Текст книги "Фиаско"

– Как сказала бы моя бывшая жена, для этого-то Бог и ниспослал обезболивание. – И я направился к двери, не слушая призывов всей группы остаться.

На улице уже валил густой снег. Я прошел с полквартала, когда услышал позади себя скрип снега под чьими-то шагами. Повернув резко за угол, я заметил фигуру человека, закутанного в теплое пальто, в меховой шапке и теплых ботинках. Хлопья снега застилали мне глаза, но, скорей всего, это была женщина, сильно уставшая женщина. Вряд ли я ее знал. А этот брошенный в мою сторону ее безразличный взгляд на меня – может, мне просто показалось после тяжелого выматывающего дня? Или же за мной увязался «хвост», профессионально маскирующий слежку? Меня так и подмывало нырнуть в темный проулок и переждать, пока фигура не пройдет, но я так устал сегодня шарахаться и прятаться от каждой тени и шороха. До государственного винного магазина отсюда всего несколько кварталов. Если уж она будет там, когда я стану выходить, если это и впрямь «пасут» меня, то прятаться я не побегу, а подойду и предложу «раздавить» на пару бутылку «обезболивающего».

14

Я бегу по длинному узкому переулку. Кругом темно и тихо, видны только блеск стали и угрожающее движение преследователя. Я бегу, не останавливаясь, углубляясь в кромешную тьму. Высоченные стены внезапно сливаются в одну башню. Выхода нет. Я в ловушке. Заворачиваю за угол, преследователь рядом, заряжает пистолет и направляет его прямо мне в грудь. Нажимает на курок со зловещей мстительной ухмылкой. Оглушительный выстрел! Ослепительное сине-оранжевое пламя! Мелькает чье-то лицо. На голове сбита набок форменная фуражка.

«Подонок! – кричит Рафик. – Сраный подонок! Ты же обещал, что не дашь мне умереть!»

Жгучая боль раздирает все тело. Спотыкаясь, я ковыляю в темноте. Дверь! Да, передо мной дверь! Я неистово грохочу кулаками – она даже не шевелится. Я уже одной ногой к могиле. Руки изнемогают, но я продолжаю молотить в дверь.

Еще один выстрел!

Стуки усиливаются.

Я дико завопил. Тело у меня мокрое от пота, язык одеревенел. Голову будто медленно зажимают в тисках.

Широко раскрыв глаза, я уставился в свою дверь. Там кто-то стучится. Еле живой сползаю с постели, поддав ногой пустую водочную бутылку, и она волчком покатилась мимо двери. Я уже преодолел полпути, но услышал, что замок открывают ключом.

Вера. Увидев меня, она в ужасе отпрянула назад. Затем ее глаза засверкали от гнева.

– Кто это у тебя там, черт побери? – строго спросила она, закрывая за собой дверь.

– Кто есть ху? – невинным голосом переспросил я, чувствуя, что голова просто раскалывается.

– Там вон! – рявкнула Вера, ткнув пальцем на альков с кроватью.

Я покосился на кровать в нише, пытаясь сообразить, что же там может быть. Батюшки светы! На сбитых простынях лежала какая-то баба. Да еще голая! Ноги по-пьяному бесстыже раскинуты, груди по-наглому торчат, одна рука свесилась с края кровати, другая закинута за голову.

– Не знаю кто, – не прокашлявшись, проскрипел я, содрогаясь при виде разбросанной вокруг одежды и еще одной пустой бутылки водки. – Вчера вечером… да, да… эта была женщина… она, она это… шла за мной. Я подумал, что она… того, следит. Но она не того, она…

– Так ты, выходит, подцепил ее прямо на улице?

– Ага. Постой, постой. Нет. Не помню. – Заикаясь, я подошел поближе к нише, чтобы лучше видеть. Вроде что-то знакомое, точно, что-то чертовски знакомое, вот только не припомню. Черт возьми, как же ее звать-то?

А-а! Вспомнил! Да это же Людмила Т. Она пошевелилась, подняла руку – к ее локтю прилипла этикетка от лимонной водки – и со стоном рухнула с кровати.

– Да нет, Вера, она вовсе не с улицы, – сказал я, думая, что этим смягчу ее гнев. – Она из общества бросающих пить москвичей. Да, да. Она точно оттуда.

– Ты же пошел туда, чтоб излечиться от пьянства! – завизжала Вера, дергая занавес, чтобы закрыть нишу. – А вовсе не для того, чтобы таскать оттуда всяких проституток.

– Вот как? Да уж не тех, кто живет в роскошных дачах?

– Что ты там бормочешь, идиот чертов?

– Да ладно тебе, Вер. Сам вас видел. Он что, наконец-то стал начальником? Так, что ли?

– Начальником? Кто? Ты имеешь в виду Шевченко?

Вера уже приготовилась к водопаду возмущенных восклицаний, как вдруг кто-то постучал в дверь. Несколько негромких, но четких и настойчивых стуков.

Вера резко распахнула дверь – в коридоре стояла привлекательная женщина в расклешенном книзу пальто. Глаза у Веры сузились и загорелись от гнева «Еще одна баба!» – так и читалось в них.

– Ну все, Николай! Все кончено! – громко сказала она и, выхватив из-под руки скатанную в трубку газету, зло швырнула ее в мою сторону.

Газета просвистела мимо моего уха и шлепнулась о стену повыше кухонного шкафчика. Развернувшись кругом, Вера выскочила из комнаты, бросив напоследок незнакомке, остолбеневшей в дверях:

– Теперь твоя очередь, дорогуша!

– Вера, Верочка! Подожди! – закричал я, ковыляя вслед за ней в коридор, и тут только до меня дошло, что я же совершенно голый. Резко ударив по тормозам, задним ходом я попятился в комнату, стыдливо прикрывая ладонями свои мужские прелести.

Женщина одарила меня насмешливой улыбкой. Она была высокой и приятной на вид дамой, с крупными чертами лица – цимес, как бывало говорил мой отец. Мне показалось, что где-то я ее уже видел.

– Николай, если не ошибаюсь? – неуверенно спросила она, вздрогнув: дверь в подъезде громыхнула так, что стекла задрожали. – Николай Катков, верно?

Оцепенев от смущения, я молча кивнул, тщетно припоминая, кто же она, и быстро проскочил в комнату.

Пока искал там штаны, она тактично молчала, а потом представилась, и я услышал сильный акцент:

– Габриэль Скотто, я специальный агент из министерства финансов Соединенных Штатов. – Она показала жетон агента.

– Какое совпадение! Только избавился от агента КГБ, как тут же американцы с жетонами стучатся в дверь.

– Думаю, они не стучат.

– Они и разрешения войти не спрашивают.

– Не можем ли мы поговорить несколько минут?

– Если это нужно, пожалуйста, – ответил я по-английски. – Но нам, пожалуй, лучше коверкать ваш язык, чем мой.

– Пожалуй, так лучше, – согласилась она, а я вспомнил, что такой же говор был у одной туристки из Куинза, что в Нью-Йорке. – Наше бюро заинтересовалось вашим очерком. Там считают, что тема, о которой вы пишете, может быть связана с одной интересующей их проблемой.

– В самом деле? – искренне заинтересовался я, не представляя, что может быть общего у министерства финансов США с делягами с черного рынка орденов и медалей. – И ради этого вы примчались из Вашингтона?

– Конечно же, нет. Меня пригласили сюда провести семинар, ну а сослуживцы добавили свою просьбу.

– А-а, семинар в Главном управлении милиции, – перебил я, вспомнив наконец, кто она. – Специалист по обмену информацией.

– Да, это я.

– А я-то ломал голову, где видел вас прежде. Между прочим, вы понапрасну тратите время. Единственное, что российский мент ценит больше своего пистолета, – это свою осведомленность. Обмен информацией – да он и слова такого не знает.

– Спасибо за предупреждение, – поблагодарила она и смущенно улыбнулась. – Извините, а раньше мы нигде не встречались?

– Приходилось сталкиваться.

Нахмурив брови, она попыталась припомнить.

– Развенчание мифа о могуществе прессы… – напомнил я.

– …и других ложных представлений, – закончила она, бросив на меня сердитый взгляд. – Так вы, стало быть, тот самый журналист, который привык к беспорядку.

– Привык всегда добиваться правды.

– Тогда извините. Не признала вас без нагрудничка.

– С радостью одолжу его вам.

– Зачем же?

– Мне показалось, вы собираетесь съесть свои слова.

– Послушайте, господин Катков, я с трудом доволокла сюда свою задницу, а…

– А я разглядел у вас кое-что получше, агент Скот-то. Уж поверьте мне.

– Ну ладно, ладно, хватит, – раздраженно проговорила она. – Мы будем еще битый час препираться друг с другом или займемся делом? Что скажете на это?

Я и рта не успел открыть, как послышался стон – он доносился из ниши, закрытой занавеской.

Глаза агента Скотто широко распахнулись от удивления и с любопытством уставились на занавеску.

– Кто у вас там?

Я сконфуженно пожал плечами.

– Толком даже сказать не могу, мы знакомы всего ничего.

– Кажется, я начинаю кое-что понимать. Та, которая ушла, была ваша подружка?

– Была, да сплыла, – мрачно ответил я.

– Я уже наелась подобными развлечениями, – доверительно призналась она с некоторой долей сочувствия, – когда трахаются сразу втроем, да еще в разных вариантах: и вдвоем с напарницей, и в одиночку с двумя партнерами.

Мне подумалось, что у специального агента Скотто разыгралось сильное вожделение, и она не прочь порезвиться; от этого она стала мне ближе, но Людмила Т. снова застонала.

– Давайте будем оскорблять друг друга где-нибудь в другом месте, – предложила Скотто. – Но вот беда – где? Из-за нынешних холодов места, где я проживаю в Америке, стали похожи на загородное имение.

– А где вы выросли? В Куинзе?

– В Бенсонхерсте. Это в Бруклине. А вы говорите так, будто долго жили в Лондоне.

– По правде говоря, я из России никуда не выезжал. Но когда я был маленький, родители наняли для меня учителя. Помнится, он был родом из Довера. Не все же проживающие у нас англичане шпионы, вы лучше меня это знаете. А вы любите имения?

– Да не особенно.

– Сейчас узреете одно такое. Подождите несколько минут.

Я проскользнул за занавеску, Людмила даже не шелохнулась. Я набросил на нее одеяло, затем быстренько ополоснулся холодной водой и стал одеваться. Когда я надевал ботинки, сидя на краю кровати, она слегка пошевелилась.

– Привет, – шепнула она, еще не раскрывая глаз.

– Привет. Ну как ты?

Она слегка улыбнулась и качнула головой.

– Я ненадолго отлучусь. Хозяйничай сама. В шкафчике есть немного кофе.

– Кофе? – переспросила она, светлея лицом.

– Свари на двоих.

Чмокнув ее в щеку, я вышел из-за занавески и принялся искать куртку. Агент Скотто увидела ее на полу за креслом и кинула мне.

– А вы не шлифуете свой язык? – поинтересовалась она, когда мы покидали квартиру.

– Хотел заняться. Да каждый раз, когда появлялись деньги, тратил их на кофе и сигареты.

– И еще кое на что, – уточнила Скотто, перешагивая через пустые водочные бутылки.

За ночь ветер переменил направление, разогнал смог вместе со снегом и очистил небо, ненадолго оставив хрустальные блестки, преобразившие Люблино.

– Ну так вот, агент Скотто, – начал я разговор, когда мы пошли пешком. – Какие же дела у московского черного рынка наград с вашим министерством финансов?

– Наград? О чем это вы? – озадаченно удивилась она.

– О моем очерке. «Независимая газета» напечатала очерк, где я пишу о дельцах с черного рынка орденов и медалей.

– Никогда не читала его. Мне прислали из Вашингтона факс с указанием прояснить кое-чего насчет одного человека по фамилии Воронцов. Его вроде убили, чтобы он не поднимал шума по поводу скандального дела с приватизацией.

У меня даже челюсть отвисла.

– А как ваши люди прознали про это?

– Очень просто: перехватили радиосообщение вашего информационного агентства.

– ИТАР?

– Мы называем его РИТА.

Как ни пиши, это Информационное телеграфное агентство России, раньше оно называлось ТАСС.

– Дело довольно запутанное. Сообщение о нем нигде не печаталось – его зарубили… – И тут вдруг концы сошлись с концами, до меня дошло: – Да это Сергей все затеял!

– Кто он такой?

– Редактор газеты, который забраковал мой репортаж. Я попросил его вернуть текст, но он отнекивался, говорил, что не помнит, куда он подевался. Мне уже тогда показалось, что он что-то затеял. Теперь знаю, что именно.

– Он направил репортаж в информационное агентство? Зачем? Почему не стал сам писать?

– Потому что милиция убрала из него все подробности.

– И он не сказал вам, что отослал материал в РИТА?

– Он довольно скрытный и предусмотрительный человек. Сверх всякой меры, если хотите. Да все мы такими были раньше. Как и большинство, Сергей еще не отрешился от прежних методов ведения дел. К тому же он еще и мой друг. Может, не хотел вселять в меня высокие надежды – а вдруг дело не выгорит?

– Вполне могло так и быть. Мы узнали, что репортаж зарубили, но не знали почему и не доверяли информации. Потом решили обратиться прямо к вам.

– И поступили по-умному.

– За это мне и зарплату платят. А те документы, что упомянуты в репортаже, у вас есть к ним доступ?

– Нет. И пытаться бесполезно.

– Ну хорошо, может, я смогу…

– У вас был шанс, но вы его упустили.

– Извините, не поняла?

– Помните тот день в Главном управлении милиции?

– Ах, нет, нельзя, – вздохнула она, вспомнив, на что я намекаю.

– Ах, да, можно. Из-за этих документов и спор-то разгорелся.

– Догадываюсь, кто одна из сторон. Тот следователь…

– Шевченко.

– Документы до сих пор у него?

– Сомневаюсь. Он сказал, что вернул их в Министерство внутренних дел.

– Тьфу, черт! – Она сразу посуровела. – А я почему-то считала, что он работает в МВД.

– Да, он там работает, но кабинет его не в здании министерства, а на Петровке, 38. В МВД имеется контрольное управление, думаю, документы должны быть там, Шевченко направил их туда. Имейте в виду, Министерство внутренних дел отличается отменным бюрократизмом. В нем столько разных главных управлений, просто управлений, департаментов, отделов и отделений, что и не сосчитать. По Москве даже ходит шутка, что половина ее жителей служат в МВД и следят за другой половиной.

Когда мы свернули за угол и подошли к барскому дому Дурасова, агент Скотто понимающе улыбнулась. Он был построен в XVIII веке на лесистом берегу озера, теперь в нем Институт океанографии. От главного здания, остроконечный купол которого ослеплял свежим снегом, слева и справа отходили два крыла, образуя православный крест, как на действующей церкви.

– Как здесь прекрасно! – Мы неспешно шли по аллее, вдоль которой по обеим сторонам высились пирамидальные тополя. – Таким я и представляю себе загородное имение для субботнего и воскресного отдыха.

– Таким оно и было пару сотен лет назад.

– Теперь надо отмывать чертовски много денег, чтобы построить такой дворец. Черт возьми! Какой современный ход мышления! Подумав так, я согласно кивнул, понимая, что она хотела этим сказать.

– Так вот вы о чем! Об отмывании нечестно добытых денег, да?

– Точнее, о пресечении отмывания. Этим занимается у нас СБФинП.

– Кто-кто?

– Служба по борьбе с финансовыми преступлениями. Это специальная федеральная комиссия, которая собирает информацию финансового характера и ведет расследование. Ее представители есть в таможне, налоговом управлении, секретных спецслужбах, почтовом ведомстве, ФБР и в других учреждениях.

– Боюсь, вы забыли упомянуть КГБ, – пошутил я.

– Мы прорабатываем вопрос о таком сотрудничестве. Пока проверяем деятельность американских коммерческих банков, финансовых и правоохранительных органов, но хотели бы наладить контроль в глобальном масштабе.

– Стало быть, обмениваться информацией?

– Не только. И проводить экспертизу. Я, между прочим, заместитель директора.

– Так вы бюрократка. Русские очень не любят бюрократов.

– Я их тоже не жалую. Я ведь из полиции, Катков, мой номер 1811, и я имею право носить личное оружие.

– Но не 007.

– А все же мы первыми ввели нумерацию агентов, – парировала она с ухмылкой. – Я двадцать лет та оперативной работе. Служила в пограничной страже, была тайным агентом службы по борьбе с наркотиками, возглавляла группу информаторов. Когда решили объединить такие группы и создать единую сеть, пошла на повышение.

– Похоже, вы скучаете по оперативной работе.

– Если агент, засаженный за канцелярский стол, скажет, что она ему по душе, он имеет в виду, что сыт ею по горло.

Она остановилась и присела на скамейку, откуда открывался великолепный вид на замерзшее озеро.

– Беда в том, что аналитическая работа дает больше, чем могут сделать руки. Как бы то ни было, вот дело, которое я имею в виду. При финансировании строительства нефтепровода из Сибири в Западную Европу – сделка заключена между Россией и некоторыми американскими инвестиционными фондами – посредником от российской стороны выступал господин В.И. Воронцов.

– В этом есть определенный смысл. Воронцов опытный специалист по части внешней торговли. Мы погрязли в долгах, и главный источник погашения долгов – нефть, продаваемая за твердую валюту.

– Так-то оно так, но строительство нефтепровода тесно связано с отмыванием грязных денег. Если Воронцов был посредником при заключении этой сделки и одновременно осуществлял контроль за финансированием, то это прямо отвечало пословице «Пустили лису в курятник кур сторожить».

– Может быть. А может, другое – он служил и нашим и вашим.

– Вы имеете в виду, что он вел двойную игру?

– Вы угадали. Как по-вашему, можно ли придумать лучшие возможности для хищений, нежели заключить явно невыгодную сделку и самому следить за тем, как она осуществляется?

– Можно, и даже несколько, – подумав, ответила Скотто. – А есть ли у вас доказательства, что убили его из-за того, что он хотел поднять шум?

– Доказательств еще нет. Но я нутром чую, что он намеревался так поступить.

– Почему? Не для того ли, чтобы поднять тираж газет с вашими репортажами и очерками?

– Да просто потому, что вчера кто-то пытался убить меня.

Тут уже Скотто отбросила равнодушный вид и навострила уши.

– Я думал, что знал о причине покушения, но теперь, когда репортаж прошел по каналам ИТАР-ТАСС, все выглядит по-другому. Если вы смогли перехватить их сообщение, может, другим это тоже удалось?

– А ваша информация угрожала благополучию других людей?

Я согласно кивнул.

– Понятно. Тогда почему же в некрологе на Воронцова говорится, что он стал жертвой грабежа?

– Да, у него украли ордена и медали, некоторые весьма дорогие. Милиция считает, что они-то и стали причиной убийства. Но теперь я готов спорить на что угодно: причина здесь совсем другая.

– Тогда не стоит ли прощупать Шевченко? В порядке обмена информацией?

– На вашем месте я бы на это особо не рассчитывал. Так: или иначе, он обмолвился, что такие дела обычно расследует отдел по борьбе с экономическими преступлениями. Упомянули фамилию следователя – Годунов.

– Спасибо.

– Так вы его знаете?

– Совсем немного. Сцепились на семинаре. Достаточно самонадеянная сволочь.

– Не только он. Это можно сказать почти о каждом менте, с которым мне доводилось сталкиваться…

Она пристально глянула на меня.

– …в городе Москве.

Понимающе улыбнувшись, Скотто спросила:

– А еще о чем вы подумали?

– Больше ни о чем, честное слово.

– Хорошо. Здесь мы расследуем международную финансовую аферу на высшем уровне. Это не ваш материал для прессы, добытый на улице. Но если вы что-то выясните, меня можно найти через наше посольство.

Она встала со скамьи, глубоко вдохнула холодный воздух и пошла к береговой кромке озера.

– Госпожа Скотто, не помните, выходили ли ваши люди когда-либо на нашего гражданина по фамилии Баркин? Аркадий Баркин. Для меня это немаловажно.

– Баркин? Нет, не помню такого. Кто он?

– Главарь местной мафии, родной наш вор в законе. Помимо прочих дел он заправляет собственным ночным клубом. Многие бизнесмены, приезжающие в Москву, без ума от него.

– Вы имеете в виду бизнесменов, банкиров, директоров государственных предприятий? – выпалила она, как из пулемета.

– Да, их. А клуб называется «Парадиз».

– Название прямо мистическое. – Она слегка улыбнулась тому, о чем подумала. – Мистическое в религиозном смысле и совсем не мистическое в…

– …научном исследовании на тему о развенчании мифа о могуществе прессы и других ложных представлений, – досказал я за нее.

– У вас хорошая память.

– Крутая формула.

– Сами вы крутой. И что там в «Парадизе»?

– Там растут пальмы, летают попугаи, играют в рулетку и в карты, показывают стриптиз прямо в зале. И еще там лучшая кухня в столице.

– А не воровской ли там притон?

– Ничего подобного.

– Тогда вы говорите о заведении в моем вкусе.

15

– Шестерка! Выигрыш не из легких! – выкрикнул молодой крупье по-английски, когда игральная кость замерла на месте. Как и большинство обслуживающего персонала в «Парадизе», он был кубинец.

– Ага! – вскинув в победном жесте сжатый кулак, хриплым голосом воскликнула агент Скотто, на что сидящий в вольере пестрый попугай отозвался пронзительным гоготом.

Часы показывали два часа дня, но и в два часа ночи в этом клубе без окон стоит тот же неумолчный гул оживленной толпы. Скотто светил выигрыш. Я весь напрягся, как струна на балалайке. Мы торчим здесь уже битый час, а ни Баркина, ни его мордоворотов не видно. Нельзя сказать, чтобы это меня сильно огорчало. Может, тот наемный убийца и был бывшим спортсменом, и что из того? Если торгаши орденами и медалями не нанимали его, кто же тогда нанял? С Рафиком меня свел Баркин; в кафе «Граница» направил тоже Баркин; Баркин, один только Баркин знал, что мы с Рафиком будем там. Но при чем здесь связь с убийством Воронцова или со скандальной приватизацией? Я-то знал, из-за чего так обозлились дельцы с черного рынка наград, но тогда все поведение Барыша свидетельствует, что он был на моей стороне. Почему же хотели пришить нас обоих? Почему? Я недоумевал, размышляя…

– О чем задумались, Катков? – спросила Скотто, когда крупье подвинул ей игральную кость. – Ну что? Будь как будет?

– Будь как будет? – машинально повторил я, покосившись на кучку фишек, купить которые можно было только за твердую валюту, желательно доллары.

«Зеленых» так не хватает нашей экономике, что правительство разрешило азартные игры, но не за рубли, наказывая это крупными штрафами, а только за твердую валюту.

– Думаю, вы могли бы поставить на кон и без моего согласия. А поставив, наверняка проиграли бы и без моего совета.

Скотто рассмеялась и, схватив игральные кости в кулак, принялась бешено трясти их в ритме танца, доносившегося из ресторанного зала – там начинался стриптиз.

– Игрок поставил на шестерку, – громко объявил крупье, и все подались к столу, прикрывая свои фишки. – Цифра шесть. Выше не бывает.

– Ставлю на шестерку! – настоятельно потребовала Скотто, подув на счастье на кулак, в котором были зажаты игральные кости.

– Шестерка! – выкрикнул крупье, когда кости, несколько раз перевернувшись, замерли на месте. – Шестерка! Деньги выигравшему! Деньги победителю!

– Катков! Эй, Катков! – пробился сквозь гул игроков голос Аркадия Баркина, когда крупье подвигал выигравшие фишки к Скотто.

Все расступились. Малый в очках «Рей-Бан» встал на стреме. Шофер и телохранитель Артуро встал за его спиной. Протискиваясь сквозь толпу, Баркин на ходу здоровался со знакомыми.

– Катков, черт бы тебя побрал, что это ты здесь делаешь?

Его веселье показалось искренним, будто он удивился, увидев меня живым.

– Объезжаю всякие московские злачные места с одной приятельницей, – ответил я и представил свою новую знакомую.

– Габриэль Скотто? – повторил нараспев Баркин, цепко оглядывая ее. – Итальяно?

– Не итальяно, а итальяна, – поправила она, сделав ударение на «а». А потом на русском языке со своим нью-йоркским акцентом пояснила: – По фамилии моего отца. А мама моя из Киева.

У Баркина даже глаза полезли на лоб.

– Неужели? И я тоже оттуда, – как-то озадаченно проговорил он. – Не хочу вас обидеть, но вы говорите вовсе не так, как…

– Если бы вы выросли в Бруклине, то говорили бы так же, как бруклинцы.

– Да будет вам, – засмеялся Баркин. – И как же вы познакомились?

– Габриэль приехала как туристка. Она…

– Я работаю в Нью-Йорке у двоюродного брата Николая, – перебила меня Скотто заученным тоном, будто привыкла так говорить с рождения. – Он просил встретиться с ним, когда я приеду в Москву.

– Ну почему у меня там нет братанов, как у него! А чем он занимается?

– Управляет рестораном в Бруклине. Это на Брайтон-Бич.

– А-а. Маленькая Одесса.

– Ага. Я поставила его там управлять заведением.

– Стало быть, ресторанный бизнес, мать из Киева… да мы почти родственники, – заливался соловьем Баркин. – Только у меня никого в Америке не было и нет, не то что брат, управляющий рестораном. Было бы здорово, если бы вы научили моих людей кое-каким ресторанным премудростям. Если понадобятся деньги на карманные расходы, пока вы здесь, я бы…

– Большое спасибо. Они у меня есть, – воспротивилась Скотто. – Получи мне наличные, Николай. Лучше вовремя остановиться.

Она протянула кельнеру чаевые, сгребла фишки и, сунув их мне в ладонь, поспешила из игорного зала.

– Будь поосторожней с ней, Катков, – предостерег меня Баркин, когда она ушла.

Почувствовал ли он в ней с ходу мента? Нет, вроде не углядел, подумал я, когда он, похотливо ухмыльнувшись, заметил:

– Да она любого мужика затрахает до смерти.

Хитро подмигнув, он повел меня, огибая игорные столики, к будке кассира, где за толстым стеклом в соблазнительно легкой одежонке улыбалась привлекательная кубинка. Но Баркин, не задерживаясь, прошел мимо будки и начал спускаться по мраморной лестнице.

– Жаль все же бедолагу Рафика, правда ведь? – Как бы между прочим заметил он.

Искренен ли он? Или искусно притворяется? А если думает: «От стрелка требовалось убрать их обоих?» Вдруг меня кончат вот-вот, сейчас?

– Извини, Аркадий. Я там вертелся, как уж. Убийца шел за мной по пятам. Я уж было думал, что оторвался от него, а он…

– Да брось ты. Не стоило направлять тебя сразу в «Границу». Оттуда путь орденов не прослеживался.

– Как это не прослеживался? – До меня еще как следует не дошли его слова, а он одернул меня, чтоб я не трепался. – Вопрос, конечно, интересный. Как ты узнал?

– Да я предложил выкупить их. А за те деньги, которые я выложил, торгаши без раздумий и мать родную заложили бы, будь ордена у них.

Лестница вела в коридор с мраморными стенами и полом, мы подошли к дверям из тяжелого плотного дерева.

– А тот стрелок? Что-нибудь известно о нем?

Баркин лишь мотнул головой:

– Пока ничего не знаю.

– В таком случае, наверное, он не из местных. – Мне вспомнились окурки «Мальборо» на тротуаре. – Может быть, он иностранец?

– Как же. Из Минска, Свердловска или из Тбилиси, – съехидничал Баркин. – Кто его знает? Теперь в каждом городишке есть своя банда, мечтающая пробиться в историю.

Мы вошли в элегантный офис, так не похожий на остальной ярко оформленный клуб, где все было почти как в тропиках.

Здесь лежали толстые шерстяные ковры, стены закрывали высокие, от пола до потолка, панели из ценных пород дерева, массивный инкрустированный стол был завален папками и бумагами. Компьютер с терминалом, в вазе – свежие цветы. А когда Баркин нажал потайную кнопку, одна из панелей отошла, открыв тускло поблескивающую тяжелую бронированную дверь, ведущую в банковскую кладовую.

Баркин сиял, как новенький лимузин.

– Разве найдется казино лучше, нежели это? – горделиво вопросил он.

И важно, словно дирижируя симфоническим оркестром, стал включать тумблеры, повернул штурвал, освобождая запорные болты, и потянул за рычаг открытия тяжеленной, толстой двухметровой двери весом в несколько тонн. Она легко повернулась на двух огромных шарнирах, пропустив нас в довольно просторное хранилище – вдоль его стен были установлены стеллажи с глубокими ящиками. В каждом лежали купюры твердой валюты, разложенные по странам, о чем свидетельствовали бирки на ящиках. Самый большой был заполнен долларами США различного номинала. В центре хранилища, на столе, стояла счетная машинка денег.

Баркин включил свет. Я положил на стол фишки.

– Пятьсот шестьдесят долларов, – быстро подсчитал он, подошел к ящику с американской валютой, пересчитал тоненькую пачку купюр и с ухмылкой сунул ее мне в руку. – Больше ее сюда не приводи, – сказал он.

– Почему? Она же может и проиграть.

Аркадий рассмеялся, закрыл хранилище, проводил меня в ресторан и ушел, сказав, что ему надо встречать новых посетителей.

Скотто уже сидела в кабинке около самой сцены и смотрела представление. Я присел рядом и передал ей деньги.

– Спасибо. Недурной выигрыш, а?

– Побольше годовой зарплаты среднего работяги в России. Где это вы наловчились так лихо играть?

– В Бруклине. Где же еще? Научил меня дядюшка Анджело. Маму игра не прельщала, однако…

– Значит, маминого брата зовут Анджело?

Скотто сухо кивнула:

– Он был связан с уголовниками, но парень просто замечательный.

– А мне помнится, будто вы говорили, что ваша мама русская?

– Ну и что? Мало ли что я наболтаю. Я ведь также говорила, что работаю у вашего брата в Бруклине, – ухмыльнулась Скотто. – Мама у меня сицилийка. Мои родные приехали в Америку из Палермо.

Я откинулся на спинку стула и стал внимательно ее разглядывать.

– А вы ведь и впрямь очень даже хороши.

– Ага, – сказала она будничным тоном, словно о чем-то само собой разумеющемся. – Я же профессионалка. Меня приучили думать на ходу. Всегда контролировать себя. Говорить по-русски. Делать…

– Врать, как сам дьявол, и…

– Себе врать.

– …придавать вранью видимость правды.

– Да, если того требует обстановка.

– Представляю, каково узнавать потом, что кто-то докопался до правды.

– Да, нелегко. Вы начинаете говорить, прямо как мой муж.

– А у вас есть муж?

– Представьте себе. А вы небось подумали, что я скажу, что у меня спид или еще что-нибудь в этом роде?

– Извините, госпожа Скотто. Боюсь, что домохозяйка из вас не вышла.

– А я и не веду домашнее хозяйство – его муж ведет. Мы ненадолго расстались, насколько – точно не знаю. – Она замолчала, а затем с понимающей улыбкой спросила: – Так что же ваш дружище Баркин рассказал вам?

– Что рассказал?

– Непонятно разве? Я предоставила ему удобный случай, и мы оба знаем, что он им воспользовался.

Я отдал должное проницательности и предусмотрительности. Она нарочно оставляла нас вдвоем, зная, что при ней Баркин говорить не будет.

– Он сказал, что ордена Воронцова на черном рынке не выставлялись.

– В таком случае вы, вероятно, правы, что мотив убийства – вовсе не грабеж. А еще что он говорил?

– Тот, кто пытался убить меня, не из местных уголовников.

Она задумчиво покачивала головой, пока официант расставлял шампанское и черную икру.

– Платит выигравший, – сказала она и попросила подать счет.

Официант объяснил, что все прислано в знак признательности, и, наполнив бокалы шампанским, положил в карман двадцать долларов, которые Скотто подвинула ему в качестве чаевых.

– Да, кстати, – небрежно спросила она, когда официант ушел, – вы когда-нибудь слышали фамилию Рабино? Майкл Рабино?

– Да нет, что-то не припоминаю. Звучит вроде как итальянская фамилия.

Она улыбнулась и отрицательно покачала головой.

– Она звучит как Рабиноу, – и продиктовала по буквам. – А происходит от Рабиновича. Дело было много лет назад, тогда он одно время работал на Мейера Лански.