Текст книги "Поэтическая афера"

– Добрый вечер, любезнейшая, – сказал Зорин, и все внимание женщины устремилось на него.

– Добрый, – хриплым голосом проговорила та, чуть ли не теряя дар речи.

– Меня зовут Николай Степанович Зорин. Мой племянник, Евгений, говорит, будто остановился у Вас, жил здесь в ожидании моего приезда.

– Да уж, жил, – съязвила она.

– Прошу Вас пустить нас в дом и поговорить. Мы с моим коллегой только что приехали из Петербурга, с дороги устали, и не хотели бы обсуждать все вот так, стоя в подъезде. Может быть, подадите нам чай, – тут взгляд женщины окинул нас с головы до ног, она увидела чемодан в руках у Зорина и пригласила нас войти. Ее отношение стало вдруг совершенно другим. Она заулыбалась, пригласила нас на кухню, где поставила чайник.

– Уж простите, сразу и не поняла, в чем дело, – извинялась та, хлопоча на кухне. Фитиль выглядел очень удивленным и не понимал, к чему весь этот спектакль. Я тоже не мог понять, но полностью доверял Коле и его плану.

– Ничего, уважаемая, как Вас, простите, зовут? – спросил Зорин.

– Варвара Ивановна, хозяйка, – отчего-то сказала та и села на стул.

– Так вот, Варвара Ивановна, мы бы хотели узнать, что же произошло, что мой племянник уже который день в ожидании моего приезда вынужден жить на вокзале, – спросил Зорин.

– Не знаю, – выпалила женщина. – Он у меня жил, платил изрядно, в срок, а затем сообщил, что денег нет. Мол, дядя, то есть Вы, скоро приехать должны. Я не злая, пожалела мальчонку-то, разрешила пожить. Он мальчик тихий, стихи пишет, никому не мешает. А потом, вы уж извините, заподозрила его в обмане. Думаю, не сочиняет ли, как стихи свои сочиняет, так и мне. Виновата, конечно, что не поверила, припугнула его, мол, в полицию сдам, но я бы, конечно, такого не сделала, вы уж мне поверьте, – на лбу у Варвары Ивановны крупными каплями проступил пот. Ее руки била мелкая дрожь, и она то и дела хватала себя за сердце.

– Так значит, он Вам не платил? – удивился Зорин.

– Да там сумма небольшая, я бы и месяц потерпела, и два, сколько нужно было бы, – начала открещиваться женщина.

– Непорядок, – Зорин задумчиво посмотрел на Женю, тот виновато опустил голову. – Я закурю?

– Конечно-конечно, – замахала руками. – Я вижу, Вы человек уважаемый, серьезный… – но не закончила Варвара Ивановна, как Зорин ее перебил.

– Конечно, уважаемый! О чем может быть речь. Я работаю в Петербурге в министерстве… знаете ли, – Зорин закурил. – Досталось мне это наследство, от моей сестры покойной. Светлый был человек. Но я и представить не мог, что, вернувшись из поездки, найду своего племянника в отделении полиции, – сказал он.

– Как в отделении? – Варвара Ивановна побледнела.

– В полицию обращались? – спросил я. Женщина замялась, начала теребить свой фартук и что-то лепетать.

– Да, в полиции! Он ждал меня на вокзале. Я должен был приехать еще пять дней назад, но вы же знаете, что сейчас выкроить время занятому человеку, при такой-то должности, – Зорин поднял палец вверх.

– Представляю, – сопереживала Варвара Ивановна. – Ох, представляю.

– Задержался страшно, на пять дней, и, приехав на вокзал, не обнаружил встречающего меня племянника. Ну, поспрашивал там, выяснил, что задержали его как беспризорника, да еще и подозревают его в чем-то там. Скандал был страшный, – Зорин выдохнул дым через нос и гневно посмотрел на Варвару Ивановну.

– Да я так, лишь сказала знакомому, что, мол, мальчонка, не заплатил, да пропал. А он, оказывается, в полиции работает, видимо, услужить хотел, он давно в мужья напрашивается, – покраснела женщина. – Уж не обижали его там?

– Конечно, его там не пряниками кормили, можете убедиться, – я взял Женю за голову и повернул лицом к Варваре Ивановне. На лице Фитиля сиял огромный синяк под глазом, правда, оставленный Зориным. Женщина заохала, заахала и принялась причитать.

– Так сколько он Вам должен, уважаемая? Я вижу, как-никак создал Вам неудобства в лице своего племянника?

– Да бросьте, Николай Степанович, какие могут быть деньги? Чуть было мальчонку не погубила.

– Столько хватит? – отсчитал несколько купюр Зорин и положил на стол.

– Более чем, – женщина сразу же схватила деньги и убрала в карман своего платья.

– Мы пришли за его вещами, если вы, конечно, не против, – сказал я, напоминая всем цель нашего визита.

– Конечно-конечно. Он как только ушел, так я его комнату-то и заперла, никто туда и не заходил.

– Вот и хорошо. Собирайся, Евгений, нам пора, – сказал Зорин, завершая свою роль влиятельного дяди.

Фитиль пошел собираться, а мы все это время пили чай. Зорин ни на шутку разошелся и начал рассказывать, как нынче живут в Петербурге. Рассказывал о своей работе в министерстве, о том, как у него все по струнке ходят и что он обязательно возьмется за воспитание своего племянника.

– Вы уж простите меня, не со зла я. Очень сожалею, что не поверила мальчику. Если нужно будет пожить, вы останавливайтесь у меня, я всегда буду рада, – сказала Варвара Ивановна, уже провожая нас в коридоре.

– Не сомневаюсь. Всего доброго, – сухо сказал Зорин, приподняв шляпу и удостоверившись, что ничего не забыли, мы вышли в подъезд.

Глава V

Решено было, что жить Фитиль останется у меня, так как у Зорина и без того мало места. В первую ночь мы до утра просидели за бутылкой с вином у меня в квартире и читали стихи Фитиля. Он оказался очень хорошим поэтом, и его стихи на нашем фоне выглядели куда более профессиональными и душевными. Мне одно из них очень запомнилось, с первых же строк я полюбил его, а затем, часто перечитывая, выучил его наизусть.

 
В моем доме тусклый свет меняет оттенки дня,
Написано кому-то звездами счастливыми быть,
А мне сказано лишь, исписать до капли себя,
Оставляя следы вопросов, оставляя следы борьбы.
И уже нет крыши, над моей головой – лишь ветер,
По коже мороз, треплет мне волосы и бумагу,
Грустные в сердце ноты играет скрипач на рассвете,
Жалеет бездомных собак, собаки жалеют бродягу.
Что-то мне, милая Родина, стало очень уж горько,
Пить воду из сточных труб, есть сухой и черствый хлеб,
Других ты жалеешь, мать, не меня ты жалеешь только,
И снова луна серебром освещает мне скудный ночлег.
 

Он писал о чем-то таком, чего мне и никогда не приходилось чувствовать. В своих стихах он открывал себя, ранимого, забытого всеми. Я иногда смотрел на Женю и не мог поверить в то, что он сам выбрал для себя этот путь, давно, еще в десятилетнем возрасте, ради детской забавы и каких-то немыслимых убеждений. Мы работали над стихами почти каждый день, собираясь у меня или у Зорина. В них мне все больше и больше виделось сплочение, хотя Коля нередко отзывался о нашем решении приютить у себя Фитиля как о самом безрассудном поступке. Он был скептически настроен, и нередко мне приходилось слышать о том, чтобы я повлиял на Женю, на его воспитание, манеры, обучил его правилам этикета. Можно сказать, Фитиль стал моим подопечным, и все его промахи были лишь моей головной болью. В Жене я видел, в первую очередь, огромную благодарность. Он с искренним теплом относился к нам. Но меня почему-то воспринимал с серьезом, что не скажешь о Коле, которого он порой мог вывести из себя самым безобидным, по его мнению, вопросом или фразой.

На второй день Жениного пребывания он неожиданно для нас с Зориным ушел, и его не было до глубокой ночи. Коля недовольно вздыхал и косился на меня. Я чувствовал, что должен как-то оправдаться, но у меня не было ни малейшего представления, куда и зачем мог отправиться Фитиль. Вернулся он пьяный, весь потрепанный, много смеялся и очень громко читал стихи. Он забирался на стол, размахивал руками.

– Если ты и дальше не будешь ничего делать, нам придется с ним попрощаться, – задумчиво произнес Зорин, смотря на шатающегося Женю.

– Я сейчас отправлю его спать, – только и мог ответить я.

Зорин очень любил стихи, которые писал Фитиль, он буквально зачитывался ими. И потребовалось много часов безуспешных споров, чтобы убедить Зорина относиться к Жене так же хорошо, как и к его стихам. Голубев и Ильич не появлялись. У них самих было много дел. Ильич работал над своим романом, а Голубев обивал пороги издательств, но, по всей видимости, безуспешно. Именно он и напомнил мне о том, что я до сих пор бездействую и мой роман до сих пор лежит без дела. Я даже забыл о том, что хотел прочесть письмо от матери, а уж про «Золотые колосья» Зорина я мог бы и вовсе промолчать.

Уже было девятое число. День обещал быть спокойным и тихим, мы втроем сидели в комнате и каждый из нас писал свое стихотворения. Я достал письмо от матери и, посмотрев на конверт, погладил его рукой. Открыв его, я достал сложенный вчетверо листок бумаги:

«Дорогой Саша!

Давно не получала от тебя писем и очень переживаю, все ли у тебя благополучно? Отец теперь работает в поле, я к нему прихожу после занятий, которых в последнее время не так много. Все спрашивают о тебе, а Борис Николаевич с нетерпением ждет твоего возвращения, хочет взять в свою бригаду. Меня ругает, что отпустила тебя в город. Светлана заходила на днях, красавицей стала, замуж выходит. Все о тебе спрашивала, как ты там, в городе.

Пиши, сынок, очень любим и ждем»

Я вздохнул, еще раз перечитал письмо и хотел было написать ответ, но писать мне было не о чем. Не хотелось расстраивать ни мать, ни отца, так как успехов у меня не было. Мой роман пылится в папке, а новости о том, что связался с поэтами и теперь пишу стихи целыми днями, могли их расстроить. Работая на кондитерской фабрике, я худо-бедно посылал деньги, а когда ушел оттуда, возможность помогать родителям иссякла. Решение об обратном письме домой я отложил.

– Так, ну посмотрим, что у нас получается, – сказал Зорин, и я отложил письмо и отвлекся от своих дум. – Фитиль, начинай.

Женя встал со своего стула и начал читать:

 
Вернуться нет возможности по льду, скользит подошва,
Вдохнуть – и в путь, не встану в позу посреди замерзших луж,
Продолжу сокращать то расстояние, что мною скошено,
За двадцать пять лет мной оставленных и позабытых душ.
 

– Очень хорошо, Фитиль, это прекрасные строки. А почему за двадцать пять лет? Тебе ведь семнадцать, насколько, мне не изменяет память, – сказал Коля.

– Ты прав, но к двадцати пяти оставленных и позабытых душ станет еще больше, – улыбнулся Фитиль. – Это немного не обо мне, это я пишу от лица лирического героя.

Я же увидел в этих строках не лирического героя, а самого Женю, только чуть старше, он словно пишет о себе в недалеком будущем. Он знает наперед, что оставлять позади тех людей, что ему дороги, придется всю жизнь, может быть, и мы с Колей попадем в их число.

– Филатов, давай, – Зорин посмотрел на меня.

– Я сегодня не могу ничего из себя выжать, – и пожал плечами.

– Почему выжать? Стихи, они же идут от сердца, – удивился Фитиль.

– Потому что я больше прозаик, чем поэт, – сказал я.

– Но все равно, тебя ведь что-то волнует? На душе есть какой-то камень? – Фитиль был настойчив, и мне стало не по себе отвечать на его вопросы.

– Может и есть, только написать об этом у меня вряд ли получится, – сказал я и пошел на кухню.

Там, стоя у окна, я слушал, как читал свои стихи Зорин, и ничего не понял, потому как все мои мысли были заняты размышлениями о том, что сказал Фитиль. При всем его положении у этого юного человека была большая душа, и он мог растопить ей не одно сердце. Я восхищался его умением быть честным, даже невзирая на его прошлое.

– Так, завтра мы идем к Чернову, – заявил Коля, зайдя на кухню. Женя вошел за ним следом.

– Ты помнишь, что от тебя требуется? – решил уточнить я.

– Да, спросить у Чернова насчет моих стихов, понравились ли они ему. Поблагодарить за деньги. Кстати, я так и не понял, за какие деньги? У меня в карманах огромные дыры, и там совершенно пусто, – он улыбнулся и протянул ладонь, но Зорин лишь ударил по ней своей ладонью.

– Ты мне это перестань. Считай, что деньги были выплачены за твою комнату Варваре Ивановне, – грубо ответил Коля.

– А я разве просил, чтобы за меня платили? Это вам было зачем-то нужно, – возразил Женя

– Так, Филатов, уйми его! Я этого больше не вынесу, – Коля указал мне на Женю и, взявшись за голову, опустился локтями на стол.

– А что я сказал? – возмутился Фитиль, но я взял его за плечи и вывел с кухни.

– Ничего, – сказал я, заходя в комнату. – Садись.

Фитиль сел и начал настукивать костяшками по столу. А я не мог найти подходящих слов, чтобы начать с ним разговор.

– Давай так: чтобы не возникало у тебя лишних вопросов, я расскажу тебе все с самого начала? Договорились? – спросил я.

– Валяй, – ответил Фитиль.

– Не «валяй», а «слушаю»! Да что же это за человек такой? – донесся с кухни голос Зорина.

Я рассказал Жене все про наш план. Я говорил от нас двоих, и от себя, и от Зорина, хотя и считал, что эта затея – дело рук Коли. Зорин был против того, чтобы мы рассказывали Жене все как есть, но от незнания Фитиль задавал еще больше вопросов, чем раздражал Колю. Фитиль внимательно слушал, улыбался и, казалось, теперь он будет стараться в два раза больше, уж так сильно у него горели глаза.

– Такой ход дела по мне, – после услышанного ответил он.

– Ну, я рад, что смог до тебя донести все, что знаю. Фитиль, ты же понимаешь, что то общество, в котором мы хотим тебя представить, очень культурное и интеллигентное. На жаргоне там говорить не принято, так что набирайся манерам у меня и Коли. Не уверен, что Чернов тебя похвалит за те стихи, что мы ему принесли, но в любом случае ты не мнимый поэт, а настоящий, и если он спросит прочесть что-нибудь еще, у тебя есть такая возможность. А по поводу денег, что нам дал Чернов за стихи, тут Зорин, конечно, прав. Часть мы отдали за комнату. На остальную мы сейчас не даем себе умереть с голоду, – я старался быть с ним очень открытым и честным, надеясь на понимание с его стороны.

– Хорошо, я все понял. Ты меня поправляй, если что, ну, знаешь, мало ли, – и он пожал плечами. Возможно, ему было не стыдно протянуть руку, но просить о помощи для него был новый путь. В душе я был рад этому.

– Думаю, нам нужно определиться с псевдонимом, пока мы все здесь. Я завтра постараюсь договориться о чтении в одном клубе, – сказал Зорин, войдя в комнату.

– Нет, сегодня я не в состоянии что-либо придумывать, – я поднял руки вверх.

– Может быть, аббревиатуру сложить? – спросил Фитиль. – Зорин, Филатов и Раменский, получается ФээРЗэ.

– И у кого из писателей ты видел такие псевдонимы? – спросил Зорин.

– Я только предложил, – ответил Фитиль.

Мы перебрали кучу имен и фамилий, старались создать что-то новое, ранее не использованное, свежее, как вдруг мой взгляд упал на чемодан, с которым приехал Фитиль.

– Симон Ковальский, – воскликнул я.

– А это откуда? – поинтересовался Коля.

– Это у меня на чемодане написано. Я его стащил у одного пассажира, – я внимательно наблюдал за Женей, и кажется, что я не ошибся на его счет. Ему было стыдно это рассказывать.

– Неплохо звучит, – поддержал идею Зорин. – Ты как? – спросил он у Жени. Тот одобрительно кивнул.

Вечером, когда мы провожали Зорина до дома, у самых ворот во двор Коля сказал мне то, чего я даже не заметил.

– А ведь в своей аббревиатуре тебя он поставил на первое место. Так что не удивляйся, почему с тебя и спрос больше. Ты для него авторитет, мой друг. Может быть, поэтому я так и завожусь, толком не знаю.

Слышать это от Зорина было нелегко, и все-таки приятно. Я лишь кивнул ему в ответ, и он пошел во двор своего дома. Пока он еще не скрылся из виду он добавил:

– Завтра в четыре часа на Каланчевской в баре, не опаздывайте, оттуда к Чернову, – и, помахав нам, исчез за углом.

Мы с Фитилем посмотрели друг на друга и пошли домой.

– Волнуешься? – спросил я у него.

– А чего волноваться? Я стихи давно читаю, так что завтра прочту все как надо, если потребуется.

– Ну, будем надеяться.

– А какой он как человек, Чернов этот? – спросил меня Фитиль.

Я замолчал. Я видел его лишь пару раз, да и до знакомства с ним не слышал о таком человеке. А Фитиль – дело другое: он восхищается им, точнее, его клубом, о котором многое слышал, но где так ни разу и не был.

– Хороший он человек, – сказал я.

– Властный? – спросил Фитиль.

– Я бы сказал уважаемый, – мне пришлось парировать и уйти в сторону, так как обсуждать Чернова мне совершенно не хотелось. – Завтра придешь к нему, познакомишься и составишь свое мнение.

– Мне было интересно твое мнение. Значит, стало быть, ты прозаик – рассказы, истории? – спросил у меня Фитиль.

– Пока что лишь один роман, – ответил я, внутри все снова сжалось от мысли, что я не завершил начатое, в которое вложил столько труда.

– Так как ты его написал, если тебе приходится выжимать из себя идеи? – я повторюсь еще раз, Фитиль хоть и был с неблагоприятным прошлым, но он был абсолютно неглупым человеком. Раз уж я хотел от него честности и доверительных отношений, мне пришлось говорить с ним открыто.

– Я в детстве очень много читал, знаю французский благодаря моей матери, что позволило мне прочесть много романов и просто хороших книг. Картины, которые витают у меня в голове, порой так и хочется воплотить на бумаге, вот только думаю, не осилю я это написать так, как пишут маститые и известные авторы. Читателю не будет интересен мой слог, написано все будет слишком просто, и донести всю историю будет крайне сложно. Но поверь, если бы я был хорошим писателем, у меня обязательно бы получилось воплотить все задуманное в жизнь. Наступает минута сомнения, начинаю копаться в себе и словно ножом режу свою душу, когда говорю себе – не смогу, – это была истинная правда. Признаться в этом самому себе я не мог, но Фитиль буквально вынудил меня. При всем моем упорстве и стремлении мой роман давался мне очень сложно, возможно, оттого, что он был первый.

– Разреши мне прочесть его, я скажу свое мнение, если тебе оно будет интересным? – спросил у меня Фитиль.

– Ты хочешь его прочесть? – удивился я.

– Разве я сказал что-то другое?

– Просто неожиданно это все, – сказал я.

– Пора привыкать или ты так и будешь сомневаться в себе? – ответил тот и посмотрел на меня. – Ты боишься быть отверженным издательством и только поэтому не спешишь нести его в редакцию. Но ведь я вижу, что каждый день ты буквально изводишь себя мыслью, что пора это сделать, пора показать его людям. Под лежачий камень, как известно, вода не течет, – сказал Фитиль.

– Хорошо, можешь взять его. Ты будешь первым, кто его прочтет, – улыбнулся я.

– Почту за честь, – улыбнулся в ответ Фитиль.

На следующий день с самого утра меня не оставляла мысль, что пора приниматься за новый роман. В голове рождалась идея, ее герои были яркими, сюжет обещал быть интересным. Я сделал пару заметок на листе. Фитиль сидел в кресле, пил чай и читал мой роман. Мне не терпелось узнать его мнение, но я решил не торопить Женю с ответом. Он читал молча, иногда останавливался, смотрел в окно, щурил глаза, а затем вновь начинал читать.

– Так, уже четверть четвертого, нужно собираться, Зорин будет нас ждать, – на мои слова Фитиль беспрекословно отложил мой роман и начал собираться.

– Я отобрал пару стихов, которые возьму с собой, если Чернов захочет взглянуть на них, – сказал Фитиль. – Они там, на столе, – крикнул он откуда-то из коридора.

На столе лежали его стихи, они были написаны аккуратным, ровным почерком, совсем не похожим на те, что были написаны мной и Зориным. У Чернова могли возникнуть вопросы, но, зная Фитиля и его язык, думаю, он сможет выйти из ситуации.

– Вы будете там же? В кабинете? – спросил Женя.

– Этого я не знаю, возможно, Чернов захочет пообщаться с тобой наедине, – сказал я и только сейчас понял, что это действительно может быть, и мы с Зориным не сможем контролировать ситуацию. Мы не сможем помочь в нужную минуту, повлиять на ответы Жени или вопросы Чернова, нам останется лишь ждать.

Мы начистили обувь, причесались и отправились в кафе, где у нас с Зориным была назначена встреча. Он уже ждал нас за нашим столом.

– Хорошо, что пришли чуть раньше, – обрадовался тот. – Стихи взяли?

– Да. Как насчет первого чтения? Договорился о выступлении? – спросил я.

– О да! Господа, приглашаю вас завтра на первое чтение малоизвестного, но очень талантливого поэта Симона Ковальского в театре «Модернъ», – засиял Коля.

– Поздравляю, это действительно начало нашего творческого пути, – поддержал я.

– А кто из нас будет читать? – задал вопрос Фитиль, и улыбки мигом исчезли с наших лиц.

– Об этом поговорим после, – раздраженно процедил Зорин. – Тоже мне, нашел место, – начал оглядываться он.

– Так Ковальский и будет читать, ты чего, Фитиль? – пошутил я, чтобы как-то разрядить обстановку.

– Сейчас, к нам должны подойти Голубев и Ильич, надеюсь, все помнят: ни слова, – приложил палец к губам Коля и посмотрел на нас. Тут же, как и сказал Зорин, появились наши знакомые.

– Я смотрю, в нашем полку прибыло? – спросил Голубев и протянул руку Жене, – Владимир Голубев.

– Евгений Раменский, очень приятно, – сказал тот и поздоровался.

– Павел Ильин, – представился тот и тоже пожал руку Жене.

– Зорин, ты где их берешь? За десять дней уже второго человека нашел? – спросил у него Ильич.

– Это товарищ Филатова, я здесь ни при чем, – открестился от Жени Зорин.

– Да, это мой товарищ, приехал из Петербурга не так давно, – я кивнул Жене в знак, что это «свои», но уж лучше говорить буду я.

– А чем Вы занимаетесь, Евгений? – спросил Голубев, поправляя очки.

Фитиль немного растерялся, занервничал и не сразу нашелся, что сказать, но посмотрел еще раз на меня и набрался уверенности.

– Я, господа, начинающий поэт, иду к Чернову. Саша обещал меня познакомить, может быть, он оценит мои стихи. Также хотелось бы прочесть их публике, тем более что о клубе у Чернова уже слагаются легенды. По крайней мере, у нас в Петербурге о нем знают все, и попасть к нему считается в высшей степени признаком большой удачи, – Фитиль держался хорошо, складывалось ощущение, что он всегда общается в подобном обществе интеллигентов.

– Почту за честь послушать ваши стихи, молодой человек, – в знак признания закивал Ильич.

Зорин смотрел на меня с восхищением и разве что не аплодировал мне за эту блестящую речь Жени.

– Благодарю. Думаю, у Вас будет такая возможность сегодня вечером. В любом случае, надеюсь, это не будет единственной нашей встречей и мы сможем встретиться в любой другой день, – сказал Фитиль, и все с воодушевлением закивали.

Он мог бы сойти за петербургского студента, сына дипломата, уж больно хорошо он держался в обществе. Он был актером, я видел в нем эту прекрасную игру, которую он исполнял перед нашими знакомыми, и не понимал, почему мы это делаем. Почему мы обманываем даже близких, не говоря о десятках людей, которые придут завтра на выступление Симона Ковальского. Я наблюдал за общением, которое происходило за нашим столом. Всем был интересен новый человек в нашем круге. Он рассказывал какие-то удивительные истории из жизни Петербурга, и вдруг я заметил, что их же не так давно рассказывал Зорин в квартире у Варвары Ивановны. Правда, из уст Жени рассказ казался более убедительным, и я заметил, что даже сейчас он вкладывает душу в то, что делает.

По дороге к Чернову все шли впереди, мы же с Зориным плелись сзади. Он то и дело вздыхал.

– Много отдал за участие? – спросил я.

– У них там уже была программа на троих участников вечера, пришлось отдать последнее, чтобы Ковальского включили в афишу и он выступил наравне со всеми.

– Ты так и не ответил там, в кафе, кто же будет завтра читать, – я вопросительно посмотрел на Зорина.

– Думаю, Фитиль пускай и читает. Только ночью пусть готовится. Я сегодня его не узнаю, абсолютно другой человек, а как общается со всеми. Он определенно должен понравиться Чернову.

– Это будет грандиозное появление Симона Ковальского, уж я тебя уверяю. Он обязательно должен будет запомниться слушателям, пусть они его и увидят в первый раз, – сказал я, поддерживая решение Зорина.

– Только вот как раз не нужно, что бы он особенно запоминался зрителям. Он должен донести до них свои стихи, сделать это так быстро и так красиво, чтобы они и не поняли, кто это был, лишь на выходе посмотрели еще раз на афишу и увидели среди знакомых фамилий и имен некого Симона Ковальского. Это наш единственный шанс на продолжение нашего коллективного чтения.

– Думаю, у него получится сделать все, как нужно. Я в него верю, – сказал я.

– Я бы тоже очень хотел, вот только что-то мне не дает покоя, – призадумался Зорин.

– Например, – уточнил я, но Зорин в ответ промолчал.

Чернов вышел нас встречать, как обычно, в прекрасном расположении духа.

– Вы себе не представляете, что значили для меня эти семь дней без нашего литературного клуба, – сказал он, приглашая нас пройти.

– Знакомьтесь, это Евгений Раменский, поэт, – сказал Зорин, уступая проход Жене.

– Всегда рад видеть, Чернов, – так же доброжелательно, как и неделю назад, поздоровался он с новым членом нашего литературного клуба. – Мне также нравится, что Вы поэт. Давно у нас не было талантов, да еще таких молодых, как Вы.

– Благодарю, рад слышать, – ответил Фитиль и чуть было не засмущался. Он хорошо держался, наравне со всеми нами. Сегодня не было Катеньки или она придет чуть позднее, зато своим присутствием Чернова удостоил Покровский. Они о чем-то долго говорили на кухне. Еремин все это время сидел один, листал свои записи и ни с кем не общался. Я подошел к нему.

– Здравствуйте, – сказал я. Тот отвлекся от своих записей и встал.

– Добрый вечер, рад Вас видеть, – сказал Еремин.

– Мы так и не познакомились, меня зовут Филатов Александр, – сказал я.

– Еремин Степан Сергеевич; вы, кажется, товарищ Николая Зорина, – спросил тот.

– Так и есть.

– Будете сегодня что-нибудь читать? – спросил Еремин.

– Если дадут слово, – отшутился я.

– Будет интересно послушать. Вы же, наверное, читали «Золотые колосья» Зорина? – поинтересовался тот.

– К сожалению, до сих пор мне не удалось этого сделать, а Вы, стало быть, читали? – спросил я.

– Нет, но Зорин нам читал выдержки из своего романа. Он хороший автор, у него большое будущее, думаю, раз он Ваш друг, то где-то между Вами должны быть точки соприкосновения, и Вы пишете ничуть не хуже.

– Благодарю, надеюсь оправдать Ваши ожидания, – улыбнулся я.

– Может быть, Вы хотите коньяк? – Еремин указал на столик рядом с креслом.

– Не откажусь, – согласился я и, разлив по бокалам коньяк, мы выпили. Я хотел продолжить разговор с Ереминым, но в этот момент меня подозвал Зорин.

– Прошу меня извинить, я скоро вернусь, – сказал я и, поставив бокал на столик, пошел через зал к Коле.

– Так, – чуть нервничая, сказал Зорин, – сейчас подойдет Чернов, будем представлять ему поэта.

– Я думал, их знакомство уже произошло, – удивился я.

– Я о другом, – сухо ответил Зорин. В этот момент к нам присоединился Фитиль, в руках у него была тарелка с закусками, он уже что-то жевал.

– Ты где ходишь? А это что? – удивился Зорин, забрав у него тарелку.

– На кухне был, мне Чернов сказал отнести сюда, – оправдывался Фитиль.

– Это совсем не значило, что ты можешь есть. Мы разве за этим сюда пришли? – Зорин отчитывал Женю очень тихо, чтобы не привлекать к нам особого внимания.

В дверях появился Покровский, за ним следом вошел Чернов. Мы подошли к нему.

– Чернов, как и было обещано, поэт! Автор стихотворений, которые ты имел возможность прочесть в прошлый раз, – представил Зорин нашего поэта.

– Конечно, так, стало быть, Вы и есть тот самый поэт, – Чернов принялся рассматривать Женю.

– Да. Хочу Вас поблагодарить за то, что купили мои работы, это большая честь для меня, – сказал Фитиль, он был абсолютно искренним, когда говорил это, и не знай я всех тонкостей, поверил бы ему, как себе.

– Пройдемте ко мне в кабинет, у меня к Вам есть один очень интересный разговор, – сказал Чернов и жестом указал на дверь в кабинет. Фитиль кивнул и пошел следом.