Текст книги "Тайна двух океанов. Лучшая классика с комментариями для школьников"

Что такое телескопические глаза?

Телескопические глаза – это выпуклые глаза, напоминающие окуляр телескопа. По этой причине одна из пород золотых рыбок названа телескоп. Глазное яблоко таких глаз имеет удлиненную «телескопическую» форму; в глаза как бы вставлено увеличительное стекло. (В оптике прилагательное «телескопический» означает: сильно увеличивающий.) Такие глаза характерны для птиц, обладающих особенно острым зрением (например, для грифов, орлов). В целом зрение птиц по своей остроте превосходит зрение других животных.

Глава VI
Битва в пещере

Шли гуськом, молча, стараясь не нарушать тишины глубин. Плотный, слежавшийся ил заглушал удары толстых металлических подошв о дно.

Впереди шел старший лейтенант Богров с ультразвуковым пистолетом в руке.

За ним выступал Скворешня, возвышаясь над всеми, словно закованная в металл башня с яркой звездой маяка на вершине. Вслед за Скворешней шли Цой, Марат, потом остальные – все так же вооруженные, в той же настороженной боевой готовности, как и старший лейтенант. Скворешня нес на себе мощный переносный прожектор.

Ущелье было очень широкое, свет фонарей на шлемах лишь изредка достигал его стен. Многочисленные повороты служили доказательством того, что экспедиция была на правильном пути. Но за каждым поворотом могла показаться пещера чудовищ, и это непрерывно держало всех в напряженном состоянии. Шаги делались осторожнее, руки крепче сжимали рукоятки пистолетов, усиленней бились сердца…

Шли уже больше часа, повороты сменяли друг друга. Казалось, нет конца этому утомительному пути.

Внезапно старший лейтенант остановился и молча поднял палец, указывая на что-то вверху. Запрокинув головы и направив туда свет фонарей, все увидели над собой высокий, теряющийся в темноте свод.

Старший лейтенант тихо, почти шепотом, произнес:

– Внимание!.. Мы приближаемся к пещере. По первому приказанию всем выключить фонари. Вперед!..

Проход шел теперь прямо, без поворотов, все более и более суживаясь, но свод не понижался, оставаясь по-прежнему на огромной, едва различимой высоте.

Через несколько минут старший лейтенант опять остановился: проход раздвоился. После короткого колебания старший лейтенант вызвал Цоя. Последовал тихий приказ:

– Обследовать оба прохода! Выбрать путь! Вы один среди нас сможете учесть и признаки биологического порядка.

Цой быстро направился в левый проход и углубился в него почти на сотню метров, внимательно осматриваясь по сторонам. Стены тоннеля заметно сближались, они были неровные, с выступами и углублениями, покрытые группами глубоководных асцидий на длинных ножках, золотистых горгоний, морских лилий. Всюду – на дне, под ногами Цоя, на стенах – во множестве виднелись раковины моллюсков. Что-то знакомое показалось Цою в этих завитых, выпуклых раковинах. Сердце его забилось. Он торопливо схватил одну из них, направил на нее свет фонаря и чуть не вскрикнул. Это была она! Таинственная, неуловимая Lammelibranchiata cephala Lordkipanidze!

Цой стоял не шевелясь, боясь вздохнуть, не сводя глаз с чудесной раковины. Их здесь тысячи! Может быть, миллионы! Здесь их таинственная родина – возможно, одна из многих. Но где же золотые россыпи? Их не видно вблизи. Откуда же могло попасть золото в кровь этих моллюсков? Может быть, дальше?

Забыв о благоразумии, об ожидающих товарищах, о притаившейся, может быть, впереди опасности, Цой бросился дальше по тоннелю, направляя во все стороны свет фонаря и жадно рассматривая дно и стены. Ничего напоминающего золото и его россыпи не встречалось. Лишь одни бесчисленные моллюски да изредка асцидии и морские лилии виднелись кругом. В голове мелькнула торжествующая, радостная мысль: «Я прав! Не в россыпях дело!»

Внезапно Цой остановился. Стены резко шли на сближение. Бросился в глаза свод – сильно понизившийся, ясно заметный наклонный свод. «Это не дорога для чудовищ: им здесь не пройти», – подумал он, и тотчас мысль о ждущих его возвращения товарищах, об ожидающем помощи учителе-зоологе заставила его кинуться назад. Но предварительно он сорвал несколько моллюсков, захватил со дна несколько горстей ила и, достав из неразлучного экскурсионного мешка склянку, наполнил ее пробой воды.

Он выскочил из тоннеля, словно за ним гнались по пятам.

Отряд неподвижно и молча стоял в прежнем порядке.

– Что с вами, Цой? – с тревогой спросил старший лейтенант. – Вы наткнулись на чудовищ?

– Нет, товарищ старший лейтенант, – запинаясь, смущенно ответил Цой. – Я спешил вернуться, боялся, что задерживаю отряд…

– Ну что вы! Вы отсутствовали всего лишь минут десять. Я вас раньше и не ожидал. Результаты?

– Левый проход исключается! Дорога в пещеру чудовищ – направо! – ответил Цой, чувствуя, что у него словно гора свалилась с плеч.

– Отлично! Займите ваше место. Вперед, товарищи! Соблюдать осторожность!

Отряд тихо тронулся с места. Нетерпение и тревога о зоологе возрастали по мере приближения к пещере.

– Облегчить свой вес при помощи воздушного мешка! Ускорить шаг! – приказал старший лейтенант.

Пошли быстрее. Черные стены тоннеля несколько сблизились и уже все время сопровождали отряд в пределах видимости. Стены и дно были гладкими, почти ровными, с будто отполированными редкими выступами. Лишь на дне изредка встречались низкорослые морские лилии и горгонии. Из ила, полузасыпанные, торчали обломки знакомых Цою раковин.

«Здесь их, вероятно, истребили эти чудовища, – подумал Цой. – В левом, тесном проходе моллюски нашли недоступное для чудовищ убежище и сохранились там…»

На некоторых выступах стен Цой заметил слабо светящиеся туманные пятна неправильной формы. Он обратил на них внимание старшего лейтенанта.

– Это обрывки светящейся слизи, покрывающей чудовища, – тихо объяснил Цой. – Проплывая здесь и задевая выступы, они оставляли на них свои следы. Слизь свежая… скоро пещера…

– Хорошо, Цой. Внимание, товарищи! Как только войдем в пещеру, рассыпаться цепью по обеим сторонам прожектора вдоль стен пещеры и открыть звук по ближайшим целям. Скворешня, установив прожектор, передает его Марату. Во время боя не забывать про винт и воздушные мешки. Действовать ими сообразно с обстоятельствами. Не зарываться! Держаться поближе к отряду! Ускоренным шагом, вперед!

На слегка наполненных воздушных мешках, сжимая в руках пистолеты, отряд неслышно и быстро продвигался по тоннелю. За огромным скалистым выступом стены вдруг круто раздвинулись и исчезли из поля зрения. Старший лейтенант, шедший впереди, мгновенно выключил свой фонарь.

– Выключить фонари! В цепь! Установить прожектор!

В черной тьме вдали показались огромные, слабо светящиеся голубоватые тела. Их было около двух десятков: одни – гигантских размеров, другие – поменьше. Большинство неподвижно лежало на дне, на его возвышениях и скалах, вытянувшись, словно стволы чудовищных деревьев с бочкообразным утолщением посередине. Другие носились взад и вперед на разной высоте, мерно размахивая светящимися пятнами ластов.

В середине, поближе к входу, лежал огромный светившийся силуэт, высоко подняв над собой длинную, как корабельная мачта, и гибкую, как чудовищной толщины лиана, шею с огромной плоской головой, тревожно двигавшейся из стороны в сторону.

– Построиться в шеренгу! – тихо прозвучала команда. – Чувствовать соседа! Стрелять по светящимся целям! Сначала по движущимся. Себе беру среднюю на дне. На изготовку! Целься! Звук!!!

В пещере неожиданно воцарилось смятение. Чудовищные светлые тени заметались, словно охваченные судорогами. С молниеносной быстротой они носились по всем направлениям, то сворачивая в кольца свои длинные гибкие шеи, то стремительно разворачивая их. Длинные, плоские, как у крокодилов, хвосты с силой били по бокам бочкообразных тел. Чудовища падали вниз, взвивались кверху, бросались в стороны, и стрелки лишь с трудом поспевали менять прицел. Ультразвуковые пистолеты оказывались слишком слабыми для этих мощных, огромных организмов. Почти невозможно было сразу найти и попасть в их наиболее важные жизненные центры.

Гигант, взятый на прицел старшим лейтенантом, в первое мгновение вздрогнул, потом одним мощным движением хвоста светящейся стрелой взвился к своду пещеры. Что-то при этом металлически сверкнуло под ним, освещенное его слабым сиянием, и унеслось ввысь, охваченное витком нижней, толстой части шеи чудовища.

Послышался полный отчаяния крик Цоя:

– Арсен Давидович! Арсен Давидович!..

Одновременно сильный удар струи едва не сбросил с ног стоявшего рядом с Цоем Марата. Марат невольно взмахнул рукой.

Место возле него было пусто!

– Товарищ старший лейтенант! – воскликнул в испуге Марат. – Цой запустил винт и исчез!

Между тем паническое смятение среди плававших животных передалось спокойно лежавшим до сих пор на дне. Одно за другим они отрывались от дна и взлетали кверху, усиливая общее волнение.

Животные искали врага, но не находили его. Что будет с Цоем, если он попадет в эту чудовищную толчею разъяренных животных?

Вдруг один из гигантов свился в кольцо, с силой развернулся и, вытянув шею, судорожно ударяя хвостом, камнем упал на дно и замер в неподвижности. Чей-то луч попал ему, вероятно, в мозг или в другой нервный узел и убил наповал. Сейчас же за этим упал другой. У некоторых были парализованы ласты или хвост, и, замедлив движение, они бились почти на месте.

В беспорядочном, хаотическом движении чудовищ все стрелки потеряли из виду гигантское животное, унесшее с собой зоолога. Где-то между ними теперь носился Цой, в постоянной опасности быть затертым, сброшенным на дно, получить неслыханной силы удар.

Старший лейтенант не выдержал этой неизвестности.

– Цой, где вы?

– Я преследую животное, унесшее Арсена Давидовича, – послышался задыхающийся голос Цоя. – Меня постоянно оттирают от него другие. Но я его не теряю из виду. Приходится непрерывно лавировать. Я парализовал один из его ластов, но оно безумно мечется. Держусь подальше от стада… Подальше от их света… Чтобы не заметили…

В этот момент одно из чудовищ неожиданно отделилось от общей массы, волновавшейся в глубине пещеры, и стремительно бросилось к выходу, видимо ища спасения в открытом океане. На фоне его светящегося голубоватого тела мелькнула темная тень человека, и почти одновременно послышался возглас Цоя:

– О, черт! Меня задели! Отбросили!

Чудовище внезапно переменило курс, резко повернуло вслед за человеческой тенью и, широко разинув огромную, почти двухметровую пасть, кинулось за ней в погоню.

– Всем по переднему!.. Звук!.. – раздалась поспешная команда.

Сосредоточенный прицел всего отряда поймал чудовище как раз в тот момент, когда почти перед самой его пастью мелькнуло тело Цоя, ловко увильнувшего в темноту. Чудовище судорожно забилось, потом упало на дно и распласталось на нем недалеко от отряда.

Но путь был указан. Все стадо ринулось к выходу. Казалось, ничто не может устоять перед этим сокрушительным падением гороподобных тел.

– Включить прожектор! – раздалась громкая команда. Толстый сноп яркого, ослепительного света ударил в тьму, в стремительно несущуюся сплоченную массу гигантских туловищ, волнующихся шей и мощных хвостов, в созвездие огромных сверкающих, телескопических глаз. И то, что, казалось, не могла бы сделать никакая гранитная преграда, сделал свет! Словно получив сверхъестественной силы удар, лавина чудовищ с широко раскрытыми пастями разом запрокинула все головы назад, во всю длину шеи, перевернулась с растопыренными кверху когтистыми ластами и, показав хвосты, медленно поплыла обратно. Чудовища мотали головами – ошеломленные, ослепленные, сразу обессилевшие. Некоторые тихо опускались ко дну с повисшими шеями. Над стадом в световом потоке носилась металлическая фигура Цоя, выискивая животное, державшее ученого.

Отряд провожал отступающее стадо ливнем ультразвуковых лучей. То один, то другой из гигантов начинал вдруг яростно биться и через минуту стремительно падал на дно.

– Нашел! Нашел!.. – раздался торжествующий голос Цоя. – Получай, каналья! Получай!.. Получай!..

В середине медленно плывущей колонны поднялось необычайное движение. Взвился гигантский хвост, нанося во все стороны сокрушительные удары. Вдруг от темной массы чудовищ отделилось небольшое, синевато поблескивающее металлом тело, и, покачиваясь из стороны в сторону, стало опускаться на дно. Описав дугу вокруг стада чудовищ, пулей пронеслась сверху вниз металлическая фигура Цоя, почти у самого дна подхватила падавшее тело и тут же, взмыв вместе с ним кверху, повернула и стремительно понеслась к отряду.

– Вот!.. – задыхаясь, произнес Цой, резко остановив и дав задний ход винту. – Вот… – повторил он, шатаясь, падая на колено и протягивая Скворешне на обеих руках неподвижное тело зоолога.

Отряд быстро отступал из пещеры, боец за бойцом. Впереди шел Скворешня, неся зоолога. Старший лейтенант Богров пропускал всех мимо себя. Марат держал в луче прожектора, словно в плену, нескольких чудовищ – остатки огромного стада, – сгрудившихся в противоположном конце пещеры и прятавших головы от потоков убийственного, неумолимого света.

– Выключить прожектор! – скомандовал старший лейтенант Марату.

Он помог ему быстро нагрузиться.

– Марш за отрядом!

Старший лейтенант в последний раз кинул взгляд в черное пространство пещеры, арену неслыханной в жизни старой планеты битвы. Потом он запустил винт и скоро присоединился к быстро уходившей в открытый океан гирлянде ярких голубых огней.

Что такое биологические признаки?

Это признаки, по которым то или иное животное можно отнести к тому либо иному классу, семейству, виду и т. п. Например, строение головы, строение и величина туловища, есть ли лапы, сколько их и какие они. Чем точнее и полнее будет описание, тем с большей уверенностью биологи смогут классифицировать неизвестное им прежде животное.

Есть ли морские животные с ластами?

Есть, и даже немало – целый отряд ластоногих (к ним относятся моржи, тюлени, морские котики и др.). Ластами у этих животных называют преобразованные для движения в воде пятипалые конечности. Среди ископаемых животных ластами обладали ихтиозавры (рыбоящеры). Ластоногие обитают в холодных и умеренных водах всех океанов. В нашей стране – в прибрежных водах Тихого, Атлантического и Северного Ледовитого океанов, в Балтийском, Черном и Каспийском морях, а также в Ладожском озере и в озере Байкал. Многие из них занесены в Красные книги.

Глава VII
Ложь

Зоолог машинально погладил слабой рукой бороду и, окинув взглядом блещущий чистотой госпитальный отсек, печально улыбнулся:

– Да, дорогой Марат, вот и пришлось самому воспользоваться всем, что здесь мною приготовлено. Могу засвидетельствовать, что, в общем, недурно, даже, можно сказать, совсем неплохо.

Подняв голову, Марат посмотрел на ученого отсутствующим взглядом и затем устремил его куда-то в пространство. Он пришел навестить зоолога, еще не оправившегося после пережитого потрясения, но визит проходил довольно вяло и скучно.

После трагического происшествия с ученым Марат стал совершенно неузнаваем. Насколько раньше он был всегда веселым, оживленным и разговорчивым, настолько теперь он замкнулся в себе, избегал встреч с товарищами, в свободные часы уединялся в своей каюте, и его сожитель Крамер не знал, как подступиться к нему. Но в то же время все видели и чувствовали, что Марата упорно осаждают какие-то мучительные мысли, что его голова занята какой-то новой проблемой, которую он особенно близко принимает к сердцу и которая тревожит его с такой силой, какую до сих пор не приходилось наблюдать ни при одном из его прежних изобретательских увлечений.

Продолжая думать о чем-то своем, Марат сказал, слегка повернувшись к зоологу:

– Нет, нет, Арсен Давидович, не говорите… По-моему, плохо. Надо будет в нем кое-что переделать…

Почтенный зоолог, видимо, почувствовал себя задетым.

– Что плохо? – спросил он, настораживаясь, готовый отразить атаку.

– Шлем, отвратительный шлем!

– Шлем?!

– Ну да! Шлем, который вас так изуродовал!

Зоолог, приподнявшись на локте, уставился на Марата расширенными глазами:

– Шлем?! А я думал, что ты говоришь о госпитальном отсеке!

Он запрокинулся на подушку и закатился детским смехом.

– Что же ты думаешь о шлеме, кацо? – смеясь, спросил зоолог. – И что заставило тебя вдруг задуматься о таких пустяках? Что значит шлем перед проблемой орошения Сахары или поворотом Гольфштрема?

– Во-первых, разрешите вас поправить, Арсен Давидович… Не Гольфштрем, а Гольфстрим. Слово это английское и…

– Прости, прости, кацо… Привычка, знаешь. С детства… Ну, а во-вторых?

– А во-вторых, о шлеме… Знаете, Арсен Давидович… – замялся на мгновение Марат. – Я почему-то чувствую, что могу говорить откровенно… Знаете, мне положительно стыдно. Я места себе не нахожу. Я не могу простить себе, как я раньше не задумался над этим… еще когда работал с Крепиным по телефонизации шлема… Хуже всего, что еще тогда мелькнула у меня мысль именно об этих его неудобствах. Но я не остановился на ней, не продумал ее тогда же до конца. И лишь теперь я понимаю, какое это было мальчишество, какое это было непростительное легкомыслие…

Марат взволнованно вскочил со стула и, яростно жестикулируя, воскликнул:

– Да, да! Вы правильно сказали. Сахара!.. Гольфстрим!.. Мировые проблемы!.. А у себя под носом пропустил простую, маленькую и такую важную задачу – усовершенствовать шлем. Ведь вы могли погибнуть из-за этого! Арсен Давидович! Дорогой! Ведь вы чуть не погибли! Когда я думаю об этом, я волосы готов рвать на себе…

Зоолог внимательно слушал, не сводя теплого взгляда с Марата.

– Ты только не волнуйся, кацо! Будь хладнокровен! Не мог же ты предвидеть, что мы встретимся с такими чудовищами. Но ты молодец, кацо! Правду скажу, мне нравится, что ты начинаешь понимать всю важность и так называемых маленьких проблем… Нет маленьких проблем, дорогой мой! Каждая маленькая проблема является частью большой. И, не решив маленькую, провалишь большую! Вот… Ну, что же ты придумал?

Марат сел на стул, опустив голову. Слегка повернувшись к зоологу и, очевидно, продолжая думать о чем-то своем, он начал:

– Да, Арсен Давидович… В тот несчастный день, когда вы так пострадали…

– Ну, ну, ну… – недовольно проворчал зоолог, – совсем не несчастный. Такие замечательные открытия! Целая колония Lammelibranchiata cephala Lordkipanidze! Я думаю, она под этим именем войдет теперь в науку! – с некоторым самодовольством добавил ученый. – И, наконец, это доисторическое чудовище! Ведь это же мировое открытие! А ты говоришь – несчастный… Побольше бы мне таких несчастий… Впрочем, продолжай.

– Ну вот… В тот день мы вышли с Цоем и Павликом из подлодки. Ну и расшалились. Они меня поймали, схватили с обеих сторон и начали трясти. Голова болталась в шлеме, как орех в бутылке. Как я ни старался, как ни напрягал шею, а все-таки несколько раз пребольно стукнулся черепом. И я тогда опять подумал, что хорошо было бы усовершенствовать шлем.

– И до чего же ты додумался?

– По-моему, в шлеме нужно устроить мягкую подкладку сзади, за затылком. Все равно мы не пользуемся прозрачностью задней части шлема. А против висков и лба нужно поставить упругие спирали вроде матрацных пружин. Крайние внутренние витки спиралей одеть в мягкую изоляцию…

– Отлично, Марат! – серьезно сказал зоолог. – Прекрасная идея! Ты на походе хорошенько продумай ее, а вернемся домой, обязательно поговорим с Крепиным. И я поддержу.

Словно успокоенный этим разговором, Марат попрощался и ушел, пропустив предварительно Цоя, входившего в отсек.

Цой был в белоснежном халате, аккуратно завязанном на все до единой тесемочки, и имел вид настоящего – правда, молодого и немного смущенного своей молодостью – врача. Он быстро подошел к койке зоолога:

– Как дела, Арсен Давидович? Как мы себя чувствуем? Позвольте ваш пульс… Прекрасно. Наполнение хорошее. Семьдесят восемь ударов в минуту. Вы быстро идете на поправку…

Цой осторожно, почти с нежностью, поправил подушки под головой ученого, подоткнул одеяло.

– А после чего тут особенно поправляться? – добродушно улыбнулся ему зоолог. – Пустяки какие! Я думаю, завтра-послезавтра встану – и за работу! Нас ждет замечательная работа!

Цой замахал на него руками, изобразив предельный ужас на лице.

– Что вы! Что вы, Арсен Давидович! И не думайте. Меньше чем через пять дней никак нельзя! Затем вам необходимо пройти курс кварцевого облучения. Несколько сеансов электризации. Нет, нет… Как можно!

Зоолог мгновенно рассвирепел:

– Ты с ума сошел, Цой! Нет, ты окончательно с ума сошел! Что ты мне сказки рассказываешь! Какие там электризации и кварцы! Мне нужно как можно скорее вернуться в пещеру, сфотографировать этих чудовищ. Ведь не могу же я их взять сюда, на подлодку. Я хотя бы одну голову возьму. Я уже договорился с капитаном: специально для этого подлодка здесь задержится. А он тут со своими электризациями, кварцами! «Курс облучения»! – возмущенно передразнил ученый Цоя. – Ишь ты! Обрадовался.

– Все равно… Можете ругаться, Арсен Давидович, – кротко, но с обидой в голосе проговорил Цой. – Я тогда доложу капитану, что вы не слушаетесь.

– «Не слушаетесь»! Тоже нашелся врач!

Баритон зоолога разносился по всему верхнему коридору, пробивался в жилые каюты и служебные помещения, достигая даже самых далеких уголков машинного отделения. Впрочем, подлодка стояла на месте, и в отделении царила полная тишина.

Из кают выбегали люди, свободные от вахты, прислушивались, пересмеивались:

– Разбушевался наш Лорд.

– С него – как с гуся вода.

– Пушит бедного Цоя! Только перья летят!

– С таким пациентом наплачешься!

Из центрального поста управления вышел капитан и направился в госпитальный отсек. Капитану пришлось взять на себя неожиданную роль арбитра между врачом и пациентом. Решение было соломоново, и его с удовлетворением приняли обе стороны, зоолог обещал, что будет лежать три дня не бунтуя, после чего, если все будет протекать нормально, ему будет разрешено работать в лаборатории, а на пятый день и выходить из подлодки, чтобы работать в пещере. Кварцевое облучение он будет принимать одновременно с работой. Что же касается электризации, то пока решений не принимать – дальнейшее покажет.

Видя, однако, как зоолог сокрушается по поводу того, что все работы по обследованию дна и глубин на этом участке совершенно приостановились из-за его болезни, капитан пошел еще дальше. Так как Цой полностью загружен лабораторной работой над моллюсками и другими уже собранными здесь материалами, капитан обещал временно прикомандировать кого-либо из команды, по выбору зоолога, для продолжения сбора материалов под его руководством и по его инструкциям.

– Я буду очень благодарен, если вы позволите мне принять на себя эту работу, – раздался вдруг глухой голос.

Горелов давно уже вошел в госпитальный отсек, слышал разбор дела капитаном и его решение и теперь стоял у притолоки дверей, глядя умоляющими глазами на зоолога.

– Я уже неоднократно выполнял ее под вашим наблюдением, Арсен Давидович, – продолжал он, с улыбкой приближаясь к койке ученого. – Она меня настолько увлекла, что мне кажется, Арсен Давидович, вы и теперь будете довольны… На моей работе главного механика, Николай Борисович, – обратился он к капитану, – это совершенно не отразится. Тем более что мы, вероятно, будем больше стоять на месте, чем двигаться.

– Пожалуйста, Федор Михайлович! – дружески улыбаясь Горелову, согласился капитан. – Если это устраивает Арсена Давидовича, то с моей стороны никаких возражений не будет. Но имейте в виду, что ответственность за состояние и работу двигателей продолжает оставаться на вас.

– Отлично, отлично! Это меня устраивает как нельзя лучше! – шумно обрадовался зоолог. – Федор Михайлович знает, чем я больше всего интересуюсь, где искать и как искать. Мы с ним уже немало поработали вместе. Все складывается превосходно! Благодарю вас, капитан! Благодарю вас, Федор Михайлович!

Если бы почтенный ученый не находился в таком радостном состоянии, он, вероятно, обратил бы внимание на необычную бледность Горелова, на болезненную натянутость его улыбки, на то, как часто он проводил рукой по лбу, словно стирая с него испарину слабости. Впрочем, энтузиасты, не жалея себя, нередко так же относятся и к другим. Во всяком случае, было вполне ясно, что ученый совершенно забыл и об электризации, и о массаже, и о грязевых ваннах, которые он недавно так настойчиво рекомендовал своему бывшему пациенту. В результате все остались очень довольны разговором, начавшимся столь бурно и закончившимся к общему удовольствию.

– Цой, голубчик, – дружелюбно обратился ученый к своему врачу и помощнику, когда капитан вышел из отсека, – дай, пожалуйста, Федору Михайловичу список видов животных, которых мы наметили себе для особенно тщательных поисков на глубинах. Предварительно вычеркни все уже найденное нами. Дай ему также для ознакомления все наши альбомы, зарисовки, атласы. Выдели для Федора Михайловича и постоянный экскурсионный мешок с инструментами и приспособлениями.

* * *

Когда после двухчасовой беседы с Цоем Горелов вышел из лаборатории, он быстро направился к своей каюте, тяжело нагруженный материалами и снаряжением. Он торопливо отомкнул замок дверей, тщательно потом запер их за собой и с облегчением свалил все принесенное на круглый стол, стоявший посередине каюты. Каюта была небольшая, продолговатая, с койкой и платяным шкафом у правой стены, умывальником и туалетным столиком с большим зеркалом – у левой. Над койкой висел прекрасной работы акварельный портрет молодой женщины с нежным, красивым лицом и властным взглядом больших черных глаз. У стены против дверей, под большим круглым иллюминатором, сейчас наглухо задраенным наружной шторой, стоял небольшой письменный стол с письменным прибором, стоячим настольным портретом той же молодой женщины и большой старомодной пишущей машинкой.

Освободившись от груза, Горелов тяжело опустился на стул и, зажав голову между ладонями, долго сидел с закрытыми глазами, изредка покачиваясь на месте, как при мучительной зубной боли. Наконец он поднялся, постоял с минуту, опустив голову и опершись кулаком о стол, потом встряхнулся и решительно взялся за только что принесенные им книги, альбомы, атласы. Часа три он усердно, не отрываясь, работал над ними, внимательно изучал художественные изображения представителей подводной фауны и флоры, делал выписки, копии с рисунков, составлял списки, классифицировал.

Потом он встал, сильно потянулся и принялся за экскурсионный мешок. Он внимательно пересмотрел все его внешние и внутренние карманы с инструментами и приспособлениями, освободил один из внутренних карманов, переложил его содержимое в другой. Затем направился было к письменному столу, но на полпути остановился, оглянулся и пошел к двери. Попробовал, хорошо ли она заперта, прислушался и, видимо успокоенный тишиной в коридоре, вернулся к письменному столу и принялся за пишущую машинку. Долго разбирал ее, добрался до центра доски под кругом тонких буквенных рычагов. Там находился невысокий металлический ящичек, окрашенный под общий, синеватый цвет машинки. Горелов отвинтил его от доски, отложил в сторону, опять собрал машинку и попробовал ее работу. Все было на месте, механизм действовал исправно, как всегда, – отсутствие крупной детали совершенно не замечалось. Горелов взял металлический ящичек и, задумчиво взвешивая его в руке, пробормотал:

– Давление чертовское. Выдержит ли? Не то, что в Саргассах, у поверхности…

От этих звуков собственного голоса он вздрогнул, испуганно оглянулся, потом вернулся к экскурсионному мешку, вложил ящичек в пустой внутренний карман, прикрыл его там несколькими мелкими инструментами и тщательно застегнул карман. Замкнув мешок, Горелов засунул его под койку и ушел завтракать в столовую.

Вернувшись через полчаса в свою каюту, он переоделся в рабочий костюм, выдвинул до отказа один из ящиков письменного стола и отогнул вниз его заднюю стенку. За ней открылся узкий потайной ящик. Вынув оттуда несколько деталей замысловатых форм, моток тонкого провода, он рассовал все это по карманам экскурсионного мешка.

С мешком, перекинутым на перевязи через плечо, Горелов зашел в центральный пост управления и, оформив пропуск у вахтенного лейтенанта Кравцова, направился в госпитальный отсек.

– Благослови, влады-ыко-о-о! – смешливо прогудел он густым дьяконским басом, приближаясь к койке зоолога. – Пришел за вашим напутствием, Арсен Давидович. Как-никак, первый самостоятельный вылет вашего птенца!

Зоолог повернулся к нему, радостно засмеявшись;

– Благословляю! Благословляю! Желаю успеха! Вам Цой все передал? – Он протянул Горелову руку для пожатия.

Тут только Горелов заметил сидевшего в стороне капитана и поклонился ему:

– Простите, Николай Борисович! Сразу не заметил вас.

Капитан приветливо улыбнулся:

– Ничего, ничего, Федор Михайлович. Присоединяюсь к пожеланиям Арсена Давидовича!

– Идите, идите, Федор Михайлович! – возбужденно проговорил зоолог. – Эх, завидую вам! Ну ничего! Скоро вместе будем работать на длительной глубоководной станции.

Капитан вздрогнул и поднял глаза. Он пристально посмотрел на зоолога и Горелова, потом вновь опустил веки, быстро перебирая пальцами свою золотистую бородку.

Еще раз попрощавшись и получив от зоолога множество дополнительных наставлений, Горелов вышел из отсека, неплотно закрыл за собой дверь и застыл на месте возле нее, словно задумавшись.

До его слуха заглушенно, но достаточно внятно донеслось:

– Арсен Давидович, надеюсь, вы никому не говорили о предстоящих длительных остановках подлодки?

Короткое молчание как бы свидетельствовало, что этот вопрос застал зоолога врасплох. У Горелова замерло сердце.

– Что вы, что вы, капитан, – послышалось наконец торопливое бормотание зоолога. – Зачем я стану говорить! Я же ведь знаю… Вы же меня предупреждали…

Горелов с облегчением вздохнул и жестко улыбнулся. Капитан помолчал. Потом донесся его спокойный голос:

– Ну и отлично! Не забывайте и в будущем об этом.

Горелов отделился от двери и все с той же жесткой улыбкой твердыми, уверенными шагами быстро направился к выходной камере.

– Кто-нибудь из команды находится сейчас за бортом? – спросил он Матвеева, который быстро и ловко, несмотря на перевязанную руку, помогал ему надевать скафандр.

– Так точно, товарищ военинженер! Шелавин и при нем Марат с Павликом.

– Давно вышли?

– С полчаса, не больше.

– Куда они направились?

– Точно не знаю, товарищ военинженер… Куда-то на зюйд.

– Ага! Ну ладно. Спасибо.

Очутившись за бортом, Горелов запустил винт на пять десятых хода и взял курс прямо на север. Отплыв километров на двадцать от подлодки, он некоторое время усердно охотился у дна и на различной высоте над ним. Он хватал все, что казалось ему незнакомым, заполняя мешок рыбами, морскими ежами, голотуриями, гидрополипами, глубоководными раками, придонными моллюсками. Через час он, по-видимому, решил, что поработал достаточно. Плотно замкнув мешок, Горелов снесся по радио с подлодкой, определил при помощи лейтенанта свое местонахождение и сообщил ему, что собирается поработать еще час-другой, после чего опять снесется с подлодкой и вернется домой.