Текст книги "Хроники Черного Отряда. Книги юга: Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин"

22. Таглиос

Добравшись до реки, мы поплыли ко Второму Порогу. Обгонявшие нас суда уносили весть о нашем возвращении. По пути мы посетили город-призрак, полоску нелепых строений, оставшихся от былого Идона. Живых душ на глаза попалось едва ли с дюжину. Еще одно место, где Черный Отряд помнили до сих пор. Что не прибавляло мне душевного покоя.

Чем же насолило им наше братство? Анналы немало рассказывали о Пастельных войнах, но не упоминали ничего, что могло бы ужасать потомков людей, эти войны переживших.

За Идоном, пока искали шкипера, который бы осмелился отвезти нас на юг, я велел Мургену поднять знамя над лагерем. Могаба, взявшись за дело со своей обычной серьезностью, окружил наш бивуак рвом. А я тем временем взял лодку, переправился через реку и поднялся на холм, к развалинам Чо’нДелора. В полном, если не считать ворон, одиночестве целый день скитался по этому весьма популярному памятнику усопшему божеству и все думал: какие же люди служили в Отряде в те далекие времена?

Подозрения, что они мало отличались от меня, внушали тревогу. Захваченные ритмом военной жизни настолько, что сойти с пути невозможно…

Летописец, описавший эпические подвиги той эпохи, когда Отряд служил болебогу, порой слишком увлекался сиюминутными подробностями, но почти ничего не сказал о людях, с которыми нес службу бок о бок. Большинство солдат упоминались только в списках выбывших.

Впрочем, и меня упрекали в подобном. Мне часто говорили, что я снисхожу до упоминания отдельных имен исключительно в перечнях погибших. И в этом, пожалуй, есть правда. Может быть, причина проста: больно писать о тех, кого пережил. Даже об ушедших живыми и то больно. Отряд – моя семья. Нынешние солдаты мне почти как дети. Мои Анналы – памятник им, а для меня это возможность выговориться. Но, даже сам будучи ребенком, я мастерски глушил и скрывал свои чувства…

Впрочем, я говорил о развалинах Чо’нДелора, о следах былой битвы.

Пастельные войны вряд ли были менее жестоки, чем те, в которых мы поучаствовали на севере, однако они затронули меньшую территорию. Оставленные ими шрамы все еще выглядят устрашающе. Такие зарубцовываются тысячелетиями.

Дважды во время прогулки мне казалось, что краем глаза я вижу ходячий пень, который наблюдал со стены Храма отдохновения странствующих. Пробовал приблизиться и разглядеть, но он всякий раз исчезал.

Да и было то всего лишь мельканием на самом краю поля зрения. Может, просто показалось.

Тщательно осмотреть развалины мне не удалось. Я склонен был задержаться, но встретившийся пожилой крестьянин отсоветовал: не стоит-де ночевать среди этих развалин. Он сказал, что по ночам Чо’нДелор полон злобных созданий, и я, вняв предостережению, вернулся на берег. Там меня встретил Могаба, желавший знать, что мне удалось найти. Он не меньше моего интересовался историей Отряда.

С каждым часом я все пуще уважал черного здоровяка. Этим же вечером я официально утвердил его в должности командира пехотного подразделения Отряда, которую он уже занимал фактически. А заодно утвердился в решении обучить Мургена премудростям летописца.

Может, то было просто интуицией, но именно тогда я понял, что внутренний распорядок в Отряде приведен к надлежащему уровню.

До сего момента местные жители боялись нас, пестуя в себе старую неприязнь. Возможно, в низовьях реки найдется кто-нибудь не столь пугливый, но куда менее доброжелательный.

Мы подошли к границе тех земель, которые описывались в первых, утраченных томах Анналов. Самый ранний из оставшихся в наличии продолжал повествование о странствиях Отряда в городах на севере от Трого Таглиоса – этих городов уже не существовало. Как же мне хотелось вытянуть из местных подробности! Но жители не проявляли желания откровенничать с нами.

Пока я бродил по Чо’нДелору, Одноглазый нашел южного шкипера, согласившегося доставить нас прямиком в Трого Таглиос. Цену тот заломил несусветную, но Плетеный Лебедь заверил, что дешевле мы не найдем. Прошлое Отряда неотвязно преследовало нас.

И Лебедь со товарищи ни словом об этом прошлом не обмолвились.

Что это за компания, для нас оставалось тайной. Женщина запретила своим общаться с нами, к вящему неудовольствию Корди Мэзера, жаждущего послушать, что нового в империи. Я узнал, что старика зовут Копченым, но имя женщины не упоминалось ни разу. Оно бы не ускользнуло от слуха Жабомордого.

Осторожные люди, однако.

В то же время они старательно следили за нами – казалось, даже замечают, сколько раз за день я подходил к борту и увеличивал количество жидкости в реке.

И не только это мне досаждало. Еще вороны, которые были повсюду. И то, что Госпожа в эти дни почти ни с кем не разговаривала. Она выполняла служебные обязанности наравне с прочими, но при этом очень редко попадалась на глаза.

Меняющий Облик с подружкой вообще не показывались. Исчезли, когда мы выгружались в Обмолоте, но я пребывал в тревожной уверенности, что они где-то рядом.

Если добавить ко всему этому всеобщую осведомленность о нашем походе, станет ясно, почему меня не покидало ощущение, что за нами непрестанно следят. Как тут не стать параноиком…

Миновав стремнины Первого Порога, мы отправились дальше – к рассвету истории Отряда.

На моих картах город назывался Троко Таллио. Местные выговаривали: Трого Таглиос. А чаще, для краткости, Таглиос. По словам Лебедя, Трого представлял собой более старый город, поглощенный «младшим братцем», более энергичным Таглиосом.

То был самый большой из всех виденных мной городов. Не будучи опоясан стеной, он неуклюже раскинулся по местности, быстро разрастаясь вширь. Вот северные города растут ввысь – никто не желает строиться вне крепостной стены.

Таглиос расположился на юго-восточном берегу, на некотором расстоянии от реки, оккупировав змеящуюся меж полудюжины холмов протоку. Мы высадились в городке-спутнике под названием Махеранга, выросшем при порту на великой реке. Пожалуй, вскоре эта Махеранга разделит судьбу Трого.

Последний сохранил какую-никакую индивидуальность лишь потому, что являлся резиденцией правителей княжества, административным и религиозным центром.

Таглиосцы на первый взгляд казались точно такими, как описывали их в обрывочных дорожных беседах Лебедь с Мэзером: дружелюбными, мирными и крайне набожными. Однако за всем этим чувствовался страх. О чем Лебедь не упомянул ни словом.

И боялись жители вовсе не Отряда. Нас встретили уважительно и вежливо.

Лебедь со своими исчез, едва мы пришвартовались к пристани. Даже не пришлось напоминать Одноглазому, чтобы присматривал за ними.

Мои карты показывали, что от Таглиоса до моря всего сорок миль, но то – по прямой к западу, через реку. А вниз по реке, со всеми излучинами и лабиринтом дельты, до соленых вод выходило все двести. На карте дельта была похожа на многопалую паучью лапу, вцепившуюся в брюхо моря.

Пожалуй, вам нелишне узнать о Таглиосе побольше, потому что Отряд, вопреки собственным ожиданиям, не говоря уже об ожиданиях горожан, задержался в нем на весьма приличный срок.

Я пошел в Таглиос, как только убедился в нашей безопасности. Отряд остался в Махеранге, а мне предстояло провести кое-какие исследования. Как-никак мы дошли до самого края карты, имеющейся в моем распоряжении.

Первым делом я обнаружил, что в процессе знакомства с Таглиосом придется прибегнуть к помощи Лебедя с Мэзером. Без них можно полагаться лишь на Одноглазова чертеныша, а это мне вовсе не улыбалось. По причине, которую я не взялся бы объяснить, бес не вызывал у меня доверия. Возможно, из-за его чувства юмора, столь близкого к чувству юмора его владельца. Ведь Одноглазому можно верить только в безвыходной ситуации, когда на кон поставлена сама жизнь.

Я надеялся, что мы забрались достаточно далеко на юг и теперь можно будет проложить остаток маршрута до Хатовара перед возобновлением путешествия.

После того спора на реке Госпожа справно несла службу, но в свободное время по-прежнему почти ни с кем не общалась. Возвращение и враждебность Ревуна сильно потрясли ее. Когда-то он был ей верным другом.

Она все еще будто пребывала в чистилище, между прежней Госпожой и будущей, и веления сердца слишком сильно расходились с доводами разума. Сама она не могла выбраться из этого состояния, а я, как ни болел за нее душой, не мог просто взять ее за руку и вывести.

Пожалуй, она заслужила отдых. Я отправил Жабомордого на поиски местного аналога садов Опала, и таковой, к немалому моему изумлению, нашелся. Тогда я спросил Госпожу, не хотелось бы ей провести вечер в светском обществе.

После стольких месяцев походной жизни она проявила небывалую сговорчивость – если не сказать воодушевление. Нет, не прыгала от радости, но сказала: «Ну, раз все равно больше нечего делать…»

Светская жизнь ее никогда не привлекала. А мой трюк на реке и последующее возвращение к командирским обязанностям, естественно, не могли вызвать нежных чувств.

Высадку мы провели с обычной помпезностью, но без шума и грома, что устроили в Опале. Я не желал давать местным властителям повод для неприязни. Словом, Одноглазый с Гоблином вели себя тихо. Единственным признаком колдовства был Жабомордый. Никаких угроз, никакой опасности. А Жабомордый – просто наш толмач-универсал.

Перед высадкой Одноглазый изготовил для своего дружка костюм – столь же пышный, сколь и его собственный. Вдобавок смахивающий, пусть и слегка, на одеяние Гоблина. Бес был живым свидетельством того, что Гоблин мог бы выглядеть шикарно, не будь он по жизни лентяем, растрепой и неряхой.

Местная элита на людей смотрела и себя показывала в роще давно не плодоносивших олив. Роща эта венчала холм близ старого Трого; там на вершине бил горячий источник, снабжая водой бесчисленные общественные бани. Нам, бесправным чужакам, пришлось потратить уйму денег – в основном на взятки, – чтобы попасть туда. Но даже после этого мы были вынуждены два дня ждать свободных мест!

Мы выехали в карете, с Одноглазым и Гоблином на запятках, двумя взводами наров впереди и позади и с Мургеном в качестве кучера. Доставив нас на место, он отогнал карету назад. Остальные присоединились к нам в оливковой роще. Я облачился в костюм имперского посланника, а Госпожа была одета, что называется, сногсшибательно. Всегда в черном… Цвет, не спорю, был ей к лицу, но порой хотелось, чтобы она испробовала какой-нибудь другой.

– Наше появление, – заметила она, – вызвало куда больше интереса, чем тебе кажется.

На улицах наше появление не привлекало особого внимания. Однако она не преувеличила. Хотя роща и была популярным местом времяпровождения, в таком большом числе светская публика собралась специально ради нас. Пожалуй, пришли все, кто только мог.

– Интересно почему?

– Здесь что-то происходит, Костоправ.

Я и сам не слепой. Сообразил еще в Обмолоте, через пару минут после встречи с Плетеным Лебедем. Но что именно происходит, понять никак не мог. Даже с помощью Жабомордого. Если что-то и замышлялось против нас, бес при этом не присутствовал.

Все мы, кроме наров, привыкших у себя в Гиэ-Ксле к церемониям, под взглядами стольких глаз чувствовали себя неуютно.

– Да, – признал я, – пожалуй, это не самая гениальная из моих идей.

– Напротив. Происходящее подтверждает, что нами интересуются гораздо больше, нежели простыми путешественниками. Хотят нас как-то использовать.

Госпожа явно была обеспокоена.

– Добро пожаловать в жизнь Черного Отряда, сердце мое, – сказал я. – Теперь ты понимаешь мой цинизм относительно власть имущих. Понимаешь и то, что мне приходилось испытывать много-много раз.

– Кое-что понимаю. И чувствую себя униженной. Словно я – не человек, а предмет, который может пригодиться…

– Повторюсь: добро пожаловать в жизнь Черного Отряда.

И это была лишь одна из ее проблем. Мои мысли вернулись к Ревуну, к этому бродяге, столь неожиданно воскресшему из мертвых. Никакие доводы не убедили бы меня в том, что его появление на реке и враждебные действия были случайны. Он ждал нас с намерением навредить.

А тут еще этот загадочный интерес к нам – с самого Опала… Я огляделся в поисках ворон.

Птицы неподвижно сидели на ветвях олив. Следят. Постоянно следят…

И Меняющий Облик, еще один оживший покойник, ждавший Госпожу в Гиэ-Ксле… Все это неспроста. Здесь явно действуют чьи-то таинственные планы. И убедить меня в обратном… Для этого очень многое должно произойти.

Все-таки я решил не давить на Госпожу. До поры. Служит она добросовестно. Вероятно, выжидает…

Чего?

Давным-давно мне стало ясно, что о даме такого сорта узнаешь гораздо больше, слушая, наблюдая и сопоставляя, чем задавая вопросы – ведь непременно постарается солгать и запутать, даже там, где не стоило бы. К тому же я не лучше, чем она, представлял, что могло привлечь к нам подобный интерес. Разве что ее собственная персона?

Прислуга проводила нас в отдельный будуар с горячим минеральным бассейном. Нары выставили оцепление. Гоблин с Одноглазым подыскали неприметные наблюдательные посты. Жабомордый остался поблизости, чтобы в случае надобности переводить.

Мы сели.

– Как продвигаются твои исследования? – спросила Госпожа, поигрывая багровой виноградной кистью.

– Странно. Иначе не скажешь. Похоже, мы на самом краю Земли. Того гляди свалимся.

– Что? А, снова твое пресловутое чувство юмора…

– Таглиос битком набит картографами. И работают они замечательно. Однако я не нашел ни одной карты, которая бы помогла добраться, куда нам нужно.

– Может, ты просто не смог объяснить, чего хочешь?

– Нет. Они все понимали. Но стоило заикнуться о нашем деле, становились глухи. Новые карты описывают лишь земли до южных границ таглиосской территории. Если удается отыскать старую, она оказывается выцветшей миль на восемьсот к югу. Одно и то же – даже с самыми распрекрасными картами, на которых показано каждое дерево!

– Они что-то скрывают?

– Кто – они? Весь город? Не похоже. Однако другое объяснение на ум нейдет.

– Но правильные ли вопросы ты задавал?

– Небывалого красноречия! Змеиного лукавства! Но едва доходило до дела, возникали проблемы с переводом.

– И что собираешься предпринять?

Сгустились сумерки. Фонарщики принялись за работу. Я некоторое время наблюдал за ними.

– Может, Жабомордый нам как-нибудь пособит. Не знаю. Мы зашли так далеко, что от Анналов пользы нет. Но, судя по всему, нам нужно именно туда, в это белое пятно. У тебя есть какие-нибудь мысли?

– У меня?

– Именно. Вокруг Отряда творится что-то непонятное. Не думаю, что это из-за моего важного вида.

– Чепуха.

– Нет, не чепуха. Я не давил на тебя, Госпожа. Без нужды не завел бы и этот разговор. Но было бы просто чудесно, если бы я знал, почему давно умерший Взятый выслеживал нас, а другой – твой бывший закадычный дружок, кстати, – пытался погубить нас на болотах. Интересно, он знал, что ты путешествуешь на барке? Или дрался исключительно против Меняющего Облик? Или просто не желал никого пускать в низовья реки? Интересно также, не набредем ли мы на него снова? Или еще на какого-нибудь ожившего мертвеца?

Я старался говорить тоном мягким и спокойным, но злость так и рвалась наружу.

Тут нам принесли первую перемену – вымоченные в бренди и замороженные ломтики дыни. Пока мы бранились, кто-то весьма любезный доставил пищу и нашим охранникам. Не столь изысканную, но вкусную и сытную.

Госпожа над чем-то размышляла, катая во рту кусочек дыни. Внезапно встрепенулась и закричала:

– Не есть! Никому не есть!

Кричала она на диалекте Драгоценных городов, который к тому времени научились понимать даже самые тупые из наров.

В роще мгновенно повисла мертвая тишина. Нары побросали свои тарелки.

Я поднялся:

– В чем дело?

– В пищу что-то подмешано.

– Яд?

– Скорее, наркотик. Нужно проверить.

Я подошел к ближайшему латнику и взял его тарелку. Под обычной для наров маской равнодушия кипел гнев. Воину очень хотелось кого-нибудь пристукнуть.

Такая возможность представилась, когда я повернулся спиной, намереваясь уйти с добычей.

Последовал шорох быстрых шагов, затем глухой удар дерева по живому и мягкому. И крик боли, отнюдь не шуточный. Обернувшись, я увидел моего нара – острие его копья было приставлено к горлу лежащего человека. Один из фонарщиков. Возле его откинутой руки валялся длинный нож.

Я пробежался взглядом вокруг. Со всех сторон на нас смотрели, при этом вежливо улыбаясь.

– Одноглазый! Жабомордый! Ко мне! – (Они явились.) – Мне нужно что-нибудь нешумное. Дабы никому не испортить ужин. Но оно должно склонить этого субчика к откровенности. Можете?

– Знаю я одну штучку… – Одноглазый захихикал, потирая руки в жестоком веселье, а Гоблин надулся. – Идите ужинайте, ни о чем не беспокойтесь. Старина Одноглазый обо всем позаботится. Ваш субчик у меня кенарем запоет.

Колдун щелкнул пальцами, и неведомая сила, ухватив за лодыжки, потянула фонарщика вверх. Тот зашелся в беззвучном крике, разевая рот, словно рыба на крючке.

Я сел напротив Госпожи и кивнул:

– Одноглазый придумал, как обойтись без шума, – не дает фонарщику орать.

С этими словами я положил в рот ломтик дыни.

Одноглазый поднял жертву футов на двадцать от земли.

Госпожа принялась ковыряться в пище, доставленной нарам.

Хоть я и сидел к Одноглазому спиной, настроение, в каком я устраивал этот вечер, сохранить не удалось. Госпожа тоже оставалась встревоженной.

Я, словно бы невзначай, глянул через плечо.

С фонарщика, как сухие листья, опадали клочья одежды. В прорехах виднелись, во множестве ползая по коже, тонкие сияющие черви лаймового и лимонного оттенка. Столкнувшись, два червя разных окрасок вспыхивали, и неудачливый покуситель пытался завопить. Когда он пришел в нужное расположение духа, Одноглазый уронил его так, что от носа до земли осталось меньше фута.

Жабомордый что-то пошептал в ухо висящему, после чего тот вновь был поднят.

И вправду тихо. Какую же дьявольщину сотворил бы Одноглазый, потребуй я зрелищности?

Гоблин взглянул мне в глаза. Я поднял бровь. Он языком глухонемых просигналил:

– Идут. Похоже, из важных.

Изобразив на лице полную незаинтересованность, я внимательно смотрел на Госпожу. Та как будто ни на что вокруг не обращала внимания.

К нам подошли двое, изысканно и дорого одетые. Один был туземцем, темным, как ореховая кожура, однако не негроидного типа. Все виденные нами в Таглиосе негроиды были приезжими с верховьев реки. Ну а с этим человеком явился наш приятель Плетеный Лебедь, обладатель желтых, как кукуруза, волос.

Лебедь заговорил с подвернувшимся под руку наром, а его спутник тем временем оценил старания Одноглазого. Я кивнул Гоблину, и тот отправился узнать, нельзя ли вытянуть чего из Лебедя.

Вернулся Гоблин в задумчивости.

– Лебедь сказал: черный хрен, что с ним, здесь главный. Именно этими словами и сказал.

– Пожалуй, слегка перегнул.

Я переглянулся с Госпожой. Она, как в былые времена, приняла облик твердокаменной императрицы, которая выше любых человеческих чувств. Ужасно захотелось встряхнуть ее, обнять – хоть что-то сделать, чтобы высвободить ее страсть, показывающуюся лишь на миг и снова прячущуюся как можно глубже. Она пожала плечами.

– Предложи им составить нам компанию, – сказал я. – И пусть Одноглазый пришлет своего беса. Чтобы проверял, точно ли этот Лебедь переводит.

Прислуга, едва наши гости приблизились, пала ниц. До этого я не встречал в Таглиосе подобного. Если так, князь здесь – это действительно князь.

Лебедь приступил к делу без околичностей:

– Вот этот тип – Прабриндра Дра, он тут всем заправляет.

– И ты на него работаешь.

– Можно и так сказать, – улыбнулся Лебедь. – Мобилизован. Он хочет знать, не ищете ли вы службы.

– Ты знаешь, что не ищем.

– Я ему говорил. Сам хочет убедиться.

– У нас свой путь. – Я постарался, чтобы это прозвучало достаточно театрально.

– Воля богов?

– Что?

– Таглиосцы очень суеверны, вы наверняка уже это заметили. Значит, надо подать так, будто это боги указали вам путь. Мол, вы себе не хозяева. А вы точно не можете на этом пути сделать остановку? Отдохнули бы… Я-то знаю, как устаешь в походах. А этому парню нужно провернуть одно дельце, не слишком чистое. По слухам, вы хорошо справляетесь с подобными заказами.

– Лебедь, что ты знаешь о нас?

Он пожал плечами:

– Легенды.

– Легенды? Гм…

Прабриндра Дра что-то произнес.

– Он хочет знать, зачем этот тип болтается в воздухе.

– Затем, что хотел ударить меня в спину ножом, после того как кто-то попытался отравить мою охрану. Вскоре я его расспрошу.

Лебедь с Прабриндра Дра о чем-то залопотали. Последний, видимо, был раздражен и утомлен. Взглянув на бесенка, он протрещал что-то еще.

– Князь интересуется подробностями вашего плавания по реке.

– Ты об этом достаточно наслышан. И несомненно, уже сказал ему.

– Да ты пойми, он пытается быть вежливым.

Я пожал плечами:

– Чем же несколько путников, не собирающихся здесь задерживаться, привлекли такой интерес князя?

Лебедь занервничал. Похоже, разговор почти коснулся сути дела.

Прабриндра Дра произнес несколько фраз.

– Он говорит, вы рассказывали о том, где побывали, и он хочет узнать о тех краях побольше. Дальние страны, чужие народы – все это его интригует. А еще цель вашего похода, ведь вы так и не сообщили, куда направляетесь.

По тону было похоже, что он старается переводить как можно точнее. Жабомордый чуть заметно кивнул мне.

По дороге от Третьего Порога к Таглиосу мы рассказывали Лебедю и его компании очень мало. Скрытничали с ними так же, как и они с нами. И я решил, что сейчас откровенность может принести выгоду.

– В Хатовар.

Лебедь даже не удосужился перевести.

Прабриндра снова залопотал.

– Он говорит, что вам не следует идти туда.

– Поздно останавливаться, Лебедь.

– Капитан, вы попадете в беду, какую даже не в силах вообразить.

Лебедь перевел князю мой ответ. Тот выдал очередную реплику. Он пришел в сильное возбуждение.

– Начальник говорит: ваша голова – это ваша голова, хотите – топором ее брейте, но ни один человек, если он в своем уме, не произнесет вслух этого названия. Иначе смерть может настичь, прежде чем успеешь выговорить его. – Он пожал плечами и глупо ухмыльнулся. – Впрочем, если будете упорствовать в погоне за этой химерой, вас куда скорее погубят силы вполне земные. Очень уж плохи территории, лежащие между здешними и тамошними. – Лебедь взглянул на князя и закатил глаза. – Нам рассказывали о чудовищах и колдовстве.

– Да ну? – Я оторвал кусочек от жареной пичуги, прожевал, проглотил. – Лебедь, я привел сюда Отряд от самого Курганья. Ты помнишь, где оно и что собой представляет. Значит, чудовища и магия? Мы прошли семь тысяч миль, и я не потерял ни одного человека. Река не вспоминается? Тот, кто встает на моем пути, не успевает даже пожалеть об этом. Слушай внимательно. Я в восьмистах милях от края карты. И не остановлюсь. Я не могу остановиться.

То была одна из самых длинных моих речей – если не считать тех случаев, когда я читал солдатам отрывки из Анналов.

– Капитан, твои трудности как раз и лежат на этих восьмистах милях. Те семь тысяч можешь считать увеселительной прогулкой.

Прабриндра произнес короткую фразу. Лебедь кивнул, но переводить не стал. Я взглянул на Жабомордого.

– Сверкающий камень, – сказал тот.

– Что?

– Он так сказал, начальник. Сверкающий камень. Не знаю, что это.

– Лебедь!

– Местное выражение. По-розеански примерно то же, что «ходячий мертвец». Как-то связано с далеким прошлым и Вольными Отрядами Хатовара, оставившими по себе очень уж плохие воспоминания.

Я поднял бровь:

– Лебедь, Черный Отряд – последний из Вольных Отрядов Хатовара.

Он недобро взглянул на меня и перевел.

Князь, не сводя глаз с жертвы Одноглазого, ответил.

– Капитан, он говорит, что на свете возможно всякое. Однако возвращение тех, кого не видели с тех пор, как дед его деда был еще сосунком… Хотя он склонен верить, что вы – Черный Отряд. Ваше прибытие было предсказано. – Лебедь искоса глянул на беса, словно упрекая в предательстве. – И Хозяева Теней предостерегали его от сделок с вами. Вполне логично, что он желал бы такой сделки, учитывая разорение и отчаяние, сеемые этими фанатиками прошлого.

Я взглянул на Жабомордого, тот кивнул. Лебедь старался быть предельно точным.

– Он ходит вокруг да около, Костоправ, – сказала Госпожа. – Ему что-то нужно. Скажи, пусть говорит о деле.

– Лебедь! Это и вправду было бы неплохо.

Тот продолжал переводить:

– Но вчерашний ужас сегодня ничего не значит. Вы не похожи на тех фанатиков, что и продемонстрировали на реке. И Трого Таглиос ни перед кем не склонится. Если эта чума с юга страшится банды разбойников, он готов забыть старые счеты и объединиться с теми, кто живет сейчас. При условии, что вы и сами забудете.

Я совершенно не понимал, о чем идет речь.

– Костоправ! – зарычала Госпожа, разгадав, что творится в моей голове, еще до того, как мысль успела оформиться. – У нас нет времени на удовлетворение твоего интереса к прошлому. Здесь что-то происходит. Разберись с этим, пока мы не влипли!

Она определенно становится одной из нас!

– Лебедь, ты ведь уже понял, с кем имеешь дело? И не считаешь, надеюсь, что мы верим в случайность встречи с тобой и той женщиной? Давай-ка поговорим начистоту.

Конечно, начистоту поговорили не сразу. Стало совсем темно, взошла луна. Все выше и выше карабкалась она в небо… Прислуга окончательно потеряла терпение, однако никто не просил владетельного князя убраться, – должно быть, не позволяла элементарная вежливость. Те же, кто пришел посмотреть на нас, понятное дело, не желали первыми покидать рощу.

– Здесь точно что-то происходит, – шепнул я Госпоже. – Но как вытянуть из него правду?

Прабриндра преуменьшал угрозу, о которой рассказывал, но присутствие отцов города прямо-таки вопило: Таглиос вплотную приблизился к опаснейшему распутью. Подтекст услышанного я истолковал так: князь хочет плюнуть в лицо беде.

– Давно, – попытался объяснить Лебедь, – никто не может точно сказать, когда именно, потому что никто не пытался выяснить, – в городе под названием Питиус, что в четырехстах милях к юго-востоку, появилось нечто такое, что можно, пожалуй, назвать Тьмой. Никого это не обеспокоило. Затем она распространилась на Траджевец и Кьяулун, весьма важные города, и на Секст с Фридом. Тут все всполошились, но было уже поздно. Громадным куском страны стали править четверо колдунов, которых беженцы называли Хозяевами Теней. Насчет теней у них был пунктик. Траджевец переименовали в Тенесвет, а Кьяулун – в Тенелов, и в наши дни почти все называют их империю Тенеземьем.

– Ты наконец объяснишь, каким образом все это касается нас?

– Примерно через год после захвата тех городов, ни разу не воевавших с самого Хатоварского террора, Хозяева Теней вооружили население и принялись за обычные имперские игры. За год они подчинили бо́льшую часть земель, лежащих между южной границей Таглиоса и краем карты.

– Кажется, улавливаю, – сказала Госпожа, чье лицо мрачнело прямо на глазах.

– Я тоже. Продолжай, Лебедь.

– Так вот, прежде чем они взялись за нас… взялись за Таглиос, их земли пришли в упадок. По словам бежавших оттуда, вспыхнула междоусобица. Да еще какая! Интриги, предательства, подрывная деятельность, покушения, союзы – там все здорово переменилось. И если один из колдунов вырывался вперед, то остальные объединялись против него. Так продолжалось лет пятнадцать-восемнадцать, и на этот срок Таглиос был оставлен в покое.

– А теперь?..

– Теперь они поглядывают в нашу сторону. В прошлом году пробовали воевать, да не заладилось у них. – Он самодовольно улыбнулся. – У жителей Таглиоса мужества в достатке, но нет ни малейшего представления о том, как его применить. В прошлом году нас с Ножом и Корди вроде как поверстали на службу. Но я-то в военном деле мало смыслю, и они – не более моего. Как генералы мы все равно что сиськи на кабане.

– То есть князю нужны не телохранители и подручные для грязных дел. Прабриндра хочет нанять нас для войны. Неужели надеется, что это обойдется ему дешево? Разве ты не описал ему наше путешествие сюда?

– Он из тех, кто доверяет, но проверяет. Может, хотел узнать, не дешево ли вы себя цените. Я рассказал князю все, что когда-либо слыхал о Черном Отряде. Но он пожелал с вами встретиться. Нет, этот князь – молодчина. В первый раз я вижу правителя, который старается делать то, что от правителя требуется…

– Да, такой человек – редкость почище волосатой жабы. Но ты сам сказал, Лебедь: мы выполняем волю богов. Нам недосуг встревать в местные раздоры. Разве что на обратном пути.

Лебедь рассмеялся.

– Что тут смешного?

– На самом-то деле выбора у вас нет.

– Вот как? – Я вгляделся в его лицо, но ничего не смог там прочесть. Посмотрел на Госпожу – она только пожала плечами. – Отчего же?

– Чтобы попасть, куда вы хотите, надо пересечь Тенеземье. Семьсот или восемьсот миль… По-моему, с Хозяевами Теней даже вам, ребята, не справиться. А Прабриндра – тем более.

– Ты говорил, они в четырехстах милях отсюда.

– Это Питиус в четырехстах милях. Там, где все началось. Им принадлежат все земли до южной границы Таглиоса. Отсюда до Тенелова миль семьсот-восемьсот. И как я уже говорил, в прошлом году Хозяева взялись за нас. Хапнули все, что южнее Майна.

Я уже знал, что Майн – большая река к югу от Таглиоса, естественная пограничная, а также оборонительная линия.

– Их войска, – продолжал Лебедь, – кое-где стоят всего в восьмидесяти милях от Таглиоса. Мы знаем, что они нападут, едва в реках понизится уровень воды. И вряд ли станут с нами церемониться. Все четверо Хозяев заявили, что очень рассердятся, если Прабриндра будет иметь дело с Черным Отрядом.

Я взглянул на Госпожу:

– Ну просто уймища народу осведомлена, куда и с какой целью я направляюсь! Причем лучше осведомлена, чем я сам.

Не ответив мне, она спросила:

– Лебедь, почему он вообще обратил на нас внимание? Зачем послал тебя навстречу?

– Он не посылал. Он ничего не знал, пока мы не вернулись. Просто подумал: если Хозяева Теней вас боятся, значит с вами нужно дружить.

Хозяев Теней пугал явно не я, но говорить об этом не стоило. Лебедю с приятелями и князю незачем знать, кем была Госпожа.

– Смелости ему не занимать.

– Тут всем смелости не занимать. Жаль только, не представляют себе, как ее применить. И я ничего посоветовать не в состоянии. Он сказал: если Хозяева Теней рано или поздно явятся, зачем облегчать им жизнь? Зачем давать время на сборы?

– А что в этом господину Плетеному Лебедю? Ты не похож на того, кто работает задаром.

– Ладно, Корди не услышит, поэтому скажу как есть. Надоело бродяжничать. Я нашел себе дом и не желаю его потерять. Устраивает такое объяснение?

Может быть.

– Здесь и сейчас я не могу дать князю ответ. Ты меня поймешь, если хоть что-то знаешь о Черном Отряде. Вряд ли мы возьмемся, не наше это дело. Но обещаю все обдумать самым тщательным образом. Переведи, что мне нужна неделя и требуется содействие его подданных.