:

– Ты помнишь тот день, когда получил свои первые авторские? Сумма была настолько огромной, что ты настоял на том, чтобы поделиться деньгами со мной. Я, разумеется, отказалась, но ты все-таки нашел способ узнать мои банковские реквизиты, чтобы перевести деньги на мой счет. Ты помнишь мое лицо, когда я получила выписку по счету с указанием о поступлении трехсот тысяч долларов?

Вспомнив этот эпизод, Кароль немного повеселела, и в ее затуманенных глазах зажглись звездочки.

Я засмеялся вместе с ней, воскрешая в памяти тот счастливый период, когда я искренне считал, что деньги решат все наши проблемы. На несколько секунд реальность стала легче, но эта вспышка не продлилась долго, и в глазах Кароль остались лишь слезы отчаяния, когда она обратилась ко мне:

– Соглашайся, прошу тебя. Этот курс лечения я оплачу.

Ее лицо снова исказилось, и я снова увидел перед собой измученную маленькую девочку, которую знал с детства. Чтобы облегчить ее боль, я пообещал пройти этот курс.

12. Детоксикация

Смерть придет, и у нее будут твои глаза…

Название стихотворения, найденного на прикроватном столике Чезаре Павезе[20]20
  Чезаре Павезе (1908–1950) – итальянский писатель и переводчик. Он покончил с собой 26 августа 1950 года в номере туринской гостиницы «Рома», приняв чрезмерную дозу снотворного и оставив записку: «Прощаю всех и прошу всех простить меня. Не судачьте обо мне слишком».


[Закрыть] после его самоубийства

Мило вел «Бугатти» медленно, что было совершенно на него не похоже. В машине царило нервное молчание.

– Ладно тебе, не делай такое лицо. Я же не везу тебя в клинику Бетти Форд[21]21
  Знаменитый центр детоксикации в Калифорнии.


[Закрыть]!

– Гм…

В моем доме мы снова ссорились в течение часа, занимаясь безуспешными поисками ключей от его машины. В первый раз в нашей жизни мы едва не бросились друг на друга с кулаками. Наконец, высказав друг другу неприятную правду, мы вызвали курьера, чтобы тот привез запасные ключи, которые Мило хранил в своем офисе.

Он включил радио, чтобы поднять настроение, но слова из песни Эми Уайнхаус[22]22
  Эми Джейд Уайнхаус (1983–2011) – британская певица и автор песен, известная своим контральто-вокалом и эксцентричным исполнением смеси музыкальных жанров, включая R&B, соул и джаз, признанная критиками одной из ведущих британских исполнительниц 2000-х гг.


[Закрыть] только усилили напряжение:

[23]23
  Они пытались отправить меня на реабилитацию, но я сказала: нет, нет, нет (англ.).


[Закрыть]

Я покорился судьбе, опустил стекло и смотрел, как мимо пробегают пальмы, выстроившиеся вдоль берега океана. Возможно, Мило был прав, и я скатывался в безумие и стал жертвой галлюцинаций. Я прекрасно все понимал: когда я писал книгу, я часто ходил по краю. В процессе создания книги я погружался в странное состояние: реальность мало-помалу уступала место вымыслу, и мои герои порой становились настолько реальными, что сопровождали меня всюду. Их страдания, сомнения, счастье становились моими и продолжали преследовать долгое время после того, как я поставил финальную точку в романе. Мои персонажи эскортом следовали за мной в моих снах и утром сидели со мной за завтраком. Они были со мной, когда я ходил за покупками, когда ужинал в ресторане, когда мочился и даже когда занимался любовью. Это было одновременно пьянящее и патетическое чувство, дурманящее и волнующее, но до этого времени мне удавалось сдерживать этот приятный бред в рамках разумного. В конечном итоге, если мои заблуждения часто подвергали меня опасности, они еще никогда не доводили меня до грани безумия. Почему они сделали это сейчас, когда я в течение долгих месяцев не написал ни единой строчки?

– Ах да! Я принес тебе вот это, – обратился ко мне Мило, бросая мне на колени маленькую трубочку из оранжевой пластмассы.

Я поймал ее на лету.

Мой транквилизатор…

Я открутил крышку и посмотрел на белые капсулы, которые как будто дразнили меня со дна тубы.

Зачем возвращать их мне после всех усилий очистить мой организм от них?

– Резкое прекращение приема было не слишком удачной идеей, – объяснил Мило, чтобы оправдать свой жест.

Мое сердце забилось быстрее, тревога усилилась. Я чувствовал себя одиноким, у меня болело все тело, как у наркомана во время ломки. Как можно было так страдать, не имея физических ран?

В голове звучали аккорды старой песни Лу Рид[24]24
  Лу Рид (1942–2013) – американский рок-музыкант, поэт, вокалист и гитарист, автор песен, один из основателей и лидер рок-группы «The Velvet Underground».


[Закрыть]: I’m waiting for my man. Я жду моего парня, я жду моего дилера. Странно все же, что этот дилер – мой лучший друг.

– Лечение сном полностью тебя восстановит, – успокоил меня Мило. – Десять дней ты будешь спать, как младенец!

Он вложил в свой голос всю радость, на которую был способен, но я видел, что он и сам в это не верит.

Я сжал тубу в руке с такой силой, что пластик был готов вот-вот разлететься на куски. Я знал, что мне достаточно положить под язык одну капсулу и дать ей растаять, и я почти мгновенно почувствую себя лучше. Я даже мог принять три или четыре, чтобы одурманить себя. На меня они здорово действовали. «Вам повезло, – заверила меня доктор Шнабель, – некоторые люди страдают от очень неприятных побочных эффектов».

Из бравады я положил тубу в карман, не выпив ни одной капсулы.

– Если лечение сном тебе не поможет, попробуем что-нибудь другое, – заверил меня Мило. – Мне рассказывали об одном типе в Нью-Йорке по имени Коннор Маккой. Судя по всему, он творит чудеса с помощью гипноза.

Гипноз, искусственный сон, флаконы с лекарствами… Я начал уставать от этого бегства от реальности, пусть даже она была лишь страданием. Я не хотел десятидневного забвения под действием нейролептиков. Не хотел отсутствия ответственности, которое оно предполагало. Пора посмотреть реальности в лицо, пусть даже это будет стоить мне жизни.

Меня давно завораживала связь между творчеством и психическим расстройством. Камиль Клодель, Мопассан, Нерваль, Арто постепенно погрузились в безумие. Вирджиния Вульф утопилась в реке. Чезаре Павезе прикончил себя барбитуратами в номере отеля. Николя де Сталь выбросился из окна. Джон Кеннеди Тул сунул шланг от выхлопной трубы в салон своей машины… И это не говоря о Хемингуэе, выстрелившем себе в голову из карабина. То же самое с Куртом Кобейном: бледный рассвет в пригороде Сиэтла, пуля в голову и вместо прощания нацарапанная записка, адресованная вымышленному другу детства: «Лучше ярко сгореть, чем медленно угасать».

В конце концов, решение ничем не хуже других…

Каждый из этих творцов выбрал свой метод, но результат был одинаковым: капитуляция. Если искусство существует потому, что реальности недостаточно, возможно, наступает момент, когда и искусства уже недостаточно, и оно передает эстафету безумию и смерти. И пусть даже у меня не было их таланта, я разделял с ними часть их неврозов.

* * *

Мило поставил автомобиль на обсаженной деревьями парковке возле современного здания, в котором соединялись розовый мрамор и стекло. Клиника доктора Софии Шнабель.

– Мы твои союзники, а не твои враги, – снова заверила меня Кароль, догоняя нас на ступенях входа.

Мы втроем вошли в здание. От администратора я с удивлением узнал, что еще накануне я был записан на прием, а моя госпитализация запланирована.

Смирившись, я последовал за своими друзьями в лифт, не задавая вопросов. Прозрачная капсула вознесла нас на последний – третий – этаж, где секретарша провела нас в огромный кабинет, сообщив, что доктор сейчас к нам выйдет.

Комната была светлой и просторной, организованной вокруг большого письменного стола и углового дивана из белой кожи.

– Неплохое креслице! – присвистнул Мило, усаживаясь в одно из кресел в форме ладони.

Буддийские скульптуры заполняли пространство, создавая атмосферу безмятежности, наверняка способствующую тому, чтобы некоторые пациенты разговорились: бронзовый бюст Сиддхартхи, Колесо закона из керамики, дуэт газелей и мраморный фонтан…

Я наблюдал за Мило, который пытался сострить или пошутить, как делал это обычно. Обстановка кабинета со всеми этими статуями давала повод для десятка шуток, но у него ничего не получалось. Тут я понял, что он скрывает от меня нечто весьма серьезное.

Я попытался найти поддержку со стороны Кароль, но она избегала моего взгляда, делая вид, что ее заинтересовали университетские дипломы, которые София Шнабель развесила по стенам.

После убийства Итана Уайтакера Шнабель стала модным «психотерапевтом звезд». К ней на консультацию приходили некоторые небожители Голливуда: актеры, певцы, продюсеры, медийные звезды, политические деятели, «сыновья таких-то» и «сыновья сыновей таких-то».

Доктор Шнабель вела еще и передачу на телевидении, в которой мужчина или женщина «из народа» могли выставить напоказ частичку своей личной жизни и послушать несколько минут консультацию звезды (так называлась передача). Звезда рассказывала о своем несчастном детстве, о своих пагубных привычках, супружеских изменах, сексуальных наклонностях и сексуальных фантазиях об играх втроем.

Одни служители индустрии развлечений боготворили Софию Шнабель. Другие – ее боялись. Поговаривали, что после двадцати лет практики ее архивы могли сравниться с архивами Эдгара Гувера[25]25
  Противоречивая фигура американской истории, Гувер был директором ФБР с 1924 по 1972 г. Его подозревали в том, что он шантажирует политических деятелей и публичных людей благодаря собранным досье об их связях на стороне и сексуальных пристрастиях. Прим. авт.


[Закрыть]. Это были тысячи часов записей сеансов психоанализа, на которых открывались самые страшные и непристойные секреты всего Голливуда. Конфиденциальная информация, обычно являющаяся медицинской тайной, но если бы она стала достоянием гласности, то взорвала бы истеблишмент индустрии развлечений. Головы полетели бы и в мире политиков и юристов.

Недавнее дело только усилило власть Софии. Несколькими месяцами раньше одна из ее пациенток, Стефани Харрисон – вдова миллиардера Ричарда Харрисона, основателя сети супермаркетов «Зеленый крест» – умерла в возрасте тридцати двух лет от передозировки лекарств. Во время вскрытия в ее организме были обнаружены следы антидепрессантов, транквилизаторов и средств для похудения. Все банально. Вот только дозы лекарств были действительно слишком большими. На телевидении брат погибшей обвинил Шнабель в том, что она довела его сестру до морга. Он нанял армию адвокатов и частных детективов. Последние обыскали квартиру покойной и обнаружили более пятидесяти рецептов. Они были выписаны на пять разных псевдонимов, но все собственноручно выписала… София Шнабель. Для психиатра дело повернулось очень неприятной стороной. Все еще под впечатлением от смерти Майкла Джексона, общественность начала осознавать существование огромной сети врачей, готовых поставлять рецепты своим самым состоятельным пациентам. Стремясь ограничить ее власть, штат Калифорния подал жалобу против Софии Шнабель за необоснованно выписанные рецепты, а потом неожиданно ее отозвал. Совершенно необъяснимое поведение, так как в распоряжении прокурора были все необходимые для обвинения улики. Этот инцидент, который многие оправдывали отсутствием политической смелости у магистрата, перевел Софию Шнабель в разряд неприкасаемых.

Чтобы попасть в избранный круг пациентов этого психиатра, требовалась рекомендация постоянного клиента. Шнабель принадлежала к числу «нужных знакомств», которые представители элиты передавали друг другу по тому же принципу, как: Где достать лучший кокаин? Какому трейдеру позвонить, чтобы максимально выгодно разместить средства на бирже? Как достать места в ложах, чтобы посмотреть игру «Лейкерс»[26]26
  «Лос-Анджелес Лейкерс» – американский профессиональный баскетбольный клуб из Лос-Анджелеса, Калифорния.


[Закрыть]? По какому номеру позвонить, чтобы выйти в свет с девушкой по вызову, которая не будет похожа на девушку по вызову (для мужчин) или К какому пластическому хирургу обратиться, чтобы изменить грудь, но при этом чтобы никто не заподозрил, что я ее переделала (для женщин)?

Я был обязан своим попаданием в круг избранных одной канадской актрисе из успешного телесериала, которую Мило попытался закадрить, но своего не добился, а Шнабель вылечила от сильной агорафобии. Девушка, которую я считал поверхностной, оказалась тонким и образованным человеком. Она познакомила меня с очарованием фильмов Джона Кассаветиса[27]27
  Джон Николас Кассаветис (1929–1989) – американский кинорежиссер, актер, сценарист. Он считается одним из важнейших представителей американского независимого кино.


[Закрыть] и с полотнами Роберта Римана[28]28
  Роберт Риман (р. 1930) – американский живописец-минималист.


[Закрыть].

Между мной и Софией Шнабель настоящего контакта так и не получилось. Очень быстро наши консультации свелись к простой выдаче лекарств, что в конечном итоге устраивало нас обоих: ее – потому, что наши консультации по полному тарифу не занимали более пяти минут, а меня – потому, что она никогда не отказывалась выписать мне всю ту дрянь, которую я у нее требовал.

* * *

– Добрый день, мисс. Здравствуйте, господа.

Доктор Шнабель вошла в кабинет и поприветствовала нас. На ее лице, как всегда, сияла доброжелательная улыбка, одета она была, как это часто бывало, в слишком обтягивающий пиджак из блестящей кожи, который она не застегивала, открывая топ с низким декольте. Некоторые называли это началом стиля…

Как обычно, мне потребовалось несколько мгновений, чтобы привыкнуть к внушительной массе ее волос. Шнабель была уверена, что укротила ее с помощью невообразимого перманента, выглядевшего так, словно ей пришили на голову еще теплую шкуру кудрявой болонки.

По тому как она к ним обратилась, я понял, что Шнабель уже встречалась с Мило и Кароль. Меня исключили из разговора, как будто они были моими родителями и уже приняли решение, повлиять на которое у меня не было возможности.

Но больше всего меня тревожило то, какой холодной и отстраненной стала Кароль, хотя всего лишь часом раньше в разговоре со мной она была такой эмоциональной. Теперь ей явно было неловко, она колебалась, очевидно, принужденная принять участие в операции, которую она не одобряла. Мило внешне был настроен более решительно, но я видел, что его уверенность была лишь фасадом.

Слушая двусмысленную речь Софии Шнабель, я понял одно: ни о каком лечении сном речь никогда не шла. Меня ожидало множество исследований, которым она намеревалась меня подвергнуть, а после них – помещение в психиатрическую лечебницу! Мило пытался взять надо мной опекунство, чтобы избежать финансовой ответственности! Я достаточно хорошо знал закон, чтобы понимать: в Калифорнии врач может потребовать принудительного помещения своего пациента в психиатрическую клинику на семьдесят два часа, если он сочтет, что этот пациент достаточно нестабилен и представляет опасность для общества. Я догадывался, что признать меня таковым будет не слишком сложно.

На протяжении этого года я не раз имел дело с силами правопорядка, и мои юридические неприятности были далеки от завершения. Я был отпущен под залог по обвинению в незаконном хранении психотропных препаратов. Моя встреча с Билли, о которой Мило как раз в деталях рассказывал психиатру, окончательно перевела меня в разряд больных с психозом, страдающих галлюцинациями.

Казалось, меня уже нечем удивить, но тут я услышал, как Кароль упомянула пятна крови на моей рубашке и на стеклянных дверях террасы.

– Это ваша кровь, господин Бойд? – спросила меня психиатр.

Я не стал ей ничего объяснять: она бы мне не поверила. В любом случае, Шнабель уже составила обо мне мнение, и я вполне мог представить, как она диктует свой вердикт эксперта секретарше:

«Пациент нанес себе или пытался нанести другому человеку серьезные телесные повреждения. Его суждения, явно измененные, делают его неспособным понимать необходимость лечения, что оправдывает меру принудительного помещения в психиатрическую больницу…»

– Если позволите, давайте проведем несколько исследований.

Нет, я не хотел никаких исследований или искусственного сна, я больше не хотел никаких лекарств! Я встал с кресла, чтобы избежать этого разговора.

Я сделал несколько шагов вдоль перегородки из матового стекла, у которой стояла скульптура, представлявшая Колесо закона, украшенное язычками пламени и цветочными узорами. Высотой примерно с метр, буддийская эмблема демонстрировала свои восемь лучей, которые должны были указывать путь к освобождению от страданий. Так поворачивалось колесо Дхармы: идти по дороге к тому, «что должно быть», исследовать тропинку, чтобы найти «верное действие».

Внезапно мне стало совершенно ясно, что следует сделать: я поднял скульптуру и изо всех сил метнул ее в большое окно. Стекло разлетелось на мириады мелких осколков.

* * *

Я помню крик Кароль.

Помню занавески с атласным блеском, развевающиеся на ветру.

Помню зияющую брешь, в которую ворвался порыв воздуха, поднявший какие-то бумаги и опрокинувший вазу.

Помню призыв неба.

Помню, как полетел в пустоту, не задумавшись ни на минуту.

Помню свое парящее тело.

Помню печаль во взоре маленькой девочки из Макартур-парка.