Текст книги "Доисторический мир"

Глава 2
Культуры нижнего палеолита и их следы

Критерии культуры

Хотя большинство палеонтологов соглашается, что принятия вертикального положения было вполне достаточно, чтобы подтвердить отделение гоминидов от крупных человекообразных приматов, некоторые утверждают, что между ними можно провести различия, опираясь исключительно на зоологическую основу. Одни гоминиды приобрели статус человека, другие остались на примитивном уровне. Чтобы заслужить право называться людьми, гоминиды должны были, так сказать, проявить себя в труде, и это уже не биологический критерий, а культурный. Однако все еще верно, что существует тесная взаимосвязь между культурными достижениями и природными способностями. Прямостоящая поза, которая появилась в ответ на прореживание лесов и вследствие необходимости пересечения открытой местности между лесистыми территориями, содействовала овладению культурой. Освобождение рук из процесса передвижения сделало их пригодными для использования орудий труда и, в конце концов, для их изготовления. Такая деятельность стимулировала развитие мозга. В то же время она способствовала видоизменению строения черепа: ослабление роли зубов в принятии и обработке пищи привело к тому, что уменьшился их размер, челюсть стала заметно легче, сгладились надбровные выпуклости. С другой стороны, позиция с опорой на две ноги таила в себе опасности, и в итоге выжить сумели лишь те гоминиды, которые разумно использовали орудия труда и оружие. В самом деле, способность овладения культурой, очевидно, была очень ценной в том смысле, что тем племенам, чей генотип развивался и процветал в ходе естественного отбора, она помогала приспособиться к жизненным условиям. Это объясняет, почему увеличение размеров мозга, позволявшее все более успешно овладевать культурой, в течение плейстоцена происходило так быстро. Даже биологическая эволюция самых развитых гоминидов была, таким образом, в большой мере результатом культурного развития.

Во многих отношениях самым поразительным фактом, подкрепленным археологическими находками, является их способность изготавливать орудия труда. Здесь необходимо подчеркнуть разницу между использованием и изготовлением орудий труда: верно, что одно проистекает из другого, но важно то, что от остальных приматов человека отличает именно способность производить эти орудия. Под использованием орудия труда подразумевается активное обращение с ним для достижения определенных целей, направленных на какой-то объект внешней среды. Так, например, если цитировать доктора У. Х. Торпа, морская выдра, поднимающая со дна голыши, чтобы расколоть раковину моллюска, использует орудие труда, а чайка, роняющая моллюска на булыжник, чтобы разбить панцирь, – нет. Употребление орудий труда в действительности восходит к довольно примитивным жизненным формам, но оно само по себе и не предполагает наличия интеллекта и проницательности. Даже крупные человекообразные обезьяны, хотя и проявляющие некоторую сноровку в обращении с палками и веревками и в укладывании ящиков, обнаруживают в своем поведении предельную ограниченность. К примеру, у них нет понятия о статике, а в манипуляциях с ящиками они практически целиком опираются на слепую импровизацию, а не на свою проницательность. Кроме того, что еще более важно, их деятельность направлена исключительно на достижение видимой цели, поэтому, когда требуется как-то подготовиться, допустим, заточить конец палки так, чтобы она вошла в углубление, предвидение результата и планирование действия им не свойственны. Напротив, изготовление орудий труда и постройка сооружений, даже у самых примитивных человеческих сообществ, основывается на точном знании сырья и, в рамках существующей технологии, на наиболее эффективном способе обращения с ним. Более того, для человеческих существ характерна гораздо большая способность ощущения времени, чем для всех других приматов: в своих устных (а со временем в письменных) преданиях их постоянно влечет память прошлого, которая служит своего рода культурным капиталом, а, принимая во внимание будущее, они обретают стимул, необходимый для того, чтобы предпринять действия, выполнение которых может занять продолжительное время и справиться с не всегда предсказуемыми трудностями.

Речь

Речь, несомненно, была еще одним отличительным признаком культуры древнейших людей. Знатоки человекоподобных приматов соглашаются во мнении, что один из их величайших недостатков – отсутствие речи, и его одного достаточно, чтобы воспрепятствовать им в обретении элементов культуры. Правда, что шимпанзе обладают более широким «диапазоном выражения эмоций», чем большинство людей, и они способны общаться друг с другом, передавая не только эмоциональные состояния, но и выражать желания и побуждения. Однако, как подчеркнул Келер, «их фонетический спектр всецело «субъективен» и дает возможность лишь выражать эмоции, а не называть или описывать предметы». В связи с этим вспоминается интересный факт: в своей знаменитой инициативе воспитать шимпанзе Вики с трехдневного до трехлетнего возраста доктор Хэйс и миссис Хэйс сумели научить ее определенным командам, но после восемнадцати месяцев интенсивных занятий отчаялись в своих попытках заставить ее «показывать свой нос, глаза, ладони и ступни». До тех пор, пока гоминиды не создали слова-символы, возможность сообщать о чем-то друг другу и накапливать их запас, культура вряд ли существовала. Кроме того, как отметил Торп, до овладения речью способность считать у человека была того же порядка, что у птиц или белок. Серьезная математика вместе с огромными успехами в достижении контроля над окружающей средой, которые она и предопределяет, впервые появилась с возникновением символов. Речь, предполагавшая употребление символов, стала, должно быть, одним из первых признаков человеческой природы. Единственным недостатком в качестве критерия для археолога, изучающего доисторическое прошлое, является отсутствие всякой надежды на подтверждение ее существования в самые давние времена человечества. Вопреки бытующим предположениям, лучшие палеонтологи не согласны с тем, что членораздельная речь может быть следствием особенностей структуры челюсти, и это нельзя установить, изучая образцы, взятые с внутренней поверхности черепов. Возможно, ключ к разгадке кроется в появлении орудий труда стандартной и узнаваемой формы, но пока трудно понять, как они распространялись и передавались, если не использовались вербальные символы.

Первые изготовленные человеком орудия труда

Вне сомнения, самые осязаемые знаки древнейшей культуры – орудия труда, изготовленные первобытными людьми. Самыми первыми, по признанию основоположников науки о доисторическом мире, появились каменные топоры из валунов; рабочие края сколотых пластин были хорошо обтесаны. Распространенность таких орудий наряду с останками вымерших животных в древних речных галечниках и других дилювиальных отложениях является прекрасным свидетельством древности человека. Дополнительные доказательства были обнаружены в скальных навесах и пещерах, исследование которых началось уже за целое поколение до опубликования Дарвином «Происхождения видов», но интенсивно продолжено лишь в 1858 году.

К 1865 году было изучено достаточно материала для того, чтобы сэр Джон Лаббок мог сопоставить чрезмерно долгий древний каменный век, или палеолит, в течение которого люди жили собирательством и охотой на животных, многие из которых на сегодняшний день вымерли, с новым каменным веком, или неолитом, наиболее полное представление о котором дали находки из свайных поселений (не так давно обнаруженных у берегов швейцарских озер), и они прекрасно отражают размеренную жизнь крестьян, занимавшихся сельским хозяйством и разнообразными ремеслами, включая гончарное и даже ткацкое.

Переход от использования всего, что было удобно держать в руках, к созданию орудий труда, предназначенных для определенной цели, должно быть, происходил постепенно, и поэтому существовали сложности для того, чтобы проследить его в археологических документах. Нам повезло, что мы знаем факты широкого применения древними людьми таких относительно прочных материалов, как кремень или камень, в дополнение к органическим материалам, почти полностью исчезнувшим уже в ранний период истории. Но даже при этих условиях мы сталкиваемся с серьезными трудностями при попытках узнать, когда человек впервые опробовал в работе кремень или камень, так как очень небольшой участок отшлифованной поверхности обломков может быть результатом естественных факторов самой природы, которая способна имитировать искусственную обработку довольно высокого порядка. Допуская предположения, что существовала более примитивная стадия в использовании кремня и камня, чем представленная каменными топорами эпохи палеолита из дилювиальных отложений, некоторые археологи первых десятилетий ХХ века обратились к тому, что они называли трудовой деятельностью времен рассвета каменного века. Многие из так называемых эолитов (от имени Эос, древнегреческой богини рассвета) были достаточно убедительны, но само рвение искателей подтвердило их несостоятельность: скептицизм вызвало не только количество найденных ими эолитов, но в большей степени увеличение возраста отложений, в которых их обнаружили. Образцы, относящиеся к плиоцену, казались вполне допустимыми, но, когда они были найдены в отложениях более древних периодов кайнозойской эры (миоцена, олигоцена и даже раннего эоцена), стало очевидно – что-то неверно, так как, в конце концов, крупные человекообразные приматы впервые появились в окаменелостях миоцена. Археологам, изучающим доисторический мир, также стало известно, что подобные формы встречались в более поздних отложениях вместе с искусно сделанными палеолитическими орудиями, что и побудило их заняться исследованиями ответственных за это природных факторов. В свое время скопления обтесанных камней и кремня находили в условиях, подтверждавших, что они, бесспорно, являются результатом воздействия сил природы. После их изучения стало возможным объяснить естественными причинами многие ранние виды «трудовой деятельности». Например, так называемые «кромерские» кремни появились благодаря воздействию штормовой волны на береговой полосе, затопляемой во время приливов; кентские эолиты – от трения одного кремня об другой из-за ползучести грунта; эолиты из отложений эоцена в Клермоне (французский департамент Уаза) были созданы давлением и передвижением, вызванным растворением известковых формаций, расположенных под кремнесодержащими напластованиями, а множество «кафуанских» «орудий» из Уганды, по всей видимости, творение водопадов и водных порогов в чрезмерно узких ущельях.

Самые древние убедительные знаки трудовой деятельности датируются переходным периодом от нижнего плейстоцена к среднему. Орудия труда, несомненно, сделаны людьми, принадлежащими к развитому роду питекантропов, но существует вероятность, что некоторые австралопитеки тоже занимались их изготовлением. Три зубца, которые выдают относительно умело сработанные пластины и нуклеус орудия, были обнаружены в брекчии Стеркфонтейна, а останкам скелетов австралопитеков, недавно найденным более чем в одном ярусе залегания I в Олдувае, Танганьика, сопутствуют останки животных и орудия из каменных пластин. Были эти орудия в действительности произведены австралопитеками или их гипотетическими охотниками телантропами, определить по имеющимся на сегодняшний день свидетельствам чрезвычайно сложно. Отсутствие орудий на стоянках австралопитеков, располагавшихся в доломитовых зонах Южной Африки, объясняется предположением, что они скорее похожи на логова плотоядных зверей, чем на обжитые места, но такой довод в какой-то степени допускает двойное толкование. Если австралопитеки действительно изготавливали орудия, с трудом верится в то, что они могли стать такими легкими жертвами, особенно принимая во внимание достижения пекинского человека в освоении похожих и даже уступающих им орудий. Следует подчеркнуть тот момент, что мозг австралопитека никогда не превышал по своему объему мозг современной гориллы (максимум 685 см³), тогда как нет доказательств, что даже яванский Pithecanthropus javanesis, со средним объемом мозга 900 см³, производил орудия труда. Ни в пластах Джетис, где был добыт череп молодой особи, ни в нижних слоях более поздних отложений Триниля, где обнаружили основную часть ископаемых гоминидов, не были найдены орудия труда. Древнейшая каменная индустрия, до сих пор признанная на территории Сангирана (Индонезия), – то, что найдено в верхних слоях отложений Триниля. Нельзя забывать, что очень примитивные каменные орудия просто могли быть не обнаружены, особенно на открытых стоянках без явных признаков мест разведения огня.

Культура пекинского человека

Если вопрос о том, занимались ли яванские питекантропы изготовлением орудий труда, остается открытым, то, что древнейшая трудовая деятельность на Дальнем Востоке и в Северной Африке была связана с гоминидами того же самого рода, не вызывает никаких сомнений. По всем признакам синантроп (Sinanthropus), если использовать оригинальное, но уже дискредитировавшее себя название Pithecanthropus pekinensis, появился чуть позже и был анатомически более развит, чем яванский вид; в частности, у пекинских людей был заметно больший размер мозга, средний объем которого достигал 1000 см³. Они обладали культурой, пусть даже в зачаточной форме. В древнейших отложениях Чжоукоутяня, которые датируются началом среднего плейстоцена, обнаружили типичное рубило, имевшее волнообразные края, изготовленное альтернативным способом скалывания пластин с кремнистого сланца. В основном разломе, ведущем начало от чуть более позднего времени в среднем плейстоцене и ставшем источником останков свыше сорока представителей пекинских людей, вскрылось богатство каменных артефактов, созданных из таких трудных в обработке материалов, как нефрит, крупнозернистый кремнистый сланец и кварц. Надо признать, что многие из них выполнены настолько грубо, что их едва ли можно было признать изготовленными человеком, будь они найдены в обычном геологическом отложении. Тем не менее трудовая деятельность, множество доказательств которой было обнаружено в этой местности и которая была тесно связана с добыванием огня и другими действиями человека, имеет ряд вполне определенных характеристик. Никакие орудия нельзя сравнить с каменными топорами из Африки, некоторых частей Европы и Юго-Восточной Азии; голыши и каменные сколы использовали как материал для изготовления орудий, а сколы иногда получали дроблением валунов, помещая их между двумя крупными булыжниками, которые ударяли друг об друга с обеих сторон; дальнейшая обработка была очень скудной и неравномерной; основными орудиями служили рубила и скребки, первые обычно производили из валунов, от которых откалывали несколько пластин так, чтобы получить неровные края, а последние изготавливали из сколов, обработанных до получения гладкой рабочей поверхности. Имея такое элементарное каменное «оборудование» в дополнение к орудиям, которые он был способен создавать с их помощью, пекинский человек в значительной степени преуспел в том, чтобы получать достаточно пищи, употребляя мясо животных. Этим он принципиально отличался от крупных человекообразных приматов, которые если и не возражали против мяса, как иногда предполагают, должны были на деле всецело придерживаться вегетарианской диеты.

Если судить по останкам животных, пекинский человек сильно зависел от оленины, так как две трети этих останков принадлежат двум видам оленей, а именно Euryceros pachyosteus и Pseudaxis grayi. Хотя он отнюдь не ограничивал себя в потреблении этого мяса, к числу его жертв причислены слоны, два вида носорогов, бизоны, буйволы, лошади, верблюды, вепри, самцы косули, антилопы и овцы, уже не говоря о таких плотоядных животных, как саблезубые тигры, леопарды, пещерные медведи и гиены. Как ему удавалось обеспечивать себя таким разнообразием мяса диких животных, можно только догадываться. В археологических документах ничего не сказано о специальных метательных орудиях, но есть подтверждения использованию деревянных пик, наконечники которых были закалены в пламени костра, и, вероятно, примитивных ловушек, устроенных в ямах. Скудное материальное оснащение лишь подчеркивает, насколько важную роль играл коллектив, владеющий членораздельной речью, и в котором начинали выстраиваться социальные отношения, на этой ранней стадии развития, когда группы еще были так малы и разрозненны. Нам справедливо следует признать огромную храбрость этих примитивных людей, которые перед лицом могущественных и таинственных сил природы, не сдаваясь, шли своим путем (и нашим), становясь искусными охотниками, побеждая в противостоянии животных крупнее, быстрее и сильнее их самих.

Пекинские люди придавали огромное значение огню, который стал их неоценимым помощником. Именно в пластах земли, выжженных огнем, смешанных с золой и древесным углем, найдена большая часть оставленных ими отходов. Огонь помогал держать на расстоянии диких животных, согревал пещеру, в нем закаляли деревянное оружие и, конечно, жарили мясо. Кроме мяса диких животных, использовались их шкуры, а кости, зубы и рога оленей, возможно, служили сырьевым материалом для изготовления орудий труда и оружия. Почти нет сомнений в том, что пекинский человек нашел им широкое применение, но, однако, не в такой значительной степени, как иногда утверждают. Оленьи рога непременно были отделены от лобной части, их стволы иногда разрезались на части, а отростки удалялись и, без сомнения, использовались. Пластины из длинных трубчатых костей различных животных, похоже, для чего-то употребляли, и они даже были обтесаны в процессе работы. С другой стороны, нет признаков того, что пекинский человек искусно изготовлял артефакты из этих материалов.

И то, где встречались останки пекинского человека, и их состояние проясняет некоторые аспекты его поведения. По поводу того, существовал ли обряд погребения, вопросов не возникает, так как в отложении кости людей были разбросаны так же, как кости животных. Всего этого, вкупе с примитивной внешностью, оказалось достаточно, чтобы по крайней мере один выдающийся ученый выдвинул предположение, что пекинский человек сам стал жертвой какого-то более развитого человеческого типа. Факт остается фактом: несмотря на тщательное изучение тысяч кубических метров отложений и открытие внушительного количества материала, связанного с пекинским человеком, не найдено ни одного следа его предполагаемого господства. Если согласиться с тем, что пекинский человек был охотником (а эта точка зрения сейчас уже не подвергается сомнению всеми ведущими авторитетами), тогда состояние его останков убедительно доказывает, что он был каннибалом наряду с тем, что широко употреблял мясо животных: его длинные кости обычно расколоты, как и кости животных, чтобы было легче извлечь костный мозг, а отверстие в основании черепа увеличено так же, как у меланезийцев, которые еще в недавние времена считали человеческий мозг деликатесом.

Эволюция производства каменных топоров и их распространение

Каменная индустрия из отложений среднего плейстоцена в Чжоукоутяне не только архаична, если судить по внешним признакам, но на деле представляет, говоря на языке истории, самый примитивный уровень человеческой культуры. Это общепризнанный факт. Но он не означает, что даже материал из Чжоукоутяне – старейший по времени. Вопрос как раз в том и состоит, где гоминиды впервые перешагнули границу, отделявшую их от человечества, и его еще предстоит решить. Несомненно, это произошло где-то в ограниченных пределах определенных территорий, с которыми связаны нижнепалеолитические культуры. Одна из причин предположить, что это был восток Центральной Африки, заключается в том, что здесь культурная эволюция во времена среднего плейстоцена разворачивалась наиболее быстрыми темпами. Кроме того, именно здесь происходило развитие индустрии, ознаменовавшееся эволюцией от грубого рубила до каменного топора, достигшего оптимальной формы, обточенного с обеих сторон и по краям рабочей поверхности. Напротив, в регионах, находящихся за пределами территорий, где каменная индустрия распространялась в течение среднего плейстоцена, продолжали существовать рубила и каменные отщепы, причем в некоторых местностях вплоть до позднего плейстоцена и в неотермальном периоде. Каменная индустрия такого общего типа уже была открыта в отложениях плейстоцена между Ичан-гом и Чунгкингом в долине Янцзы в Южном Китае, в долине Мей-Фэнгной возле Бан-Као в Таиланде, в области Кота-Тампан в долине Перак в Северной Малайе, в Йенангъяюнге и других местах раскопок в районе средней Ирравади в Бирме и по берегам притоков Инда в Пенджабе, особенно в долине реки Соан.

Наиболее вероятно, что впервые традиция изготовления каменного топора зародилась на востоке Центральной Африки. Скопления каменных орудий, оказавшихся в следующих друг за другом уровнях отложений среднего плейстоцена в узком ущелье Олдувая в Танганьике (карта 1), демонстрируют постепенный переход от грубо изготовленных рубил к каменным топорам, похожим по форме на те, что были изначально обнаружены в таких местах раскопок в Европе, как Шель, Аббевиль и Сент-Ашель на севере Франции. Базальный слой (пласт I) в Олдувае содержал разнообразные орудия, по старой традиции сделанные из сколов отшлифованных водой голышей или из минералов кварца, лавы, слоистого кремнистого сланца или кварцита неправильной формы. Здесь были рубила, размер которых варьировался от мяча для пинг-понга до крокетного, и отщепы, используемые для их производства, которые были созданы скалыванием пластин в двух направлениях. Более простые орудия создавались скалыванием пластин только в одном направлении. В Олдувае каменные топоры, что характерно, впервые появились в самых нижних слоях (пласта II). На начальной стадии они были примитивны по своей форме по сравнению с найденными во французском Аббевиле. Они имели только один заостренный конец, который получился либо от ударов каменного молота, либо ими самими для этой цели стучали о каменную наковальню. Рабочие края орудий отличались неровной поверхностью. Кроме того, вместе с ними оказалось примерно такое же количество примитивных рубил, от которых, очевидно, и произошли каменные топоры. Позже в последующих уровнях (пластов II–IV) может быть признано еще десять стадий развития орудий, ведущих к формам более развитого ашельского типа, требовавших все меньше и меньше сырья для их изготовления. Нет необходимости описывать здесь все эти орудия, достаточно отметить, что каменные топоры с округлыми режущими гранями впервые появились на стадии 4, а к пятой стали применяться новые способы, с помощью которых тонкие плоские отщепы, полученные с помощью бруса или кости, а не каменного молота или от ударов о наковальню, позволили добиться более гладких и ровных режущих краев. На шестой стадии, если не раньше, наряду с каменными топорами, возникли орудия – кливеры с ровными режущими гранями в противоположность более или менее остроконечным топорам или примитивным рубилам с неровными краями.

Подобные типы орудий широко распространились на большей части Африки и в смежных частях Европы и Азии во времена среднего плейстоцена, и в свое время – на всей территории Африки, не считая пустыни Калахари и обширной зоны, простирающейся от Юго-Западного Судана и через всю французскую Северную Африку, сегодня занятую саванной и южной границей Сахары. Из Кении и Уганды они распространились южнее – через Родезию и Мозамбик к мысу Доброй Надежды, где по названию города Стелленбос, в котором велись раскопки, стала называться древняя стадия развития местной каменной индустрии (древнепалеолитическая археологическая культура Стелленбос). Далее – на запад, через водораздел Замбези—Конго, где на реке Камоа была обнаружена знаменитая стоянка, к Анголе и бассейну реки Конго. На север – в обход Великой Рифтовой долины и минуя Африканский Рог (полуостров Сомали) до самого конца среднего плейстоцена, каменная индустрия распространилась в долине Нила, где она представлена изобилующей орудиями стоянкой на Хор-Абу-Анге, левобережном притоке, впадающем в основное русло реки чуть ниже места слияния Голубого и Белого Нила. Из долины Нила ее дальнейшее распространение происходило в двух направлениях. На северо-западе люди, занимавшиеся изготовлением каменных топоров, заняли не только Джебель-эль-Ахбар и Магриб, но и всю обширную территорию от Нила до Атлантического океана, включая большую часть Сахары, которая во времена плювиальных периодов была богата фауной, схожей с сегодняшним животным миром центральной части Африки. Без сомнения, именно из Северо-Западной Африки люди, использовавшие каменные топоры, попали в Юго-Западную Европу до самого Рейна и Юго-Восточной Англии и через Французскую Ривьеру – на итальянский полуостров. Равно как Египет стал, так сказать, плацдармом, с которого каменная индустрия стала проникать в Азию – в Иорданию, Палестину, Сирию и Месопотамию. Можно с уверенностью заявить, что это движение имело продолжение: по-видимому, через нынешний исток Персидского залива и все северное побережье Аравийского моря каменная индустрия распространилась в Индии, где она охватила почти весь полуостров к югу от реки Нармада. Следует заметить, что использовавшие каменные топоры люди нигде не смогли преодолеть горную зону, связывающую Анатолию, Иран, Афганистан и Гималаи; конечно, они никогда полностью не заселяли и территории, находящиеся южнее, и, хотя они проникли в Северо-Западную Индию, им не удалось вытеснить более древнюю традицию применения каменных отщепов и рубил, которая была представлена каменной индустрией долины Соан.

И это, и даже в большей степени северные пределы распространения культур каменных орудий в Европе наводят на мысль о том, что настоящим препятствием стали, по существу, не горы, а скорее экологическая обстановка. Почти не вызывает сомнений, что эти культуры были адаптированы именно к лесным зонам: оттуда они произошли, оттуда началось их распространение, и они были всецело к ним «привязаны». В свете вышесказанного, бесспорно, следует толковать их появление у северных границ Прованса, на юго-востоке Британии, в Бельгии, Северной Франции и некоторых частях Германии. В дополнение к соанской каменной индустрии Пакистана, они были названы в честь английского города Клэктон. Такому производству каменных орудий, ведущему свое начало со времен межледниковья миндельрисс, было свойственно получение отщепов методом дробления камня о наковальню, который использовали для изготовления каменных топоров в Аббевиле. Часто пластины имели заметную выпуклость. Их поверхность находилась под значительным углом к ударной платформе. Они отбивались от валуна в двух направлениях, образуя похожие на рубила нуклеусы, напоминающие орудия Соана, Чжоукоутяня и подобные каменные индустрии Востока. Ранее некоторые археологи выдвигали идею о том, что в клэктонской культуре исключительно важная роль принадлежала именно каменным отщепам, что представляет разительный контраст с аббевильским способом изготовления орудий или с фактом, что отщепы, подобные клэктонским, как правило, производили в процессе изготовления каменных топоров с помощью каменной наковальни. С полным обоснованием можно признать только то, что представители клэктонской культуры придавали таким орудиям большее значение, чем те, кто изготавливал каменные топоры. Наиболее вероятное объяснение этому дает экологическое окружение, то есть занимаемые ими территории, подобно соанской, по северной границе основной лесной зоны.

Постепенно более экономичное использование сырья, которое подразумевало усовершенствование каменного топора, продолжилось в следующей стадии в период оледенения рисс, а название развивавшихся в то время каменных индустрий – Леваллуа – напоминает об одноименной стоянке первобытных людей, обнаруженной неподалеку от Парижа. Здесь важнейшей целью, несомненно, было производство орудий из каменных отщепов. В Леваллуа обрабатывали кремень так же, как ашельские производители каменных топоров. Использовался брус. Работу начинали с подготовки ядра, которое в результате обработки приобретало вид панциря черепахи, нижнюю грань оставляли относительно гладкой, а верхнюю делали выпуклой, отщепляя камень по радиусу окружности с разных точек, и лишь по завершении этой работы откалывали основной отщеп, который на верхней части поверхности и многогранной нижней хранил следы подготовительной обработки нуклеуса. Леваллуазкие каменные отщепы были орудиями, которые могли использовать в тех же целях, что и отличные каменные топоры, вместе с которыми их часто находят.