Текст книги "Хроники Черного Отряда. Книги юга: Игра Теней. Стальные сны. Серебряный клин"

Один из камней ударил в барку.

– Пока что я у тебя еще есть, – сказал я.

– Идиот! Та ночь ничего не изменила. И тогда я не думала, что это возможно. На том холме была женщина – с мужчиной, о котором заботилась и которого желала. И надеялась, что этот мужчина…

Еще один камень гулко бухнул в борт. Барку тряхнуло.

– Костоправ!!! – завопил Гоблин.

– Мы намерены сделать ход? – спросил я. – Или мне раздеваться, чтобы поплавать наперегонки с иглозубами?

– Ты победил, будь ты проклят!

– И в этот раз твое обещание будет выполнено? Оно – для всех?

– Да, будьте вы прокляты.

И я ухватился за этот шанс:

– Жабомордый! Верни все на место.

Очередной камень добрался до барки. Бревна застонали. Я пошатнулся, а Гоблин снова завопил.

– Госпожа, твои игрушки на месте, – сказал я. – Веди сюда Меняющего Облик с подружкой.

– Так ты знал?

– Я ведь сказал: догадался. Шевелись!

На палубу вышел старик Элдон Ясновидящий – только в истинном своем облике. Он и был тем самым, предположительно мертвым, Взятым по имени Меняющий Облик, в половину дерева ростом и с дом шириной, чудовищем в алом. Буйная жесткая шевелюра не знала стрижки, она, как и бородища, сбилась в грязные колтуны. Он опирался на светящийся посох в форме непомерно вытянутого и тонкого женского тела, вырезанного со всеми подробностями. Этот посох был среди вещей Госпожи. Он-то и послужил последним намеком, когда Жабомордый описал его мне. Теперь Взятый простер посох к берегу.

Среди кипарисов растеклось пятно маслянистого пламени шириной в сотню футов.

Барка покачнулась под ударом очередного камня. Полетели в воду бревна. В трюме панически заржали лошади, им вторил криками ужаса кое-кто из команды. Мои товарищи при свете пламени выглядели мрачновато.

А Меняющий Облик отправлял на болото пятно за пятном, пока заросли не превратились в сплошной погребальный костер, перед которым оба моих костерка выглядели крайне убого. Рев пламени заглушил вопли пиратов.

Я выиграл эту ставку.

А Меняющий продолжал жечь.

В шуме пожара возник оглушительный вопль, затихший через некоторое время вдали.

Гоблин посмотрел мне в глаза. Я ответил ему взглядом.

– Двое за десять дней, – пробормотал я. В последний раз мы слышали такие вопли в битве при Чарах. – И они нам больше не друзья… Госпожа, что я нашел бы, если бы вскрыл те могилы?

– Не знаю, Костоправ. Теперь – не знаю. Я не ожидала снова встретить Ревуна. Это правда.

Ее тон был в точности как у попавшего в беду, напуганного ребенка.

Я верил ей.

На светлом фоне скользнула тень. Ворона, летающая ночью? Что же будет дальше?

Спутница Взятого тоже видела тень. Она вглядывалась, щурясь от напряжения.

Я взял Госпожу за руку. Теперь, когда к ней вернулась ее уязвимость, она мне нравилась гораздо больше.

20. Плетеный Лебедь в плавании

Лебедь хмуро осмотрел судно.

– Не обделаться бы со страху.

– Что такое? – осведомился Корди.

– Ненавижу плавать.

– Отчего же пешком не пойдешь? Мы с Ножом тебе помашем, где бы ты ни встретился нам, бредущий пыхтя по берегу.

– Имей я твое чувство юмора, Корди, повесился бы и избавил мир от многих мук. Ладно, плыть так плыть. – Лебедь направился к выходу из гавани. – Ты видел Бабу с ее выкормышем?

– Копченый недавно здесь ошивался. Наверное, они уже на борту. Пробрались втихаря… Не желают, чтобы кто-нибудь знал, что Радиша покидает город.

– А мы?

– Он сейчас заплачет оттого, что девочки не пришли его удерживать, – ухмыльнулся Нож.

– Он так и будет рыдать, – добавил Корди. – Без этого старик Лебедь даже шагу не ступит.

Судно было не таким уж и плохим. Шестидесяти футов в длину, оно оказалось вполне удобным для своего груза, состоявшего из пяти пассажиров. Но и это обстоятельство вызвало у Лебедя недовольство – Радиша не захватила с собой взвода слуг.

– Я-то рассчитывал, что будет кому обо мне заботиться…

– Ну, ты совсем размяк, – сказал Нож. – Может, еще захочешь кого-нибудь нанять, чтобы дрался за тебя?

– Оно бы неплохо… Мы за других дрались достаточно. Корди, скажи?

– Да, пожалуй.

Гребцы шестами вытолкали судно на стрежень, но здесь, у самого устья, течения почти не было. Затем они подняли льняной парус и развернули посудину носом к северу. Дул крепкий ветер, и суденышко пошло быстрее течения – примерно со скоростью прогулочного шага.

Впрочем, никто особо и не торопился.

– Не понимаю, зачем вообще было отправляться? – проворчал Лебедь. – Все равно не попадем, куда она хочет. Голову на отсечение даю: река до сих пор перекрыта выше Третьего Порога. И дальше Обмолота нам не пробраться. Хотя для меня и это слишком далеко.

– А ты еще пешком хотел, – заметил Корди.

– Он помнит, что его ждет в Гиэ-Ксле, – сказал Нож. – У ростовщиков не бывает чувства юмора.

Две недели занял путь до Каторсе, стоящего чуть ниже Первого Порога. Копченого с Радишей друзья за это время почти не видели. А команда чертовски наскучила им. То была самая угрюмая шайка речников на всем белом свете. Они приходились друг другу отцами, сыновьями, дядьями и братьями, и нельзя было давать им спуску. Радиша не позволяла даже остановок на ночь: одно неосторожное слово, и весь мир будет знать, кто путешествует по реке без всякой охраны.

Это ранило чувства Лебедя с разных сторон.

Первый Порог представлял собой препятствие лишь для тех, кто поднимался по реке. Течение здесь было слишком быстрым для парусов и весел, а отмели – слишком редки и топки для бурлаков. Радише пришлось оставить судно в Каторсе, с тем чтобы команда дожидалась возвращения пассажиров, и восемнадцать миль до Дадиса, города, лежавшего за Порогом, они проделали пешком.

По дороге Лебедь с тоской глядел на спускающиеся по течению барки и ворчал. Нож с Корди лишь посмеивались над ним.

Для плавания ко Второму Порогу Радиша наняла другое судно. Здесь они с Копченым перестали прятаться. Она посчитала, что так далеко от Таглиоса их вряд ли кто-нибудь узнает. Первый Порог все же лежал четырьмястами восемьюдесятью милями севернее.

Через полдня после отплытия из Дадиса Лебедь подошел к Ножу и Корди, стоявшим на носу:

– Ребята, вы не заметили в городе таких смуглых карликов? Вроде они следили за нами.

Корди кивнул, Нож утвердительно буркнул.

– А я боялся, что воображение разыгралось. Ну, может, и хотел, чтоб так оно и было. Вы никого не узнали?

Корди покачал головой.

– Нет, – сказал Нож.

– Да вам и башкой шевельнуть лень!

– Лебедь, ну откуда этим смуглым, кто бы они ни были, знать, за кем следить? О том, куда мы направились, известно только Прабриндра Дра, и даже он не догадывается, за каким чертом нас понесло.

Лебедь хотел что-то ответить, однако решил прежде поразмыслить.

– А Хозяева Теней? – сказал он через минуту. – Они могли как-нибудь прознать…

– Ага. Эти – могли.

– По-вашему, они способны нам помешать?

– А ты бы на их месте как поступил?

– Да… Пойду-ка вздрючу Копченого.

Копченый вполне мог оказаться крапленой картой. Он заявлял, что Хозяева Теней не знают о нем ничего, а если и знают, то не могут верно оценить его возможности.

Удобно расположившись в тени, Копченый с Радишей наблюдали за течением воды. Да, на реку стоит полюбоваться, с этим Лебедь был согласен. Даже здесь она в добрых полмили шириной.

– Копченый! Дружище! Кажется, у нас возникла проблема.

Колдун прекратил мусолить жвачку, которую с утра не выпускал изо рта, и, сузив глаза, посмотрел на Лебедя. Такой стиль общения ему не нравился.

– В Дадисе за нами следили маленькие – вот такие примерно – смуглые людишки, тощие и сморщенные. Я спрашивал Корди с Ножом; они тоже заметили.

Копченый перевел взгляд на женщину. Та посмотрела на Лебедя:

– Вы по пути на юг не нажили себе врагов?

– Ну что ты! – Лебедь рассмеялся. – Нет у меня никаких врагов. Между Белой Розой и Таглиосом такие коротышки не живут. Я вообще подобных никогда не видел. Сдается, не я их интересовал.

Она перевела взгляд на Копченого:

– Ты заметил?

– Нет. Но я и не присматривался. Думал, нужды нет.

– Э-э, Копченый, всегда надо присматриваться, – возразил Лебедь. – Таков наш старый и не очень-то дружелюбный мир. Когда ты в пути, ни на минуту не ослабляй бдительности. Тут, понимаешь ли, плохие парни могут водиться. Хочешь верь, хочешь нет, но не все так же деликатны, как вы, таглиосцы.

Лебедь вернулся на нос:

– Этот дурак-колдун даже ничего не заметил. Мозги жиром заплыли…

Нож вытащил тесак и оселок и принялся за работу.

– Лучше наточить. А то вконец затупиться успеет, прежде чем этот старый хрен проснется и увидит, что на нас напали.

От Второго Порога их отделяли триста миль неровно петляющей меж мрачных холмов реки. Пейзажи не располагали к долгим остановкам. С правого берега над рекой возвышались развалины Чо’нДелора – ни дать ни взять куча старых черепов. Со времен падения болебога вдоль правого берега не плавал никто. И даже звери избегали этих мест.

На холмах по левому берегу лежали руины Союза Трех Городов: Первого Нечета, Второго Нечета и Третьего Нечета. По дороге на юг Корди слыхал, что эти города принесли себя в жертву ради победы над болебогом.

Теперь же люди обитали лишь на узкой полоске земли возле Порога, в городе, состоящем из одной десятимильной улицы, и постоянно страшились призраков погибших в ту войну. Свой причудливый городок жители назвали Идоном, а сами являли собой редчайшую и разнообразнейшую коллекцию чудиков. Путники не задерживались в Идоне дольше совсем уж необходимого срока, впрочем, как и многие уроженцы города.

По пути через город Лебедь, делая вид, что глазеет на местные диковины, заметил шныряющих повсюду смуглых карликов.

– Эй, Копченый! Востроглазый ты наш! Теперь видишь?

– Что?

– Да не видит он ничего, – сказал Нож. – Пожалуй, одного ножика мне не хватит.

– Старина, обрати внимание. Они же всюду, точно тараканы.

На самом деле Лебедь заметил всего восьмерых или девятерых, но и этого было достаточно. Особенно если за ними стоят Хозяева Теней.

А за карликами явно кто-то стоял. Это сделалось совершенно очевидным вскоре после того, как Радиша нашла судно для плавания к Обмолоту и Третьему Порогу.

Стоило миновать излучину, где река текла через земли, не затронутые войной между Союзом Трех Городов и Чо’нДелором, как откуда ни возьмись появились две быстроходные лодки, полные смуглых карликов. Те работали веслами, словно на гонках, главным призом которых было бессмертие.

Команда, нанятая Радишей, секунд за двадцать сообразила, что встревать в драку не стоит, и попрыгала за борт, направившись затем к ближайшей отмели.

– Ну, теперь-то видишь, Копченый? – спросил Лебедь, готовясь принять бой. – Надеюсь, ты хоть вполовину такой хороший колдун, каким себя мнишь.

Каждая лодка несла по крайней мере два десятка смуглых.

Челюсти Копченого заработали быстрее. Он чавкал своей жвачкой и ничего не предпринимал, пока лодки не поравнялись с судном. Тогда колдун протянул руки к одной из них, смежил веки и шевельнул пальцами.

Гвозди и клинья, скреплявшие лодку, так и брызнули во все стороны. Смуглые завопили. Очевидно, большинство из них никогда не учились плавать.

Копченый перевел дух и повернулся к другой лодке. Та уже поворачивала к берегу.

Копченый развалил на части и ее, одарил Лебедя мрачным взглядом и вернулся на свое сиденье в тени паруса. После этого случая он сладко улыбался всякий раз, когда слышал ворчание Лебедя по поводу тяжелой матросской работы.

«Ладно, – успокаивал себя Лебедь, – теперь мы хоть знаем, что он настоящий колдун».

Положение дел в Обмолоте оказалось именно таким, как предсказывал Лебедь. Дальше к северу река была перекрыта. Пиратами.

И Радиша не нашла желающих рискнуть и отправиться в долгое плавание до Гиэ-Ксле, где она намеревалась ждать. Ее посулы никого не привлекли. Даже спутников, которых она пыталась подбить на угон лодки.

Радиша пришла в бешенство. Можно было подумать, что своды мира обрушатся, если она не попадет в Гиэ-Ксле.

Она туда не попала, и мир устоял.

На несколько месяцев путешественники застряли в Обмолоте, прячась от смуглых карликов и внимая слухам о том, что купцы из Гиэ-Ксле вконец отчаялись и вознамерились что-то предпринять против речных пиратов. Обмолот превратился в угрюмое змеиное гнездо. Без торговли с северными землями городу грозило увядание. Но любые надежды на прорыв блокады северянами выглядели абсурдно. Все, кто пробовал, погибали.

Однажды утром Копченый вышел к завтраку задумчивым.

– Я видел сон, – объявил он.

– Рррасчудесно! – зарычал Лебедь. – Все эти месяцы я только и молился о том, чтобы тебе приснился очередной кошмар! Что же нам делать на сей раз? Идти воевать в Тенеземье?

Копченый игнорировал его. Ему приходилось делать так постоянно, и разговор велся через Радишу – единственный способ в общении с Лебедем не дойти до рукоприкладства. Он сказал Бабе:

– Они вышли из Гиэ-Ксле. Целый караван.

– Пробиться смогут?

Копченый пожал плечами:

– Эта сила столь же могуча и жестока, как у Хозяев Теней на болотах. Может, даже покруче будет. Я не смог оценить этого во сне.

– Надеюсь, смуглые дурни ничего такого особого не курят, в отличие от тебя. А то, если поймут, с кем мы хотим договориться, могут удвоить рвение.

– Лебедь, они не знают, зачем мы здесь, – сказал Нож. – Я пошарил по округе и убедился в этом. Им нужны только ты да мы с Корди. Они бы прикончили нас в Таглиосе, если бы нашли там.

– А не один ли хрен… Скоро этот караван придет сюда?

– Скоро ли, Копченый? – спросила Радиша.

Тот ответил со всей твердокаменной уверенностью, присущей колдуньей породе. Он неопределенно пожал плечами.

Передовое судно было замечено кем-то из рыбаков. Новость достигла Обмолота за несколько часов до прихода барки. Лебедь со товарищи и с половиной жителей города отправился на пирс встречать прибывших. Толпа вопила, приветствуя победителей, пока те не начали сходить на берег. Тотчас воцарилась гробовая тишина.

Радиша – судя по всему, болезненно – вцепилась в плечо Копченого:

– Это и есть твои хваленые избавители?! Старик, ты переполнил чашу моего терпения!

21. Обмолот

Сломав бревно, мы направились к торговому городу под названием Обмолот, лежащему чуть выше Третьего Порога. Река спокойно несла свои воды на юг. Казалось, в мире, кроме как на нашей барке, нет никого живого. Но обломки, плывущие рядом с нами, красноречиво напоминали о том, что мы не одни на белом свете и принадлежим к виду суровому и кровожадному. Не самая подходящая компания что для человека, что для зверя.

Я стоял под изрядно пострадавшей крокодильей головой, насаженной Гоблином на бушприт. Подошел Одноглазый:

– Скоро прибудем, Костоправ.

Я порылся в торбочке с остроумными отповедями и ответил ему скептическим хмыком.

– Мы с постреленком составили впечатление о городке, что впереди.

Я снова хмыкнул. Чем тут хвастаться? Это его работа.

– Нехорошие ощущения…

Тут на глаза попалось еще одно рыбачье суденышко, поспешно поднявшее якорь и умчавшееся к югу с новостью о нашем приближении.

– Не то чтобы настоящая опасность, нельзя сказать, что все плохо… Просто как-то не так… Будто там происходит что-то такое…

Слишком уж неуверенно звучали у него окончания фраз.

– Если полагаешь, что это касается нас, пошли своего беса разузнать. Он ведь для этого и куплен.

Одноглазый ехидно улыбнулся.

Ленивое течение на плавном повороте реки поднесло нас под правый берег. Две вороны чопорно наблюдали с одинокого сухого дерева. Скрюченное, уродливое, оно навевало мысли о петлях и висельниках.

– Да неужели я бы об этом не подумал, Костоправ? Он уже в городе, оценивает обстановку.

То есть поучи, Костоправ, свою бабушку яичницу жарить…

Бес вернулся из города с настораживающей вестью. Там, в Обмолоте, нас ждут какие-то люди. Именно нас, Черный Отряд.

Что за дьявольщина? Похоже, всем и каждому известно, что мы идем на юг.

Когда барка приблизилась к городу, на берегу было полно народу, хотя никто не верил, что мы взаправду пришли из Гиэ-Ксле. Наверное, полагали, что мы волшебным образом возникли посреди реки за ближайшим поворотом. По моей команде солдаты собрались у борта, они прятались за мантелетами от чужих глаз, пока не подтянулся весь караван.

Его по дороге никто не тронул. Матросы и охранники восторженно рассказывали о том, какое опустошение мы произвели на болотах. Город охватило всеобщее ликование: блокада едва не задушила его.

Я наблюдал за добрыми обывателями из-за мантелета. Тут и там в толпе мелькали неприметные смуглые коротышки, явно куда менее остальных очарованные нашим прибытием.

– Ты этих имел в виду? – спросил я Одноглазого.

Он пригляделся к ним и покачал головой:

– Нет, наши должны быть не такими. А, вон один. Диковинного вида.

Я понял, что он хотел сказать. Среди карликов был человек с длинными светлыми волосами. Какого черта ему здесь нужно?

– Приглядывай за ними.

Собрав отряд из Могабы, Гоблина и еще двоих такой наружности, словно завтракают исключительно малыми детьми, я отправился на совещание с прочими главами каравана. Эти люди меня приятно удивили. Они не только беспрекословно выплатили наш гонорар, но и добавили премию за каждую добравшуюся до места назначения барку. Затем я собрал своих, занимавших ключевые посты, и сказал:

– Давайте-ка выгружаться – и в путь. От этих мест меня в дрожь бросает.

Гоблин с Одноглазым заныли. Они-то желали задержаться здесь и попраздновать.

Местные поняли, в чем дело, когда стальная карета, запряженная громадными вороными, съехала по трапу и над ведущей в город дорогой взвилось отрядное знамя. Вся радость и веселье мигом улетучились. Я этого ожидал.

С каменными лицами взирали собравшиеся на незабвенный стяг.

Обмолот был нашим противником, когда Черный Отряд служил в Гоэсе. И его войску здорово досталось от нашего братства. Так здорово, что горожане вспомнили Отряд через столько лет, хотя и Гоэса-то уже не существовало.

По дороге к южному выезду из города мы остановились у рынка.

Могаба послал пару своих помощников за различными припасами. Тут Гоблин расквакался, захлебываясь негодованием, – Одноглазый настропалил бесенка держаться за его спиной, передразнивая каждое слово и жест. До сего момента бес тащился за Гоблином, изображая глубокую задумчивость. Масло с Крутым и Свечкой устраивали сложное пари, в котором большие деньги выиграет тот, кто точнее угадает время решительного Гоблинова контрудара. Трудность заключалась в решении, что же считать решительным.

Одноглазый обозревал происходящее с кротко-лукавой улыбкой на устах. Он был весьма доволен собой. Не сомневался, что наконец-то утвердил свое первенство. Нары стояли вокруг, по-военному угрюмые, однако слегка озадаченные тем, что прочие выказывали куда меньше дисциплинированности – то есть держались как обычно. Ранее, на реке, у них не было случая разочароваться в нас.

Одноглазый подкатился ко мне:

– Эти люди опять на нас пялятся. Я всех выявил: четверо мужчин и женщина.

– Окружить и взять. Узнаем, что у них на уме. Где Хрипатый?

Одноглазый показал на него и исчез. Приблизившись к Хрипатому, я заметил пропажу дюжины солдат. Одноглазый решил действовать наверняка.

Я приказал Хрипатому объяснить Могабе, что нам не полгода воевать, к чему столько запасов? Достаточно разок-другой подкрепиться, пока не минуем Порог. Могаба спорил. Он героически боролся с диалектом Драгоценных городов, и уже наметились успехи. Умом и сообразительностью он не был обделен. Мне нравился этот парень. Мыслил он достаточно гибко, чтобы понимать: за двести лет легко могли возникнуть две различные версии Отряда. И старался отнестись к нашей без предубеждений.

Как и я сам.

– Эй, Костоправ! Иди сюда!

Явился Одноглазый, ухмыляясь, словно опоссум, волокущий домой добычу. Добычей оказались старик, трое мужчин помоложе и женщина, причем двое мужчин были белыми. Молодые весьма обескуражены, женщина – здорово разозлена. Только старик будто спал на ходу.

Я разглядывал белых, снова задаваясь вопросом: какого дьявола им здесь понадобилось?

– Есть им что сказать в свою защиту?

Подошедший Могаба задумчиво осмотрел черного.

Тут выяснилось, что женщине, безусловно, есть что сказать. Белый с волосами потемнее слегка поник духом, но прочие лишь ухмылялись.

– Попробуем на разных языках, – решил я. – Наши знают почти все северные наречия.

Откуда ни возьмись выскочил Жабомордый:

– Попробуй на розеанском, начальник! Нутром чую!

Затем он что-то протарахтел, обращаясь к старику. Тот подскочил едва ли не на фут. Жабомордый радостно захрюкал. Старик взирал на него, словно на привидение.

Прежде чем я успел спросить беса, чем он так удивил старца, блондин заговорил по-розеански:

– Ты командир этого отряда?

Я понял его, однако мой розеанский, много лет пролежавший без дела, здорово заржавел.

– Да. Какие еще знаешь языки?

Он попробовал пару. Форсбергский оказался не ахти, но лучше моего розеанского.

– Что за дьявольщину вы проделали, парни? – Было видно, что он сразу пожалел о сказанном.

Я взглянул на Одноглазого. Тот пожал плечами.

– О чем ты? – спросил я.

– Э-э… о вашем сплаве по реке. Вы совершили невероятное. Уже года два никто не мог пробраться. Я да Корди с Ножом – мы были из последних.

– Нам просто повезло.

Блондин нахмурился. Он слышал, что рассказывали наши матросы.