Текст книги "Самая прекрасная земля на свете"

Третье и четвертое чудо

Я решила употребить свой дар на добрые дела: первой в моем списке шла миссис Пью. Я все думала о ней с тех пор, как она при мне расплакалась. Я решила, что, если она так расстроилась из-за Оскара, она уж точно не ворует никаких детей; как ни обидно, приходилось признать, что Кенни Эванс, видимо, все-таки переехал жить к отцу.

Оскар – это здоровенный рыжий кот, который обычно сидит на окне в передней комнате у миссис Пью между вазой с гиацинтами и желтой фарфоровой собачкой. Понятия не имею, чего это он вдруг решил исчезнуть. Может, ему надоела собачка, которая ухмыляется во весь рот и глядит пустыми глазами, может, ему надоел вид из окна. Неважно, мое дело – вернуть его обратно. И вот в четверг, когда снег пошел хлопьями, я сделала из желтой шерсти кота. Папа крикнул: «Ты что делаешь?», а я крикнула в ответ: «Читаю!» Ложь была оправданной: я теперь Орудие Господа, мне нужно заниматься своим делом.

Я надела коту голубой ошейник, побелила ему лапу и разодрала ухо, как у Оскара; правда, я не вспомнила, которое у него ухо разодрано, понадеялась, что это неважно. Сделала старушку в черном платье, надела ей высокий кружевной воротник, черные сапожки, сбоку вставила в пластилин маленькие бисеринки вместо пуговиц. Сделала ей кудрявые черные волосы, вклеила в них куски скрепок вместо заколок, раскрасила лицо белым, а губы – красным. Сделала в снегу цепочку кошачьих следов, ведущую прямо к старушке, посадила кота ей на колени и позаботилась, чтобы он свернулся в клубок и выглядел так, что больше никуда не удерет. Подшила ему веки, подоткнула лапы. А потом сказала:

– Оскар, возвращайся домой!

Закончив, я стала думать, как будет выглядеть это чудо, если оно все-таки случится. Может, у Оскара будут подпалены усы, если он прилетит оттуда, где он сейчас, со скоростью света, или шерсть будет стоять дыбом после того, как в него ударит молния и он оживет? Как бы то ни было, я пошла к миссис Пью и постучала в дверь. Увидела ее трясущуюся голову, вдохнула запах комиссионки, меня слегка замутило, но я не сбежала, и когда она открыла дверь, я сказала:

– Не беспокойтесь за Оскара, миссис Пью. Я уверена, что он скоро вернется.

Она включила слуховой аппарат, и я повторила все еще раз, и тогда она сказала:

– Я очень надеюсь. Как я на это надеюсь!

Я сказала:

– Вы, главное, верьте, миссис Пью.

А она сказала:

– Как-как?

А я сказала:

– ГЛАВНОЕ – ВЕРИТЬ!

Ладонь ее взлетела к горлу и затрепетала, и она сказала:

– А-а. Ну конечно.

Она смотрела, как я иду по дорожке. Когда я дошла до калитки, она внезапно спросила:

– Ты ведь Джудит, да?

– Да.

Она сказала:

– Спасибо, Джудит. Ты молодец, что зашла.

Я ответила:

– Не за что, миссис Пью.

Вернувшись домой, я написала про чудо в своем дневнике, потом перевернула три страницы и приписала: «Что, Оскар вернулся?», а потом написала то же самое и на следующей.

Я весь день ждала Оскара, и весь следующий день тоже, но вместо этого просто продолжал идти снег. Я же тем временем решила, что, пусть я и не хочу в школу из-за Нила Льюиса, со снегом пора кончать. Папа все говорил о том, как плохо пропускать работу, и сколько на дорогах аварий, и как старики вроде Джо болеют. Папа сказал, что Джо увезли в больницу, а за Ватсоном приглядывает сосед. В общем, в четверг днем я сняла марлю, собрала вату, сдула муку и отломала сосульки с карнизов. Я свернула хлопковую ткань, разобрала шторм на море, спрятала снеговиков, стерла пену для бритья, снова завесила небо синим и включила солнце.

В субботу вечером ветер стих. На следующее утро показалось голубое небо. Днем солнце уже пригревало не на шутку. Сосульки за окном роняли капли, будто кто-то играл на сосудах с водой. Снег на улице посерел и распался на льдинки. Папа сказал: «Я знал, это долго не протянется!» Я ничего не сказала, пошла встала на тротуаре и стала слушать, как шумит вода в водостоке у мостовой, и сказала:

– Спасибо, Господи. Ты опять меня услышал.

А Оскара все не было. Я ждала весь день, я ждала весь вечер. Я спросила: «Я все сделала правильно, Господи?» Но Бог, видимо, все еще был занят четырьмя всадниками или еще чем-то, потому что Он мне не ответил.

Вечером я сидела в кровати и смотрела, как по луне пробегают облака, скрывая и вновь открывая Красу Земель. Я смотрела, как солнце восходит над горой и тускло подмигивает красным, заливая небо розово-желтым светом и делая его похожим на леденец. А Оскара так и не было.

На следующий день после собрания я стояла с папой в саду, и тут произошло четвертое чудо.

Папа чистил тропинки, а я ему помогала. Птички повсюду оставили свои следы – на кормушке, на заборе. От дверей гаража тянулась цепочка следов какого-то существа покрупнее. Буделии и дипсис согнулись под снежными шапками, а ветки вишни потемнели и с них капало. Тут и там уже виднелись прогалины – показалась земля и привядшая травка.

Папа пил чай, оглядываясь, уперев одну руку в бок, – его дыхание прорисовывалось розовым облаком. Он сказал:

– Думаю, весной, когда мамино деревце зацветет, будет очень красиво. Еще несколько недель – и покажутся первые зимние розы.

И тут мы услышали какой-то стук, подняли головы и увидели, что миссис Пью стоит у кухонного окна. Она манила меня пальцем.

Когда я добежала до стены, она открыла заднюю дверь и указала пальцем. Прямо у ее ног, приникнув к миске кошачьего корма, с хрустом раскусывая сухари, поворачивая голову то вправо, то влево и издавая голодное урчание, сидел Оскар. Миссис Пью сказала:

– Я подняла голову – а он сидит себе на подоконнике!

Голова ее тряслась в два раза чаще обычного. Она сказала:

– Я-то думала, он сгинул, а он на тебе – жив-здоров и лопает от пуза!

Я перебралась в сад к миссис Пью, протянула руку и погладила Оскара по голове. Оказалось, по счастью, что мех не опален и усы вроде как в полном порядке.

– Я же говорила, что он вернется, – сказала я.

Миссис Пью улыбалась и кивала. Глаза у нее были на мокром месте. В тот момент я ее совсем не боялась. А потом она вдруг сказала:

– Джудит, вы с папой не хотите корзиночек с джемом?

Перед глазами мелькнула картинка – мы с папой катаемся по полу, схватившись за животы и перемазанные джемом с крошками. Но я тут же сказала себе: «Не будь дурой». А вслух ответила:

– Спасибо, миссис Пью.

Она завернула тарелку в кухонное полотенце и подала мне.

– Заходите ко мне как-нибудь попить чайку, – сказала она.

Когда я вернулась, папа уже ушел в дом. Я видела через кухонное окно, как он заваривает чай. Я не сразу пошла внутрь. Я постояла на дорожке, глядя, как розовеет небо, принюхиваясь к запаху земли, чувствуя в руках тепло тарелки.

И тут я вдруг поняла, что теперь все будет становиться только лучше и лучше, и удивилась: за что это Бог решил так мне помочь. И хотя Он не ответил и вообще ушел куда-то к Себе, Он, видимо, понимал, что Он сотворил: с Его помощью я вдруг стала счастливой, все вокруг начало изменяться.

Книга 2. Как снежный ком

Понедельник

В понедельник шел дождь. Крыши стучали, водосточные трубы пели, крошечные сугробы маячили у канав, как островки в море. Когда Сью Леденец переводила меня через дорогу перед школой, со шляпы у нее капало. Я подумала – а знает ли она, кого переводит через дорогу, однако решила промолчать: Бог ведь просил никому не говорить, что я – Его Орудие.

Сью сказала:

– А я собралась на Багамы. Со дня на день достану билет, деточка.

Я спросила, нельзя ли поехать с ней, она сказала, что спрячет меня в чемодане.

Я пришла в класс и стала ждать, когда все вернутся с линейки. Я не хожу на линейку, потому что папа говорит, там возносят хвалы ложным богам. От классного запаха сводило живот, и, чтобы прошло, я стала думать про снег, который сотворила. И вот, теперь он тает. На полу стояло два ведра, в них с потолка падали капли, по окнам стучал дождь. Летящие с неба капли казались бледными в свете ламп дневного света. Они были как искорки, то вспыхивали, то гасли. Я попыталась следить, как они падают, но от этого всё поплыло, тогда я просто опустила голову на парту и закрыла глаза.

Дверь грохнула об стену, я вздрогнула. Все толпой ввалились в класс, а с ними – стена звука, все хохотали и толкались. Нил скакал верхом на Хью и орал. Я съехала на стуле как можно ниже. А потом заставила себя снова сесть прямо. «Бояться нечего, – сказала я себе. – Теперь – нечего».

Джемма, Рианна и Кери уселись за парту. Со мной не поздоровались. Они смотрели журнал, который принесла Джемма. Она заметила, что я тоже смотрю, и передвинула так, чтобы мне не было видно.

У Джеммы светлые волосы спиральками, а кожа круглый год – коричневого цвета. Она умеет садиться на шпагат. В каждом ухе у нее по две золотые сережки; на пальцах – золотые колечки; ходит она в кроссовках и коротких носках, а еще в блестящих лосинах. У меня в жизни не было лосин. Я вообще не в ладах с физкультурой. Я хожу в ботинках и в гольфах. Как-то раз надела в школу кроссовки, но они были на липучках, и Джемма сказала: «У меня тоже такие были – в четыре года», и все заржали. Джемма знает, как рассмешить. Но на самом деле Джемма просто завидовала моим кроссовкам, потому что продержались они дольше, чем ее. А что до лосин – я лучше умру, но их не надену, каких бы там на них ни было блесток.

Джемма и Кери захихикали. Я достала книжку и начала читать – пусть видят, что мне все равно. Потом над головами у нас пролетел пирог. За ним – пакетик с чипсами, через пару секунд – две футбольные бутсы. Я обернулась и увидела: Хью ползает по полу и собирает свои вещи, а Нил в то же время вытряхивает его сумку. Тут хлопнула дверь. Мистер Дэвис произнес:

– Что тут, прости господи, творится?

Раздался смех, заскрипели стулья. Нил сел, потом снова вскочил и всей пятерней схватил Хью сзади за свитер. Мистер Дэвис заорал:

– НИЛ ЛЬЮИС! Ты решил, что это относится ко всем, кроме тебя?

Нил уселся и осклабился так, будто мистер Дэвис отвесил ему комплимент.

Мистер Дэвис провел рукой по глазам и пошел к своему столу. Прошел полпути, замер с поднятой ногой.

Проговорил:

– Да что за… – Потом лицо у него побагровело, и он взревел: – Это уже беспредел! Полный беспредел! Откуда здесь пирог?

Нил ответил:

– Прилетел, сэр.

Ли сказал:

– Это Хью его бросил, сэр.

Мистер Дэвис завопил:

– Я такого не потерплю. НЕ ПОТЕРПЛЮ, вы поняли?

Он снял ботинок, подошел к раковине, оторвал два бумажных полотенца. Пошел обратно, споткнулся о ведро, в которое капали капли. Остановился – очки его запотели.

– Кто-нибудь, возьмите бумажные полотенца и УБЕРИТЕ ЭТУ ГАДОСТЬ!

Он сел за стол, ослабил узел галстука, раскрыл журнал.

– Ладно, – сказал он. – Ладно! Скотт! Роберт! Стейси! Пол…

Мистер Дэвис как раз добрался до Рианны, когда с задних рядов долетел писк. Мы обернулись и увидели, что Нил ухватил Хью сзади за галстук и прижал затылком к стулу. Мистер Дэвис поднялся.

– НИЛ ЛЬЮИС! – прорычал он. – ОТПУСТИ ХЬЮ!

Нил отпустил Хью так резко, что тот грохнулся со стула. Мистер Дэвис сел, утер лицо платком. Рука у него дрожала. Потом потянулась к ящику стола. Он явно о чем-то подумал, но потом вернулся к журналу.

Закончив перекличку, мистер Дэвис сказал:

– Страница семьдесят в учебнике английского!

Упражнение одиннадцать!

Раздались стоны, застучали крышки столов, захлопали по столам учебники. Мистер Дэвис сказал:

– Если можно, потише, пожалуйста.

В двадцать минут одиннадцатого мистер Дэвис стукнул по крышке стола, ящик раскрылся сам собой, он из него что-то вытащил. Поднялся и сказал:

– Я ухожу на пять минут. Когда вернусь, надеюсь, все закончат упражнение.

– Пять минут! – добавил он, уже выйдя в коридор и сунув голову обратно.

Стоило ему выйти, класс зашумел, как настоящий водопад. Скрип стульев, стук шкафов, кто-то принялся рисовать на доске, еще кто-то влез ногами на парту. Джемма положила ручку и зевнула. Опустила голову Рианне на плечо, хихикнула. Потом выпрямилась и посмотрела на меня затуманенными глазами. Сказала Рианне:

– По-моему, Нил Льюис – чистый секс на палочке.

Смотрела она при этом на меня.

Кто-то сказал, обращаясь к Джемме:

– Как жизнь, кукла?

И я почувствовала, как по телу прошла волна жара.

За спиной у Джеммы стоял Нил. Он сказал:

– Привет, психическая. Чего нового в дурдоме?

Я смотрела в книгу. «Ты – Орудие Господа, – сказала я себе. – Бояться нечего».

Джемма вытянулась на стуле и сказала:

– Джудит, твой папаша совсем ку-ку. Я тут видела, как он стучится в чужие дома.

Я ответила:

– Скоро конец света. Мы должны рассказать об этом другим.

Джемма сказала:

– Ты тоже ку-ку. – Потом повернулась к Нилу. – Ее папенька приперся к нам и спросил у моей мамы, думает ли она, что Бог сделает что-нибудь со всякой фигней, которая творится в мире.

– К нам он тоже заходил, и папа послал его на три буквы, – сказала Кери. – Он был в шляпе. Он вечно носит эту шляпу. – Она вдруг засмеялась. – Ну и вонючая она, наверное!

Нил сказал:

– Если он припрется и к нам, мой папа его уроет.

Я покрепче вцепилась в ручку. Сказала:

– Мы не можем молчать. Нужно предупредить всех. – Вот тоска, – сказала Джемма. – Опять она завела.

А потом все произошло очень быстро. Нил оттянул мне голову назад и сунул мне что-то в рот. Что-то угловатое. Сунул очень далеко, и я испугалась, что задохнусь.

Потом он схватил меня за руки.

Джемма, Рианна и Кери расхохотались. Меня бросило в жар. Я хотела закрыть лицо на крепкий замок, но не получилось, а они все смеялись. Потом кто-то вбежал и крикнул: «Идет!» Нил стукнул меня по затылку и поскакал на свое место.

Я вытащила эту штуковину изо рта. Оказалось – бумажка. На столе она превратилась в бесформенный мокрый ком. Я сбросила ее в ящик и склонилась над учебником.

– Ну как, спокойно себя вели? – спросил мистер Дэвис. Открыл ящик стола, закрыл снова. Голос его звучал громче. Он сказал: – Проверим, что получилось.

Но я не могла думать, что получилось. Что-то ползло по рукам в кончики пальцев, поднималось по шее к волосам. В голове опять сделалось жарко и тесно, как в день снегопада, комната слегка задрожала. Перед глазами поплыли пятна.

Я так и не поняла – разозлилась я или испугалась; если разозлилась, то – впервые в жизни.

Вторник

Придя вечером домой, я сделала себе бутерброд и полила горчичные зернышки. Подумала – может, им мало света, передвинула их на другой подоконник, разрыхлила землю. Потом пошла наверх и села на пол перед Красой Земель.

Я подумала, не сделать ли куклу Нила и не навтыкать ли в нее булавок, но вместо этого сделала пирогу со множеством весел и шестерых человечков – у каждого в нос воткнута кость. Мне хотелось, чтобы они выглядели довольными, а получились они почему-то свирепыми.

Во вторник Нил открыл рот и закатил глаза в мою сторону. Натягивал щеку языком и двигал им вверх-вниз. Кидался бумажными шариками, они отскакивали от моей головы.

Я подумала о градинах и как огненные шары покатятся по улицам. Подумала о молниях и землетрясениях. Представила, как кричат люди, рушатся здания, текут реки лавы. Потом услышала голос: «Эй! Земля вызывает Джудит!»

– Так, – сказал мистер Дэвис, когда я подняла глаза. – Раз уж ты снова с нами…

Нил выпятил губу, и глаза его улыбнулись.

В одиннадцать я подошла к столу, чтобы мистер Дэвис проверил мою работу. Я смотрела, как в ноздре у него вышагивает целая армия черных волосков, вдыхала резкий запах табака и ждала. Он вернул мне тетрадку и сказал, обращаясь к остальным:

– Вот, полюбуйтесь, кое-кто, между прочим, уже закончил.

Я шла обратно, и Нил провожал меня взглядом.

Потом и остальные потянулись с тетрадками к столу.

В половине двенадцатого мистер Дэвис сказал:

– Вы, трое на заднем ряду, – весь класс ждет только вас.

Тогда Нил, Ли и Гарет тоже встали и зашаркали с тетрадками к столу и выстроились в понурую очередь.

Нил стоял совсем рядом с нашим столом. Я слышала, как шуршит его спортивная куртка, как шелковисто шелестят нейлоновые штаны, вдыхала противный запах его кожи. Джемма улыбалась – я не могла понять почему. Через минуту раздался звук, будто протрубили в крошечный горн, и что-то упало мне на руку. Я посмотрела – абсолютно круглая козявка, бледно-зеленая, обведенная красным. Видимо, она точно умещалась у Нила в ноздре.

Джемма спросила:

– Что это?

Кери сказала:

– Фу!

Рианна сказала:

– Гадость какая!

В голове сделалось жарко. Я поискала глазами, чем бы ее убрать, но ничего не нашла, поэтому провела рукой по нижней части стула, склонилась над учебником и начала очень-очень быстро писать – правда, не помню что.

Мистер Дэвис досмотрел работу Гарета и перешел к тетрадке Ли. Очередь двинулась. Нил остался на том же месте. Потом я почувствовала что-то в волосах.

– Мамочки! – сказала Джемма. – Джудит, что у тебя на голове?

Я подняла руку, на пальцах осталась какая-то зеленая жижа.

Голова закружилась. Я попыталась вырвать из тетрадки страницу, но руки дрожали, и я порвала всю тетрадку.

Нил сказал:

– А Джудит разорвала тетрадку, сэр.

Мистер Дэвис поднял голову:

– Джудит, ты разорвала тетрадку?

Нил сделал рукой рубящее движение.

– Я случайно, – сказала я.

– Она врет, сэр, – сказал Нил. – Она нарочно.

– Помолчи, Нил, – сказал мистер Дэвис.

– Она правда нарочно, – сказала Джемма. – Я видела.

Мистер Дэвис нахмурился.

– Джудит, ты меня удивляешь. Нельзя так обращаться со школьными принадлежностями.

И он вернулся к тетрадке Ли.

В голове уже сделалось совсем жарко. Через минуту я попыталась вытереть сопли, но бумага их только размазала. Джемма сказала:

– Сэр, я не хочу сидеть рядом с Джудит.

Мистер Дэвис спросил:

– Что такое творится за вашей партой?

Рианна сказала:

– Джудит нужен носовой платок, сэр.

Мистер Дэвис сказал:

– Джудит, если тебе нужен носовой платок, сходи в туалет и возьми салфетку. Я думал, ты это сообразишь и без моей помощи.

Я не двинулась с места, тогда он сказал:

– Ну, иди же!

Я встала. Нил улыбнулся.

– И вымой руки! – крикнул мне вслед мистер Дэвис.

Другую щеку

В тот вечер я больше часа просидела перед Красой Земель. Человечки смотрели на меня с нарисованными улыбками. Я всех их знала наперечет. Те двое, которых я сделала самыми первыми, кучу времени тому назад, – кукла из чистилок для трубки в зеленом джемпере и с воздушным змеем и тряпичная куколка с каштановыми волосами, в комбинезоне и с букетом – смотрели особенно пристально. Словно хотели что-то спросить, но я не поняла что.

– Господи, – сказала я, – мне очень трудно обладать этой силой и не использовать ее для того, чтобы наказывать плохих людей. Но Бог не ответил.

Без двадцати шесть хлопнула входная дверь. Папа окликнул меня и пошел на кухню. Я поняла по голосам – с ним пришел Майк. Майк – неверующий, поэтому нам не следует с ним общаться, но папа говорит, он славный парень, так что ничего страшного.

Папа с Майком вместе работают на заводе. Как и почти все в нашем городке. На заводе делают сталь для летательных аппаратов. Майк говорит – не такой уж паршивый завод, бывают и похуже. В соседней долине стоит завод, где убивают куриц, и кому-то так надоело их убивать, что он сунул руку в машину. А недавно в газете писали про завод, где все начали болеть, потому что перчатки не защищали их от химикатов, хотя начальство объявило, что все это ерунда. Папа никогда особенно не любил наш завод и всегда приходит домой в скверном настроении – кроме тех случаев, когда с ним Майк.

Я встала и вышла на площадку. Спустившись вниз, остановилась завязать шнурок. И тут услышала, как Майк говорит:

– Дуг – настоящий поганец. Лучше по возможности с ним не связываться. Я знаю, это проще сказать, чем сделать.

Кто-то передвинул стул, папа сказал что-то в ответ – я не расслышала, – а потом Майк сказал:

– Да, я тоже слышал.

Папа поставил что-то на плиту.

– Джим и Дуг вместе ходят на собрания. Чего от таких еще ждать.

– Угу. Да уж, – сказал Майк. – Оно и верно.

– Это все из-за сокращения часов, – сказал папа. – Некоторым это поперек горла.

– Профсоюз только и заседает.

Папа сказал:

– Толку с того профсоюза.

А потом Майк сказал:

– Может, толку с него и никакого, но если они объявят забастовку, ничего хорошего не будет. – Он вздохнул. – Ну не это, так что-нибудь другое. С этим разберутся, еще что-нибудь вылезет. Прямо как кротовые норы.

Папа сказал:

– Я свой контракт даже не читал толком.

Я слышала, что он улыбается.

А потом они смолкли, я подошла к двери и открыла ее, и Майк сказал:

– Добренького вам утречка! – Он всегда это говорит по вечерам.

А я сказала:

– Как там курочка, снесла яичко? – Потому что именно это я всегда говорю в ответ.

Майк сказал:

– И как там твои делишки, Фред?

Я минутку подумала и ответила:

– Творю тут всякое.

Майк сказал:

– Вот и дело. Почему петух переходил дорогу четыреста семьдесят восемь раз?

– Не знаю.

– А зацепился подтяжками за фонарный столб.

– Класс, – сказала я. Села за стол и стала чистить мандарин.

Они продолжали говорить, но не про завод. Через ми нуту я спросила:

– Что такое поганец?

Майк посмотрел на папу, а потом сказал:

– Поганец – это человек, с которым лучше не иметь дела.

Я положила в рот дольку мандарина.

– А что такое профсоюз?

Папа сказал:

– Джудит, а тебе не стыдно подслушивать чужие разговоры?

Майк рассмеялся:

– Профсоюз – это группа людей, которые тусуются все вместе.

– А-а, – сказала я. Подумала про Джемму и Рианну и Кери, потом про Нила и Гарета и Ли. Знаю я, что такое банды. – А почему от него никакого толку?

Папа покачал головой и встал. Майк сказал:

– Наверное, потому, что эти люди не очень хорошо делают свое дело.

– А что они должны делать?

Майк сказал:

– Ну и допросец! Ну, они пытаются организовать дело так, чтобы рабочие получали по справедливости; по крайней мере, в теории.

А потом, когда мы с папой ели ужин, я спросила:

– А почему от профсоюза никакого толку?

Папа сказал:

– С настырностью у тебя все в порядке, да?

Я уже собиралась было повторить вопрос, но тут он сказал:

– Чтобы чего-то добиться, профсоюз должен быть лучше организован.

– А-а.

Папа ел быстро. Я смотрела, как в горло ему спускается непрожеванный кусок картошки. Он сказал:

– Не тебе об этом переживать.

Я прижала картофелину вилкой – посмотреть, как глубоко продавлю, пока не развалится.

– А почему они хотят устроить забастовку?

– Они считают, что сокращать рабочие часы незаконно.

– А это незаконно?

Мускулы у папы на челюсти и на виске двигались вверх-вниз.

– Что думаю лично я, не имеет никакого значения, Джудит. Значение имеет только то, что мы, как представители Господа на земле, обязаны уважать земных властителей. Иисус говорил: «Кесарю кесарево, Богу Богово».

– Но сокращать рабочие часы – это несправедливо?

– Иисус учил: «Подставь другую щеку». Мы должны помнить, что всё в Его руках, – сказал папа. – А большинство вещей вообще не стоит того, чтобы из-за них переживать. Большинство вещей – пустяки.

Я расшлепала картофелину по тарелке.

– Пустяки тоже бывают важными, – сказала я.

Папа отложил нож. И сказал:

– Так ты ешь или играешься?

Я прекратила давить картофелину.

– Ем, – ответила я.