Текст книги "Самая прекрасная земля на свете"

Подарок

В среду Нил Льюис бросил червяка мне в тарелку и затолкал меня в мусорный бак – пришлось стучать, пока меня не услышал наш уборщик мистер Потс. Папа рассердился, увидев мою одежду, и сказал, что у него и без этого неприятностей по горло, но я все равно не сказала ему ничего про Нила, потому что не хотела, чтобы папа пошел жаловаться в школу.

Я пошла к себе в комнату и придумала историю про Красу Земель.

В четверг Нил выдернул из-под меня стул и попытался поджечь на школьной площадке мою сумку. Когда папа потом увидел сумку, он сказал: «Проклятье, Джудит, деньги не растут на деревьях», и я поняла, что он очень рассердился – в других случаях он не ругается. Я пошла наверх, поиграла с Красой Земель и придумала историю про зонтик, на котором были нарисованы фламинго, и если бы зонтик раскрыли, все фламинго взлетели бы в небо, но они так и не взлетели, потому что девочка, хозяйка зонтика, очень его любила и не хотела, чтобы он намок.

В пятницу я сидела, не поднимая головы от тетрадки, и ни разу не посмотрела вокруг, потому что если бы я увидела Нила, я не смогла бы скрыть, как я сержусь. И вот интересно: до того, как у меня появился дар, я не помню, чтобы я когда-нибудь сердилась, мне только было страшно, а теперь я сердилась так, как еще не сердилась никогда, мне казалось, что внутри что-то вовсю молотит крыльями, как Роудраннер[2]2
  Мультсериал про Роудраннера («Птичку-бегунка») и Койота выпускался Чаком Джонсом и Майклом Мальтизом в 1949–1966 гг. Каждая серия не имела ни завязки, ни развязки и строилась как череда коротких фарсовых эпизодов, разворачивающихся в условно-минималистичной обстановке: Койот гоняется за птичкой по пустыне и каждый раз сам же попадает в собственнолапно вырытую яму.


[Закрыть], который пытается вырваться наружу.

Утром лицо у мистера Дэвиса было цвета оконной замазки. Он поправил очки, и рука его тряслась. На лбу блестел пот. Без десяти одиннадцать он стукнул по столу, порылся в ящике, нащупал бутылку и встал. И сказал:

– Я вернусь через пять минут. Сидите тихо и работайте – и помните: я у всех проверю орфографию и пунктуацию!

Только он вышел, началось буйство. Я склонилась над учебником и положила голову на руку. Мы писали сочинение в новых тетрадках. Вообще-то я люблю сочинения, но на этот раз тема была «Подарки», а об этом мне писать сложно. Братья не празднуют ни Рождество, ни дни рождения, а папа не покупает подарков, потому что в мире, как он говорит, и так культ вещей и нечего этому потворствовать. Наверное, можно было бы описать один из подарков Джози, но мне не хотелось.

Джемма сказала:

– А мне на Рождество подарят пони!

– А мне батут, – сказала Кери.

– А мне ролики, – сказала Рианна.

А потом Джемма сказала:

– А вы не празднуете Рождество, да?

– Нет, – сказала я, – потому что это не день рождения Иисуса. Это день рождения римского бога солнца.

Рианна сказала:

– И дни рождения тоже.

– Нет, потому что это языческие празднества, а в Библии сказано только то, что в дни рождения людям отрубали головы.

Кери сказала:

– И телевизора у вас нет.

– Нет, – сказала я, – потому что когда мама с папой поженились, папа сказал: «Либо телевизор, либо я». Мама сделала неправильный выбор.

Они не поняли шутку. Посмотрели на меня как на чокнутую – это когда одна бровь поднята, подбородок задран, лоб нахмурен. А потом Кери сказала:

– У тебя ведь нет мамы?

Я не ответила.

Джемма сказала:

– А все-таки Иисус родился в Рождество. Об этом все знают.

Она повернулась ко мне спиной, оперлась на руку и вытолкала меня на самый край парты.

Но мне было все равно, потому что я вдруг поняла, о чем напишу: я напишу про снег. Это ведь самый замечательный подарок, какой мне подарили за всю мою жизнь, куда ценнее любого рождественского подарка или подарка на день рождения, а писать об этом совершенно безопасно, потому что ведь папа сказал, что нельзя говорить про чудеса, и только про них, а читать мою тетрадку никто не станет, кроме мистера Дэвиса, который под всем, что бы я ни написала, ставит «отлично», – я однажды написала, что лучше умру, чем пойду в школу, а он и за это мне поставил «отлично».

Я провела по линейке поля. Поставила сегодняшнее число. Закрыла глаза, и шум, стоявший в классе, стих. Я слышала, как поднимается ветер. Я чувствовала, как холодает. Глаза заполнила белизна. Стало темно.

Не знаю, долго ли я писала, но вдруг почувствовала что-то за спиной. Обернулась и увидела, что там стоит Нил Льюис, вид у него довольный, будто он только что нашел что-то неожиданное. Он спросил:

– Чем занята, психичка?

– Ничем, – ответила я.

Открыла ящик, чтобы убрать тетрадку, но он меня опередил.

Я попыталась схватить тетрадку, но Нил поднял ее повыше. Попыталась еще раз, он поднял ее у меня над головой. Тогда я села совсем тихо и стала смотреть на руки.

Нил отыскал страницу, на которой я писала. Начал громко читать:

– «Лучший подарок я получила, когда обнаружила, что у меня есть волшебный дар это случилось в воскресенье я сотворила снег…» – Он нахмурился. Потом рассмеялся и заорал: – Уй! Ни фига себе! Джудит – волшебница!

Раздались вопли. Раздалось улюлюканье. Все сгрудились вокруг.

Нил стал читать дальше:

– «Я сотворила снег я сотворила его у себя в комнате я сотворила его из ваты и сахара…» Раздались взвизги.

– «Бог показал мне как его создать».

Раздались завывания.

– «Это было зна… знам… знаме… зна… – у меня нет другого об… объя… объяс… – Нил прочистил горло. – Другого объясн… объясне… – Нил нахмурился. – По мере при… прибли… пре… пред… предна… мы узри… узрим… небы… небывалый рост потусто… явл… явле…» Все таращились на него. Нил сказал:

– Что за хрень?

И бросил тетрадку мне на грудь.

– Спасибо! – сказала я, будто все это было шуткой, но руки тряслись так, что я не смогла открыть ящик.

Лицо Нила потемнело. Он нагнулся прямо ко мне, и я снова увидела, какие у него голубые глаза. Он сказал тихо:

– Значит, ты – волшебница? Из-за тебя пошел снег?

Я попыталась улыбнуться, но улыбка вышла шаткая.

Он нагнулся еще ниже. Голос зазвучал громче:

– А на самом деле ты боишься, да? И сейчас боишься. Того и гляди описаешься от страха. – Он выпятил губу. – Конец света. Надо же! Ой, как страшно.

Раздались смех, крики. Нил распрямился, осклабился. Поскакал прочь. И тут внутри у меня что-то поднялось. Поползло по рукам в кончики пальцев, прокралось по шее к волосам. Я услышала, как голос произнес:

– Еще будет.

Кажется, это был мой голос.

Нил сказал:

– Что?

Кто-то еще сказал:

– Мамочки!

Я сказала:

– Еще будет страшно.

На сей раз это точно была я.

Лицо Нила вспухло, будто он унюхал какую-то гадость, как, например, когда Гарет пукал. Он придвинулся ближе и тихо сказал:

– Ты такое полное чмо.

И слова были очень тяжелыми и медленными, будто такими огромными, что и не произнести.

А в моей голове было так жарко, что мыслей не осталось. И зрения не осталось. Я сказала:

– Я хотя бы читать умею.

На секунду настало полное молчание. Потом кто-то засмеялся. Звук заскакал вокруг, будто отпустили пружинку. Запузырился где-то под лампами дневного света, а потом его нагнало и задушило молчание.

Лицо у Нила было странным. Оно изменилось, потом, пока я смотрела, изменилось еще раз, будто по нему проходили какие-то тени. Он сказал:

– Ты просто вонючая падла.

Я встала, раздался какой-то рев, тело мое наполнилось сотрясающейся кровью. Я сказала:

– Ты сам падла. Самая поганая падла на свете. Не лезь ко мне, Нил Льюис, а то пожалеешь.

– А что ты с ним сделаешь? – проорал кто-то. – Превратишь его в лягушку?

– Может, и в лягушку, – сказала я. – Уж как захочу. – Я посмотрела на Нила и тихо сказала: – Я все могу.

Потом произошли три вещи. Нил рванулся вперед, я отступила назад, и открылась дверь.

Мистер Дэвис сказал:

– Почему вы не на своих местах?

Мы с Нилом уставились друг на друга, а мистер Дэвис сказал:

– А вы двое что, меня не слышали?

Нил пошел к своей парте. Мистер Дэвис сказал:

– Вот спасибо.

Я села, и хорошо, потому что ноги сделались какими-то жидкими.

Джемма сказала:

– Ничего себе!

Кери сказала:

– Он тебя убьет.

Рианна сказала:

– А ты правда волшебница?

Я склонилась над учебником. Попыталась отыскать нужную страницу. Но к спине кто-то привязал две невидимые ниточки. Стоило мне двинуться, они двигались тоже. Я обернулась – Нил не спускал с меня глаз. Пока я смотрела, он взял в одну руку карандаш и, не отводя взгляда, переломил его пополам.

По мне прокатилась жаркая волна, и я начала падать. И при этом ощутила кое-что еще. Я ощутила покалывания повсюду, будто на тело струился яркий свет, как тогда, когда брат Майклс рассказал мне про горчичное зернышко, как когда я увидела снег.

И тогда, снова повернувшись к доске, я подумала про снег, как поначалу он падал тихо-тихо, как снежинки таяли без следа. И как потом он скрыл дома и дороги, и выбелил весь город до чистоты, и заровнял канавы, как исчезла гора и закрылся завод, как отключили электричество, как во всех газетах появились огромные жирные заголовки. Я подумала, как он появился из ниоткуда, пока я спала, и превратил мир из цветного в белый.

Решение

Когда я в тот день вышла из школы, произошло нечто, чего никогда не происходило раньше. Нил, Ли и Гарет ждали меня у ворот на велосипедах, а потом ехали за мной до самого дома.

Я заставила себя идти медленно и не оглядываться. Когда я свернула на нашу улицу, они сделали круг, и Нил проехал так близко, что в меня полетел гравий. Они подождали, заметили, в какой дом я вошла, а потом укатили. Я пошла наверх, легла на пол и уставилась в потолок.

Мне нравится потолок моей комнаты. На нем всякие пятнышки, а в углу – мохнатые шарики, похожие на сгрудившиеся домики: там живут пауки. Старая паутина свисает, как поникшие флажки после праздника. А абажур на лампе – в форме воздушного шара. Этот абажур сделала мама. Она тоже любила создавать разные вещи. Когда я смотрю на воздушный шар, я думаю про нее и про то, как можно было бы куда-нибудь уехать из нашего городка. Вот и теперь я на него смотрела, но впервые толком не видела.

– Господи, – сказала я. – Мне так хочется что-нибудь со всем этим сделать.

«Например, что?» – сказал Бог, и я очень обрадовалась, что Он снова со мной заговорил. Я опять почувствовала огонь на спине и в волосах, будто кто-то щелкнул выключателем. Я села.

– А зачем мне этот дар, если я не могу им пользоваться? – спросила я.

«Твой папа говорит, это опасно», – заметил Бог.

– Ты же используешь свою силу.

«Использую, – подтвердил Бог. – Но Я – Всевышний».

– Я ведь пока пользовалась своим даром, только чтобы делать добро, правда?

«Да, – сказал Бог. – Пока – да».

– Но я только для этого и хотела получить этот дар, – сказала я. И тут меня вдруг затрясло. – Ненавижу этого гада!

«Ты что, забыла о всепрощении?» – напомнил Бог.

– Да.

Некоторое время мы помолчали.

Потом Бог сказал:

«Бывает, конечно, и по-другому…» – В смысле?

«Ну, ты же знаешь, есть еще и Ветхий Завет. Слышала такое выражение – „око за око“?» – Это из Второзакония.

Бог сказал:

«Молодец, ворон не считаешь. „Душу за душу, око за око, зуб за зуб, руку за руку“. Видишь ли, Мне надоело, что Меня шпыняют почем зря. И теперь, если люди делают Мне больно, Я отвечаю им тем же. Это Мой Основополагающий Закон. Правда, не знаю, зачем Я тебе про это рассказываю. Ты и сама это знаешь».

– Что Ты хочешь этим сказать?

«Что кое-кому можно и отплатить той же монетой», – ответил Бог.

– Ты правда так думаешь?

Бог почесал в затылке – а может, в бороде. Я услышала, как Он что-то чешет.

«Да», – сказал он в конце концов.

– Правда?

«Да, – сказал Бог. На сей раз голос Его звучал увереннее. – Нужно же с этим что-то делать».

– Как здорово, что Ты тоже так думаешь! – сказала я. – А как же быть с папой?

«Да он все равно не верит, что ты можешь творить чудеса, – сказал Бог. – Ты за него не переживай. А что именно ты собиралась сотворить?»

– Да так, мелочь какую-нибудь, – сказала я. – Ничего особенного. Для начала.

«Мне это нравится, – сказал Бог. – Мне нравится твой стиль».

Сердце у меня заколотилось.

– И все будет хорошо? – спросила я.

«Разумеется, – ответил Бог. – Вернее, Я так думаю. Ты же сама сказала – мелочь. Вряд ли с мелочи будет такой уж большой урон. Пора угостить мальчишку его собственной микстурой».

– Уррра! – Я вскочила.

«Только вот что Я тебе должен сказать: Я не могу обещать, что все выйдет именно так, как тебе хочется».

– Ну и ладно. «Тебя это не смущает?» – Нет!

Бог засмеялся:

«Ну так вперед!»

Как сотворить человека

Человека можно сотворить вот как. Вам понадобятся: моток мохера, хлопковая тряпочка, нейлоновая ткань для зонтика, универсальный клей, пластилин, чистилки для трубки, краска (акриловая), корректировочная лента, зубочистки, шерстяная нитка.

1) Слепите из пластилина сапоги, голени, руки, ладони, голову и шею. Проделайте в них зубочистками дырочки для проволоки. Дайте пластилину застыть.

2) Вклейте в дырочки чистилки для трубок, согните, чтобы вышла фигурка. Позвоночник должен получиться достаточно тонким, чтобы гнулся, и достаточно прочным, чтобы не ломался.

3) Приделайте человеку нос (в данном случае – вздернутый), два глаза (например, голубых), рот (с большими зубами) и еще что захочется (веснушки).

4) Сделайте человеку волосы из мохера (рыжеватые, прилизанные). Придайте ему выражение (нахмуренные брови, слезы).

5) Обмотайте чистилки шерстяной ниткой. Отмерьте, потом обрежьте.

6) Раскрасьте сапоги (или кроссовки). Оденьте его в брюки (или спортивные штаны; черный хлопок и корректировочная лента). 7) Наденьте на него пальто (или спортивную куртку: ткань для зонтика).

7) Дуньте ему в легкие, оживите его.

Стук в дверь

Я поставила человечка, которого сотворила, среди других людей. Они стояли вокруг и указывали на него пальцами. Человечек пытался вырваться из окружения, но его не пускали. Он кидался то туда, то сюда, но ему не давали проходу. Тогда он сел и заткнул уши пальцами. Я смотрела на него, и мне делалось все легче. Я понятия не имела, что будет дальше, но, что бы ни было, я знала: Нилу Льюису это не понравится.

Потом я села писать дневник. Когда хлопнула входная дверь, я спрятала дневник под половицу и побежала вниз. В ногах было так, будто я только что пробежала кросс, а сердце стучало в ушах.

В тот вечер папа зажег камин в передней комнате – это значило, что у него хорошее настроение. Именно в передней комнате хранятся все мамины вещи: черное пианино с золотыми подсвечниками, швейная машинка «Зингер» с педалью внизу, бело-розовый диванчик и два кресла, на которые она сшила чехлы, занавески с люпинами и мальвами, подушки, которые она вышила. Когда я подрасту, мне разрешат пользоваться маминой машинкой.

В передней комнате было здорово, будто на корабле. Дождь и тьма ломились в окна, но внутрь проникнуть не могли. Бушевал ветер, волны вздымались все выше, брызги перелетали через борта, но у нас было сухо и уютно. Папа потягивал пиво, а я налила себе лимонада и слушала Найджела Огдена, лежа на животе в полукруге света от камина.

Я рисовала стоящего на земле ангела из Книги Откровений, того, который дал апостолу Иоанну книжку, сладкую как мед и горькую одновременно. А ведь именно это и сказал в моем сне тот старик о камне, который я выбрала, а я так и не поняла, что это значит. Я все думала, важно ли, что на первом месте, а что на втором, горечь или сладость, попыталась вспомнить, в каком они шли порядке, но так и не вспомнила.

Я люблю Откровение. Оно почти все – про конец света, только последние несколько глав – о том, как все будет после, в Красе Всех Земель.

– А Армагеддон – он какой будет? – спросила я.

– Это будет величайшее событие в истории, – сказал папа, голос его звучал спокойно и добродушно. Он глубоко уселся в кресло и вытянул ноги.

Я поднялась на колени.

– А громы и молнии будут?

– Возможно.

– А землетрясения?

– Может быть.

– А град пойдет, а огненные шары будут кататься по улицам?

– Бог все свершит так, как сочтет нужным.

– Но ведь это довольно странно, правда? – сказала я. – Убить столько людей…

– Ничего странного, – ответил папа. – Ты же помнишь, их уже много лет пытаются предупредить.

– Ну а если один-другой не услышали предупреждений? – спросила я. – Не по своей вине? Ну, если, например, они не слушали, потому что кто-то сказал им не слушать? Бог их простит?

Я посмотрела на свою картинку. Лицо ангела было строгим. На руках буграми выступали мускулы. Вид был такой – не простит.

– Господь способен читать в сердцах, Джудит, – сказал папа. – Наше дело – предоставить все эти вещи Его воле.

Когда он мне это напомнил, мне стало легче, и я продолжила рисовать ангела. Закончив, я показала его папе.

У ангела были голубые глаза и волосы как солнце. Одной ногой он стоял в Египте, а другой – в Алжире.

– Это Великая Рифтовая долина, – сказала я на случай, если папа не заметит.

Папа сказал:

– Замечательно. – А потом сказал: – А почему ангел обеими ногами стоит на земле?

– Что?

– Он должен одной ногой стоять на море.

– Правда?

Я открыла Откровение, 10-ю главу. Папа оказался прав. Но если теперь закрасить Алжир синим, он в результате станет фиолетовым, да и форма выйдет неправильная. Я спросила:

– А это очень важно?

Сама-то я знала, что важно, потому что ангел – это не только аллегория, но еще и символ, то есть он наделен особым значением, как вот Предопределение, а значит, и все детали исполнены особого смысла. Я взяла резинку. И тут грохнул почтовый ящик. Три коротких удара.

Папа пошел к дверям. Открыл, но я не услышала никаких голосов.

– Кто там? – спросила я, когда он вернулся.

– Никого. – Он подбросил дров в камин и отхлебнул пива.

– Никого?

– Никого.

– А-а, – сказала я.

Я стала стирать ангелу ногу, но под резинкой все размазалось. Я вздохнула:

– А может, ангел просто подвинулся. Или у него нога замерзла в воде.

Пока я говорила, почтовый ящик грохнул снова, три коротких удара. На этот раз еще до того, как папа открыл дверь, я услышала стук калитки и смех. Я выглянула из-за шторы, но никого не увидела.

Когда папа вернулся, я спросила:

– Кто там?

– Мальчишки балуются. – Он подбросил еще дров в камин.

– А-а, – сказала я.

Папа казался спокойным, но я видела, что он сердится. Он терпеть не может, когда в дверь громко стучат или когда ею хлопают, потому что в нашу дверь вставлено красивое витражное стекло с изображением дерева – его восстановила мама. Папа часто говорит, какое оно замечательное. Я взяла чистый лист бумаги и нарисовала голову ангела. Не хотелось больше думать о том, что сказал папа. Я как раз начала раскрашивать голову, когда почтовый ящик грохнул снова.

На этот раз папа пошел к задней двери. Я услышала вопль, топот бегущих ног, потом стукнула калитка.

Через минуту папа вернулся, смеясь. Он сказал:

– Я их застал врасплох!

– Кого?

– Мальчишек.

По моему телу прошла горячая волна.

– А что они делали?

– Безобразничали.

– А они убежали?

– Да. Бросились наутек, как только меня увидели.

Не ждали, что я зайду сзади.

Я посмотрела на ангела.

– А как они выглядели? – спросила я.

– Да просто мальчишки. Примерно твоего возраста. У одного вихры светлые. Рослый такой. Не из твоих приятелей?

До того мне было жарко, а теперь стало холодно.

Ангел смотрел на меня голубыми глазами.

– Нет, – сказала я. – Нет у меня таких приятелей.

Воскресенье

От некоторых вещей никакие чудеса не спасут. Сегодня выяснилось, что Джози связала мне пончо.

Мэй сказала:

– Да нет, это шаль!

– Да ты что! – сказала Элси. – Это пончо.

– Оранжевое, с кисточками и с ракушками, – сказала Мэй.

– Где это там ракушки? – спросила Элси. – А я думала, это жемчужины.

– Ракушки, – сказала Мэй. – Мелкие, с дырочками.

– В любом случае, она тебя ищет, – сказала Мэй.

– Как тебе повезло! – сказала Элси.

До самого начала собрания я пряталась в туалете.

Выступал в этот раз Альф. Язык его был в хорошей форме, так и мелькал в уголках рта.

– И чего же ждет от нас Господь, братья? – спросил он. Огляделся свирепо – лицо красное, глаза выпучены.

Через полчаса у меня от его голоса разболелась голова – а может, от запаха тети Нел; от нее нынче пахло сильнее обычного. Желтые пластмассовые розы – и те выглядели какими-то понурыми.

Голос Альфа звучал все громче. Он размахивал руками. Я испугалась, как бы он не запутался в проводе от микрофона.

– Чего же ждет от нас Господь, братья? – повторил он.

Когда он произнес это в третий раз, я не выдержала, подняла руку и сказала:

– Чтобы мы регулярно заполняли отчеты?

Потому что обычно правильный ответ был именно таким. Но тут все рассмеялись. Папа потом объяснил, что Альф задал так называемый риторический вопрос, которому положено просто висеть в воздухе, ответа никто не ждет.

Альф сказал, что я права, разумеется, Господь ждет, что все мы будем регулярно заполнять отчеты, а еще Он ждет от нас от всех веры.

Я впилась ногтем в корешок Библии. У меня-то есть вера. Никто и не подозревает какая. Я такое могу, что им даже и не представить. Если бы они это знали, не стали бы надо мной смеяться. Если бы знали, они бы страшно удивились.

Я не могла не думать о том, как это странно: никто и не заметил, что я теперь – Орудие Господа. Я думала, что этому уже пора хоть как-то проявиться. Потом решила, что попрошу у дяди Стэна адрес брата Майклса. Уж он-то, решила я, точно отнесется к чудесам серьезно.

После собрания я подошла к дяде Стэну и дернула его за рукав. И сказала:

– Скажите, вы не могли бы дать мне адрес брата Майклса? Или телефон.

– Брата Майклса?

– Да.

– Зачем тебе, малыш?

– Я хочу рассказать ему про горчичное зернышко и еще про одно чудо.

Стэн улыбнулся:

– Хорошее дело.

– Что?

– Ну, я поищу.

– А-а…

– Напомни, если забуду принести на следующее собрание, – сказал Стэн. И стал складывать бумаги в портфель.

Он, что ли, не услышал, что я сказала?

– Дядя Стэн, – сказала я. – Я сотворила чудо!

Я устроила снегопад!

– Правда? – сказал он.

Я сказала:

– В каком смысле – «правда»?

Опять сделалось жарко.

– Джудит… – сказал он и положил ладонь мне на голову.

– Я ничего не выдумываю! – сказала я. – Я вообще-то не собиралась вам об этом говорить, оно как-то само вылетело, – но поэтому мне и нужен адрес брата Майклса. Это очень важно. Я ведь не знаю, что мне делать дальше. С моим даром.

– Ну уж брат Майклс тебе точно что-нибудь посоветует, зайчонок, – сказал дядя Стэн. – Ладно, я пойду, мне нужно поговорить с Альфом…

Мог бы и не трудиться выдумывать повод; я увидела, что к нам приближается ярко-розовая шляпа с оранжевыми перьями. Джози так и рыскала глазами по залу.

– Мне тоже пора, – сказала я и проскользнула в последний ряд.

Похоже, если Джози сама не сумеет меня поймать, устроит общую облаву.