Текст книги "Четвертая Беты"

– Весьма естественное поведение, не правда ли? – заметил Поэт.

Тут Изий сделал паузу и победоносно воскликнул: «Но мы жестоко покарали их!», на что толпа ответила единым воплем. Дальше Изий сообщил, что «тяжкое бремя власти легло на его плечи по воле осиротевшего народа», чуть ли не с всхлипом он упомянул, что преступники, убив Рона Льва, уничтожили и все его бумаги, несколько раз он со вкусом повторил: «От Рона Льва не осталось ничего, буквально ничего»…

– А он был, этот Рон Лев? – не понижая голоса, с едкой иронией заметил Поэт. – Навряд ли. Клянусь Создателем, еще несколько таких празднеств, и Изий выкинет Рона Льва из своей речи, а заодно и из истории…

Договорить он не успел, топтавшиеся рядом охранники, их уже было двое, подхватили его под руки и повлекли из толпы. Ошеломленный Дан стоял столбом, но Ника с криком: «Отпустите его сейчас же!» вцепилась одному из охранников в рукав. Тот отшвырнул ее, Ника отлетела в объятья подоспевшего Дана, оттолкнула его и побежала вслед. Дан растерянно последовал за ней.

Охранники втолкнули Поэта в единственную дверь мрачного, лишенного окон двухэтажного здания, связанного с Башней Зеленого Знамени воздушным переходом, а сами вернулись на площадь. На Дана с Никой они даже не посмотрели.

– Что будем делать? – спросила Ника.

Дан пожал плечами. Положение представлялось ему безвыходным.

– Вот что, – решила Ника. – Надо обратиться к Марану. Пойди и приведи его.

– Как ты себе это представляешь? – осведомился Дан. – Ты предлагаешь мне подняться на трибуну во время речи главы государства и увести члена его свиты?

– А ты предлагаешь бездействовать? – разозлилась Ника. – Пойди, стань там, когда все кончится, перехватишь его. Идешь ты или нет?! А то я сама пойду!

– Иду, иду. – Дан пошел обратно, мысленно проклиная все на свете. Перехватить Марана – где, как? Легко сказать! Кто пропустит его к трибуне, каким образом подать знак? Черт знает что!

Не успел он дойти до внешнего ограждения, как цепь охранников расступилась, и из-за нее вышел человек. Это был Маран собственной персоной. Дан облегченно вздохнул.

Дан стоял на смотровой башне. Башня венчала неповоротливую тушу Крепости маленькой, высоко вздернутой на длинной шее головкой, а ровная площадка на ее макушке, где стоял Дан, смотрелась лысиной, сияющей среди черепичных скатов. В долине, под уходящими в скалы стенами простерся город Бакна, столица Бакнии… Государства Свободного Народа, как нарекла его неудержимая тяга к помпезности, присущая эпохе Изия Гранита. Дан усмехнулся. Лингвистические упражнения правителей и их помощников вызывали у него чувство брезгливости, смешанное с иронией. Шедшее от Крепости шоссе, вливаясь в город, превращалось в Проспект Торжества Справедливости, Башня Зеленого Знамени нависала над Домом Побежденного Страха, на редкость, кстати, убогим сооружением, горы за спиной Дана назывались почему-то Горами Светлых Надежд… тут Дан сплюнул и отвернулся от города. Горы были его единственной радостью, он мог часами рассматривать их четкие контуры, выступы и провалы. Лишенные растительности, не украшенные даже снежными накидками – для этого они были недостаточно высоки, эти голые горы были прекрасны неотразимо, обрамленные жемчужно-серым небом, они переливались бесчисленным множеством оттенков, от глубокого чернильно-фиолетового до изысканно бледного цвета распустившейся сирени. Дан уже знал, что знаменитое бакнианское стекло было основной породой этих гор. Старый Расти первым обнаружил удивительное свойство фиолетового минерала – он плавился на огне, и его можно было ковать, заливать в формы, даже лепить из него, потом он застывал, превращаясь в несокрушимой прочности колокола, купола, оконные стекла, чаши и кубки. В тонком слое он только чуть отдавал сиреневым, его можно было подкрашивать специальными красителями. Расти отлил колокола для своего первого айта с помощью брата, бродячего художника, это потом уже появились бесчисленные резчики, кузнецы, ваятели по стеклу. Сколько может сделать один человек! Расти… Мысли Дана, следуя неизбежной ассоциации, перешли на Дину, ее маленькую квартирку, ее «потайную» стену, увешанную изображениями жемчужин древней архитектуры, Дину и ее мужа Лея, художника, у которого при обыске нашли несколько тысяч рисунков на запрещенные темы… мужа Дина забрали в ту самую ночь, когда Дан и Ника отчаянно, в последний раз ссорились. Дан зажмурился, припоминая. От них только что ушел Поэт. Появился он в тот вечер неожиданно, принес с собой ситу, но не пел, только время от времени тихонечко наигрывал незнакомые томительные мелодии – петь он не мог, разбитые охранниками губы плохо заживали. Лицо у него было в синяках и подсохших ссадинах, левая рука не слушалась, но побоев, очевидно, оказалось недостаточно, чтобы усмирить его, он по-прежнему говорил, что думал, а думал он…

– Я узнал невероятные вещи, – сказал он, беря аккорд, царапнувший по нервам, – я встретил одного человека… Не странно ли, я узнал о его существовании из разговора, подслушанного в башне, куда меня водворили охранники. Оберегая уши зевак от моих скромных откровений, они невольно вывели меня на тайну, которая… – он вдруг замолк, потом загадочно закончил: – Мне удалось выяснить судьбу Нита, личного врача Рона Льва, после того, как я встречусь с ним… – он словно наткнулся на препятствие, застрял, а потом вдруг перескочил через него, – если, конечно, сумею до него добраться.

– А где он? – спросила Ника.

– На каторжных работах.

– Ты собираешься пробраться в тюрьму?

– Придется. Правда, не совсем в тюрьму, туда мне, конечно, не попасть, а в карьеры… Там добывают строительный камень, выработки открытые и вряд ли совсем уж невозможно преодолеть ограждения.

– Тебя убьют, – сказала Ника с ужасом, – тебя убьют, Поэт.

– Либо да, либо нет. У меня есть шансы.

– Маран выручит, если что, – предположил Дан.

– Маран? – Поэт усмехнулся. – Он чуть не пристукнул меня в тот день… Вытащил, да… Я-то уже думал, что все, с концами, однако он заявился лично, не знаю подробностей, но меня вывели пред его светлые очи… Никогда его таким не видел! Ткнул пальцем в мой синяк, вот этот, под глазом и прошипел: «Неужели ты не мог помолчать? Хотя бы там, в камере? Или это выше твоих сил»?» А я ему говорю: «Должен же я был как-то оправдать свое задержание»…

Когда Поэт ушел, Ника сказала не то с удивлением, не то с восхищением:

– Вот то, что в книжках называют неукротимым духом…

И Дан дополнил:

– …и что на деле часто оказывается просто глупостью или легкомыслием.

И Ника – Ника вышла из себя. А Дан… Был ли он несправедлив к ней, когда, распалившись, кричал: «Меня ты никогда так не защищала, мне ты никогда не прощала ветрености и бездумных поступков, если б оскорбили меня, ты никогда не стала бы так негодовать»… И позже: «Ради него ты на все готова!» А затем оглушившие его слова Ники: «Пойми, Дан, мы с тобой обыкновенные люди, а он – гений». И тогда он взорвался – стыдно вспомнить. Накричавшись, он хлопнул дверью и добрых два или три часа бродил по улицам, а когда вернулся, Ники не было. Хозяйская дочь сообщила ему, что приходил Дор, что арестовали мужа Дины, и Ника ушла с Дором. Дан ждал до утра, затем до вечера и опять до утра. Ника не появлялась. И тогда, разъяренный, он отправился в Крепость и вызвал Марана… Легок на помине! Этажом ниже раздался пронзительный звон, слышный даже на смотровой площадке. Через минуту в люке показалась голова охранника.

– Тебя зовет Маран.

Маран был в своем кабинете. Он развалился в кресле, удобно устроив ноги на низком стуле напротив, и потягивал сок карны. Увидев Дана, он крикнул:

– Нила, принеси Дану карны. Живее, детка. Да и мне, пожалуй, налей еще порцию.

Нила внесла поднос с полными чашками. Она отчаянно кокетничала, строя Дану глазки. Маран добродушно рассмеялся.

– Гляди, как ее разобрало. На твоем месте, Дан, я бы не терялся.

Дан вяло улыбнулся. Нила была одной из секретарш Марана. Впрочем, Дан подозревал, что на нее были возложены более приятные и менее обременительные обязанности, а работу выполняла другая – некрасивая тощая девица. Дан окинул Нилу взглядом и вновь подивился тому, где Маран откопал эту пышную красавицу, ничуть не похожую на обычный бакнианский тип. Она явно не отличалась целомудрием, но Маран, надо думать, пристрастия к недоступным женщинам не питал, ветреность своей по совместительству секретарши воспринимал, как явление абсолютно нормальное, и если б Дану взбрело в голову… Однако, хотя авансы Нилы и льстили его самолюбию, никакого желания познакомиться с ней поближе у него не возникало, он только удивлялся ловкости Марана… что ж до него самого, он всегда был однолюбом… Дан вздохнул и отпил карны. Этот сок, ничего общего не имевший по цвету – неестественно розовому, и вкусу – чуть кисловатому, с кофе, по своему бодрящему действию напоминал Дану его любимый и утраченный напиток.

– Принесла? А теперь испарись. И прикрой за собой дверь, – небрежно бросил Маран. Он умел заставить себе повиноваться, его приказания исполнялись молниеносно, вот и сейчас, Дан только успел повернуть голову – Нилы в комнате не было.

– Я собираюсь идти в город искать Дора, – сообщил Маран, поставив на поднос пустую чашку и взяв полную. – Пойдешь со мной?

– Дора? Зачем?

– Изий велел достать его из-под земли. От пышных слов он решил перейти к пышным делам, а для начала воздвигнуть Дворец Лиги, где будут проходить собрания ее функционеров. А что за дворец без стеклянных куполов и прочих красот? И вот ему нужен Дор.

– Разве Дор – архитектор?

– Дор не архитектор, он кузнец-стекольщик. А ты не знаешь? Вы же с ним встречались не один десяток раз.

Дан покраснел.

– Об этом как-то не было речи.

– Дор не просто кузнец, он лучший в стране мастер. Старший Кузнечного Цеха. Был… пока Изий в очередной раз не свалял дурака, запретив профессиональные объединения.

Дан промолчал. Маран был для него загадкой. Так же ли он смел на людях? Или просто хочет подловить его, Дана, но зачем?

– Когда мы идем? – спросил он.

– Сейчас.

– А где мы его найдем?

– Где-нибудь, – неопределенно ответил Маран.

– Ты знаешь, где он живет?

– Я знаю, где он бывает днем, где ночью, где вечером, где он спит, где он ест…

– И о многих ты это знаешь? – поинтересовался Дан саркастически.

Маран взглянул на него удивленно.

– Ты разве не в курсе? Я, Поэт и Дор с одной улицы. Мы вместе играли в мяч на пустыре, лазили по крышам и чердакам, дрались, когда нас задевали, и учились читать и писать. Когда мы с Поэтом кропали свои детские стишки, Дор ходил с нами к Мастеру и, сидя где-нибудь в уголочке, слушал. Сам он, правда в литературу соваться не стал, занялся кузнечным делом – это, брат, искусство, это не просто молот и наковальня… Ладно, вставай, надо идти. А почему ты шарахаешься от Нилы? Я не ревнив. Если она тебе нравится…

– Не нравится, – коротко ответил Дан. – То есть нравится, но не так.

Маран бросил на него острый взгляд.

– Не отчаивайся. Вернется твоя Ника, никуда не денется.

– Поэт… – начал Дан, но его голос дрогнул, и он умолк.

– А что Поэт?

– Он ее не отпустит.

– Ну во-первых, я не уверен, что Поэт…

– А я уверен! – прервал его Дан запальчиво.

Маран хмыкнул.

– Если даже и так, это скоро кончится. Женщины для Поэта только повод для песен. Он не воспринимает их слишком всерьез. А если и воспринимает, то ненадолго.

– А Сита?

– Сита? – Маран удивился. – Ты знаешь о Сите?

– Очень мало.

– Сита другое. Она была дочерью Мастера, и какая-то искорка отцовского огня залетела и в ее душу. У нее была неизлечимая наследственная болезнь – как у ее матери, та умерла, родив Ситу, в девятнадцать лет. А Сите тогда только что исполнилось семнадцать. Мне и Поэту – восемнадцать. В восемнадцать лет все бывает всерьез и навсегда… Ну что, пойдем?

Когда они вдвоем вышли за ворота Крепости, Дан внутренне удивился, он ожидал, что во дворе к ним присоединятся два-три охранника или хотя бы подадут машину.

– А ты не боишься? – с любопытством спросил он.

– Чего?

– Того, что тебя где-нибудь пристрелят.

– Кто?

– Кто-нибудь. Брат или сестра, дочь или сын, муж или жена, возлюбленный или возлюбленная одного из тех, кто медленно умирает на каторге. Или быстро – в подвалах Крепости.

Маран пожал плечами.

– Смелый ты. Я бы на твоем месте боялся.

– От судьбы не уйдешь, Дан.

– От судьбы не уйдешь, но от пули можно.

– Если пуля не судьба.

– Я не знал, что ты фаталист.

– Разве не быть фаталистом значит быть трусом? Не отставай!

Маран свернул в кривой переулок, проваливавшийся в овраг, потом взбиравшийся на холм. Дома в переулке были одноэтажные, все какие-то скособоченные, скукоженные, неприглядные. За полуразобранными заборами пустые, заваленные рухлядью, обломками, загроможденные развалинами обрушившихся хозяйственных построек унылые дворы. И как всегда и везде, ни одной живой души – ни взрослых, ни даже ребятишек. Неужели детей здесь держат взаперти? Или район просто заброшен? Наверно, разве тут можно жить?.. Или все-таки можно?..

Трущобы казались бесконечными, прошло не менее сорока минут, прежде чем Маран остановился у крохотного домишки с единственным зашторенным окошком и низенькой дверью.

– Подожди меня здесь.

Он открыл калитку, вошел во двор, стучал долго и терпеливо до тех пор, пока дверь не приоткрылась, переговорил с кем-то через порог и вернулся.

– Его нет дома. Пошли дальше.

Перед следующим, совсем уже развалившимся строением, которое и в лучшие свои времена, видимо, больше смахивало на сарай, он замедлил шаги.

– Смотри, Дан. В этом дворце родился и вырос тот самый Маран, которого некоторые вполголоса называют всесильным.

– Называют? А как с этим дело обстоит в действительности? – спросил Дан в упор.

– С чем? С всесилием? Увы! – Маран улыбнулся, что случалось нечасто, улыбка у него была совершенно неотразимая, открытая, даже доверчивая. – К сожалению, тут больше видимости, нежели истины.

– А ты хотел бы быть всесильным?

– А ты – нет?

– Не знаю. Наверно, нет.

– Интересно. Я подметил, что могущество страшит людей не меньше, чем ответственность.

– Меня не страшит ответственность, – возмутился Дан.

– А меня – ни то, ни другое.

Они еще долго кружили по городу, Маран сворачивал во всякие закоулки, стучался в двери, в окна, спускался в подвалы. Уже темнело, когда они углубились в район развалин. В глубине парка неясно светился огонек. Подойдя поближе, Дан понял, что перед ними одна из уцелевших служб дворца. Маран подтвердил его догадку.

– Здесь были дворцовые кладовые, – сообщил он, спускаясь по довольно широкому каменному пандусу к большой железной двери, – а теперь тут приют для любителей тийну… и не только тийну… для любителей острых ощущений от опасных разговоров… а может, и не только разговоров…

В большом уходящем вдаль подвале был полумрак. Горели огонь в камине и редкие лампочки под красными абажурами. Багровые отсветы на стенах и лицах напомнили Дану то ли сцену из фильма, то ли старую картину. За почти невидимыми в темноте столиками сидели люди, в основном, мужчины. Сидели и молчали, тишину нарушало только потрескивание поленьев в камине. Обещанными разговорами и не пахло, либо они прекратились при их появлении. Маран подошел к стойке, поманил бармена.

– Эй, приятель, я ищу Дора.

Бармен окинул его настороженным взглядом, поколебался, потом неохотно позвал:

– Дор! Слышишь, Дор, тебя…

Через минуту из полумрака возникла могучая фигура.

– Кому я понадобился? Маран?! Ну ты даешь! Явиться сюда, одному…

– Вдвоем.

– Ну вдвоем… – он словно только заметил Дана, посмотрел на него, холодно кивнул.

– Что тебе нужно, Маран? – На пьяного он похож не был, в этот подвал он определенно пришел не за тийну. – Что тебе нужно?

– Есть разговор. Пойдем, посидим.

Не дожидаясь ответа, Маран направился в ту сторону, откуда появился Дор. Тот неохотно последовал за ним. Подойдя, Дан понял причину его замешательства. За столиком, нервно крутя в пальцах маленькую удлиненную ложечку для крема – обычного бакнианского десерта, сидел Поэт. Он был не менее трезв, чем Дор.

– Присаживайтесь, – сказал он вместо приветствия. – Дор, организуй еще пару чашек.

Дан молча сел на стул, пододвинутый Поэтом, отхлебнул из чашки, поставленной перед ним барменом. В чашке оказался сок карны. Вот как? Та же мысль возникла, видимо, у Марана, пригубив напиток, он заметил:

– Ты перешел на карну, Поэт? Что это с тобой? – в его внешне спокойном голосе Дан уловил скрытое напряжение.

– Не все же пьяным ходить, когда-то надо и протрезветь, – неохотно ответил Поэт. Против обыкновения, он был явно нерасположен к разговорам.

Наступила долгая пауза. Дан ревниво рассматривал неправильное лицо Поэта, коротко подстриженные светлые волосы, почти не прикрывавшие непомерно высокий лоб, худые руки с вздувшимися венами на кистях… Он был таким обыкновенным, что в нем могла найти Ника? Дан мысленно представил себя – несомненно привлекательного, под два метра ростом, длинноногого, с идеально развитой мускулатурой…

– И зачем я тебе понадобился, Маран? – нарушил молчание Дор.

– Не мне, – коротко сказал Маран. – Изию.

– Что этому подонку надо?

– Ты слышал о строительстве Дворца Лиги?

– Слышал.

– Строительству нужны кузнецы-стекольщики.

– Вот как? А почему бы ему не приспособить под это дело один из еще сохранившихся императорских дворцов? К чему строить заново?

– Не будь ребенком, Дор, – усмехнулся Поэт. – Изию не нужны дворцы Расти, ему нужна стройка Изия. Не так ли?

Маран улыбнулся.

– Нет, – решительно заявил Дор. – Я не пойду работать на Изия.

– Во-первых, не на Изия, а на Лигу…

– Лига это сборище изиевых холуев, – непримиримо прервал его Дор. – А что во-вторых?

– Уже ничего. А другие?

– Что другие?

– Другие кузнецы пойдут работать на Изия?

– Не знаю. Может, и пойдут. Если они еще остались. Искусство кузнеца требует постоянного упражнения, а мы не работаем уже лет семь. Кто пошел в фабричные рабочие, кто в депо, кто в ночные сторожа, а некоторые просто разгружают вагоны. Как я.

– Но ты можешь дать мне адреса?

– В этом деле я тебе не помощник, – отрезал Дор.

Тупик. Дан ждал, какой выход из него найдет Маран. Не арестует же он Дора?

– Дор, – сказал вдруг Поэт. – Ты должен пойти.

– Куда?! – возмутился тот. – Строить этот дурацкий дворец во славу Изия, чтоб его!..

– Дор! – окрикнул его Поэт и тихо добавил: – Не время.

Казалось, они каким-то образом поменялись характерами – вспыльчивый, раскованный до легкомыслия Поэт и сдержанный, молчаливый Дор.

– Ладно, – после паузы с усилием сказал Дор. – Ладно. Но зная то, что знаем мы…

– Хватит!

– А что вы знаете? – поинтересовался Маран, любуясь отсвечивающей в темноте карной.

– Да так, кое-какие детали, – неопределенно ответил Поэт.

– Детали чего?

– Если ты собираешься устроить мне допрос, Маран, сначала арестуй меня.

– Я тебя не допрашиваю, – сказал тот спокойно, – я просто подумал, что у вас случилась какая-то…

– Ничего у нас не случилось, – перебил его Дор. – Когда и куда мне прийти?

Маран не ответил, он прислушивался к неясному бормотанию Поэта.

– Не сражайтесь за веру, – уловил Дан. – Не сражайтесь за веру… не умирайте… вера суть несвобода, не плодите тиранов…

Дан только что закончил заниматься со своей маленькой группой. В ней было всего восемь человек, отобранных лично Мараном, офицеры низших чинов, с одной или двумя нашивками, все молодые, неглупые, сдержанные ребята. Число их не увеличивалось, что вполне устраивало Дана, устраивало его и то, что в группе не оказалось тупых солдафонов или фанатиков, вскидывающихся при каждом неосторожном слове… в Охране таких было много, в первые дни Дан, не сразу научившийся выделять этих молодчиков с пустыми глазами, не раз попадал в малоприятные ситуации… это при том, что, памятуя о предостережениях Поэта, он не только не задавал вопросов, но и вообще большей частью помалкивал, даже со своими учениками разговаривая только на прикладные темы, Маран, в сущности, был единственным его собеседником. Надо сказать, Маран оказался на высоте. Он неуклонно держал свое слово, а вернее, учитывая, что каких-либо клятв Дан от него не слышал, не переступал им же самим очерченные рамки, то есть не спрашивал, кто Дан и откуда, более того, Дан подозревал, что он сам придумал легенду, легализовавшую положение своего нового сотрудника, подобная постановка дела была для Дана манной небесной, он и вообразить себе не мог достаточно связную историю, которую изложил бы Марану, вздумай тот его расспрашивать, нет, он, конечно знал, что Бакния не единственное государство на планете, слышал два-три названия других стран, но не более того. Из книг, присланных Поэтом, он успел худо-бедно дочитать лишь роман Мастера, посвященный событиям далеко не сегодняшним, почему и практических сведений об окружающем мире почерпнуть из него не сумел, в той единственной газете, попавшей ему в руки и, скорее, просмотренной, нежели прочитанной, о странах, находившихся за пределами Бакнии, не оказалось никакой реальной информации, не считая колкостей в адрес соседней Дернии, словом, скорее всего, ему пришлось бы сказать о себе правду, что ничем хорошим не кончилось бы. Теперь он даже немного жалел о том, что здешние аборигены столь похожи на людей, попади они с Никой к зеленым человечкам или даже разумным крокодилам, они могли бы рассчитывать на исключительное положение космических пришельцев, а так единственное, что ему светило, это угодить в психушку. Так что он с радостью предоставил Марану изыскать на карте планеты ему, Дану, родину, а заодно измыслить способ, каким он угодил на территорию Бакнии. И тот, судя по всем, так и поступил, еще пуще, в первые дни, выходя во двор Крепости, Дан нередко замечал вблизи себя кого-либо из своих учеников, вначале он подумал, что за ним следят, но после того, как его пару раз ненавязчиво выручили из тех самых неприятных ситуаций, он понял, что его охраняют. Такая забота его удивляла, неужели Маран был настолько заинтересован в его уроках? Зачем это ему понадобилось, действительно ли он собирался обучать кун-фу всех подряд, а для начала готовил, так сказать, тренеров? Дан не очень в это верил. Скорее, Маран хотел иметь особых телохранителей, каких ни у кого здесь не было и быть не могло. Не исключалось, впрочем, что он лелеял какие-то иные тайные планы. Бог весть. Во всяком случае, насчет оружия он не солгал, ученики Дана в самом деле ходили без автоматов, что помогало ему преодолевать внутреннее сопротивление, обучая их технике кун-фу. Нередко на тренировках появлялся сам Маран – физически крепкий и ловкий, что называется, спортивный, он не доставлял Дану хлопот, напротив, все приемы осваивал первым…

Сполоснувшись вместо отсутствующего душа под краном, группа лениво одевалась, когда в зал влетел молодой охранник и передал троим из подопечных Дана приказ Марана: «через полчаса на выезд».

– А где Маран? – спросил Дан.

– Во дворе, – коротко ответил охранник.

Дан торопливо оделся и спустился во двор. Ему повезло, он сразу увидел Марана, распоряжавшегося возле машины. Вид у того был раздосадованный и злой.

– Что случилось? – осведомился Дан.

– Так, ерунда.

– По твоему виду этого не скажешь.

– А!.. Из-за каждого пустяка дергают начальника спецотдела. На месте разобраться не могут.

– На каком месте? – осторожно спросил Дан.

– В Вагре.

– Ты едешь в Вагру?

– Да. Точнее, в деревни под Вагрой.

– Возьми меня с собой, – попросил Дан.

– Что ты там потерял?

– Просто интересно съездить в деревню. Но если это секретное дело…

– У меня нет секретов, – сказал Маран. – Я все делаю открыто. Давай собирайся, только быстро, через четверть часа выезжаем.

Собирать Дану было ничего, он сходил за курткой и влез в машину Марана на заднее сидение. Там же примостились двое его учеников, Мит и Навер, сам Маран сел рядом с третьим, Вентой, занявшим место за рулем, и машина сразу тронулась. Дана слегка огорчило присутствие посторонних, в обществе подчиненных Маран не отличался разговорчивостью, к тому же поездка эта наверняка не была предметом его мечтаний, о чем свидетельствовали его мрачный вид и задумчивость. Дан прильнул к окну. Въехав в город, мобиль свернул вправо и резко сбавил ход, почти пополз. Район этот был незнаком Дану… впрочем, он ничем не отличался от других, те же кривые узкие улочки, слившиеся в монолитную массу неказистые дома, убогие лавчонки с полупустыми витринами величиной в окошко, то же безлюдье. Неожиданно машину обволок дым. Пожар? Не похоже. Проехали еще несколько сот метров, и Дан догадался. Ему случалось видеть такое в кино. Заводы. Множество заводов. Потянулись бесконечные глухие стены, над которыми одна за другой возникали одинаковые грязно-бурые коробки. И трубы, целый лес труб, вернее, трубы в этом лесу были стволами, а кронами – дым. Черные, колеблющиеся на ветру, аморфные сгустки расползались, сливались, скоро за ними не стало видно неба. Маран плотно закрыл стекло, остальные последовали его примеру.

– Могучая промышленность, – пробормотал Дан с оттенком осуждения.

Его соседи не уловили или сделали вид, что не уловили этот оттенок, но Маран живо обернулся.

– Тебя что-то не устраивает?

– Испоганили воздух. Неужели у вас нет очистных сооружений?

– Здесь?

– Здесь и вообще. В принципе.

– В принципе есть. Но нет денег. Нам еле хватает на суть. Не до украшений.

– Очистка не украшение, – возмутился Дан. – Это здоровье. Здоровье земли, здоровье воздуха, здоровье людей…

Маран насмешливо сощурился.

– Не забудь сказать про отдых у моря, сытную еду… что там еще?

– А что?

– Объясни ему, Мит, – сказал Маран вместо ответа и отвернулся.

Мит обратил к Дану честное молодое лицо.

– Мы отдали борьбе наше счастье, наше здоровье, саму нашу жизнь, – раздельно проговорил он. – Мы отреклись от настоящего во имя будущего, от себя – во имя других.

Дан промолчал. Мир, где он родился и вырос, не знал слепой веры, язык лозунгов, на котором говорили здесь, был знаком Дану только по сатирическим и историческим книгам, но эти убежденные молодые люди с суровыми лицами не смогли б понять его скепсиса, и он промолчал, только окинул взглядом сидевших в машине. И неожиданно увидел в зеркальце лицо Марана. По губам того скользнула ироническая усмешка. Скользнула и пропала. Дан снова отвернулся к окну.

Заводы кончились, кончился город, мобиль выехал на трассу, залитую чем-то вроде бетона или цемента и понесся, как ветер, Дан даже удивился, он не мог и предполагать, что у здешних машин столь мощные двигатели. Не снижая скорости, проехали несколько небольших поселков, таких же безлюдных, как Бакна, и столь же малопривлекательных, сколь ее предместья. Словно чума прокатилась по этой стране… Дан уже знал, что Государство насчитывает больше сорока миллионов жителей, но ощущение было именно такое – чума… или техногенное заражение местности…

Вдали показалась слитная масса строений, над которой, прилепившись к грузному телу длинного холма, нависала черная зубчатая громада, уменьшенная копия Крепости Бакна.

– И тут есть Крепость? – спросил Дан.

– Крепости есть во всех древних городах Бакнии. В темные века на Бакнию часто нападали северные и западные варвары. В Крепостях пряталось порой население целого города, а то и окрестных деревень. Они строились очень прочно, и все уцелели, хотя им по нескольку сот лет.

Крепостей они не взрывали, подумал Дан язвительно.

Машина, даже не притормозив у открытых ворот, въехала во двор Крепости и подкатила прямо к Центральному зданию.

– Давайте, – сказал Маран, не повернув головы, – тащите сюда эту компанию. Мит, ты иди за Главой Лиги, а ты, Навер, за Начальником Охраны. Стоп!.. Вента, иди с Митом, – добавил он, обращаясь к водителю.

Хотя Дан твердо решил не задавать вопросов, все же, оставшись наедине с Мараном, не удержался.

– Из-за чего сыр-бор?

– Утайка зерна, – коротко ответил Маран.

– Как? – не понял Дан.

– Сиди и смотри.

По выражению лица Марана Дан вдруг понял, что их слушают. Кто? Он оглядел салон. Подслушивающее устройство? Где? И почему Маран раньше его не обрывал? Может, эта штука на ходу не работает, мешает шум двигателя? Или?.. Ну не прослушивается же весь двор!.. Чертовщина!

Маран усмехнулся его растерянности, выражение надменной холодности сползло с его лица.

– Там, за тобой, лежит фляга с карной, – сказал он почти весело. – Давай выпьем по глоточку.

Глава Вагринского отделения Лиги выглядел озабоченным, но не напуганным, в отличие от Начальника Охраны, который, видимо, боялся Марана до судорог. Пока они влезали в машину, пока Мит и Навер устраивались на откидных сидениях, Маран молчал, и только когда мобиль тронулся, небрежно бросил:

– Говори!

– Кто, я? – дрожащим голосом вопросил Начальник Охраны.

– Кто сообщил в Бакну, ты?

– Ну я, – выдавил из себя тот.

Что-то, очень похожее на ненависть, мелькнуло на одутловатом, с мешками под глазами, лице Главы Лиги.

– Что молчишь? – возвысил голос Маран. – Дело делать не умеешь, сразу кинулся стучать в Бакну. Говорить хоть умеешь?

– Старейшина Четвертого земельного объединения Ила Лес… – начал тот.

– Как? С ведома Илы Леса? – несколько деланно удивился Маран.

– Не с ведома, а по прямому распоряжению. Ила Лес велел часть собранного зерна задержать, а потом, после окончания сдачи, раздал его крестьянам.

– Всем?

– Всем. Но не поровну. Одному двору мешок, другому пять, третьему еще больше.

– А по какому принципу он распределял зерно? – с неожиданным любопытством спросил Маран.

– Кто лучше работал, тот больше получил. Якобы. – Начальник постарался вложить в свой голос максимум сарказма.

Маран недовольно хмыкнул.

– Ты говоришь, что я дела не делаю, – снова с отчаянием заговорил Начальник Охраны. – Но что я мог сделать? Ходить по дворам и собирать зерно? Как? Разве его найдешь теперь? И как отличить это зерно от того?

– Ты не сейчас должен ходить, – отрубил Маран. – Ты должен был вмешаться вовремя – тогда, когда это зерно отделили и припрятали. Еще до сдачи.

– Так я же не знал!

– А зачем ты там сидишь? Не знал. А теперь узнал? От кого?

– По своим каналам.

– По своим каналам! Ну да, конечно, до твоих доносчиков только дошло, что к чему. Они просто водят тебя за нос… Или такие же болваны, как ты… – он сердито махнул рукой. – Где у него контора, у Илы Леса, на старом месте?

Старейшина Ила Лес имел внешность примечательную. Низкорослый – даже по бакнианским меркам, он был настолько широкоплеч, что казался квадратным. Длинные руки, огромные кисти и ступни – тело питекантропа, и на этом теле вдруг, резким диссонансом, голова мыслителя: высокий скульптурный лоб, большие умные глаза, тонкий нос…