Текст книги "Проект «Рози»"

11

Кроме Имонна Хьюза Рози знала лишь двоих «друзей семьи», сокурсников матери. Маловероятно, чтобы случайный любовник ее матери сохранил с ней связь – при наличии Фила. Однако нельзя было сбрасывать со счетов и эволюционный довод: мужчиной могло двигать желание убедиться в том, что его потомство получает должный уход и заботу. Собственно, от этого отталкивалась и Рози.

Первым кандидатом был доктор Питер Энтикотт, местный житель. Другой – Алан Макфи, скончавшийся от рака простаты. Неплохая новость для Рози – ведь, за неимением предстательной железы она не могла унаследовать эту болезнь. Как выяснилось, Алан был онкологом, но выявить рак у себя самого не сумел. Обычное дело: людям свойственно не замечать того, что находится рядом и очевидно для окружающих.

К счастью, у доктора Макфи была дочь, с которой Рози некогда общалась. Рози договорилась о встрече с Натали через три дня – чтобы посмотреть ее новорожденного ребенка; хороший повод.

Я вернулся к своему обычному расписанию, но проект «Отец» не шел из головы. Теперь я достаточно подготовился к сбору образцов ДНК – мне не хотелось повторения истории с разбитой чашкой. На фоне этих забот у меня состоялась очередная стычка с деканом, на этот раз по поводу Случая с Камбалой.

Помимо всего прочего, я преподаю генетику студентам-медикам. На семинаре в предыдущем семестре студент, который не назвал своего имени, поднял руку вскоре после того, как я показал свой первый слайд – потрясающе красивую диаграмму эволюции от одноклеточных организмов до многообразия современных форм жизни. Только моим коллегам с физического факультета под силу изобразить нечто столь же впечатляющее. Я не могу понять, почему для многих интереснее счет на футбольном табло или вес какой-нибудь актрисы.

Этот студент, однако, явно принадлежал к другой категории:

– Профессор Тиллман, вы употребили слово «эволюционный».

– Совершенно верно.

– Думаю, вам следовало бы подчеркнуть, что эволюция – это всего лишь теория.

Я не в первый раз слышал вопрос – или утверждение – такого рода. Опыт показывал, что мне не удастся переубедить студента, взгляды которого наверняка основываются на религиозных догмах. Зато я мог сделать так, чтобы его коллеги – молодые врачи не приняли всерьез подобную галиматью.

– Вы правы, – ответил я, – но на вашем месте я бы не стал употреблять слова «всего лишь». Эволюция – это теория, подкрепленная серьезной доказательной базой. Как микробная теория болезней, например. Раз уж вы выбрали профессию врача, вам следует опираться на науку. Если же вы хотите стать целителем и практиковать лечение силой веры, то, наверное, вы ошиблись с курсом.

В аудитории раздались смешки.

– Я говорю не о вере, – возразил мне Целитель. – Речь идет о креационистской науке.

Раздались чьи-то стоны. Несомненно, многие студенты воспитаны в системе, где критика религии не приветствуется – взять хотя бы нашу австралийскую культуру. После одного инцидента, имевшего место ранее, мне уже запретили высказываться по вопросам религии и веры. Но сейчас мы обсуждали науку. Я мог бы продолжить этот спор, но мне хватило мудрости не дать увести себя в сторону. Мои лекции точно рассчитаны по времени, и я всегда укладываюсь в пятьдесят минут.

– Эволюция – это теория, – продолжил я. – Единственная теория происхождения жизни, принятая на вооружение всеми учеными и имеющая непосредственное отношение к медицине. Посему мы тоже будем придерживаться ее в рамках нашего курса.

Мне показалось, что я ловко вышел из положения. Злило только то, что у меня не было времени разбить в пух и прах псевдонаучный креационизм.

Несколько недель спустя, обедая в университетской столовой, я нашел способ донести свою мысль в наглядной и предельно сжатой форме. Мое внимание привлекла камбала на тарелке у одного из коллег. После сбивчивых объяснений мне удалось заполучить скелет рыбины с головой. Я завернул добычу в салфетку и убрал ее в свой рюкзак.

Через четыре дня у меня снова была лекция в той же группе. Отыскав глазами Целителя, я задал ему вводный вопрос:

– Вы верите в то, что рыбы в их нынешнем виде были созданы высшим разумом?

Похоже, он был удивлен этим вопросом, учитывая, что после нашей дискуссии прошло семь недель. Но согласно кивнул.

Пришло время развернуть камбалу. Она приобрела довольно резкий запах, но студенты-медики должны быть готовы к встрече с самыми разными органическими объектами. Я указал на рыбью голову:

– Обратите внимание, что глаза не симметричны.

На самом деле глаза и вовсе разложились, но расположение глазниц еще просматривалось.

– Причина в том, что камбала эволюционировала от обычной рыбы с симметричными глазами. Один глаз медленно мигрировал по всей поверхности головы, пока не нашел ту точку, в которой он может функционировать достаточно эффективно. Эволюция не потрудилась убрать глаз на место. Но согласитесь, что высший разум не допустил бы существования рыбы с таким дефектом. – Я передал скелет рыбы Целителю, чтобы он смог изучить его, и продолжил лекцию.

Целитель ждал до начала следующего учебного года, прежде чем подать на меня жалобу.

Я был вызван на ковер к декану, которая упрекнула меня в том, что я пытался унизить Целителя, в то время как я всего лишь хотел доказать научный тезис. Поскольку студент использовал термин «креационистская наука», не упоминая о религии, меня нельзя было обвинить в нападках на веру. Я всего лишь противопоставил одну теорию другой. В конце концов, студент тоже вправе предъявить классу свои доводы.

– Дон, – сказала декан, – как всегда, с формальной точки зрения ты не нарушил никаких правил. Но… как бы тебе это объяснить… если бы мне кто-нибудь сказал, что преподаватель принес в класс дохлую рыбу и отдал ее студенту, выступившему с заявлением о религиозной вере, я бы сразу догадалась, что этим преподом был ты. И ты ведь понял почему?

– Вы хотите сказать, что из всех преподавателей факультета я в большей степени склонен к экстравагантным поступкам. А вам угодно, чтобы я держался в рамках общепринятых норм. Согласитесь, странная просьба к ученому.

– Я просто не хочу, чтобы ты обижал людей.

– Обижаться и жаловаться, потому что твоя теория оказалась несостоятельной, – это недостойно ученого.

Спор иссяк. Декан, как всегда, осталась недовольна мной, хоть я и не нарушил никаких правил; мне в очередной раз напомнили о необходимости «приспосабливаться». Когда я выходил из кабинета декана, меня остановила ее помощница Реджина:

– Профессор Тиллман, кажется, я еще не записывала вас на факультетский вечер. По-моему, вы единственный, кто до сих пор не купил билеты.

Возвращаясь домой, я чувствовал какую-то тяжесть на сердце. Видимо, это была физическая реакция на совет декана. Я понимал, что если не приспособлюсь к порядкам в родном университете, то не смогу это сделать вообще нигде.

* * *

Натали Макфи – дочь покойного доктора Алана Макфи, возможного биологического отца Рози, – жила в восемнадцати километрах от города. Туда вполне можно было добраться на велосипеде, но Рози решила, что надо ехать на машине. Я был поражен, когда она подрулила к моему дому на красном «Порше» с откидным верхом.

– Это машина Фила.

– Вашего «отца»? – Я жестом изобразил кавычки.

– Да, он сейчас в Таиланде.

– Я думал, у вас с ним сложно. Но это не помешало ему одолжить вам свою машину.

– А, это в его стиле. Никакой любви, хламом откупается.

«Порше» оказался идеальным вариантом автомобиля, который не жалко было дать покататься – тем более тому, кого не жалуешь. Начать с того, что машине исполнилось семнадцать лет. Соответственно нормативы по выхлопу устарели, топлива этот «Порше» жрал немерено, места для ног – в обрез, уши закладывало от ветра, а кондиционер и вовсе сломан. Рози подтвердила мои догадки насчет ненадежности авто и дороговизны его обслуживания.

Когда мы подъехали к дому Натали, я поймал себя на мысли, что всю дорогу занимался составлением списка дефектов автомобиля. Мне удалось избежать беседы ни о чем, но я не стал посвящать Рози в свой план по сбору образцов ДНК:

– Ваша задача – увлечь ее разговором, а все остальное я беру на себя.

Пожалуй, только так можно было наилучшим образом использовать навыки каждого из нас.

Сразу, однако, стало ясно, что придется воспользоваться резервным планом. Натали не хотела пить: от алкоголя она воздерживалась, поскольку кормила ребенка грудью, а для кофе было слишком поздно. Что ж, выбор разумен – но он исключал возможность взять пробу со стакана или чашки.

Я ввел в действие план Б:

– Можно взглянуть на вашего малыша?

– Он спит, – ответила Натали, – поэтому постарайтесь не шуметь.

Я поднялся, и она тоже.

– Просто скажите мне, куда идти, – сказал я.

– Я пойду с вами.

Чем больше я настаивал на том, что хочу посмотреть ребенка один, тем активнее она сопротивлялась. Мы отправились в детскую. Как Натали и говорила, ребенок спал. Весьма некстати. У меня в запасе было несколько совершенно безобидных способов взятия образцов ДНК у младенца – который, очевидно, тоже был родственником Алана Макфи. Но, к сожалению, я не учел такой фактор, как материнский инстинкт. Всякий раз, когда я под благовидным предлогом пытался выйти из комнаты, следом за мной увязывалась Натали. Мне было ужасно неловко.

– Вы что-нибудь слышали о генографическом проекте? – задал я свой коронный вопрос.

Мало того что Натали ничего не слышала о проекте, так еще и не проявила к нему ни малейшего интереса, с ходу сменив тему:

– А вас, похоже, очень занимают маленькие дети.

Я ухватился за эту идею, увидев в ней еще одну возможность реализации своего плана:

– Да, меня интересует их поведение. Но только когда рядом нет родителей: их присутствие дает искажения.

– Вы что, работаете с детьми? – Натали как-то странно посмотрела на меня. – Ну там бойскауты, или группы при храмах…

– Нет, – ответил я. – Вряд ли я подхожу на роль воспитателя.

Вернулась Рози, и малыш расплакался.

– Пора его кормить, – сказала Натали.

– Мы, наверное, поедем, – спохватилась Рози.

Полный провал! Мои навыки общения – вернее, их отсутствие – вновь создали проблему. Будь у меня хоть немного опыта в таких делах, я бы наверняка добился доступа к ребенку.

– Извините, – сказал я, когда мы возвращались к нашей нелепой машине.

– Да ладно, что уж там. – Рози полезла в сумочку и достала пук волос. – Вот, я собрала с расчески Натали.

– Нам нужны корни, – сказал я. Но волос было много. Как и шансов на то, что хотя бы один из них – с корешком.

Тем временем Рози снова полезла в сумку и вытащила оттуда зубную щетку. До меня не сразу дошел смысл содеянного:

– Вы украли ее?!

– В шкафчике была новая. Эту все равно пора было заменить.

Кража, конечно, шокировала – но зато мы имели вполне пригодный образец ДНК. Находчивость Рози достойна восхищения. И если Натали не меняла зубную щетку регулярно, то Рози определенно оказала ей услугу.

Рози не хотела тотчас приступать к анализу волос или щетки. У нее была идея получить ДНК у последнего кандидата, а потом протестировать оба образца вместе. Мне это показалось нелогичным: если образец Натали подтвердит отцовство, зачем собирать другие? Однако похоже, что последовательное решение задач с целью минимизации их стоимости и риска – концепция, чуждая Рози.

Неудача с доступом к ребенку заставила нас с особой тщательностью проработать тактику подхода к доктору Питеру Энтикотту.

– Скажу ему, что собираюсь изучать медицину, – решила Рози. Доктор Энтикотт преподавал на медицинском факультете Университета Дикина.

Рози собиралась пригласить его на кофе. Это позволило бы повторить процедуру с чашкой, хотя на текущий момент вероятность провала составляла сто процентов. Я подумал, что вряд ли барменша сможет убедить профессора в своих способностях к медицине. Рози, кажется, оскорбилась: она сказала, что в любом случае это не имеет значения и главное для нас – выманить его на встречу.

Но тут возникала другая проблема – как представить меня, поскольку Рози сомневалась в том, что справится в одиночку.

– Будете моим бойфрендом, – сказала она. – Типа вы собираетесь финансировать мою учебу, поэтому пришли не просто так, а как акционер.

Она строго посмотрела на меня:

– Только не переигрывайте.

* * *

В среду днем – Джин подменил меня на лекции в качестве компенсации за синдром Аспергера – мы отправились на чудо-машине Фила в Университет Дикина. Прежде мне не раз доводилось бывать здесь – и приглашенным лектором, и на совместных исследованиях. Я даже знаком с некоторыми преподавателями медицинского факультета, хотя Питера Энтикотта среди известных мне коллег нет.

Мы встретились с ним в летнем кафе, оккупированном студентами-медиками, вернувшимися с каникул. Рози меня поразила! Она очень толково говорила о медицине и даже о психиатрии – в которой, по ее словам, хотела бы специализироваться. Она заявила, что имеет диплом по бихевиоризму[16]16
  Бихевиоризм (англ. behavior – поведение) – направление в психологии человека и животных, буквально – наука о поведении.


[Закрыть] и подумывает о написании диссертации.

Питера, казалось, больше занимало внешнее сходство между Рози и ее матерью – что не имело никакого отношения к цели нашей встречи. Три раза он перебивал Рози, чтобы напомнить ей о том, как она похожа на мать. Это навело меня на мысль о существовании некой особой связи между ними, что могло быть косвенным подтверждением отцовства. Как и в гостях у Имонна Хьюза, я присматривался к потенциальному отцу и дочери, но ничего общего не находил.

– Все отлично, Рози, – сказал Питер. – Правда, я не имею никакого отношения к поступлению в магистратуру, по крайней мере официально.

Явный намек на возможность неофициальной поддержки, вразрез с этикой. Семейственность? С намеком на то, что Питер – отец Рози?

– Твои академические успехи блестящие, но тебе придется сдать GAMSAT[17]17
  Система тестирования для получения медицинского образования в Австралии (Graduate Australian Medical School Admission Test).


[Закрыть]. – Доктор Энтикотт повернулся ко мне. – Стандартный тест при поступлении на медицинский факультет.

– Сдала в прошлом году, – сказала Рози. – Семьдесят четыре балла.

– Ого. С такими баллами ты можешь поступить и в Гарвард. – Питер был впечатлен. – Но мы здесь учитываем и другие факторы. Так что если решишь подать заявку, обязательно дай мне знать.

Будем надеяться, что он не ходит в бар «Маркиз Куинсберри».

Официант принес счет. Как только он протянул руку, чтобы забрать чашку Питера, я машинально накрыл ее ладонью. Официант недружелюбно покосился на меня и резко выхватил чашку. Я проследил за ним взглядом и увидел, как он поставил чашку в тележку с грязной посудой.

– Мне пора, – сказал Питер, заглянув в мобильник. – Но теперь, когда мы встретились, больше не пропадай из виду.

Когда Питер ушел, я снова уставился на официанта, который маячил возле тележки.

– Вам надо отвлечь его, – сказал я.

– А вы просто подойдите и возьмите чашку, – посоветовала Рози.

Я направился к тележке. Официант наблюдал за мной, но, как только я подошел к грязной посуде, резко повернул голову в сторону Рози и быстрым шагом направился к нашему столику. Я улучил момент и схватил чашку.

Мы встретились на парковке неподалеку от кафе. По дороге к машине я успел осознать, что обстоятельства вынудили меня совершить кражу. Что теперь делать – прислать в кафе чек? И сколько может стоить эта чашка? Конечно, посуда пропадает, но наверняка это случается не каждый день. Если бы все воровали чашки, то кафе, вероятно, давно бы разорилось.

– Вы принесли чашку?

Я протянул ей свой трофей.

– Это та самая? – спросила она.

В невербальной коммуникации я не силен. Но, полагаю, мне удалось объяснить жестами, что, может, я и мелкий воришка, однако уж в отсутствии наблюдательности меня никак нельзя упрекнуть.

– Вы заплатили по счету? – спросил я.

– Ну, вот этим я его и отвлекла.

– Заплатив по счету?

– Нет, там надо платить у стойки. Я просто взяла и смылась.

– Нам надо вернуться.

– А на фига? – спросила Рози. И резко тронула с места.

Неужели все это происходит со мной?

12

Мы ехали в университетскую лабораторию. Проект «Отец» близился к финишу. Было тепло, хотя на горизонте сгущались тучи, и Рози подняла крышу. Мне не давала покоя кража.

– Дон, еще страдаете из-за счета? – прокричала Рози сквозь шум ветра. – Чудной вы все-таки. Мы воруем ДНК, а вас какая-то чашка заботит.

– Брать пробы ДНК не противозаконно, – прокричал я в ответ. Это было правдой, хотя в Великобритании мы нарушили бы закон «О тканях человека» 2004 года. – Мы должны вернуться.

– Нерациональная трата времени, – произнесла Рози странным голосом, когда мы остановились на светофоре; это дало нам возможность пообщаться нормально.

Рози рассмеялась, и до меня дошло, что она снова передразнивает меня. Она была права, но здесь – вопрос морали, а я в таких делах чрезвычайно щепетилен.

– Расслабьтесь, – сказала она. – Смотрите, какой чудесный день. Сейчас мы выясним, кто мой отец, и я отправлю в кафе чек на сумму счета. Обещаю. – Она посмотрела на меня. – Вы вообще можете расслабиться? А просто веселиться?

Этот вопрос был слишком сложным, чтобы вот так сразу ответить на него. К тому же поиски веселья не обязательно приводят к общему удовлетворению. Результаты исследований постоянно это подтверждают.

– Вы пропустили поворот, – заметил я.

– Совершенно верно, – знакомым тоном произнесла она. – Мы едем на пляж.

Мои возражения ее ничуть не смутили.

– Ничего не слышу, ничего не слышу, – смеялась Рози.

После чего врубила музыку – и не что-нибудь, а оглушительный рок. Теперь она действительно не могла меня слышать. Да это настоящее похищение! Мы ехали еще девяносто четыре минуты. Я не видел спидометра, но у меня было стойкое ощущение, что мы постоянно нарушали скоростной режим.

Какофония звуков, свист ветра, страх. Что-то подобное я испытываю при посещении дантиста.

Наконец мы остановились на автостоянке у пляжа. В будний день она пустовала.

– Улыбнитесь. – Рози повернулась ко мне. – Сейчас мы прогуляемся по берегу, затем поедем в лабораторию, а потом я отвезу вас домой. И вы больше никогда меня не увидите.

– А прямо сейчас нельзя домой? – произнес я, словно капризный ребенок. Осознав это, напомнил себе о том, что я все-таки взрослый мужчина – на десять лет старше и куда более опытный, чем вот эта женщина. Должно быть, в ее действиях есть какая-то цель. Я поинтересовался, в чем она заключается.

– Мне предстоит узнать, кто мой отец, – ответила Рози. – Хочу проветрить мозги перед таким важным событием. Мы можем прогуляться полчаса, а вы притворитесь обычным человеком и всего лишь выслушаете меня.

Я не был уверен в том, что справлюсь с ролью обычного человека, но на пешую прогулку согласился. Очевидно, что Рози переполняют эмоции, и я уважал ее попытку справиться с ними. Вышло, однако, так, что она по большей части молчала, и прогулка получилась довольно приятной – практически такой, как если бы я шел один.

Когда мы возвращались к машине, Рози спросила:

– Какую музыку вы на самом деле любите?

– Почему вы спрашиваете?

– Вам ведь не понравилось то, что мы слушали по дороге сюда?

– Совершенно верно.

– Что ж, на обратном пути выбор за вами. Только, боюсь, у меня нет Баха.

– Признаюсь, я вообще не слушаю музыку. Бах для меня стал экспериментом, и то неудачным.

– Нельзя прожить жизнь без музыки.

– Да нет, просто я не обращаю на нее внимания. Я предпочитаю слушать информацию.

Повисло долгое молчание. Мы подошли к машине.

– А ваши родители слушали музыку? Братья и сестры?

– Мои родители слушали рок. Отец прежде всего. Это музыка его молодости.

Мы сели в машину, и Рози снова опустила крышу. Она уткнулась в свой айфон, который служил кладезем музыкальных записей.

– Тогда привет из прошлого, – сказала она и включила музыку.

Я приготовился снова усесться в кресло дантиста, когда до меня дошел смысл ее слов. Музыка была мне знакома. Можно сказать, на ее фоне прошло мое детство. Я вдруг мысленно вернулся в свою комнату в родительском доме, вспомнил, как писал какие-то программы на «бейсике» в своем первом компьютере, а где-то звучала музыка.

– А я знаю эту песню!

Рози рассмеялась:

– Если бы вы ее не знали, то я бы уж точно решила, что вы марсианин.

Мы мчались в город на красном «Порше», которым управляла красивая женщина, под аккомпанемент знакомой мелодии. Ощущение, будто я стою на краю другого мира. Я узнал это чувство, и оно усилилось, когда начался дождь, а подъемный механизм крыши заело, так что мы никак не могли ее поднять. Такое же чувство я испытывал, когда смотрел на ночной город со своего балкона в наш первый вечер, а потом – после того, как Рози записала мне на бумажке номер своего телефона. Другой мир, другая жизнь, близкая, но недосягаемая.

Мимолетность. И – Sa-tis-fac-tion[18]18
  «Удовлетворение» – песня группы Rolling Stones.


[Закрыть].

* * *

Уже стемнело, когда мы, промокшие под дождем, вернулись в университет. Воспользовавшись инструкцией по сборке, мне удалось поднять крышу авто вручную.

В лаборатории мы откупорили по пиву (кашлять никому не пришлось), и Рози чокнулась со мной.

– Будем здоровы, – сказала она. – Отлично сработано.

– Обещаете послать чек в кафе?

– Обещаю.

– Вот и славно. Вы были выше всяких похвал, – сказал я. Мне давно хотелось сказать ей об этом. Рози в роли честолюбивой абитуриентки выглядела очень убедительно. – Но почему вы назвали такой высокий балл по вступительному тесту?

– А вы сами как думаете?

Я объяснил, что если бы знал ответ, то не стал бы спрашивать.

– Потому что не хотела выглядеть тупицей.

– Перед потенциальным отцом?

– Да. Перед ним. Перед кем бы то ни было. Мне становится не по себе, когда меня считают глупой.

– Я нахожу вас на редкость умной…

– Дальше не надо.

– Что вы имеете в виду?

– «Умной для барменши». Вы ведь это хотели сказать?

Рози угадала.

– Моя мама была врачом. Как и мой отец, если уж мы заговорили о генах. И совсем не обязательно становиться профессором, чтобы считаться умным. Я видела ваше лицо, когда сказала, что получила семьдесят четыре бала на GAMSAT. Вы наверняка думали: «Он не поверит, что эта женщина настолько умна». Но он поверил. Так что завязывайте с предрассудками.

Здравая критика. В самом деле, мой круг общения был ограничен академической средой. Свои представления об остальном мире я черпал в основном из кинофильмов и телепередач, которые смотрел в детстве. При этом я понимал, что вряд ли персонажи «Затерянных в космосе» и «Стартрека» олицетворяют человечество в целом. Безусловно, Рози не соответствовала сформировавшемуся в моем сознании стереотипу барменши. Вполне возможно, что я в очередной раз ошибся в своих представлениях о людях. Неудивительно.

Анализатор ДНК был готов к работе.

– Кого хотите? – спросил я.

– Все равно. Не хочу ничего решать.

Я догадался, что она имеет в виду последовательность тестирования, а вовсе не выбор отца, – и уточнил свой вопрос.

– Я не знаю, – сказала она. – Я весь день об этом думаю. Алана уже нет в живых, что само по себе печально. И если Натали окажется моей сестрой, то это будет довольно странно. Но в то же время так будет по-своему легче. Мне нравится Питер, но я ничего о нем не знаю. Наверное, у него есть своя семья.

Меня снова посетила мысль о том, что проект «Отец» оказался совсем не продуманным. Рози весь день пыталась подавить непрошеные эмоции, но при этом ее мотивация изначально была сплошь эмоциональной.

Первым я протестировал Питера Энтикотта, поскольку волосы с расчески Натали требовали больше времени на предварительную обработку. Без совпадений.

В пучке волос я обнаружил несколько корешков, так что можно было и не воровать зубную щетку. Пока я возился с волосками, у меня зрело предчувствие, что и с дочерью Алана результат будет таким же, как с первыми двумя кандидатами Рози – включая Имонна Хьюза, на которого она делала главную ставку.

Я оказался прав. По реакции Рози я понял, что она очень расстроена. Все шло к тому, что нам снова придется заливать стресс алкоголем.

– Но вы же помните, – сказала она, – что это не его образец, а дочери.

– Я уже дал поправку на это.

– Что ж, значит, все.

– Но задача не решена. – Как ученый, я не привык бросать начатое дело.

– Мы ее и не решим, – сказала Рози. – Проверены все, о ком я когда-либо слышала.

– Трудности неизбежны, – возразил я. – Масштабные проекты требуют упорства.

– Приберегите это для своих собственных открытий.

* * *

Почему мы совершаем одно благое дело в ущерб другим? Рискуя жизнью, спасаем утопающего, но не готовы сделать пожертвование, чтобы спасти от голода десятки детей. Громоздим солнечные батареи, поскольку они дают минимальный выброс углекислого газа – не учитывая, что производство и установка батарей пагубно влияют на окружающую среду, – вместо того чтобы разрабатывать более эффективные инфраструктурные проекты.

Я считаю себя рациональным, если говорить о принятии решений. Но, к сожалению, и у меня случаются ошибки. Генетически мы запрограммированы реагировать на раздражители из ближайшего окружения. Сложные задачи требуют системного подхода, а он не такой мощный, как инстинкт.

Пожалуй, в этом – наиболее вероятное объяснение моего неугасающего интереса к проекту «Отец». С точки зрения здравого смысла мои исследовательские способности требовали более серьезного применения, но инстинкт толкал меня к тому, чтобы помочь Рози. За бутылкой пино нуар «Мадди Уотер» в баре «Джимми Ватсон» я все пытался убедить ее в необходимости продолжать поиски. Она возражала – и довольно разумно, – что теперь с таким же успехом можно проверять любого однокурсника ее матери. Если предположить, что на курсе обучалось человек сто, то – как заметила она – с учетом гендерного перекоса в образовании тридцатилетней давности большинство из них были мужчинами. Перспектива розыска и тестирования полусотни врачей, многие из которых наверняка проживают в других городах и странах, представлялась далеко не радужной. Рози сказала, что на такие подвиги она не готова.

Она предложила подбросить меня до дома, но я решил остаться. И выпить еще.