Текст книги "Неуловимые мстители. Против батьки Махно"

Затем напоила коня, попила сама и, вскочив в седло, собрала в кулак уздечки трех бандитских лошадей в качестве трофея.

* * *

Яшка двигался расчетливее, понимая, что у тех, кто забрал Валерку, – большая фора и быстро их не догнать. Его конь скакал медленнее, зато и сил у него оставалось больше. Пока дорогу с двух сторон прикрывали деревья, цыган чувствовал себя спокойно. Но вот впереди открылся большой участок, пересекающий бескрайнее поле. Яшка еще окоротил бег коня и внимательно смотрел вперед. За версту от него дорогу оседлала рощица, деревья вплотную подходили к обочине. Яшка протер глаза и старался не пропустить ни малейшего движения у рощи – ему казалось, что там что-то двигается…

Когда он подскакал ближе – ничего подозрительного видно не было. Но чувство опасности холодило загривок, словно слабый ветерок. Яшка спрыгнул с коня на ходу и стал красться за деревьями. Вдруг раздался разбойничий свист, ему вторил крик: «Держи его!», а затем: «Где седок?! Ведь был же!» – «Коня держи!» Яшка услыхал ржание своего вороного и побежал на голос.

Вороной вертелся на задних ногах, а двое мужиков пытались его схватить. Оружие они побросали на обочину. Яшка подобрал обрезы.

– Добрый конь! – радовались разбойники, но никак не могли совладать с вороным: тот дыбился, лягался, мотал головой так, что невозможно было поймать уздечку.

Яшка во всю прыть кинулся на другой конец рощицы. Добежав до края, он свистнул, вороной бросился на зов. «Куда! Стой, бисово отродье! Стреляй его, Макар!» – кричали разбойнички, но коня уже не догнать, да и стрелять было не из чего.

Цыганков вскочил в седло и погнал вороного дальше.

* * *

Данькина дорога была пустынной. Он долго пылил по ней, пока далеко за полдень не увидел село. Ларионов спешился за околицей и из кустов наблюдал за селом. Там было тихо, и выглядело оно мирно. Данька не мог долго ждать и решил рискнуть: сел в седло и поехал по главной улице. Несколько детей, которые ему повстречались, юркнули в дырки в плетнях и скрылись в кустах, на вопросы не отвечали. Бабы также разбегались – время-то военное. Наконец Данька встретил старика с палкой.

– Привет, диду.

– Здорово, коль не шутишь.

– Дай напиться, – попросил Данька.

– Оружье есть? – спросил дед.

Данька кивнул.

– Тогда жди здесь, – дед заковылял во двор.

Данька на всякий случай взвел боек нагана в кармане.

Старик вынес ковшик с водой. Даниил нарочно неторопливо спешился, выпил и поблагодарил.

– Я друга ищу, он ранен, может, его через ваше село на телеге везли. Видал?

– Третьего дня были всадники и тачанка, а больше никто.

– Нет, его вчера должны были везти или сегодня.

– Не было.

– Ну, спасибо, дед.

– Бывай, хлопец!

Данька вскочил на коня и скоро поехал через село. По пути он встретил подростка, которому мальчишеская гордость не позволила убежать. А может, и любопытство. Он хоть и не удрал, но поглядывал на Ларионова с опаской. Паренек подтвердил слова старика. Данька поехал дальше. «Вот ведь какое дело, – думал он, – до чего народ дошел – всяк всякого боится. Я опасаюсь, что в меня из обреза пальнут, а они боятся, что грабить начну. Ничего, после войны не так все будет!». Успокоив себя этим, Ларионов двинул дальше по дороге, но через версту оказался на развилке. Куда теперь? Он хотел было повернуть наобум, но тут заметил невдалеке дым от костра. В его сторону пахнуло жареным мясом и сразу подвело живот – с рассвета Данька ничего не ел. «Не только ж бандиты кругом, все-таки хороших людей на Земле больше», – подумал он и направил коня к костру.

Довольно быстро Ларионов выехал на поляну.

– Здоровы будьте, станичники, – сказал он людям у костра.

Вдруг один из них развернулся и выпалил из обреза, лежащего на коленях. Данька понял, что развернуть коня не успеет. Он выхватил из-за пазухи гранату, выдернул чеку и бросил в костер, за ней полетела вторая. «Станичник» успел передернуть затвор, но двойной взрыв опередил выстрел. Конь взвился на дыбы от испуга, Данька укротил его и подъехал к врагам. Все пятеро полегли, как сидели, – вокруг костра. Мясо при взрыве разлетелось в клочья, даже неясно было, что здесь жарили.

У бандита с обрезом на папахе оказался зеленый околыш – значит, они служили у атамана Зеленого. «Тьфу!», – сплюнул Ларионов и вскочил на коня. Долго еще в этих краях путнику вместо обеда будут посылать пулю!

На развилке Данька выбрал правую дорогу. Скакать вперед можно было не больше часа, иначе вовремя ему не вернуться…

* * *

Глубокой ночью на развилке трех дорог догорал костер. У огня сидели Ксанка и Яшка. Друзья уже рассказали друг другу все события дня – следов Валерки никто не нашел. Даньки еще не было, и Неуловимые волновались – как бы не пропал их командир. Наконец послышался топот копыт. На всякий случай Ксанка и Яшка отступили от костра, чтобы не быть легкой мишенью.

– Ку-ку! – раздалось издалека.

– Ку-ку! – радостно закричали парень с девчонкой.

Данька подскакал и скатился с седла. Ксанка обняла брата.

– Ну что? – хрипло спросил он.

– Ничего, – понурился Цыганков.

– У меня тоже. Пить есть?

Ксанка подала воды, Яшка выкатил из костра дымящуюся картофелину. Даниил сел на корточки, обжигая пальцы, снял корочку и стал жадно есть.

– Вовремя вернулись?

– Да нет… – усмехнулась Ксанка.

– Я так и подумал, – заявил Ларионов и взялся за вторую картофелину. – У меня там развилка была, так я уехал по одной, а вернулся другой дорогой. Ничего, только две гранаты на «зеленых» истратил.

– А у нас трофеи: Ксанка трех лошадей привела, а я – два обреза добыл.

– Ну и на что нам в армии обрезы?

– Сгодятся…

– Ладно, поехали.

Данька вскочил на своего коня, Ксанка закидала костер землей, Яшка тем временем собрал лошадей.

– Попадет нам – вечернюю поверку-то прогуляли, – заметила Ксанка.

– Это обязательно, – подтвердил Данька.

– Скажем, что в разведке были, вот – трофеи, – предложил Яшка.

Перспектива попасть на гауптвахту не очень беспокоила Неуловимых, вернее – беспокоила, но лишь потому, что это могло помешать дальнейшим поискам Валерки. Данька готов был отказаться от командования полуэскадроном ради того, чтобы им разрешили продолжать поиски пропавшего друга.

5

Отца Аркадии, атамана Каретника, Валерка видел лишь мельком – он был правой рукой Махно и постоянно пропадал в штабе или войсках. По словам Аркадии, сил у батьки было «немеряно». Зато на следующее утро, как Мещеряков поселился в доме Каретника, к Валерке пришел посетитель. Было очень рано, Мещеряков, правда, уже проснулся, но хотел поспать еще, и тут раздался стук в дверь.

Высокий парень с жилистыми кулаками, одетый в солдатскую шинель, вошел, с порога огляделся, подцепил стул длинной рукой и присел к кровати.

– Ты – Валерий Мещеряков?

– Я.

– Лев Зиньковский, – парень протянул руку. Его рукопожатие было цепким, словно аркан. – Приятно познакомиться.

– Что так рано? – спросил Валерка, соображая, где он мог слышать эту фамилию.

– А чего тянуть? – усмехнулся Зиньковский. Он не торопясь достал портсигар, выудил из него папироску и закурил. Затем спросил: – Ничего?

– Ничего, – разрешил Валерка.

Зиньковский протянул ему портсигар.

– Не курю.

– Вот ведь, Валерий, какая штука… Батька у нас – человек широкий, доверчивый… Понимаешь, я вижу?

– Спозаранку без дела не ходят…

– Догадливый! – рассмеялся Зиньковский. – Так я с тобой в прятки играть не буду. Ты поселился в доме самого Каретника, а человек никому не известный. Проверка требуется.

– Спрашивайте, – кивнул Валерка.

– Полных лет?

– Шестнадцать.

– Партийность?

– Беспартийный.

– А говорил – анархист!

– Так у меня билета нету. Вам же анкета нужна?

– Мне твое нутро нужно, – сказал, прищурившись, Зиньковский. Глаза его стали жесткими. – Есть у меня подозрение, что ты из другого теста.

– Белые в форме воюют, думаете – красный? – Валерка пошел ва-банк.

– Я и сам к батьке пришел, когда он в девятнадцатом с красными подружился против Деникина, – Зиньковский отстранился и выпустил струю дыма. – Но сейчас мы в контрах…

– Если б я к вам от красных шел, то документами бы запасся и ногу б не стал расковыривать – что за шпион на костылях?

– Родом откуда?

– Из Юзовки, – сказал Валерка.

– Да ты что? – оживился Зиньковский. – Гимназист из Юзовки! Вот так дела. Какая ограда у гимназии?

– Чугунная. С набалдашниками.

– А по форме?

– Трапеция.

– Почему так?

– Улицы к площади сходятся.

– Какие?

– Александровская и Садовая.

– Номер дома директора?

– Садовая, пятнадцать.

– Брата его как зовут?

– Нет брата.

– Жену?

– Ольга Никифоровна.

– Сына?

– Вовка.

– Сам где жил?

– На Терещенковской, двадцать два.

– А где…

– А я вас вспомнил, – перебил Валерка череду быстрых вопросов. – Вы в городском Совете были, у вас еще вторая фамилия была… ну, другая… Задов… Лев Николаевич Задов – точно!

– Верно, – улыбнулся Зиньковский. – Только я фамилию сменил… Не выдашь?

– Больше не подозреваете? – ответно улыбнулся Мещеряков.

– Так что же ты, идейный анархист, к нам в партию не вступил?

– Мне тогда только четырнадцать было, постеснялся.

– А у Бурнаша как оказался?

– Думал, он – анархист, как Махно, а Бурнаш бандит оказался. Я от него, если вправду – сбег. Потом до батьки пошел…

– Ладно, считай первую проверку прошел, – Зиньковский встал. – Я, земляк, контрразведкой у батьки заведую, я человека насквозь вижу. Пока – верю.

После ухода Зиньковского-Задова Валерка мысленно перекрестился. Повезло, что он с начальником разведки земляком оказался, а то бы… Додумывать Валерка не стал – страшно, а стал ждать, когда проснется Аркадия и придет делать ему перевязку.

* * *

Аркадия Каретник умело делала перевязки, но то, что его раненая нога вызывала у девушки больший интерес, чем он сам, Валерку злило. Город ее не интересовал – она, как некоторые анархисты, думала, что он – место, где гнездится власть, и лучше бы городов вовсе не было. Из естественных наук ее могла заинтересовать разве что баллистика, а из гуманитарных – снова теория анархии.

Зато рассказы Никиты, о том, как он шашкой «вжик!» Аркадия слушала с удовольствием и не замечала ни повторов, ни явных несоответствий – ее не смущало, что сотый «вжик!» значит, что Никита в одном бою перебил почти целый эскадрон. Девушка искренне считала его Ильей Муромцем и восхищалась.

Сначала Валерка думал, что его возмущает ее явная несправедливость, но заметив, как учащается сердце при ее приближении, Мещеряков вынужден был констатировать, что влюбился. А когда он представил, что был бы ранен не в ногу, а в шею, и Аркадия, делая перевязку, оказывалась бы совсем рядом, если бы у его лица оказались эти мерцающие глаза, полные красные губы… По легкому головокружению Валерка сделал вывод что «втюрился» он совсем сильно. Мещеряков хотел снизить этот градус разбором Аркадии, но понял, что это самообман – он лишь любуется тем, что ему так в ней нравится. Наконец он признался себе, что никогда таких красивых девушек не встречал и поделать тут ничего нельзя.

Ранеными любят только героев, но лежа в кровати, он героем для Аркадии не станет. Валерка попросил костыль и стал вставать. В горнице он нашел несколько брошюр и подшивки газет «Набат» и «Голос махновца». Читал Мещеряков, когда за окном слышались бесконечные «вжик!», и это настраивало на боевой лад. Ну и что, что он невысокий? Махно – не выше. И Буденный – невысокий, и Троцкий, и Ленин…

Постепенно осваиваясь, Валерка стал выходить на улицу. У штаба он часто видел Нестора Ивановича в гусарском мундире. Рука батьки висела на перевязи, но он был всегда энергичен и тверд. Бойцы слушались его беспрекословно, слово Махно – закон. Раньше Валерка думал, что у анархистов никакой дисциплины нету, но тут порядки были такие же, как в Красной армии, если не жестче. Схожего было много, может быть, еще и потому, что меньше года назад Махно вместе с большевиками воевал против Деникина и многому у красных научился? Как узнал Валерка, анархисты бывают разные, а батька относится к анархо-коммунистам, которые ближе всего к большевикам…

Однажды утром Аркадия была особенно весела.

– Засиделись мы, уже неделю никуда не выезжали, – сказала она. – Сейчас сделаю тебе перевязку и поеду с хлопцами в село – агитацию проводить.

– Я тоже хочу! Возьми меня с собой, – попросился Валерка.

– А и верно, чего тебе валяться, посмотришь, как мы разагитируем этих куркулей.

Валерка оделся и на костыле доковылял до телеги. Телега была необычная – двухэтажная, на ней на четырех столбах была закреплена деревянная площадка с перилами. Мещеряков догадался, что это передвижная трибуна. Впереди и сзади на трибуне были установлены черные знамена. На одном было написано: «Анархия – мать порядка!», на втором – «Слава батьке Махно!». Здесь уже сидели двое хлопцев: Петька и Степан. Аркадия принесла сена и подоткнула Мещерякову под раненую ногу. Она уселась впереди, Валерка видел только ее спину, но и тут глаз было не оторвать. Мещеряков заметил за собой это и старался смотреть в сторону. В центре телеги лежали две стопки газет – последние номера «Набата» и «Голоса махновца», Валерка, чтобы отвлечься, стал их читать. Агитационную телегу сопровождали трое конников охраны.

До села, которое надо было «сагитировать», доехали к полудню. Аркадия объяснила, что село зажиточное и жители не спешат записываться в армию батьки. Хлопцы на площади сняли трибуну с телеги и стали созывать народ. Пока крестьяне тянулись, Аркадия с трибуны читала передовицу из «Голоса махновца». Голос у нее срывался, читала она с трудом и совсем не походила на обычную боевую красавицу – видно, что говорить перед народом не привыкла.

Когда толпа стала густой, на трибуну поднялся Степан. Говорил он громко и легко:

– Людское общество возникло в древности благодаря взаимопомощи первых людей. Но когда возникло государство, оно начало выжимать жизненные соки из цивилизации и будет делать это, пока не настает ее смерть. У нас один путь – революция! Путем социальной революции должна быть полностью ликвидирована и частная собственность.

– А как же земля? – спросили из толпы.

– И земля также – частная собственность, которую требуется ликвидировать, – твердо сказал Степан. – Правда, в отдаленном будущем.

Толпа загудела, и последнюю фразу оратора селяне не услышали. Они поняли, что махновцы собираются землю отбирать.

– При анархии, – вступил Петр, – не будет эксплуатации человека человеком, не станет помещиков, и каждый крестьянин будет возделывать свою землю. Это будет свободный хлебопашец на свободной земле. Но для этого необходимо сражаться.

– Зачем? – спросили из толпы. – Мы и так уже при анархии живем: помещиков прогнали, землю пашем.

– А если ее отнимать придут?

– Тогда и погутарим! – в толпе засмеялись. – А сейчас рано приехали!

Валерка посмотрел на Аркадию. Она хотела что-то сказать, но не могла вымолвить. Ее горячий взгляд обратился на товарищей – они замешкались. Тогда Валерка приналег на костыль и встал на телеге.

– Станичники! Как говорится: не в том беда, что рано родила, а в том, что поздно обвенчалась! – откуда у него выскочили эти слова, Мещеряков и позже понять не мог, а в тот момент он видел только растерянный взгляд Аркадии.

В толпе грохнули смехом.

– Это что – тоже их агитатор?! Ты кто, хлопец?

– Я не агитатор, я тут как наглядное пособие! – крикнул Валерка. – Толпа притихла. – Посмотрите на меня! Я неделю назад лихо на кавалерийском коне скакал, а теперь с костылем до ветру хожу – и тому рад, что получается! Вот вы сейчас – как я прошлый – довольны собой и ничего вам не хочется делать, кроме обычного своего дела. Это понятно. Но в России сейчас война идет, и мимо нее, не то что село, ни один человек не проскочит. Каждый должен понять – с кем он хочет в будущем жить – с буржуями или трудовым народом. А раз вы есть вольные хлебопашцы, то и выбирать нечего: один путь – с батькой Махно! До вас война не достучалась, потому что обороняет вас его добровольная армия, а вы представьте, что его казаки завтра раздумают всех нас защищать – что будет? Ладно, если красные – те хоть буржуев не любят, а если Петлюра придет или беляки? Тогда все вы на трех ногах – как я – заскачете, да поздно будет: свою армию вам не собрать! Значит, надо, пока не поздно, батьке помочь! Айда в добровольцы армии Махно!!

В толпе засвистели и заулюлюкали. Валерка понял, что провалился, и в изнеможении упал на телегу, но вдруг поймал на себе горячий взгляд Аркадии.

– Раз такое дело – пиши меня с сынами, – к трибуне подошел кряжистый мужик с вислыми усами. – Кони у меня есть и обрезы, а остальную амуницию пусть батька дает.

– И меня пиши.

– И нас…

К Степану с тетрадкой выстроилась очередь добровольцев. Аркадия подошла к Валерке и пожала ему руку.

– Молодец, Валера – шепнула она. – Спасибо за помощь!

– Чего там, – засмущался парень. – Само вышло.

– Так и надо, чтоб само шло! – горячо сказала Аркадия. – Я вот сколько газет прочла и книг, а ни по-книжному выступать не могу, ни от сердца. Понимаешь – все чувствую, а сказать не могу…

– Понимаю, – ответил Валерка, но то, что пока он не мог высказать, совсем не имело отношения ни к анархии, ни даже к революции…

На обратном пути Мещеряков несколько раз ловил любопытные взгляды Аркадии – прежде она так на него не смотрела.

Следующим утром Аркадия сама пригласила Валерку посидеть на завалинке.

– Я батьке Махно рассказала твою речь – вот он повеселился! – захихикала девушка. – Он так сказал, что ты теперь у нас главный агитатор будешь… А меня научишь?

– Научу, – сказал Валерка, совершенно не думая, чему учить, тут главное – кого! Наконец-то Аркадия его заметила.

В разгар первого урока ораторского искусства во двор въехал Никита на разгоряченном коне. Он подъехал, лихо спрыгнул с седла, умудрившись не запутаться в ремнях амуниции: через плечо у него висели шашка, маузер и патронташ, а на руке – нагайка.

– Ты погоди пока, коня напои, мы сейчас договорим, – сказала ему Аркадия, и Никита остановился, словно наткнулся на запертую дверь.

– Хто это – мы?

– Мы с Валерой. Он меня говорить на митингах учит.

Никита хмыкнул, помялся минуту, потом развернул коня и повел его к колодцу, который располагался рядом – за плетнем.

– А хто этот хлопец, шо с моей Аркадией гутарит? – спросил он у поивших коней. – Откуда взялся?

– Да его дядька Митяй где-то подобрал. Сказывал – у атамана Бурнаша служил, – ответил один паренек. – Я потому и запомнил, что сам у Гната Бурнаша був, а этого паренька не знаю.

– А ну-ка пойдем со мной!

Никита передал уздечку соседу и повел бурнашовца на двор атамана Каретника. Аркадия и Валера продолжали увлеченно говорить.

– Никита, еще минуточку подожди! – попросила Аркадия.

Никита с прищуром глядел на Мещерякова, и тот почувствовал неладное.

– Эй, как тебя, Валерка, так ты, гутарят, у Бурнаша служил? – не выдержал ревнивый ухажер.

– Было дело, – сказал Мещеряков.

– А вот этого хлопца ты знаешь?

Ясно – проверка. Валерка посмотрел на бурнаша.

– Нет, не знаю.

– А главное тут – и он тебя! Только он точно у атамана Бурнаша був, а тебя там не видал!

– Ну и что? Я вот сейчас в Гуляйполе живу, а если бы ты за Аркадией не увивался, то ввек бы тебя не видал!

– Чего? – Никита схватился за шашку.

Валерка продолжал спокойно сидеть на завалинке.

– Что, хочешь «вжик» сделать? Можа ты только раненых и умеешь «вжикать», герой?

Никита налился до малинового цвета, но сдержался, – ведь на него смотрела Аркадия, и не мог он при ней безоружного рубить. Вот попадется этот пес один на один…

– Ну-ка, спроси, кого он знает от батьки Бурнаша?

– Я кабатчика Сапрыкина хорошо знаю, потому как, приезжая к атаману с Сидором Лютым, упокой бог его душу, мы завсегда у него останавливались, – опережая вопрос, быстро произнес Валерка.

– Так ты в сотне Сидора був?

– Я видел, как Мстители его подстрелили, когда мы за поездом гнались!

– Из сотни Лютого я хлопцев мало знаю, – признался бурнаш. – Он, как волк, в одиночку бегал.

– Ну, так я пойду полежу, – Валерка встал и, сохраняя показное спокойствие, ушел в дом. Черт бы побрал этих бандитов, которые бегают, как тараканы, от одного атамана к другому. Еще немного – и его бы разоблачили!

Никита увел Аркадию от Валеркиного окна, но Мещеряков понял, что разговор у них не клеился – девушка вернулась буквально через полчаса. Первую стычку он выиграл, а для второй надо бы оружием разжиться – Никита его теперь караулить станет.

6

Отказываться от командования полуэскадроном Даниилу не пришлось. Комполка так разозлился, что отстранил его от должности и упек под трибунал. Одно дело, когда рядовые сбегают в самоволку, а совсем другое, когда их ведет за собой командир Красной армии. Ксанке и Яшке командир дал по десять суток ареста, а вот судьба Даньки пока была неясна. Но Ларионов больше думал не о себе, а о Валерке – все ли он сделал для того, чтобы найти Мещерякова? Время на «губе» тянулось невыносимо медленно. Яшка даже предложил сбежать, и это было несложно, но бежать от своих – глупо, к кому тогда идти, к Махно, что ли?

Спасло Ларионова то, что командир полка доложил о происшествии по команде. Спустя неделю в часть приехал командарм Буденный и велел выпустить Неуловимых из-под ареста: «После войны досидят, а сейчас некогда».

– Хороши красноармейцы, нечего сказать! – встретил командарм Неуловимых, которые отбывали наказание в той одежде, в которой вернулись в часть. – Куда бегали? До тетки на хутор?

– Никак нет, – сказал Данька. – Валерку искали.

– Вижу, что рано тебя командиром назначил, – сказал Семен Михайлович, со злостью крутя ус. – А если бы в бою, решая боевую задачу, Валерка потерялся, ты бы тоже бросил строй и отправился друга искать?

– В бою – другое дело, – пробормотал Яшка.

– То же самое, Цыганков! Гражданская война – это сплошной бой, похлеще империалистической! Здесь дисциплины и воли больше надо – один народ между собой воюет, фронта нет – зато банд всяких полно. Здесь важно все время строй держать. Вы думаете, я друзей-товарищей не терял? Терял… Но это не должно боеспособность нарушать! Ясно?!

– Так точно, ясно, – нестройно ответили Неуловимые.

– Теперь ставлю текущую задачу, – сказал Буденный. – Комполка Ларионова правильно отстранил, возвращаю тебя на прежнюю должность – командира Неуловимых. (Ребята с улыбкой переглянулись.) Поскольку таких подразделений не бывает, переименовываю вас в группу связи. Ваша задача – поддерживать связь с дивизией батьки Махно.

– С кем?! – воскликнул Данька.

– С Нестором Ивановичем Махно. Принято решение вступить с батькой в союз против белых.

– Как говорит Валерка – это нонсенс! – брякнула Ксанка.

– Ты мне приказы Ленина не хай! – строго сказал Семен Михайлович.

– Но ведь он же враг!..

– Раз вам придется с Махно общаться, то я вам дам разъяснение. Во-первых, Махно – тоже революционер, как и мы, большевики, только другого направления. При царе его в тюрьме держали – тут он наш товарищ. Во-вторых, в прошлом году Махно уже воевал вместе с Красной армией против Деникина, причем воевал славно, за прорыв под Мариуполем он награжден орденом Красного Знамени. В-третьих, помощь товарища батьки Махно в данный момент нам необходима. У него сильные боеспособные части, которые постоянно пополняются добровольцами, у него – авторитет, опыт партизанской войны, инициатива. С ним мы быстрее и с меньшими потерями разгромим врангелевцев и петлюровцев. Но… – Семен Михайлович сделал многозначительную паузу. – Махно – идейный анархист, человек порывистый и своевольный. Как легко в прошлом году вступил с нами в союз, так же легко и вышел. Отсюда вывод: союзник Махно ненадежный и скорее всего – недолгосрочный. Чуть что не по нему – союз разорвет. Вот этот момент нам никак пропустить нельзя, чтобы батька нам неожиданно в спину не ударил. Потому вы будете не просто связные, а мои глаза и уши в расположении махновцев. Смотрите, собирайте информацию, разговаривайте с бойцами. Не все у него там идейные анархисты, есть и запутавшиеся пролетарии – таких нужно аккуратно агитировать за переход в Красную армию. Ну а получится – так и самого батьку сагитируете, – рассмеялся Буденный.

– Мы постараемся, – сказал Данька.

– Дело вам поручается важное и секретное. Вы хлопцы молодые, вас махновцы шибко опасаться не будут. А зря, – добавил Буденный. – Сейчас переодевайтесь, получайте оружие, а мой помощник выдаст вам мандаты уполномоченных по связи и расскажет, как мы с вами эту связь будем поддерживать. Самое главное помните: ситуация может измениться в любую минуту – к этому надо быть готовым!

– Мы справимся, – пообещал Яшка. – Как раз для нас дело. Жаль, что Валерки нет: вчетвером-то лучше воевать.

– Надеюсь, что Валерий найдется, – ободрил Неуловимых командарм. – Погибшим его не видели, значит – живой!

7

За несколько дней Валерка окончательно выздоровел – забросил костыль и раздобыл себе коня. Прилив сил он чувствовал, когда видел Аркадию, а теперь они общались часто. Ее близость, понимал Валерка, и есть его главное лекарство. Девушка стала его другом, ну почти как Ксанка. Она даже подарила ему наган и саблю – взяла у отца, который хранил дома целый арсенал.

Валерка с Аркадией и агитбригадой ездил по митингам и агитировал сельчан за Махно. Постепенно он освоился и стал заправским оратором. Стоило ему глянуть на Аркадию, как слова сами лезли – и самые правильные, самые боевые. Впрочем, Никита регулярно заезжал в гости, опять рассказывал о своих подвигах, и Аркадия каждый раз восхищенно ахала. Она тоже хотела в бой, но отец-атаман дочку воевать не пускал.

Мещеряков, с одной стороны, был своим положением доволен, но с другой – понимал, что такая мирная жизнь долго продолжаться не может. И верно, вскоре армия батьки Махно выступила из Гуляйполя, а значит, предстояли серьезные бои. Красные нажимали с одной стороны, а Гуляйполе заняли врангелевцы. Махновцы воевали на два фронта, но сил для этого было маловато: 11 тысяч штыков, 4 тысячи сабель и несколько сотен пулеметов. Патронов вечно не хватало, и часто махновцев выручали сабли, вот, наверное, почему девушки так любили кавалеристов. Новости обычно приносила Аркадия, она свободно заходила в штаб Махно, красивой девушке, которую привечал сам батька, легко разбалтывались любые секреты.

«Вот такая разведчица нам бы сгодилась», – подумывал Мещеряков, но всерьез пытаться переагитировать Аркадию в красные не собирался: она была убежденной анархисткой и думала, что Валерка такой же. Кроме разочарования, ничего бы не получилось, а терять завоеванное у девушки доверие Мещеряков не хотел ни за что. Притом Валерий уже не видел ничего особенно плохого в анархизме. Идея свободы была общей, а коммунистическое общество похоже на анархическое – это две мечты о светлом, чистом мире, в котором нет крови и грязи, лжи и предательства, а есть все для хорошей жизни и интересной работы. Когда рядом не было Никиты – а он не появлялся уже два дня, Валерка старался проводить все время с Аркадией. Она, правда, на робкие ухаживания Мещерякова внимания не обращала, носилась то в штаб, то к другим агитаторам, то еще куда-нибудь – все вокруг были ее знакомые и приятели.

Вот и сейчас она вернулась откуда-то с блестящими глазами. Видно, хорошие новости узнала. Впрочем, главная новость известна – скоро им всем идти в бой. Это Валерке не страшно, лишь бы не попасть на фронт против Красной армии, а рубать петлюровцев или беляков – пожалуйста.

– Ой, Валерка, ты прям вояка! – рассмеялась, подъезжая Аркадия. – Одна только тужурка гимназическая вид смущат!

– А ты думаешь, в бою главное – усы и папаха? – насупился Мещеряков.

– На Никиту намекаешь? – захохотала девушка. – Так це добрый вояка – все знают.

– Ты мне зубы не заговаривай, – спохватился Валерка. – Ты книжку бати Кропоткина дочитала, как договаривались?

– Так в походе читать некогда…

– Зато к знакомым хлопчикам в штаб заехать – время было?

– Ой, что я узнала! – сказала Аркадия. – Ты подивишься!

– Так как же насчет книжки? Опять скажешь: «Валера, расскажи»?

– Во-во, он тоби расскажет сказок! – откуда ни возьмись перед ними вырос Никита на танцующем коне.

– От она, потеря! – обрадовалась Аркадия. – А я уж думала: как ты меня сыщешь теперь?

– Это не мудрено, а вот правду сыскать дюже трудней, – Никита буровил глазами Мещерякова. – Я ж по твоим делам мотался, пока ты тут Аркадию словами разными, как паук, путаешь.

– Да вроде я тебя никуда не посылал, – отозвался Валерка, прикидывая – придется ли рвать из кармана наган.

– Да ты бы сказал все, шо надо, так батька бы тебя сразу шлепнул.

– Никита, ты чего? – встревожилась Аркадия.

– А то, шо этого байстрюка дядька Митяй усыновил в поле, а кто он – не сказал. Валерку твоего подобрали на месте боя красных с белыми. Так пусть теперь скажет – который он? Хотя шо тут говорить, шлепнуть его можно и по белому, и по красному делу.

– Валера, чего молчишь? – спросила Аркадия.

– Стычка там верно, была, но в стороне, а меня шальная пуля цапнула.

– Я так разумею, шо он красный шпион. Врангелевцы форму носят, а эти босяки воюют, в чем придется!

– Насчет босяков ты не загибай, у нас армия-то народная! – возмутился Валерка.

– Значит – краснопузый, – удовлетворенно заключил Никита. – Вот мы тебя и прояснили! Дядька Митяй тоже думает, что красный он.

– Так и шо? – спокойно сказала Аркадия. – Наш батька теперь тоже красный.

– Как так?! – одновременно воскликнули Никита и Валера.

– Нестор Иванович заключил с красными договор, что мы вместе будем беляков бить! – торжественно сказала Аркадия. – Мы теперь часть Южного фронта Красной армии.

8

Ставка Махно на время обосновалась в Старобельске, там же был подписан мирный договор с Фрунзе. Крестьянская повстанческая армия перешла в подчинение Южного фронта, правда, не вся. Часть махновцев оказалась против союза и откололась от батьки, но большинство все-таки осталось с Нестором Ивановичем. После заключения мирного договора с красными Махно отправился на юго-запад, чтобы вновь отбить у врангелевцев свою столицу – Гуляйполе. Армия батьки двигалась по нескольким дорогам – какие-то отряды шли на восток, какие-то на юг, у всех впереди был враг. Врангелевцы наступали, и только совместными усилиями революционные армии могли остановить общего противника.

Передислокация сил завершилась, и штабной отряд, при котором находилась агитбригада, двинулся навстречу врангелевскому фронту. Во главе колонны находился штаб, на одной из бричек здесь ехал сам батька – в последних боях его ранили, и он не мог пока сидеть на лошади. Однако управление армией Махно не оставлял ни на день.

Мещеряков соскучился по Аркадии и отправился вдоль колонны искать девушку. В чем положительное отличие махновской армии от Красной – тут нет строгой дисциплины и не нужно держаться одного места в строю. Издалека, подъезжая к «голове», Валерка услыхал дружный хохот – махновцы никогда не упускали случая повеселиться. Он подъехал ближе и вдруг увидел Неуловимых – Даньку, Ксанку и Яшку, окруженных махновцами. Они были в красноармейской форме, значит, приехали открыто. Валерка хотел броситься к друзьям, но потом вспомнил, что для Аркадии он – беззаветный анархист, и, сдержав порыв, тихонько подъехал поближе.