Текст книги "Тайна Камня друидов"

Глава V
Другой садовник

I

И снова вечер, теперь – вечер вторника. Обри Харрингей, который, по его собственным словам, «поползал под чертовой матушкиной кроватью и распугал там всех пауков, домовых, клопов и грабителей», в одиннадцать часов удалился в свою комнату и любовно приподнял на кровати одеяло. Под ним лежала лопата – добытый им прошлой ночью военный трофей. Обри вынул ее из постели, аккуратно положил на коврик и опять застелил постель. Опустившись рядом с лопатой на корточки, он задумался.

Мозгов Обри было не занимать. Размышляя, он стал бы насвистывать, если бы не опасение разбудить мать. Нежелание ее беспокоить было продиктовано вовсе не сыновней привязанностью. Обри знал, что одни люди в критический момент проявляют себя с наилучшей стороны, другие – с наихудшей, и чувствовал, что миссис Брайс Харрингей относится ко второй категории. А критический момент, как подсказывало ему чутье, наступил. В доме весь день находилась полиция, задававшая много вопросов. Полицейские перерыли все письма и бумаги Руперта Сетлея, довели кухарку до истерики, а дворецкого вынудили вспомнить бранные слова. Самому Обри этот набег доставил бы удовольствие, если бы не два тревожных соображения. Одно касалось спрятанной в кровати лопаты. До трех часов дня она простояла у шкафа, надежно замаскированная его вечерней одеждой. Намерение Обри состояло в том, чтобы явиться с лопатой к ужину – то-то Джим заерзал бы! Но в три часа нагрянула полиция и стала допытываться насчет Руперта. Слух об исчезновении Руперта соревновался со слухами, что Джим Редси соврал и Руперт в Америку вовсе не собирался, даже об этом не заговаривал. Звучали невнятные намеки, будто Джиму Редси есть что сказать о местонахождении Руперта, если он захочет, однако – следовала многозначительная пауза – такового желания он не изъявляет.

А тут еще труп в Боссбери – со склонностью к полноте, около сорока лет… Не говоря о том, что Джим прошлой ночью вырыл яму, без пяти минут могилу, в лесу. Об этом была вторая не дававшая Обри покоя мысль. Он не сомневался, что Джим сильно испугался, особенно когда увидел перед домом полицию.

Обри встал. Старых и опытных сомнения побуждают к осторожности. Молодость порывиста и склонна действовать необдуманно. Обри придерживался правила: когда ты напуган, кидайся на врага! Он схватил лопату и отправился с ней вниз. Из-под двери гостиной пробивалась полоска света. Обри вошел туда и вытянулся, приставив лопату с ноге, как карабин.

– Эй, Джим, старина! – позвал он беспечным тоном.

Джим Редси стоял на коврике перед камином и разглядывал свое отражение в овальном зеркале над каминной полкой. Он вздрогнул, оглянулся и сразу заметил лопату.

– Что это такое? – крикнул Джим, ужасно тараща глаза и указывая на неуместный в доме предмет садового инвентаря. У него так затряслась рука, что он поспешил ее опустить.

– Не хочется задавать неприятные вопросы, – учтиво промолвил Обри, – но ответьте как мужчина мужчине, начистоту: где это ничтожество Руперт?

II

– Эти бесформенные мешки, – произнес Кливер Райт, корчась, – так выглядела улыбка при сильно распухшей губе, – мои брюки. Ступай и поищи свое собственное поеденное молью барахло, а одежду джентльмена оставь в покое.

Джордж Уильям Сейвил тоже улыбнулся. Он гордился своими великолепными зубами. Пригладив и без того гладкие, сияющие волосы, он поднес вышеозначенный предмет мужского туалета к свету.

– Лулу! – позвал он. – Я взываю к тебе! Не мои ли это брюки?

– Одному Богу известно! – ответила означенная особа, приподнявшись на локотке и с отвращением глядя на мужчин и на брюки. – Но и Он не скажет, – добавила она с неподражаемым фатализмом истинной кокни, после чего легла и закрыла глаза, которые заворожили бы даже рыцаря Галахада. – Выметайтесь, оба! Вот свиньи!

III

Фелисити Брум пребывала в замешательстве. «Надо бы все рассказать отцу, – думала она, – но старик непременно всполошится и бросится не к тому, к кому следовало бы. Будет только хуже!» Она посмотрела на часы. Было одиннадцать часов вечера. «Часы отстают по меньшей мере на десять минут. Интересно, Обри уже лег? Он еще мальчишка, но умница. Поговорю-ка я с ним, послушаю, что он предложит».

Убедившись, что вокруг дома ни души, Фелисити вылезла из окна своей спальни и вскоре была уже у ворот.

После пережитого прошлой ночью она боялась снова идти через лес, но кружной путь был слишком длинным, а страх уткнуться в запертые ворота поместья так силен, что она решила набраться храбрости и опять сунуться в лес. Войдя в калитку, Фелисити понеслась по лесной тропе.

Окна гостиной, как и библиотеки, выходили на лужайку. Она увидела пробивающийся сквозь шторы свет и, выбежав из-под деревьев, устремилась прямо на него. Приблизившись к дому, услышала непонятный треск, у нее упало сердце, в висках застучала кровь, голова закружилась, ноги подогнулись. В следующее мгновение свет погас, и мальчишеский голос Обри в страхе, нет, в ужасе крикнул:

– Прекратите, вы с ума сошли? Идиот!

Мать – спящая львица, что дремлет в любой из нас, даже в самых слабых и неказистых, – ожила у Фелисити в груди. Она кинулась к высоким окнам и стала с отчаянием стучать по стеклу.

– Кто здесь? – раздался голос Джима Редси.

Фелисити снова постучала, и кто-то внутри включил свет.

– Кто это? – спросили из-за шторы.

– Я! – ответила Фелисити, от волнения забыв представиться. – Впустите меня, скорее!

Лязг шпингалета – и Обри распахнул французское окно. В комнате оказался он один.

– Где Джим? – удивилась Фелисити.

Обри аккуратно закрыл окна и произнес:

– Ушел спать.

– На кого же ты только что кричал?

– Я?

– Не дурачься! Кто тебя обижал?

– Никто, милая. Я – роза Шарона и лилия долины, кто посмеет меня обидеть?

Фелисити нетерпеливо топнула ножкой.

– Озорница! – усмехнулся Обри и нагнулся за лопатой, лежавшей на треснувшей крышке журнального столика. –  Полагаю, до тебя докатились слухи, сотрясающие деревню? – поинтересовался он.

– Про убийство? Обри, я прибежала к тебе именно из-за этого. Знаешь нашу свалку?

– Остатки средневековой Англии? Плюсквамперфект от слова «зловоние»! Стоит пройти мимо – и потом не знаешь, куда деваться от запаха. Как же мне ее не знать!

– Согласна, пора с ней что-то делать, – поморщилась Фелисити. – Но на сей раз она превзошла себя!

– Невероятно!

– Молчи и слушай. Мне приходится туда наведываться, потому что у Мэри Кейт Мэлони привычка выбрасывать еду, когда я ослабляю бдительность, а мы, между нами говоря, не можем себе позволить расточительность. Не говоря ни о чем другом, это просто нехорошо. И вот на самой свалке я нашла чемодан с инициалами Руперта Сетлея. Я почти уверена, что это тот самый чемодан, какой он одалживал отцу, когда мы ездили отдыхать в прошлом месяце.

– А Мэри Кейт его по-соседски вернула?

– Не знаю. Я думала, отец сам его вернул честь по чести. Меня другое пугает… – Фелисити нахмурилась. – Внутри чемодан в пятнах крови.

Не думая, что разбудит мать, не думая вообще ни о чем, кроме услышанного от Фелисити, Обри присвистнул:

– Вот это да! – Он и сам успел нафантазировать всяких ужасов, но чтобы такое…

– Представляешь? – Фелисити сама была ни жива ни мертва, хотя не собиралась свистеть. – Не хватало вырытой Джимом могилы, так еще это!

– Что? – ахнул Обри.

– Я тоже была прошлой ночью в лесу. Вышла прогуляться… – стала объяснять Фелисити. – Видела, как он за тобой гнался.

– Понимаю, значит, нас теперь на этот секрет двое. Тем лучше! Ты знаешь, что здесь полдня рылась полиция?

Она вытаращила глаза.

– Не могу поверить, чтобы Джим… – выдавила она. – На такой ужас он не способен. Скажи, Обри, – Фелисити взяла его за руку, – что тут происходило перед моим приходом?

– Я нагнал на этого болвана страху! Теперь понимаю, что мой вопрос о Руперте был равносилен обвинению в убийстве. Вышло неуклюже. Одно дело молча подозревать, и совсем другое – заявить о своих подозрениях, даже в самых обходительных выражениях.

– Естественно. Он на тебя разозлился?

– Наверное, если решил обрушить мне на голову свою лопату, – весело ответил Обри. – Но я мастер бега с препятствиями. У меня с детства большой опыт.

Фелисити содрогнулась и по-матерински погладила его по темноволосой голове, чтобы убедиться, что она цела.

IV

Среда 25 июня длилась еще только двенадцать минут, когда миссис Брайс Харрингей проснулась, подняла голову от подушки и прислушалась. Она не сомневалась, что ее разбудил какой-то громкий звук. Как хорошо, что она заперла дверь спальни! Благодаря небеса – ей было присуще благочестие, пускай своеобразное – за то, что дом не ее, а значит, грабители не должны ее тревожить, если только они не вломятся к ней в спальню и не потребуют шкатулку с драгоценностями, она перевернулась на другой бок. Примерно за час до этого она слышала громкий удар и треск. Если грабители прикончили Джеймса Редси, то это, конечно, большая неприятность. Однако Джим мог и уцелеть. А вот ее окна распахнуты настежь! В комнату нетрудно забраться, надо только умудриться вскарабкаться по сорокафутовой стене… С ее точки зрения, это было осуществимо: грабители ловкие, как кошки, для них не существует преград! Она слышала, что их не останавливает никакая высота. А тут еще кошмарное убийство в соседнем городке Боссбери!

Миссис Брайс Харрингей спустила с кровати одну полную ногу. Через пять секунд она уже захлопнула окно. Сделать это бесшумно было сложно, но страх придал ей отваги и ловкости.

Потом, преодолев страх при помощи любопытства, она стала смотреть в окно. Луны не было, но прозрачность летней ночи, насыщенной запахами и тайнами и никогда не достигающей кромешной степени тьмы, позволила ей разглядеть на лужайке две или более темные фигуры, шедшие через лужайку. Один из идущих держал, похоже, электрический фонарь – по траве скользил круг света.

«Уходят с добычей», – решила миссис Брайс Харрингей, у которой под обильными слоями ткани билось романтическое сердце. В юности она была ярой поклонницей едва народившейся «немой драмы». Бессознательно радуясь тому, что добыча грабителей – не ее собственность, она наблюдала за ними, пока они не исчезли из виду, проглоченные тенями за дальними цветочными клумбами.

Миссис Брайс Харрингей уже собиралась снова лечь, но помешала новая мысль: как там Обри? Все ли с ним в порядке? Ответ пришел незамедлительно: что с ним станется? Какое дело грабителям до мальчишки? Мамаша улеглась и спокойно уснула.

V

Остановившись на опушке, «грабители» стали совещаться.

– Ты останься на опушке и гляди в оба, – велела Фелисити, – а я схожу за ним.

Она говорила шепотом, и не столько от страха, что ее услышат, сколько от магии летней ночи. Самое колдовское время!

– Так и сделаем, – кивнул Обри. – Когда заберешь, перебрось через ворота, и я его закопаю.

Фелисити сжала его руку, и они скрылись под деревьями. Цепляясь за вереск и таща за собой колкие стебли ежевики, чудом не врезаясь в толстые стволы, внезапно выраставшие перед ними, теряя тропинку и находя ее снова, они в конце концов добрались до калитки и до дороги. Здесь Фелисити перешла на бег. Она неслась, как дикая лань или как богиня Артемида, охотящаяся на ланей с луком. Ни ворота, ни безмолвное кладбище со зловещими могилами, ни стена – ничто не могло ее остановить.

За домом викария находился дровяной сарай, за сараем насос, за насосом свинарник – пустовавший, потому что викарий не был свиноводом. Он не находил удовольствия в том, чтобы чесать свинье спину наконечником трости и ломать голову над чудесами эволюции. В общем, свинарник пустовал.

Фелисити взгромоздилась на шаткий деревянный забор, которым был обнесен свинарник, и спрыгнула туда. Там, пригнувшись, она проникла в крытый загончик и включила электрический фонарик, полученный от Обри.

Чемодан стоял в дальнем углу. Преодолев отвращение, Фелисити подхватила его за ручку и понесла к выходу. Добравшись до забора, перебросила через него чемодан, перелезла через забор и поспешила с чемоданом к калитке, где ее дожидался Обри.

– Принесла? Умница, – прошептал он. – Дальше я сам. Спокойной ночи! Смотри никого не разбуди своим возращением.

– Наверное, мне лучше помочь тебе, – тихо сказала Фелисити.

– Не надо! Быстрее сматывайся. Если кто-нибудь проявит любопытство, то двоих гораздо проще прихватить, чем одного. Мне остается как следует зарыть его, а лопата всего одна, а значит, второй – лишний.

Фелисити зажала ладонями черноволосую голову Обри и неожиданно для себя поцеловала его в губы.

– Поступай как знаешь, – произнесла она. – Удачи! Уж больно жуткое место, чтобы остаться одному. Ты уверен, что не испугаешься?

– Все будет в порядке. У меня фонарь.

Обри взял лопату, которую раньше прислонил к дереву, сунул фонарь в карман, подхватил чемодан и понес его в лес. Фелисити осталась одна. На кончике ветки ближайшего дерева повисла, как мерцающий плод, крупная звезда. Напрягая слух, чтобы услышать шаги Обри, она прождала несколько минут. Ночь подступила совсем близко, обволокла так, что она могла слышать ее тихое дыхание. Только оно и нарушало тишину. Ни шагов, ни мольб о помощи, ни испуганных воплей. Решив, что все в порядке, Фелисити зашагала домой.

VI

Место, спору нет, и впрямь было жуткое: угрюмое, угрожающее. От огромного Камня друидов исходила осязаемая опасность, шепчущиеся сосны, похожие на стражу жестокого царя, тянулись куда-то в немыслимую высь. Обри старался дышать глубже, борясь с нарастающим страхом. Опустив чемодан в вырытую Джимом Редси прошлой ночью яму, он отважно вооружился лопатой.

Внезапно его посетила новая мысль. Что толку закапывать чемодан там, где полиция наверняка найдет его? Он вытащил чемодан из ямы, отбросил в сторону и стал засыпать яму, черпая полную лопату легкой рассыпчатой земли. Но и за этой работой его посетила очередная мысль. Почему бы не подбросить инспектору наживку, если он и впрямь сюда сунется? Обри зашвырнул лопату и чемодан в кусты, выбрался из мрачного леса и вернулся домой.

В холле стоял аквариум с чучелами форели. Обри, проникнув в дом через гостиную, французские окна которой он оставил незапертыми, когда отправился с Фелисити за чемоданом, включил свет, снял куртку, туго свернул ее и приложил к стеклу. Последовал сильный удар по свернутой куртке кулаком.

Этажом выше спал, видя тяжелые сны, его кузен Редси. Спала и мать Обри, внушительная с виду, но малодушная особа. Ее римский профиль, не утрачивавший благородства даже во сне, и уши-ракушки были накрыты одеялом. Ни кузен, ни мать Обри не услышали звона посыпавшихся на пол осколков стекла.

Обри схватил обеими руками самую крупную форель. При его воспалившемся воображении неудивительно, что рыбина, как ему показалось, выглядела шокированной тем, что ее так немилосердно потревожили. Он выключил свет, зажал чучело под мышкой и побежал обратно в лес. Там бросил форель в то, что осталось от ямы, нашел лопату, быстро забросал яму землей и тщательно притоптал ее.

Теперь следовало найти и хорошенько спрятать чемодан. Но как Обри ни светил фонарем, стараясь соблюдать осторожность, как ни потел, как ни недоумевал, чемодан словно сквозь землю провалился!

Обри не оставлял попыток отыскать его. Теперь он, забыв об осторожности, пользовался фонарем вовсю, не думая о том, что луч света может привлечь чье-то внимание. Но все напрасно: страшная улика – окровавленный чемодан – исчезла.

VII

– Так я и знала! – торжественно заявила испуганному Джиму Редси и невыспавшемуся Обри миссис Брайс Харрингей утром. – Грабители!

– Грабители? – хохотнул Джим. – Чушь!

– Я возражаю, Джеймс, против твоих речей и против твоего неучтивого тона, – холодно промолвила тетушка. – Повторяю, ночью в доме побывали грабители. Кто еще мог украсть из аквариума в холле ценную форель?

– Хороша ценность! – усмехнулся Редси. – Ну и вздор! Эта форель – образчик той безвкусной жути, которой было принято баловаться в разгар Викторианской эпохи. Не говоря о том, что в стаю форели затесалась плотва.

– Я не претендую на то, чтобы судить о рыбе, – с достоинством возразила тетушка, – а также об ее названиях и образе жизни. Повторю, что ночью в доме побывали грабители. Доказательство – пропавшее чучело форели. Понимаю, я всего лишь не самая достойная представительница человеческой породы, принадлежащая к слабому полу, поэтому мне противоречат, меня оскорбляют, своевольно поправляют молодые люди, неважно играющие в гольф и средне – весьма средне! – на фортепьяно. Однако у меня есть уши и глаза, они ничем не хуже, чем у любого в этой стране, поэтому настаиваю: ночью в дом наведались грабители! Я сама видела их ночью на лужайке! Повторяю, они утащили из аквариума в холле ценный экспонат.

– Ума не приложу, почему вы решили, что эта паршивая рыбина представляла какую-то ценность, – зло сказал Джим, догадываясь, что прогневать тетку еще сильнее уже не удастся.

– Не будь она ценной, – отчеканила миссис Брайс Харрингей тоном, свидетельствовавшим о том, что спору конец, – грабители ее не украли бы. Если тебя тошнит, Обри, то, будь так добр, выйди!

Глава VI
Четверг

– Предлагайте кого хотите, дорогой отец, – сказала Фелисити с отчаянием в голосе. – Я обойдусь.

Викарий Уэндлз-Парва улыбнулся дочери:

– Ты отлично знаешь, что мне не доставляет ни малейшего удовольствия ублажать себя. Предлагай сама, не стесняйся. Ты не заметила, куда я дел томик Тацита, лежавший в другой комнате на каминной полке? Никак его не найду!

Он с виноватым видом достал из глубокого кармана черного шерстяного жакета маленькие часы и положил на стол. Фелисити отлучилась в столовую и вернулась с утерянным томиком.

– Вот он. Не хочу огорчать вас, отец, но у нас в доме не останется часов, правильно показывающих время, если вы будете прятать их по своим карманам. Мне так часто приходится зашивать вам карманы! – Она вздохнула. – Но вернемся к теннису. Кто у нас на примете? Обри, его ужасная мамаша и Джим – троица из поместья. Я давно задолжала приглашение мистеру Райту, а это значит, что мы не обойдемся без Сейвила и непотребной Лулу. Уже шесть. Мы с вами – восемь. Еще Марджери – бедняжке недостает развлечений – и сам мистер Барнс. Миссис Барнс все равно в отъезде. Уже десять. Нужны еще двое, тогда получится дюжина. Как насчет майора? Лучше пригласить сразу всех и отделаться одним махом. Да это и дешевле, чем приглашать в два-три приема.

– А мистер Сетлей? – напомнил викарий. – Почему ты не включила его в число жителей Мэнор-Хауса?

По лицу Фелисити скользнула тень.

– Дорогой отец, повторяю: он уплыл в Америку.

Это объяснение удивило викария:

– Вот как? Очень любопытно!

– Почему? – насторожилась дочь.

Нервы у Фелисити были на взводе. Она не спала, все думала об Обри и о том, удалось ли ему похоронить окровавленный чемодан. Тысячи раз мысленно неслась по боссберской дороге с этой мерзостью в руке. Ничуть не лучше было лезть в свинарник, зная, что ждет ее там…

– Почему? – переспросил викарий. – Потому что он хочет, чтобы я засвидетельствовал его завещание. Я обещал прийти днем в понедельник, когда там должен был находиться его адвокат, но совершенно забыл!

– Вы уже заверяли завещание – давным-давно, мне тогда было шестнадцать лет. Неужели не помните?

– Прекрасно помню! То завещание показалось мне справедливым. Но он собрался изменить его. По условиям того, первого, главным наследником назначался его младший кузен, Джеймс Редси. Но Редси что-то натворил, огорчив Сетлея. По новому завещанию, насколько я понял, Редси остается с носом, а значительная часть собственности отходит юному Обри Харрингею.

– Вы уверены? – крикнула Фелисти, побелев.

– Да. Вчера днем я рассказал обо всем этом полицейским. Они пожаловали сюда, чтобы побольше выведать про Сетлея, но мне было невдомек, что он уплыл в Америку. При чем тут полиция?

Фелисити села. Она почувствовала, что без поддержки ее трясущиеся колени не выдержат и она упадет.

– Только не это! Вы ведь не сказали им об измененном завещании?

– Конечно, сказал. Почему нет? Тем более что оно пока не изменено. Так я по крайней мере думаю, иначе Сетлей уже обратился бы ко мне за подписью. А-а, ты же говоришь, что он уплыл в Америку! Он встречался с адвокатом Грейлингом перед отъездом?

– Нет, – сказала Фелисити, проводя кончиком языка по верхней губе. – Не встречался.

– Значит, наследник по-прежнему Редси. Вероятно, Сетлей вернется в Англию успокоившимся. Лично мне молодой Редси симпатичен. Кстати, сегодня надо будет сходить в Кулминстер. Мне нужен Краудсли для разговора про реставрационный фонд. Пора что-то делать с западной дверью церкви. Это лучший в графстве образец норманнского мастерства, жаль, если от него ничего не останется.

– Отличная мысль! – воскликнула Фелисити так оживленно, как только могла. – Если бы вы поспешили туда прямо сейчас, вас, возможно, накормили бы обедом. У него на столе может быть что-то вкусное, епископ все-таки. А здесь у нас ничего нет, кроме холодной баранины, да и той кот наплакал.

– Сомневаюсь, что мне престало клянчить у него обед, – возразил викарий с мальчишеской улыбкой. – Обойдемся бараниной, а туда я отправлюсь после обеда.

Единственная служанка викария настойчиво постучала в дверь.

– Соседка из дома напротив к его преподобию! – объявила она и с ирландской воинственностью тряхнула головой. – Пригласить ее?

– Будьте так добры! – разрешил викарий, для которого Мэри Кейт Мэлони служила неиссякаемым источником веселья. – И пожалуйста, постарайтесь не напоминать ей о необходимости вытереть ноги, как прошлому посетителю.

– Еще бы! – Мэри Кейт, подчиняясь диктату своей неугомонной крови, всегда была готова вступить в спор, даже заведомо проигрышный. – Это было бы отъявленной глупостью, когда дождя нет уже три недели, на дороге сухо, как в глотке у Тима Никси, а в небе не найдешь ни облачка, хоть тресни!

Викарий покачал головой, служанка удалилась, а Фелисити встала, чтобы встретить посетительницу.

– Миссис Лестрендж Брэдли! – важно объявила снова появившаяся в двери Мэри Кейт. Одно из самых поразительных ее достоинств заключалось в завидной способности с первого раза схватывать имена любой сложности, а также в бесстрашии немедленно провозглашать их.

Маленькая, сухонькая, похожая на птицу женщина, которой можно было бы с равной уверенностью дать и тридцать пять, и девяносто лет, в сернисто-синей блузке, смахивавшей на оперение попугая ара, предстала перед викарием с покровительственным видом, доступным обычно только коронованным особам, и устремила на него орлиный взор.

– Передо мной духовный пастырь прихода? – осведомилась она.

Голос у нее был поразительный, совершенно не соответствовавший ее облику. Это было вовсе не птичье щебетанье и не клекот попугая, а само ласкающее слух медоточивое сладкозвучие, немедленно рождавшее симпатию к его обладательнице, более того, восхищение ею.

Преподобный Стивен Брум от неожиданности покраснел и засунул костлявый палец под свой пасторский воротник.

– Полагаю, так оно и есть. Собственно… да, – сказал он.

– В таком случае я вынуждена заявить, что, по моему мнению, западная дверь – это форменный позор, – заявила миссис Брэдли.

– Мы как раз обсуждали это, когда вы постучали, – вмешалась Фелисити, бросаясь защищать отца. – Но в реставрационном фонде набралось всего двадцать девять шиллингов и семь пенсов. Много ли на них наработаешь, хотелось бы мне знать? Хорошо людям жаловаться, когда…

Миссис Брэдли впервые удостоила ее взглядом – холодным, слегка насмешливым, от которого Фелисити зарделась.

– Милое дитя! – сказала она. – Как вы на меня сердиты! – И снова повернулась к викарию: – Займитесь ремонтом. Пришлите смету мне, я оплачу счет.

– Я сегодня собирался обсудить это с епископом… – беспомощно пролепетал преподобный Стивен. – Чрезвычайно благородно с вашей стороны, однако…

– О, у меня достаточно средств, – произнесла миссис Брэдли с отвратительным кудахтаньем вместо смеха. – А что касается визита к Реджинальду Краудсли, то не тратьте время зря. Давайте поступим так: я даю вам чек для реставрационного фонда, а вы сами решаете, как быть дальше. Полагаю, он большой придумщик? – обратилась она к Фелисти. – Судя по виду, да.

Викарий скромно хихикнул, не собираясь спорить с внутрисемейной истиной, но Фелисити, задохнувшаяся от гнева, не нашла слов для ответа.

Еще сильнее она разозлилась, когда викарий пригласил миссис Брэдли на теннис.

– Так у нас набираются те самые нужные тебе двенадцать человек, – объявил он, уверенный, что успешно решил сложнейшую домашнюю проблему, с такой гордостью, что ей оставалось лишь улыбнуться и одобрить отцовские действия.

– Сама не знаю, откуда я взяла для этого силы, – созналась она Обри Харрингею на следующий день. – От этой особы можно сойти с ума!

– Да, моя мать ее тоже не выносит, – подхватил тот, хихикая. – Она психоаналитик.

– Кто?

– Психоаналитик. Не знаю толком, чем они занимаются. Это что-то безумное, хотя требует мозгов. Два-три года назад это было у всех на слуху, у матери тоже случилось тогда временное помешательство. Она коллекционирует новые поветрия. Миссис Брэдли, достигшую в данной премудрости высот, она тоже попыталась добавить в свою коллекцию, но та не позволила. Сказала, что матери требуется не психоаналитик, а хорошее средство для пищеварения, потому что все ее приступы злости и хандры вызваны простым несварением, а не подавленностью и комплексами. Конечно, мать возмутилась и потребовала, чтобы старик Блессингтон, наш адвокат, засудил ее за оскорбление. Но старик Блессингтон посоветовал ей не дурить, а радоваться бесплатному хорошему совету и следовать ему. Мать попробовала сесть на диету, как рекомендовала ей миссис Брэдли, и не пожалела. Да, совсем забыл! Не знаю, что на меня нашло, надо было еще вчера тебе сказать, но мы катались на машине, да и что толку, все равно ничего уже не поделаешь… В общем, чемодан Руперта пропал.

– Как? – удивилась Фелисити. – Ты же его закопал!

– В том-то и дело, что не успел! – сознался Обри. – Хотелось бы мне знать, сыграл ли осел, похоронивший его в мое отсутствие – я за рыбой отлучился, – простую шутку или… Как твое мнение?

– Понятия не имею, о чем ты. Боюсь, у меня в голове туман. Расскажи подробно, что случилось!

– Я забросил чемодан и лопату в кусты и отправился в дом с мыслью засунуть что-нибудь эдакое в яму, выкопанную Джимом поздним вечером в понедельник. Возвращаюсь с чучелом рыбы из аквариума в холле, нахожу лопату, но где чертов чемодан? Нет чемодана, исчез! Я искал его и вчера, и сегодня утром, но все тщетно, словно и не было его!

– Но почему ты не зарыл его, как мы договаривались? – крикнула Фелисити. – Теперь мы не знаем, что с ним произошло!

– Я грешным делом подумал, что полиция…

– Ты о чем?

– Они будут всюду рыскать. Не ограничатся одним домом и станут шарить в округе. Если доберутся до опушки, то наткнутся на свежеразрытую землю и начнут копать. Зачем им находить окровавленный чемодан с бросающимися в глаза инициалами старины Руперта прямо на крышке? Слушай мою версию: старина Руперт укокошил человека – знать бы кого! – и утащил труп в Боссбери, чтобы замести следы. После этого Руперт счел за благо исчезнуть. Потом у Джима и Руперта произошла в лесу ссора, Джим победил, Руперт озлобился и пообещал Джиму донести в полицию, что это его, Джима, рук дело, Джим сдрейфил, потому что не мог бы доказать свое алиби, и даже немного помог Руперту. Вот так…

– Да уж, – медленно проговорила Фелисити, – ничего себе! Ты просто маленький врунишка, Обри Харрингей!

Обри, который был выше ее на полтора дюйма, радостно заулыбался.

– Конечно, – продолжила Фелисити, нахмурившись, – убитый не может быть Рупертом. То есть теоретически это, может, и Руперт, но обычно такое не происходит с нашими знакомыми… Ой, смотри, сюда кто-то идет в поиске партнера для тенниса! Ты еще сыграешь или устал?

– Устал, чтобы играть с Сейвилом, – решительно ответил Обри. – Он никудышный теннисист. – И он ушел.

Прилизанный Сейвил, впрочем, не искал партнера или противника. Ему требовалась Фелисити – с иной целью. Он приблизился к ней, вкрадчиво улыбаясь.

– В прошлый раз, – начал Сейвил, – ваш батюшка, мисс Брум, обещал показать мне своего Рабле.

– О, ничего особенного, – безразлично произнесла она, – разве что французские иллюстрации. Считается, что они хороши, но сама я их никогда не видела. Хотите на них полюбоваться – ступайте прямо сейчас в кабинет. Думаю, отец там.

– Большое спасибо, – пропел Сейвил, и его землистое лицо вспыхнуло от признательности. – Так я пойду, если не возражаете?

– В столовой для гостей приготовлены сандвичи, – добавила Фелисити. – Угощайтесь! Сегодня жарковато, не правда ли?

– Мерзкий пройдоха! – воскликнул Обри, вернувшийся, лишь только Сейвил скрылся из виду. – По-твоему, ему можно пачкать своими лапами книги твоего отца? Вечно он какой-то грязный!

– Не болтай глупости! – рассмеялась Фелисити. – Послушай, почему бы тебе не помочь мне развлечь гостей, вместо того чтобы бездельничать и говорить гадости о людях?

– Ваши гости – прелесть! – заявил Обри с юношеским оптимизмом. – Майор не отлипает от милашки Лулу и несет вздор про «того, кто потопил несчетные суда». Она ведь славная, правда? Такая молоденькая, не старше восемнадцати лет! Не повезло ей: весь день валандаться со стариканом! Матушка все припирается со стариной Джимом, миссис Брэдли болтает с доктором, Марджери пошла домой кормить кроликов, но скоро вернется, а я – я здесь! – Он весело склонил набок голову.

– Верно, – рассеянно отозвалась Фелисити. – Жаль, Обри, что ты не закопал чемодан. Мне кажется, даже если бы полиция нашла его, это бы ей не очень помогло. Но от мысли, что кто-то наблюдал за нами в лесу, у меня мурашки бегут по коже. А вот и миссис Брэдли! Поговори с ней.

– Только не я, – возразил Обри, пятясь к кустам крыжовника, отделявшим огород от лужайки. – Оставляю грязную работу тебе, дитя мое! А я, пожалуй, обследую вашу историческую свалку.

– Часами молотить языком сродни подвигу, – сообщила миссис Брэдли, обращаясь к Фелисити. – Сплетни непременно порождают недоброжелательность. Взять хотя бы доктора: он тоже не устоял перед соблазном.

– Правда? – Фелисити рассмеялась. – Бедняга! Злословие – его конек. Кто стал его жертвой на сей раз?

– Миссис Сейвил. – Миссис Брэдли осторожно опустилась в шезлонг и расправила складки на своем ядовитом одеянии.

– Вы о Лулу Герст? – уточнила Фелисити, опускаясь рядом с ней на траву и вглядываясь в ее проницательное желтое личико.

– Неужели? Вот и доктор старался доказать мне то же самое.

– Что именно?

– Что речь идет о Лулу Герст. Но я сделала логический вывод. Вам интересно услышать?