Текст книги "Солдаты живут"

Нефы не издали ни звука, но их нарастающее отчаяние стало почти физически ощутимым. Что тоже стало константой после первого же раза, когда они привиделись кому-то во сне.

Нож не сводил с них взгляда. Пытался понять. И задумался над иронией, которой были пропитаны приключения Отряда на Равнине. Сам он атеист. А путешествие столкнуло его лицом к лицу с целым миром сверхъестественных существ. И Тобо, и Дрема, которых он во всех иных случаях считал надежными свидетелями, утверждали, что собственными глазами видели богиню Кину, которая, согласно мифу, лежала заточенная всего в миле у него под ногами.

Дрема, разумеется, пережила кризис веры. Убежденная веднаитка-монотеистка, она никогда не сталкивалась с любыми подтверждениями своей веры. А гуннитская религия, несмотря на хлипкость косвенных доказательств, лишь сильно затрещала под бременем открытых нами знаний. Гунниты – политеисты, привычные к тому, что их боги существуют в бесчисленных аспектах и воплощениях, формах и обличьях. Более того, в некоторых мифах их боги даже убивали или наставляли друг другу рога. Поэтому гунниты, подобно мастеру Сантараксите, имели достаточный запас гибкости для объяснения любого открытия и могли объявлять новую информацию всего-навсего очередным способом провозглашения все тех же древних божественных истин.

Бог есть бог, как бы его ни называли. Будучи в Хань-Фи, Нож несколько раз видел это изречение, выложенное на стенах мозаичными плитками.

Когда кто-то отходит от Шевитьи, следом увязывается шар, испускающий землисто-коричневое свечение, и сопровождает человека повсюду в безымянной крепости. Шар держится в воздухе чуть выше правого или левого плеча. Он не дает много света, но там, где без него стояла бы полная темнота, этого вполне хватает. Шары – тоже порождение голема. Шевитья даже обладает возможностями, которые он попросту позабыл как использовать. И он вполне мог быть второстепенным божеством, не будь он пригвожден к древнему трону.

Нож спустился почти на тысячу ступенек, прежде чем встретил кого-то, идущего наверх. Солдат нес тяжелый тюк.

– Сержант Ван.

Сержант был уже измотан подъемом. Ни у кого не хватало сил больше чем на одно подобное путешествие в день. Нож сообщил Вану плохую новость, потому что мог не наткнуться на него еще несколько дней:

– Получил сообщение от Капитана. Нам надо тащить все наверх. Она уже почти готова выступать.

Ван пробормотал то, что обычно бормочут солдаты при таком известии, и побрел дальше. Нож принялся гадать, как Дрема собирается тащить ту гору сокровищ, что уже набралась наверху. Их за глаза хватит, чтобы профинансировать крупную войну.

Спустившись на очередную тысячу ступеней, он повторил это сообщение несколько раз. Он сошел с лестницы на уровне, который все называли Пещерой Древних из-за его древних обитателей. Нож всегда заходил сюда навестить своего друга Корди Мотера. То был ритуал уважения. Корди был мертв. Большинство узников Пещеры жили окутанные чарами стасиса. Во время долгого пленения Корди каким-то образом разорвал опутывающие его чары. И это успех стоил ему жизни. Он не смог найти выход.

Почти все древние узники Пещеры ничего не значили для Ножа или Отряда. Лишь Шевитья знал, кто они такие и как сюда попали. Несомненным было лишь то, что они вызвали гнев того, кто обладал способностью запереть их здесь. Однако некоторые из мертвецов были при жизни братьями Отряда, а несколько других стали пленниками еще до того, как Душелов похоронила Отряд. Очевидно, смерть настигла их из-за того, что Корди Мотер пытался их пробудить. А прикосновение к Плененному без соблюдения предварительных магических предосторожностей неизменно убивало того, кого коснулись.

Нож выполнил желание дать пинка колдуну Длиннотени. Этот безумец считался в Стране Неизвестных Теней бесценным сокровищем. Именно благодаря ему Отряд стал богатым и многочисленным. И продолжал процветать.

– Как поживаешь, Хозяин Теней? Кажется, тебе придется посидеть здесь еще. – Нож полагал, что колдун не может его услышать. Он не мог вспомнить, что слышал какие-либо звуки, когда сам находился здесь в заключении, хотя Мурген утверждал, что иногда Плененные сознают то, что их окружает. – За тебя еще не дали настоящую цену. Ужасно не хочется это признавать, но ты стал очень популярным парнем. В своем роде. – Никогда не будучи щедрым, прощающим или даже сочувствующим человеком, Нож стоял, уперев руки в бедра и разглядывая колдуна. Длиннотень напоминал скелет, едва прикрытый изъязвленной кожей. На его лице застыл безмолвный вопль. – Там все еще говорят: «все зло умирает там бесконечной смертью». Особенно когда имеют в виду тебя.

Неподалеку от Длиннотени находился другой пленник Отряда – безумный колдун Ревун. Искушение лягнуть его было даже сильнее. Нож не видел никакого смысла в том, чтобы держать его живым. Это мелкое дерьмо имело на своем счету очень и очень древнюю историю предательства и такой характер, который вряд ли улучшится после заключения. Он уже пережил однажды такое пленение. И тянулось оно несколько столетий.

Тобо ни к чему учиться зловещим секретам Ревуна. А образование Тобо, как слышал Нож, и было единственной причиной, из-за которой этот мешок с дерьмом все еще жил.

А вот Мотеру Нож оказал глубочайшую почесть. Корди долгое время был его добрым другом. Нож обязан ему жизнью.

И желал, чтобы злая судьба обрушилась на него, а не на друга. Корди хотел жить. А Нож считал, что тянет лямку жизни лишь по инерции.

Нож продолжил спуск, минуя пещеры с сокровищами, которые его солдаты сейчас грабили, чтобы профинансировать возвращение Отряда домой. Грабеж обещал стать выдающимся по масштабу.

Нож не склонен поддаваться эмоциям или приступам страха. Голова у него оказалась достаточно холодной, чтобы выжить в роли агента Отряда в лагере Длиннотени. Но, спускаясь все глубже, он стал побаиваться и потеть. Шаги его замедлились. Он миновал последнюю обследованную пещеру. Теперь внизу находился лишь абсолютный враг, сама Мать Ночи. Она была из тех врагов, которые терпеливо ждут, даже когда все прочие, пакостники помельче, уже сметены или уничтожены.

Для Кины Черный Отряд есть лишь раздражающее жужжание возле уха, жалкий москит, который сумел ускользнуть с капелькой ее крови и у которого не хватило здравого смысла улететь подальше и навсегда.

Нож пошел еще медленнее. Следующий за ним огонек постоянно тускнел. Если прежде он ясно видел на двадцать ступенек вперед, то теперь лишь на десять, причем последние четыре словно окутывались постоянно густеющим черным туманом. Здесь темнота казалась почти живой. Здесь мрак словно находился под гораздо большим давлением подобно тому, как вода кажется все более плотной, если погружаешься в нее все глубже и глубже.

Нож обнаружил, что дышать стало труднее. Он заставил себя несколько раз вдохнуть глубоко и часто и двинулся дальше, преодолевая настойчивое сопротивление инстинкта. Всего пятью ступеньками ниже из тумана показался серебряный кубок – простая высокая чаша из благородного металла. Нож сам его здесь поставил. Он отмечал самую нижнюю ступеньку, которой ему удалось достичь.

Теперь с каждым шагом вниз он словно преодолевал сопротивление жидкой смолы. С каждым шагом тьма давила на него все сильнее. А свет из-за спины ослабел настолько, что его не хватало даже на следующую после кубка ступеньку.

Нож часто повторял эту попытку, считая, что упражняет силу воли и мужество. И при каждом спуске ему удавалось дойти до кубка в основном из-за злости на то, что дальше проникнуть не удается.

На сей раз он испробовал нечто иное и бросил в темноту горсть монет, прихваченных в одной из пещер с сокровищами. Его рука ослабела, но гравитация не утратила силы, а мрак не смог поглотить звуки. Монеты зазвенели, скатываясь по лестнице. Но недолго. Через мгновение донесся такой звук, точно они катятся по полу. Наступила тишина. А потом тоненький голосок откуда-то издалека крикнул:

– Помогите!

13. Страна Неизвестных Теней. Путешествие по Хсиену

Физическая география Страны Неизвестных Теней очень близка к нашему миру. Существенная разница заключается в деятельности людей.

Однако моральная и культурная топографии обоих миров совершенно различные. Даже нюень бао до сих пор с трудом устанавливают здесь реальные связи – несмотря на то, что у них и Детей Смерти общие предки. Но нюень бао сбежали от Мариши Мантары Думракши и ему подобных столетия назад, а затем образовали культурный остров, постоянно омываемый волнами чужаков.

Хсиен простирается примерно на тех же территориях, которые в нашем мире были известны под названием Страна Теней в те времена, когда для Хозяев Теней все шло хорошо. Дальние пределы Хсиена, где никто из нас так и не побывал, заселены гораздо плотнее тех мест, где мы находимся сейчас. В древние времена каждый здешний город был центром сопротивления Хозяевам Теней. Лишь немногие из этих групп общались между собой из-за ограничений на передвижения, наложенных тогдашними правителями. Тем не менее, когда восстание вспыхнуло, везде хватило местных храбрецов, чтобы обеспечить его успех.

Бегство последнего Хозяина Теней оставило вакуум власти. Вожди сопротивления принялись заполнять его собой. Хсиен так и остался под властью их потомков, десятков постоянно конфликтующих военачальников, лишь немногие из которых с тех пор стали хоть немного сильнее. Любого, кто начинал набирать силу, разрывали на части соседи.

Шеренга Девяти – анонимный совет старших военачальников, предположительно выдвинутых из девяти провинций Хсиена. Это неправда и никогда не было правдой – хотя лишь немногие за пределами Девятки это знают. Это лишь очередная выдумка, помогающая поддерживать нынешнее состояние хаоса.

Народ верит, что Шеренга Девяти есть союз тайных правителей, контролирующих все. Шеренга очень хотела, чтобы это соответствовало истине, но реальной власти у них очень мало. Сама ситуация оставляет им очень немного рычагов для навязывания своей воли. Любая реальная попытка хоть что-то изменить автоматически раскроет анонимность кого-то из них. Поэтому они по большей части издают указы и делают вид, будто говорят от имени всего Хсиена. Иногда люди их слушают. А иногда слушают монахов Хань-Фи. Или Суд Всех Времен. Поэтому умасливать нужно всех.

Черный Отряд внушает страх в основном потому, что это козырь в военной колоде. У него нет местных обязательств. Если ему захочется, он может направиться в любую сторону. Что еще хуже – все уверены, что в него входят могучие колдуны, помогающие умелым солдатам, которыми командуют опытные командиры и сержанты, далеко не страдающие избытком жалости или сочувствия.

Популярность, которой наслаждается Отряд, выросла потому что они оказались способны доставить на суд в Хсиен последнего из Хозяев Теней. А среди крестьян – из того факта, что нервные местные генералы существенно поуменьшили взаимную грызню до тех пор, пока этот непредсказуемый и быстро растущий монстр не отправился на юг.

В последнее время все правители и лидеры Хсиена предпочли бы, чтобы Отряд ушел. Наше присутствие слишком уж нарушает сложившееся состояние дел – и то, каким оно всегда было.

Я включил себя в состав направляющейся в Хань-Фи делегации, хотя еще не окреп окончательно. Я уже никогда стану на сто процентов прежним. Правый глаз стал хуже видеть. Я приобрел несколько весьма раздражающих шрамов от ожогов. Прежняя подвижность пальцев на правой руке уже никогда не восстановится. Но я убежден, что смогу принести пользу в наших переговорах насчет секретов Врат.

Лишь Сари согласна со мной. Но Сари – наш министр иностранных дел. Лишь у нее хватает терпения и такта вести дела с раздробленной на фракции Шеренгой Девяти, для которой часть проблем как раз и заключается в том, что наши женщины способны на нечто большее, чем только готовить и лежать на спине.

Разумеется, я подозреваю, что из Госпожи, Сари и Радиши лишь Сари сумеет вскипятить воду и не обжечься. А теперь, возможно, и она разучилась.

Отряд в походе, направляющийся к интеллектуальному сердцу Хсиена, смотрится как ходячий ужас – судя по реакции крестьян. И это несмотря на тот факт, что во всей нашей делегации лишь двадцать один человек, включая охранников.

Ночные приятели Тобо окружают и сопровождают нас в таком количестве, что для них попросту невозможно постоянно оставаться невидимыми. Следом за нами взрываются древние страхи и предрассудки, и вскоре волна ужаса начинает нас опережать. Люди при нашем приближении разбегаются. Им все равно, что ночные приятели Тобо ведут себя прилично. Предрассудки полностью перевешивают любые практические доказательства.

Окажись наш отряд более многочисленным, нас не пропустили бы в ворота Хань-Фи. Даже там, среди интеллектуалов, страх перед Неизвестными Тенями был настолько плотным, что его можно было резать ножом на ломтики.

Сари уже давно пришлось согласиться, что ни Госпоже, ни Одноглазому, ни Тобо не будет дозволено войти в приют знаний. У монахов развилась настоящая паранойя насчет чародеев. До сих пор это устраивало Дрему, которая выполняла их пожелания. Поэтому никто из этих троих не прошел вместе с нами через нижние врата Хань-Фи.

Зато среди нас была странная молодая женщина, называющая себя Шикандини, или коротко Шики. Ей не составило бы труда разбудить страсть почти у любого мужчины, не знающего, что она – это переодетый Тобо. Никто не удосужился сказать мне, зачем это нужно, но Сари что-то задумала. Очевидно, Тобо был для нее лишней картой в колоде, до поры до времени припрятанной в рукаве. Более того, она подозревала, что кое-кто из Девяти копит в себе зловещие амбиции, которые вскоре себя проявят.

Что? Человек, обладающий властью, одержим секретными планами? Нет! Быть такого не может.

Хань-Фи – центр учебы и духовной жизни. Хранилище знаний и мудрости. Монастырь чрезвычайно древний. Он пережил Хозяев Теней. Он требует к себе уважения всех Детей Смерти по всей Стране Неизвестных Теней. Это нейтральная территория, где никто из военачальников не имеет права командовать. Поэтому путники, направляющиеся в Хань-Фи или возвращающиеся оттуда, теоретически неприкосновенны.

Но теория и практика иногда не совпадают. Поэтому мы никогда не позволяли Сари ездить без очевидной защиты.

Хань-Фи построен на склоне горы и возвышается на тысячу белоснежных футов к вечным облакам. Самые верхние здания даже не видны снизу, скрытые в них.

В нашем мире на том же самом месте голые скалы расступаются, образуя южный вход на единственный хороший перевал через горы Данда-Преш.

Жизнь, проведенная на войне, заставила меня гадать, не было ли это место заложено как крепость. Оно, несомненно, доминирует на этом конце перевала. Я стал высматривать поля, необходимые для пропитания обитателей монастыря. И увидел цепляющиеся за склоны горы террасы, напоминающие ступеньки лестницы для кривоногих великанов. Люди веками носили сюда почву как минимум за несколько лиг по корзинке, поколение за поколением. И эта работа, несомненно, продолжается и сейчас.

Мастер Сантараксита, Мурген и Тай Дэй встретили нас снаружи, возле орнаментированных нижних ворот. Я давно их не видел, хотя Мурген и Тай Дэй приезжали на похороны Готы и Одноглазого. Но я с ними разминулся, потому что лежал тогда без сознания. Толстый старый мастер Сантараксита теперь больше никуда не ходит и не ездит. Пожилой ученый решил закончить свои дни в Хань-Фи якобы в роли агента Отряда. Здесь он нашел братьев по духу, здесь его ждут тысячи интеллектуальных проблем. Здесь он увидел людей, столь же страстно желающих учиться у него, как и он у них. Поэтому он стал человеком, вернувшимся домой.

Он поприветствовал Дрему, раскрыв объятия:

– Дораби! Наконец-то! – Он упорно называл ее Дораби, потому что впервые узнал ее под этим именем. – Пока ты здесь, ты обязана увидеть главную библиотеку! Та жалкая кучка книг, которая была у нас в Таглиосе, ей и в подметки не годится. – Он обозрел нас, и радость его покинула. Дрема привела с собой грубых парней. Из тех, которые, как он считал, способны бросить книгу в костер в холодную ночь. Парней вроде меня, со шрамами, без нескольких пальцев или зубов и с кожей того цвета, какой в Стране Неизвестных Теней не видели никогда.

– Я приехала сюда не отдыхать, Сри, – ответила Дрема. – Так или иначе, но я должна получить информацию о Вратах. Новости, которые я получаю с другой их стороны, не радуют. И я обязана вернуть Отряд и начать действовать, пока не стало слишком поздно.

Сантараксита кивнул, огляделся – не подслушивает ли кто? – подмигнул и снова кивнул.

Лозан Лебедь задрал голову и спросил меня:

– Как думаешь, хватит у тебя сил забраться на самый верх?

– Запросто, только дай мне пару дней. Кстати, я сейчас даже в лучшей форме, чем был в ту роковую ночь. Я сбросил немало лишнего веса и накачал мускулы.

Но все еще легко задыхаюсь.

– Лежи и отдыхай сколько угодно, старина, – сказал Лебедь. Он спешился и передал поводья одному из мальчиков, что уже выбежали нас встречать. Всем им было от восьми до двенадцати лет, и все упорно молчали, словно им вырезали голосовые связки. Все ходили в одинаковых светло-коричневых одеяниях. Этих мальчиков еще младенцами отдавали в монастырь родители, неспособные прокормить их сами. А встретившие нас мальчики уже миновали какую-то веху на своем пути к монашеству. И вряд ли мы сможем увидеть здесь кого-то моложе их.

Лебедь подобрал камень размером с небольшое яблоко.

– Я его брошу с вершины, когда поднимемся. Хочу посмотреть, как он станет падать.

Где-то в глубине души Лебедь так и остался мальчишкой. Он до сих пор мечет по воде камешки, оказавшись на берегу реки или пруда. И даже пытался обучить меня этой премудрости по дороге в Хань-Фи. Но форма моих рук и пальцев уже не та, чтобы из меня вышел ловкий метатель камешков. Теперь им уже многое не под силу. Даже держать перо уже трудновато.

Мне не хватает Одноглазого.

– Смотри только не звездани какому-нибудь генералу камушком промеж глаз. Многие и так нас не очень-то любят. – Они нас боятся. И не могут отыскать способ, как нами манипулировать. Они снабжают нас провизией и позволяют набирать рекрутов в надежде, что мы когда-нибудь уйдем. Оставив им Длиннотень. А мы им не сообщаем, что могли бы обойтись и без местного финансирования, чтобы обеспечить нашу военную кампанию за пределами Равнины. За четыреста лет для нас стала естественной мысль: все, кто общается с нами, должны немного нервничать. И не надо говорить им то, чего им знать не следует.

Длиннотень. Мариша Мантара Думракша. У него есть и несколько других имен. Ни одно из них не указывает на популярность. До тех пор, пока мы можем доставить его в цепях, военачальники стерпят почти что угодно. Двадцать поколений их предков взывают к мщению.

Я подозреваю, что приписываемая Длиннотени злобность выросла во время пересказов, сделав тем самым героев, которые его изгнали, настоящими гигантами.

Хотя военачальники сами солдаты, они нас не понимают. Они отказываются признать тот факт, что они солдаты другой породы, призванные на службу ради целей гораздо менее масштабных, чем наши.

14. Страна Неизвестных Теней. Хань-Фи

Мы с Лебедем стояли, глядя из окна зала, где пройдут наши переговоры с Шеренгой Девяти. Вскоре. У них ушло немало времени, чтобы добраться до Хань-Фи, а затем изменить внешность, дабы сохранить анонимность. Из окна мы не видели ничего, кроме тумана. Лебедь так и не бросил подобранный камень.

– Я-то думал, что уже вернул себе форму. И ошибся. У меня все тело болит, – сказал я.

– Говорят, что некоторые здесь живут всю жизнь, перемещаясь лишь на этаж-другой после того, как заканчивается их ученичество и они получают задание, – заметил Лебедь.

– Такие люди уравновешивают тебя и меня. – Лебедь за свою жизнь странствовал поменьше моего, но здесь, на краю света, лишние несколько тысяч миль уже не казались важными. Я попытался разглядеть каменистую равнину, которую мы пересекли, приближаясь к монастырю, но, когда я взглянул вниз, туман показался лишь плотнее.

– Думаешь о том, что спускаться будет легче? – спросил Лебедь.

– Нет. О том, что, живя в такой изоляции, получаешь весьма ограниченный взгляд на мир. – Не говоря уже о ничтожно малом количестве женщин в Хань-Фи. Да и те, что живут здесь, принадлежат к женскому монашескому ордену, соблюдающему целибат и ухаживающему за подаренными младенцами, а также самыми старыми и самыми больными обитателями монастыря. Остальное его население состоит из монахов, все они бывшие подкинутые младенцы и все также дали обет воздержания. Наиболее фанатичные из братьев даже делают себя физически не способными поддаться искушению. А такое заставляет почти всех моих братьев содрогаться и считать монахов личностями еще более странными и причудливыми, чем ночные приятели Тобо. Никакому солдату не понравится идея – расстаться со своим лучшим другом и любимой игрушкой.

– Ограниченный взгляд может быть такой же силой, как и слабостью, Освободитель, – произнес чей-то голос у нас за спиной. Мы обернулись. К нам присоединился друг Дремы, Сурендранат Сантараксита. Ученый был облачен в местную одежду и щеголял принятой в Хань-Фи прической – то есть полным отсутствием волос, – но лишь глухой и слепой принял бы его за местного монаха. Кожа у него темнее, чем у любого из местных, а черты и форма лица больше напоминают мои и Лебедя. – Этот туман и ограниченность обзора помогают монахам избегать мирских привязанностей. И поэтому их нейтральность остается безупречной.

Я забыл упомянуть, что когда-то Хань-Фи оправдывал любого из тех, кто сотрудничал с режимом Хозяев Теней. Этот досадный исторический эпизод был постепенно выжжен кислотой времени и наглой ложью.

Сантараксита был счастлив. Он был убежден, что здесь образованным людям уже нет нужды продаваться власть имущим, дабы оставаться учеными. И верил, что даже Шеренга Девяти прислушивается к мудрости старших монахов. Он был не способен понять, что если Девятка обретет больше власти, то отношения Хань-Фи с Шеренгой скоро превратятся в подчинение. Мастер Сантараксита славен своим умом и наивностью.

– Почему? – поинтересовался я.

– Монахи настолько мало связаны с внешним миром, что не пытаются ему что-либо навязать.

– И тем не менее Шеренга Девяти предпочитает говорить с миром отсюда. – Шеренге очень нравится объявлять свои указы почаще, чтобы о них не забывали население и прочие военачальники.

– Да, это так. Этого пожелали старейшины. В надежде, что они обретут и немного мудрости, пока их власть не стала более чем символической.

Я ничего не сказал насчет пущенных в огород козлов. И не прокомментировал мудрость поддержки группы тайных правителей, а не одного сильного человека или остатков аристократии из Суда Всех Времен. Я лишь признал:

– Похоже, они стараются действовать на благо Хсиена. Но я не стал бы доверять никому, ставящему на тех, кто прячет лица за масками.

Нет нужды говорить ему, что у Шеренги нет секретов от нас. Мало что из их поступков или споров остается не замеченным приятелями Тобо. И их личности тоже для нас не секрет.

Мы действуем исходя из предположения, что и Шеренга, и прочие военачальники запустили к нам вместе с рекрутами шпионов. Что, кстати; хорошо объясняет, почему набор рекрутов среди Детей Смерти почти не встречает сопротивления властей.

Очень многих шпионов распознать нетрудно. Дрема показывает им то, что хочет показать. Она ехидная и мстительная ведьмочка, и я уверен, что у нее уже готов жестокий план, как потом использовать этих шпионов.

Она меня тревожит. В ней тоже накопилась давняя ненависть, но ее объекты ускользнули из жизни ненаказанными много лет назад. Однако всегда остается вероятность, что она выплеснет ее на другого козла отпущения, а это не пойдет на пользу Отряду.

– Чего ты хотел? – спросил я Сантаракситу.

– Ничего особенного. – Его лицо стало холодно-нейтральным. Он друг Дремы. А я вывел его из равновесия. Он читал мои Анналы. Несмотря на все, что Дрема вынудила его испытать на пути сюда, он так и не смог примириться с жестокими реальностями нашего образа жизни. И я уверен, что он не пойдет домой вместе с нами. – Я надеялся увидеть Дораби до начала переговоров. Это может оказаться важным.

– Сам не знаю, куда она подевалась. Шики тоже куда-то пропала. Мы договаривались встретиться здесь. – Местные обычаи делают невозможным для женщин проживание в одной комнате с мужчиной. Даже Сари поселили отдельно от Мургена, хотя они законные супруги. А присутствие Шикандини нагрузило Сари особыми обязательствами. Она хотела отвлечь святых отцов, но вовсе не до такой степени, чтобы у них поехала крыша. Вполне достаточно, если они пойдут на несколько мелких уступок. Впрочем, главной миссией Шики станет вовсе не отвлечение внимания.

Мастер Сантараксита на мгновение заломил руки, потом сложил их на груди. Кисти его рук исчезли в рукавах рясы. Он волновался. Я пригляделся к нему внимательнее. Он что-то знал. Я взглянул на Лебедя. Тот пожал плечами.

В зал ворвались Мурен и Тай Дэй.

– Где они? – спросил Мурген. Тай Дэй выглядел встревоженным, но промолчал. Он так и будет молчать. Он редко что-то говорит. Как жаль, что сестра не учится на его примере.

Тай Дэй тоже что-то знал.

– Еще не приходили, – ответил Лебедь.

– Шеренга Девяти рассердится, – добавил я. – А что, Дрема и Сари затеяли какую-то свою игру?

Сантараксита нервно попятился:

– Неизвестные тоже еще не пришли.

Мои спутники – пестрая компания. Когда придет Дрема, мы станем представителями пяти различных рас. Даже шести, если считать Сантаракситу одним из нас. Дрема верит, что уже одно наше разнообразие устрашит Шеренгу Девяти.

У нее есть и иные, куда более странные идеи.

Не знаю, с чего она решила, будто запугивать их – хорошая идея, и это что-то изменит. Нам от них нужно всего-навсего разрешение порыться в информации, необходимой для ремонта и управлениями Вратами на Равнине. Монахи Хань-Фи готовы поделиться этим знанием. Чем сильнее мы становимся, тем больше монахам хочется, чтобы мы ушли. Их куда больше пугает распространяемая нами ересь, чем армии, которые мы можем привести потом сюда.

Зато эта угроза не дает спокойно спать военачальникам. Но они тоже хотят, чтобы мы ушли, потому что чем сильнее мы становимся, тем более реальную и близкую угрозу представляем для них. И я не виню их за такую логику. Я сам бы на их месте так думал. Весь накопленный человечеством опыт учит относиться к вооруженным чужеземцам с подозрением.

Тут соизволили появиться и женщины. Лозан Лебедь драматически развел руками и вопросил:

– Где вы были?

Потом принял другую позу и спросил снова, уже с другой интонацией. Затем с третьей. Лебедь развлекался.

– Твоя дочь заигрывала с послушниками, которых мы встретили по дороге, – сообщила Сари Тай Дэю.

Я взглянул на Шики и нахмурился. Девушка выглядела эфемерным созданием, а отнюдь не женщиной-вамп. Я моргнул, но впечатление осталось. Я приписал его поврежденному глазу. Шики куда больше походила на огорченный призрак, чем на замаскированного мальчишку, оттягивающегося в этой роли по полной программе.

Для всего Хсиена Тай Дэй считался отцом Шики, потому что всем было прекрасно известно, что у Сари только один сын. А ее брат Тай Дэй ухитрился остаться личностью настолько скрытной, что даже в Вороньем Гнезде местные никогда не задумывались над тем фактом, что редко появляющаяся на людях Шикандини должна была родиться тогда, когда ее отец был похоронен под Равниной. Никто не осмеливался также спросить, что стало с матерью девушки.

Шики всегда производила впечатление пустоголовой, ее всегда сопровождал шлейф мелких неприятностей, и ее всегда считали лишь угрозой для душевного равновесия молодых людей.

Шики-призрак обрела плотность. Надула губки. И заявила:

– Я не флиртовала, отец. Я с ними только разговаривала.

– Мы тебе запретили разговаривать с монахами. Здесь это закон.

– Но, отец…

Едва начавшись, сценка никогда не останавливалась. У нас могли быть зрители. Но это был спектакль. И весьма неплохой – во всяком случае, для тех из нас, кто не привык общаться с очень юными женщинами.

Мастер Сантараксита продолжал что-то нашептывать Дреме. Наверное, он сообщил ей нечто такое, что она хотела услышать, потому что ее лицо осветилось от радости. Впрочем, она не удосужилась поделиться новостью с отрядным летописцем. Эти Капитаны все одинаковы. Всегда играют, держа свои карты возле груди. Кроме меня, разумеется. Я в свое время был образцом открытости.

Тай Дэй с дочуркой продолжали препираться, пока он не выдал ей громкую и суровую тираду на языке нюень бао. Шики нахмурилась и замолчала.