Текст книги "Игра теней"

Глава 4
Темная Башня

Целых пять дней я занимался сущей ерундой и только затем раскачался завести после завтрака разговор о делах. Тему обрисовал в самых радужных тонах:

– Следующий привал будет в Башне.

– Что?

– Ты тронулся, Костоправ?

– Надо за ним присмотреть, когда солнце сядет.

И, понятно, все взгляды – в сторону Госпожи. Та слушала молча.

– Я-то полагал, это она с нами. Никак не наоборот.

Только Мурген не присоединился ко всеобщему бурчанию.

Славный он парень, этот Мурген.

Госпожа, конечно, уже знала, что нам необходимо на некоторое время остановиться в Башне.

– Я – серьезно, ребята, – сказал я. А если я веду разговор серьезно, Одноглазый последует моему примеру.

– Зачем? – спросил он.

Вот тут-то я поежился.

– Чтобы забрать Анналы. Я оставил их у моста Королевы.

Нас там здорово прищучили. И только будучи лучше, отчаяннее и подлее, смогли мы тогда вырваться из имперского кольца. Ценою половины Отряда. Не до книг было…

– Я считал, она уже у тебя.

– Я попросил ее обратно. Мне сказали: приходи и забирай. Но в тот момент мы все были заняты. Помнишь Властелина? Хромого? Жабодава? И все прочее? Добыть Анналы не было ни малейшей возможности.

Госпожа согласно кивнула. Пожалуй, она и впрямь оживает.

Гоблин слепил на физиономии самую свирепую гримасу, на какую был способен. Сделался похож на саблезубую жабу.

– Выходит, ты об этом знал еще до ухода из Курганья?

Я признал, что так оно и есть.

– Свинья ты безрогая. Голову даю, все это время ты разрабатывал план относительно Анналов. Как одной задницей в три кресла умоститься и уж наверняка всех нас в этом процессе положить.

Я согласился, что и это, в основном, верно.

– Мы въедем туда так, словно Башня наша. Твоя задача – заставить гарнизон считать, что Госпожа и посейчас главная.

Одноглазый фыркнул и отправился к лошадям. Гоблин поднялся и сверху вниз воззрился на меня. Посмотрел-посмотрел… И глумливо захихикал.

– Значит, внахалку вопремся – и готово? Как говаривал Старик, наглость – второе счастье?

Но настоящего вопроса не задал.

Однако Госпожа дала ему ответ:

– Я дала слово.

И Гоблин заткнулся на следующем вопросе. Все промолчали. Поэтому и Госпожа повесила тему в воздухе.

Конечно, заманить нас и обмануть для нее будет легче легкого. Вот сдержит свое слово, а после съест нас на завтрак. При желании.

Мой план я тасовал исключительно на доверии к ней. Товарищи моей веры в нее не разделяли.

Однако они – хоть это, может быть, глупо – верили в меня.

Башня близ Чар – величайшая отдельная постройка в мире. Гладкий черный куб со стороною в пять сотен футов. Первый проект, предпринятый Госпожой и Взятыми после возвращения их из могилы множество поколений назад. Из этой Башни Взятые отправились в поход со своими войсками и завоевали полмира. Тень их по сию пору нависает над половиной всего белого света, ведь лишь немногие знают, что сердце и кровь Империи были принесены в жертву ради победы над силой куда более древней и темной.

Въезд в Башню на уровне земли был всего один. К нему вела дорога – идеально прямая, как мечта геометра. Пролегала она через парк, и поверить в то, что именно здесь произошла кровавейшая в истории битва, могли лишь те, кто участвовал в ней сам.

Я был здесь в тот день. Я – помню.

Помнили это и Гоблин с Одноглазым, и Ведьмак, и Масло. Особенно Одноглазый. Именно на этой равнине он уничтожил чудовище, убившее его брата.

Я вспомнил грохот и топот, вопли ужаса и все страсти, описанные военными колдунами, и, не в первый уж раз, подумал:

– Так ли уж мертвы все те мертвые? Слишком легко ушли…

– О ком ты? – поинтересовался Одноглазый, которому для того, чтобы держать Госпожу зачарованной, вовсе не нужно было напрягаться.

– Об Взятых. Порой вспоминаю, каких трудов стоило отделаться от Хромого. А потом приходит мне на ум: отчего так много Взятых так легко поддалось? Все дела решились за пару дней и, в большинстве, там, где я этого не видел. Потому-то я и думаю иногда: может, обман? И два-три до сих пор где-то поблизости?

– Костоправ, – квакнул Гоблин, – да ведь они действовали по шести разным планам одновременно! Вот сами же друг друга и…

– Однако я лично видел уход только двоих. А из вас, ребята, никто не видел, как ушли прочие. Только слыхали об этом. А если под шестью планами был скрыт седьмой? А если…

Тут Госпожа как-то странно взглянула на меня. Похоже было, что она не задумывалась об этом раньше, и теперь мои мысли вслух ей очень не понравились.

– По мне – так они достаточно мертвы, – сказал Одноглазый. – Я видел уйму тел. А вон, сам посмотри, их могилы отмечены.

– Это еще не значит, что в могилах кто-либо есть. Ворон дважды умирал на наших глазах. А чуть отвернешься – живехонек. Живее некуда.

– Если пожелаешь, Костоправ, – сказала Госпожа, – я разрешаю тебе выкопать их и убедиться.

Судя по выражению в глазах, это она меня мягко пожурила. А может, даже поддразнила.

– Ладно. Как-нибудь, от нечего делать…

– Кхгм! – кашлянул Мурген. – Ребята, вы о чем-нибудь другом не могли бы?

Зря он это сказал. Масло заржал. Ведьмак забубнил что-то себе под нос. Масло в тон ему запел:

 
Черви жрут гнилое мясо,
На ввалившемся носу
Мураши танцуют-пляшут…
 

Гоблин с Одноглазым подхватили. Тогда Мурген пригрозил догнать всех и посадить на кол.

Мы старались отвлечь друг друга от мыслей о сгущающейся впереди тьме.

Одноглазый оборвал песню:

– Нет, Костоправ, ни один из Взятых не смог бы так тихо лежать столько лет. Если бы кто из них выжил, тут бы такие фейерверки пошли… Уж мы-то с Гоблином всяко бы что-то услышали.

– Пожалуй, ты прав.

Однако он меня не убедил. Возможно, какая-то часть меня просто не желала, чтобы все Взятые совсем кончились.

Мы подъехали к наклонной дорожке, ведущей к воротам в Башню. Тут Башня впервые подала признаки жизни. В верхних бойницах показались люди, разряженные, точно павлины. Несколько человек вышли к воротам, суетливо организовывая церемонию встречи хозяйки. Завидев их одеяния, Одноглазый насмешливо заулюлюкал.

В прошлый раз, пожалуй, не посмел бы.

Я наклонился к его уху:

– Ты потише. Униформу для своих людей она сама придумала.

Теперь оставалось всею душой надеяться, что они вышли лишь встречать Госпожу и не замышляют ничего дурного.

Это зависит от того, какие новости они получили с севера. Порой злые слухи летят быстрее ветра.

– Наглость и только наглость, – сказал я. – Ничего не бойтесь, держитесь высокомерно. Не давайте им опомниться. – Взглянув в темноту за воротами, я повысил голос: – Они знают, что я здесь!

– Это-то меня и пугает, – пропищал Гоблин, разражаясь кудахчущим смехом.

Когда въезжаешь в Башню, она словно поглощает мир. Мурген, не видавший ее прежде, озирался по сторонам, разинув рот в благоговейном страхе. Масло с Ведьмаком изо всех сил делали вид, что эта груда камня их ничуть не впечатляет. Гоблин с Одноглазым были слишком заняты, чтобы глазеть вокруг. Ну а Госпожа эту Башню сама же и построила, когда была личностью одновременно гораздо крупнее и гораздо мельче, чем сейчас.

А я полностью сосредоточился на принятии нужного вида. Полковник, возглавляющий группу торжественной церемонии, был мне знаком. Мы уже встречались, когда судьба приводила меня в Башню ранее. Взаимные наши чувства можно было назвать двоякими, в лучшем случае.

Он также узнал меня, чем был очень озадачен. Мы ведь с Госпожой покинули Башню вместе, и тому уже больше года.

– Как поживаете, полковник? – спросил я, изображая на лице широкую, дружелюбную улыбку. – Вот мы и вернулись. С победой.

Он взглянул в сторону Госпожи. Я тоже покосился на нее. Теперь у нее есть возможность…

Она приняла наинадменнейший вид. Я бы поклясться мог, что она и есть дьявол, обитающий в этой Башне. Да ведь так оно и было. Раньше. Такие, как она, не умирают с потерей могущества. Кстати, а была ли потеря?

Похоже, она играла мне на руку. Я глубоко вздохнул и на миг прикрыл глаза, а Башня тем временем приветствовала свою сеньору.

Я доверял ей, но… Как знать? Как залезть в чужую душу? Особенно когда человек теряет всякую надежду…

Все-таки не исключено, что она снова возьмет на себя управление Империей, укрывшись в своей потайной части Башни и предоставив своим людям считать, что она совсем не изменилась. Этому ничто не мешало.

Этот вариант я не исключал даже в выполнении обещания вернуть Анналы.

Товарищи мои были уверены, что так она и поступит. И несколько опасались того, какую форму может принять первый ее приказ в роли Императрицы Теней.

Глава 5
Цепи Империи

Госпожа сдержала слово. Я получил Анналы в первые же часы нашего пребывания в Башне, пока ее обитатели оставались в обалдении от возвращения хозяйки. Однако…

– Костоправ, я хочу ехать дальше с тобой.

Так сказала она на второй вечер, когда мы любовались закатом с крепостной стены.

Я ответил со всем красноречием лошадиного барышника:

– Э-э… Кгхм… Мнэ-э…

Вот так. Поразительно бойкий и красноречивый ответ. Какого ляда ей ехать с нами? Чего ей не хватает здесь, в Башне? Один-единственный тщательно провернутый обманный трюк – и всю оставшуюся бренную жизнь она будет могущественнейшим созданием в мире. Что проку ехать незнамо куда, незнамо зачем с шайкой усталых стариков, которые, скорее всего, просто бегут от самих себя?

– Здесь нет больше ничего моего, – продолжала она, словно это что-нибудь объясняло. – Я хочу… Я просто хочу понять, что это такое – быть обычным человеком.

– Тебе не понравится. Совсем не то что – быть Госпожой.

– Но это мне никогда не доставляло особенного удовольствия, – после того как я снова обрела это и увидела, что это такое на самом деле. Ты ведь не откажешь мне, правда?

Дурачится она, что ль? Я бы на ее месте не стал. Все равно это понимание поверхностно. После того как она воцарится в Башне, я думал, этому придет конец.

Скрытый смысл сказанного ею сбил меня с толку.

– Так ты позволишь?

– Ну, если хочешь…

– Только здесь некоторые трудности.

Ну да, как же с женщинами без этого?

– Я не могу отправляться прямо сейчас. Без меня здесь все наперекосяк, и мне нужно всего несколько дней – навести порядок, чтобы ехать спокойно.

Неприятностей, ожидаемых мною, мы здесь не встретили. Никто из ее людей не смел разглядывать ее поближе. С этой публикой все труды Одноглазого с Гоблином пропали даром. Все полагали, что Госпожа вернулась и вновь взяла в свои руки бразды правления, а Черный Отряд снова вернулся в Башню под ее покровительством. Этого было достаточно.

Поразительно! До Опала всего две-три недели пути! А оттуда – через Море Мук – совсем недалеко до портов, не принадлежащих Империи. По зрелом размышлении, надо бы пользоваться моментом и делать ноги.

– Ты ведь меня понимаешь, Костоправ? Всего несколько деньков. Честное слово. Только привести дела в порядок. Империя – вполне отлаженная машина и работает гладко, пока проконсулы полагают, что ею кто-то управляет.

– Ладно. Хорошо. Пару дней подождать можно. Только держи своих подальше от нас. И сама держись подальше от них, не давай времени приглядеться к тебе.

– Я и не собиралась… И знаешь, Костоправ…

– Чего?

– Поучи свою бабушку яичницу жарить.

От изумления я рассмеялся. Да, она все более очеловечивалась. И даже научилась смеяться…

Словом, намерения у нее были самые благие. Но тот, кто правит Империей, неизбежно становится рабом разных административных мелочей. Прошло несколько дней. И еще несколько миновало. И еще…

Лично я мог развлекаться, шаря в библиотеках Башни, роясь в редчайших, древних, эпохи Владычества или даже старше, текстах, распутывая хитросплетения загадок истории севера, но вот остальным пришлось туго. Им не оставалось ничего, кроме тревог да единственной заботы: прятаться от всех вокруг. Ну, еще изводить Гоблина с Одноглазым, хотя эти двое сами кого хочешь изведут. Помимо того, для тех, кто не наделен колдовским даром, Башня была просто темной и мрачной грудой камня. Но Гоблин с Одноглазым ощущали ее как гигантскую машину магии на полном ходу, и посейчас населенную бесчисленными мастерами темных искусств. Их жизнь здесь превратилась в непрестанный ужас.

Одноглазый справлялся с этим лучше, чем Гоблин. Время от времени он все же находил силы подавить чувство ужаса, выходя наружу, на поле старой битвы, и ковыряясь в собственных воспоминаниях. Иногда и я присоединялся к нему и был уже почти готов воспользоваться разрешением Госпожи и вскрыть пару старых могил.

Однажды вечером Одноглазый спросил:

– Что, до сих пор беспокоишься?

Я в это время стоял, опершись на древко лука, воткнутого вместо памятника в могилу Взятого, которого, согласно надписи, звали Безликим. Тон Одноглазого был серьезен как никогда.

– Есть такое дело, – признался я. – Не совсем понимаю почему, ведь все это в прошлом, однако мысли обо всем этом покоя не прибавляют. В то время я чувствовал иначе. Тогда все казалось само собой разумеющимся. Великая битва, избавившая мир от Мятежников и большинства Взятых, развязавшая руки Госпоже, делая ее в то же время Властелином. Но в контексте последних событий…

Одноглазый вдруг пришел в возбуждение и поволок меня за собой. Мы дошли до места, ничем не отмеченного, кроме его памяти. Здесь была повержена тварь под названием «форвалака». Та, что – возможно – убила его брата в давние дни, когда мы в первый раз столкнулись с Душеловом, послом Госпожи в Берилле. Форвалака – тварь наподобие вампира, леопард-оборотень, и родина ее – родные джунгли Одноглазого, где-то там, на юге. Одноглазому пришлось целый год охотиться за нею, чтобы отомстить.

– Ты вспоминаешь, как трудно было отделаться от Хромого, – задумчиво сказал он.

Он явно вспомнил нечто, что, мне казалось, он давно забыл.

Мы так и не узнали тогда, та ли форвалака, что убила Тамтама, понесла наказание за это. В те дни Взятая Душелов близко сошлась с другим Взятым, по имени Меняющий Облик, и по всему выходило, что в эту ночь Меняющий Облик будет в Берилле. И примет вид форвалаки, дабы убедиться, что царствующая фамилия уничтожена и победа достанется Империи дешево.

В общем, если Одноглазый и отомстил за Тамтама не той твари – плакать было поздно. Меняющий Облик стал одной из жертв битвы при Чарах.

– Да, я вспоминаю Хромого, – согласился я. – Одноглазый, я ведь убил его в той гостинице! Наверняка. И, не появись он снова, никогда б не усомнился, что он мертв.

– И насчет этих не сомневаешься?

– Немного.

– Хочешь прийти, как стемнеет, и раскопать одну?

– А что толку? В могиле кто-нибудь да окажется. А как знать, тот или не тот?

– Они были убиты другим Взятым и членами Круга. А это совсем не то, что, например, тобой, бесталанным.

Он имел в виду отсутствие колдовских способностей.

– Знаю… Те, кто считается их победителями, действительно могли сделать это. Потому только и могу еще думать о чем-то другом.

Одноглазый тупо уперся взглядом в землю. Когда-то здесь стоял крест с распятой на нем форвалакой. Через некоторое время он зябко поежился, и мысли его обратились к настоящему.

– Ладно. Теперь это уже не важно. Было это если и недалеко, то давно… А мы, если нам удастся выбраться отсюда, будем очень далеко.

Он сдвинул свою черную мягкую шляпу на глаза, чтобы не мешало солнце, и поднял глаза на Башню. За нами наблюдали.

– С чего это она желает идти с нами? Вот что не дает мне покоя. Ей-то это зачем? – С этими словами он как-то странно поглядел на меня, затем, сдвинув шляпу на затылок и уперши руки в бока, продолжал: – Знаешь, Костоправ, иногда смотрю на тебя и глазам своим не верю. Какого черта ты здесь ее дожидаешься, когда мы могли быть уже далеко отсюда?

Хорош был вопрос. Сколько думал над этим – стесняюсь как-то отвечать на него.

– Ну, пожалуй, она мне вроде как нравится. Я считаю, она заслуживает некоторой толики обыкновенной жизни. Да она, в общем-то, ничего. Правда.

Одноглазый, выдав мимолетную дурацкую усмешку, отвернулся к ничем не отмеченной могиле.

– Да, Костоправ, с тобой не соскучишься. Смотреть, как ты тут колбасишься, само по себе поучительно. Так скоро мы сможем отправляться? Мне здесь совсем не нравится.

– Не знаю. Этак еще через несколько дней. Ей прежде надо кое-что утрясти.

– Это ты так…

Тут я, боюсь, рыкнул на него:

– Когда будем отправляться – я тебя извещу!

Однако это самое «когда» все не наступало. Дни шли, а Госпожа никак не могла выпутаться из паутины административных забот.

Затем – в ответ на эдикты Башни – повалили вести из провинций. И каждая требовала первоочередного разбора.

Словом, мы провели в этом ужасном месте целые две недели.

– Костоправ, да вытащи же нас отсюда! – потребовал Одноглазый. – Нервы больше не выдерживают!

– Но пойми, у нее ведь дела…

– У нас тоже дела, ты сам говорил. Кто сказал, что наше дело – ждать, пока она со своими разделается?

Тут на меня наехал Гоблин. Обеими ногами.

– Костоправ, мы двадцать лет уже терпим твои завихи! – заорал он. – Потому, что было интересно! Когда становилось скучно, было над кем поиздеваться! Но смерти своей я не желаю, это я распроабсолютнейше точно тебе говорю! Если даже она нас всех в маршалы произведет!

Я подавил вспышку гнева. Конечно, сдержаться было тяжело, но Гоблин был совершенно прав. Зачем торчать здесь, подвергая людей величайшему риску? Чем дольше мы ждем, тем больше вероятности, что что-нибудь сквасится. Нам достаточно хлопот со Стражей Башни, весьма обиженной нашей близостью к хозяйке после того, как мы столько лет воевали против нее.

– Мы выходим завтра утром, – сказал я. – Извините, ребята. Я – не просто предоставленный сам себе Костоправ, а человек, выбранный вами главным. Простите, что я забыл об этом.

Ай да Капитан! Одноглазый с Гоблином были полностью сконфужены. А я усмехнулся:

– Так что – пакуйтесь и увязывайтесь! Выезжаем с рассветом.

Она разбудила меня среди ночи. Я было даже подумал…

Затем я увидел ее лицо. Она все слышала.

Она упрашивала меня остаться еще – всего лишь на денек! Самое большее, на два. Ей ведь не больше нашего нравится пребывать здесь, в окружении всего того, что потеряла, что теперь терзает ее самолюбие. Она хочет уехать отсюда, с нами, со мной, с единственным другом всей ее жизни…

Мое сердце рвалось на куски.

На бумаге все это выглядит – глупее некуда, но что сказано, то сказано. Я даже гордился собой. Я не поддался ни на дюйм.

– Всему этому не будет конца, – сказал я. – Всегда будет оставаться еще одно дело, которое надо закончить. Пока мы ждем, Хатовар не становится ближе. Приближается только смерть. Да, ты дорога мне. Я не хочу уезжать… Но смерть здесь прячется за каждым углом, в каждой Тени. Она вписана в сердце каждого, кто обижен и возмущен моей близостью к тебе. А в Империи оно всегда так, и за последние дни множество старых имперцев получили повод для глубочайшей ненависти ко мне.

– Ты обещал мне ужин в Садах Опала.

Да я тебе все, что хочешь, пообещаю, сказало мое сердце. А вслух я отвечал:

– Я и не отказываюсь. Обещание в силе. Однако я должен вывести отсюда ребят.

Я впал в задумчивость, а она, кажется, начала нервничать, что ей обычно не свойственно. В глазах ее после отказа заплясали искорки – она явно что-то замышляла. Мной тоже можно управлять, и оба мы это понимали. Но она никогда не действовала личными путями в делах политических. По крайней мере со мной.

Я думаю, каждый когда-нибудь находит человека, с которым он может быть совершенно честен, чье доброе мнение заменяет мнение всего мира. И это доброе мнение становится важнее всех подлых, скользких замыслов, алчности, похоти, самовозвеличения – всего, что мы творим втихаря, тем временем убеждая мир в том, что мы – всего лишь простые, душевные люди. Так вот, я был ее объектом честности, а она – моим.

Одно лишь мы скрывали друг от друга – и только из-за боязни: а вдруг оно, будучи раскрытым, изменит все остальное и, быть может, вдребезги разобьет откровенность во всем остальном.

Да бывают ли любящие когда-нибудь до конца честны?

– По моим прикидкам, мы доберемся до Опала недели за три. Еще неделя, чтобы подыскать достойного доверия корабельщика и заставить Одноглазого согласиться пересечь Море Мук. Значит, через двадцать пять дней, считая от сегодняшнего, я буду в Садах. И закажу ужин в Камелиевом Гроте.

Я погладил шишку совсем рядом с сердцем. Шишка представляла собою прекрасно выделанный кожаный бумажник, в коем содержались грамоты, удостоверяющие, что я, генерал вооруженных сил Империи, являюсь полномочным легатом, подчиненным лично Госпоже.

Именно так, а не иначе. Замечательный повод для ненависти со стороны тех, кто служит Империи всю жизнь.

Я и сам не слишком хорошо понял, как до этого дошло. Какой-то шутливый треп в один из тех редчайших часов, когда она не занималась изданием декретов и рассылкой воззваний. А затем я вдруг обнаружил, что осажден тучей портных. Оказался при полном имперском гардеробе. Наверное, никогда не разобраться мне, что означают все эти бесчисленные канты, кокарды, пуговицы, медали и прочие побрякушки. Словом, в этой одежде я чувствовал себя крайне глупо.

Однако совсем скоро я понял некоторые выгоды, извлеченные из того, что попервости показалось просто тонкой, затейливой шуткой.

У нее есть чувство юмора в этих делах, она не всегда относится серьезно к такой ужасающе серьезной штуке, как Империя.

И выгоды эти, я уверен, увидела задолго до меня.

Словом, мы беседовали о Камелиевом Гроте в Садах Опала, излюбленном в высшем обществе месте для обозрения людей и показа себя.

– Я каждый вечер буду ужинать там. Ты можешь присоединиться в любой момент.

В лице ее мелькнуло тщательно скрываемое напряжение.

– Хорошо, – отвечала она. – Если буду поблизости.

Вот в такие минуты мне становится очень неуютно. Что бы ни сказал в ответ, все выйдет не так. И тут я не нашел ничего лучше классического подхода Костоправа.

Просто повернулся и пошел.

Вот так я управляюсь со своими женщинами. Если они в расстроенных чувствах – немедля ищи укрытие.

Я почти дошел до двери.

Когда ей было нужно, она могла двигаться очень быстро и, преодолев дистанцию, обняла меня, прижавшись щекой к моей груди.

Вот так они управляют мной, дурнем чувствительным. Романтиком занюханным. Я хочу сказать, мне даже не нужно понимать их. Но на меня безотказно действует одно – если они распускают нюни.

Так я держал ее, пока было нужно. Мы и не взглянули друг на друга, когда я уходил. Тяжелая артиллерия ей не понадобилась.

Как правило, она играла по-честному. Этого у нее не отнять. Даже когда была Госпожой. Скользкой, хитрой, но более-менее честной.

Всякий приличный легат наделен кучей прав, вроде жалования поместий и перераспределения казенных денег. Я вызвал тех самых портных и спустил их на своих ребят. Роздал должности. Взмахом магического жезла я обратил Одноглазого с Гоблином в полковников. Ведьмак и Масло превратились в капитанов. Я даже не пожалел кое-каких чар на Мургена, и тот стал выглядеть совсем как настоящий лейтенант. Я выплатил всем нам жалованье за три месяца вперед. Всех прочих здорово передернуло. Хотя бы по этой причине Одноглазый еще больше возжелал поскорее оказаться где-нибудь, где можно от души злоупотребить новообретенными привилегиями. Но в тот момент он, в основном, препирался с Гоблином насчет того, чья должность выше. Эти двое всегда принимали везение как обязаловку.

Самый смех наступил, когда она призвала меня для вступления в должность и настояла на внесение в документы настоящего имени. Я это самое имя не сразу вспомнил.

Выезжали мы, словно бежали от погони. Только уже не той оборванной шайкой, что въехала в Башню.

Я расположился в карете вороненой стали, запряженной шестеркой бешеных вороных жеребцов, Мурген – за кучера, а Масло с Ведьмаком – на запятках. Далее – вереница оседланных лошадей. Одноглазый с Гоблином, презрев карету, заняли места направляющего и замыкающего и ехали верхом на зверях под стать запряженным в карету. И двадцать шесть конногвардейцев – в качестве эскорта.

Лошадей она нам пожаловала породы дикой и прекрасной, такими доселе жаловали лишь величайших героев ее Империи. Когда-то, давным-давно, я ездил на таком – в битве при Чарах, когда мы с Госпожой охотились за Душеловом. Такие могут бежать вовсе без отдыха. Волшебные звери! Подарок – просто за гранью вероятного.

И как вся эта непостижимость могла приключиться со мной?

Год назад я жил в земляной норе, в этом прыще на заднице мира, под названием Равнина Страха, с полусотней других людей, в постоянном страхе быть обнаруженными Империей. Новой или хоть чистой одежды не имел лет десять, а уж баня с бритьем ценились на вес бриллиантов.

Напротив меня в карете лежал черный лук, первый подарок от нее. Она подарила его мне еще до того, как Отряд отошел от нее. И служил он мне верой и правдой… Колесо совершило оборот.