Текст книги "Желтый глаз Тихеи"

– О чём ты говоришь… – пробормотал Эжен. – Ты сумасшедший! Какая мать?!…

Лицо Марино скривилось от боли.

– Вероне позаботился, чтобы твоя смерть не была лёгкой. Моё нутро горит, словно в огне. Какая мать, спрашиваешь?! Та, что ты прилюдно обесчестил! Разве не этот медальон ты сунул ей в рот, ломая зубы?! – Виконт рванул завязки камзола, и граф в ужасе отшатнулся от блеска рубинов.

– Узнал, отец?! Ты сунул его маме, как плату, словно шлюхе! А она была непорочна. Более того, она была невестой. Но ты растоптал её счастье!

– Не может быть, – прошептал Эжен. – Но ведь она была чудовищем…

– Не смей так говорить о ней! Она была самой красивой из сиагаров, так называется мой народ! – Марино медленно осел на пол, лицо побледнело, губы налились синевой. – Чтобы отомстить тебе, мне пришлось стать человеком, челове… – он захрипел и завалился набок.

– Сынок! – граф бросился к нему, поднял на руки. – Прости меня! Умоляю! Что мне делать?

– Море, – прошептал юноша и потерял сознание.

Еще никогда в жизни граф так не гнал коня. Утопая в мокром песке, донёс сына до прибрежных волн и, не удержавшись на ногах, рухнул в воду. Лицо Марино было белее снега.

– Мальчик мой! Не умирай! – Эжен тормошил его и плакал.

Казалась, прошла целая вечность, прежде чем на лице виконта проступил румянец. Он медленно сел, тело сотрясала дрожь. Посмотрел на графа затуманенными глазами:

– Яд… Здесь мне не выжить. Ты сломал жизнь не только маме, но и мне. Я не человек и не сиагар. Но я простил тебя, когда встретил. Больше никто не помешает твоему счастью – я обещаю. Прощай. – он поднялся и, шатаясь, побрёл прочь от берега. Эжен звал его, срывая голос, но юноша так и не обернулся, уходя все дальше и дальше, туда, где на горизонте тонуло в расплавленном море солнце.

Идут годы, а на высоком утесе, как и прежде, стоит старик в траурных одеждах. Он почти перестал видеть. Зато научился слушать плач волн и понимать язык ветра. Он ждёт слишком долго, но твердо знает: когда-нибудь ласковый бриз осушит его слезы, и рядом раздастся знакомый голос:

– Здравствуй, отец. Я – вернулся.

Август 2018 года

Добровольная жертва

20 января 2159 года по земному календарю. Космос

Глиноматод спросил у своего сокамерника:

«Жабурик, вот ты знаешь, зачем нужны банки?»

Жабурик тут же смущенно заквакал:

«Ну, они там деньги хранят, и кредиты дают, вот».

«Не умен ты, мой собрат по несчастью, неумен». – Констатировал Глиноматод.

Они летели вдвоем уже тринадцать минут и только сейчас осознали, что являются двумя экзотическими животными в автономной клетке. Клетка была случайно выброшена в космос и безнадежно дрейфовала в звездной черноте. То, что служило бы иному рассказу неожиданной концовкой (герои общаются словно человеческие астронавты, а потом оказывается, что это потерянные экспонаты галактического зоопарка) в нашем случае является только началом.

Дело в том, что Глиноматод страдал типичной для его вида немощью – раздвоением личности. И сейчас он всячески пытался установить, является ли Жабурик частью его воображения или же существует как объективная данность. Сначала Глиноматод надеялся, что его попутчик скажет что-нибудь такое, чего не знает сам Глинаматод и этим докажет свою подлинность. Но, увы, Жабурик сильно отставал в умственном развитии от сокамерника, а значит, можно было допустить, что он всего лишь имитация болезненного рассудка – ведь притвориться глупцом легче, чем гением.

Глиноматод широко зевнул, продемонстрировав товарищу длинные острые клыки, и потерся чешуйчатой спиной о прутья решетки. Разговаривать с бестолковым попутчиком не было никакого желания, а потому он опустил на веки густые мохнатые брови, активировал ушные перепонки и экранировал мозг на случай, если Жабурику вздумается поболтать. Через две минуты он уже безмятежно спал.

Снилась ему охота. Он, предводитель стаи, преследует странного розового толстячка, который прыгает, как лягушка и заходится в кваканье от ужаса. И этот кусок вкусного мяса кого-то ему напоминает. Глономатод совершает длинный прыжок, впивается когтями в мягкую тушку и зловеще спрашивает у жертвы:

«– Кто ты, пища?».

«– Жабурик…»

22 января 2159 года по земному календарю. Космос.

Глиноматод потянулся, пробуждаясь ото сна. Хороший сон, вкусный и радостный. Выходит этот жирный Жабурик лишь плод его воображения.

Он открыл глаза и замер. Жабурик по прежнему сидел в другом углу клетки.

Глиноматод потряс головой и выругался. Сокамерник растопырил небольшие перепончатые крылья и старательно вылизывал их длинным фиолетовым языком.

– Летать умеешь? – без всякого интереса спросил Глиноматод.

– Нет, – ответил Жабурик, – Это всего лишь рудименты. Но в космосе помогают.

– Руди что? – удивился Глиноматод. Такого слова он не знал.

– Органы, утратившие своё основное значение в процессе эволюционного развития организма. – спокойно объяснил сосед по клетке. – Предки могли летать – мы нет, но крылья остались.

– Вот как, – хмыкнул Глинамотод, – А ты не так прост, толстячок. Ишь как кучеряво выписываешь. А я думал, ты полный кретин. – Настроение у него заметно улучшилось. Теперь он знал, что Жабурик в самом деле существует.

– Я не позиционирую себя, как высоко разумное существо. По всем объективным данным хищники действительно умнее травоядных. У них гораздо крупнее мозг относительно собственного тела, а потому, я не могу соперничать с тобой в разумности.

– Ха! – оскалился Глиноматод, – Травку, значит, кушаешь? Забористая она у вас, как я погляжу, такие словесные рулады выводишь. Как ты оказался в зоопарке ящероида Билли, умник?

– Меня поймали, – бесхитростно ответил Жабурик.

– Да-а-а, – протянул Глиноматод, – Не повезло тебе, мягкотелый.

– Нам, – поправил Жабурик.

– Э, нет, – рассмеялся хищник, – Я здесь по собственной воле. Подписал годовой контракт. Пока буду изображать тупого зверя – на мой счёт в банке будут капать денежки. А они мне очень нужны. Я собираюсь повысить свой статус в прайде. Идиоты во вселенной никогда не видели таких клыкастых красавцев, как я. Когда Билли встретил меня – сразу предложил сделку.

– А если ящероид обманет тебя?

– Не рискнет. Мои родичи найдут его в любой галактике и растерзают. Это очень опасно, злить глиноматодов, малыш.

– Очень надеюсь, что Билли отыщет нас…

– Разумеется, отыщет, – покровительственно подмигнул соседу Глиноматод, – Это в его интересах. Видишь мерцающий диод на крыше нашей клетки? Это маячок.

– Не хотел тебе говорить, – разочарованно развел крыльями Жабурик, – Пока ты спал двое суток, нас засосало в гиперпространственный туннель. Мы теперь за тысячи парсек от транспортника Билли. Я старательно сканировал пространство. На две сотни парсек вокруг ни одного корабля.

– Проклятье! – выругался Глиноматод, – Это сильно ухудшает дело! Ты хочешь сказать, что мы можем сдохнуть в этой дырявой темнице?

– Я не исключаю такой возможности. Но надеюсь на лучшее. Мы дрейфуем в сторону Синих астероидов, а там проходит один из главных караванных путей. Кто-нибудь, наверняка, обнаружит сигнал.

– Тогда к чему паниковать?

– Наше путешествие займет около трех месяцев…

– Вот это неприятный нежданчик, – расстроился Глиноматод, – Ровно столько мой вид может обходиться без пищи.

– Я способен не есть почти год. Но твоя жизнь для Билли намного ценнее.

– А что толку? Мои родичи намотают ящероиду кишки на гребень за то, что он заморил меня голодом, но мне от этого будет не легче.

– Ты выживешь, – успокоил его Жабурик. – Потому что съешь меня.

– Ты в своём уме, толстяк?! – вытаращил глаза Глиноматод, – Я представитель древнейшей цивилизации! Да, я жру мясо животных, но никогда не разевал пасть на братьев по разуму! Меня прикончат свои же родичи, если узнают, что я совершил такое злодейство!

– Но никто не узнает, – смущенно квакнул Жабурик, – Тем более, твоей вины нет. Знаешь, в чём предназначение моего вида? В жертвенности! Мы никогда не отказывали хищникам в желании полакомиться нами. Благодаря этому мы и существуем.

– Да это же бред! – вскричал Глиноматод, – Если вы добровольно подставляете башку, то должны исчезнуть, как вид! Это же – азбука!

– И, тем не менее, мы живём и процветаем, – улыбнулся Жабурик.

– Странно, – усомнился хищник, – Не укладывается в голове. Но ты не спровоцируешь меня, парень. Я лучше протяну ноги от голода, чем убью такого высокоразвитого чужого. До встречи с тобой, считал свой вид венцом творения. Свободно перемещаемся в космосе, выдерживаем любые температуры, общаемся телепатически, но ты можешь много больше. Поэтому, заверяю тебя – Глиноматод никогда не заберет жизнь Жабурика!

Пушистое крылатое существо лишь лукаво улыбнулось в ответ.

20 марта 2159 года по земному календарю. Космос

Лучший способ притупить чувство голода – хороший долгий сон. Но сны были какие-то неправильные. Глиноматод видел себя сидящим за богатым пиршественным столом. И главными блюдами были деликатесы из мяса жабуриков. Жабурик жаренный, Жабурик пареный, Жабурик в маринаде и Жабурик в яблоках. И во сне розовый толстячок не представлялся собратом по разуму. Глиноматод с удовольствием вгрызался в нежное сладкое тельце, обсасывал крылышки, с хрустом отрывал мясистую сочную ляжку и щедро поливал заячьи ушки зверька кроваво-красным кетчупом.

Пробудившись, Глиноматод глядел на соседа затуманенными глазами и спрашивал:

– Сколько нам еще до Синих Астероидов?

– Месяц, – тихо отвечал Жабурик.

Разговаривать не хотелось. Они уже успели всласть наговориться.

– Тогда я еще посплю, – сообщал Глиноматод и засыпал.

1 апреля 2159 года по земному календарю. Космос

Однажды наступил момент, когда хищник понял, что умирает.

– Прощай, брат, – прохрипел он, – Позаботься о моем теле. Я хочу, чтобы меня похоронили по ритуалу моего народа.

– Извини, – с сожалением развел перепончатыми крыльями Жабурик, – Это глупые предрассудки. Тебе уже будет все равно, а мне понадобятся силы.

– О чем ты говоришь?

– Мне придется съесть тебя…

– Как? – от неожиданного признания соседа, в сердце Глиноматода вспыхнула слепая ярость, – Я столько терпел, а ты посмеешь так подло поступить?!

– Я же предлагал съесть меня, но ты отказался. Поэтому я с удовольствием употреблю тебя. Что в твоем теле самое вкусное? Мне представляется, что мозг, не зря же ты такой умный…

– Гадина! – взревел Глиноматод к которому от злости вернулась сила, – Убью, предатель!

Когтистая лапа, словно кузнечный молот, опустилась на ушастую голову Жабурика. Брызнула синяя кровь!

Хищник долго смотрел на мертвое тело. Затем решительно подошел и принялся разделывать мертвеца.

– Съест он меня, – бурчал Глиноматод, вгрызаясь в сочное мясо клыками, – Давно надо было сожрать тебя, неблагодарное животное!

Набив брюхо, он сытно рыгнул и развалился на дне клетки. Опять потянуло в сон. В мерцающем тумане видений сознание медленно раздвоилось. Да Глиноматода сидели в клетке и ожесточенно спорили:

– Зачем ты убил брата по разуму?!

– Он сказал, что съест моё мёртвое тело!

– Как он может съесть, если питается исключительно травой?!

– Но он так сказал…. Я поверил.

– Ты поверил потому, что хотел поверить.

– А может, он хотел, чтобы я поверил?

– А зачем ему это понадобилось?

– Не знаю. Он говорил, что в жертвенности предназначение его вида.

Глиноматод понимал, что проигрывает спор двойнику. Отчаянно попытался привести решающий аргумент, но запутался в деепричастных оборотах и проснулся. Перепончатые крылья чесались, как у новорожденного Жабурика. Видимо, Глиноматод попал в одно из тех сновидений, где приходится просыпаться раз за разом, пока сон не кончится сам по себе – ведь никаких крыльев у Глиноматода никогда не было. Он попытался проснуться заново. Ничего не вышло. Тогда Глиноматод начал вылизывать свои перепончатые крылья длинным фиолетовым языком, как это раньше делал Жабурик. Он так сосредоточился на этом занятии, что и не заметил, как задремал. Когда он пробудился, никакого Глиноматода уже не было.

20 апреля 2159 года по земному календарю. Синие астероиды. Космодром.

На этом, собственно и завершается эта история. Когда ящероид Билли, наконец, нашёл пропажу, то был неприятно удивлён, не обнаружив в клетке клыкастого монстра. Сделка оказалась невыгодной. Он с тоской подумал о громадной неустойке, которую, несомненно, потребуют кровожадные глиноматоды за исчезновение родственника. Самое обидное, что в голову не приходила ни одна мысль, как объяснить странное происшествие. В клетке смиренно сидел похудевший, но живой Жабурик. Билли со вздохом швырнул ему пучок соломы и розовая длинноухая зверушка радостно заквакала.

«Тупая травоядная пакость», – сплюнул ящероид и понуро поплёлся прочь, волоча по потрескавшимся плитам космодрома длинный толстый хвост.

Жабурик смотрел ему в след и улыбался…

Февраль 2019 года

Под крылом «Крикливой чайки»
В соавторстве с Жаном Кристобалем Рене

Я не боец. Не способен высокомерно смотреть на противника, не умею бросать в лицо обидчика тугой и липкий комок заковыристой брани, не могу обжигать негодяев холодной яростью глаз. Разумеется, драться и палить из бластера тоже не умею. Вы спросите, что же я делаю на судне, где даже юнги похожи на загнанных в угол крыс, озлобленных, беспощадных и готовых с обреченной яростью рвать чужие глотки?

Я стюард. И здесь потому, что виртуозно могу смешать бенарский ром с альвезанской текилой и преподнести капитану черный мохито в хрустальном хайболе. За это меня и взяли на борт «Крикливой чайки».

Точнее, купили. Меня никто не спрашивал. Капитан просто высыпал на стойку горсть тусклых поцарапанных монет и сказал моему хозяину:

«Я забираю паренька. Он лучшее, что есть в твоей рыгаловке».

Мне было обидно. Хозяин даже не взглянул на меня. Проворно сгреб деньги и отвернулся. А ведь я работал на него три года.

Никто в баре не смотрел, как Бенджамин Даррис покровительственно обнял меня за шею и подтолкнул к выходу. И я торопливо перебирал ногами, стремясь подстроиться под его широкий шаг. От него нестерпимо разило потом и чем-то неуловимо страшным. Тогда я еще не знал, что так пахнет кровь…

Разбойничий корабль. Пережиток прошлого и неотъемлемая часть будущего, если это будущее корчится в горниле гражданской войны.

«Крикливая чайка» – слишком легкомысленное и неподходящее название для черного титанового монстра, распластавшего зловещие крылья с фермами излучателей над израненной и неспособной к сопротивлению добычей. Скорее, это был стервятник. Уродливый, беспощадный и подлый. Империя и Союз Вольных Миров вели затяжную галактическую войну, с завидным упрямством уничтожая собственное население. Всем осточертела эта бойня, и лишь Бенджамин Даррис и подобные ему довольно потирали руки.

В тот день пираты хорошо поживились на разрушенной базе союзников. Не успели имперские штурмовики покинуть зону боевых действий, как на орбите планеты появилась «Крикливая чайка».

В числе десятка захваченных пленников была и она…

Бетти, так звали розовощекую невысокую девушку с белоснежными вьющимися, словно у куклы волосами.

Капитан сразу объявил экипажу, что «девку» забирает себе. Возражать не стали. Разбойников больше заботили другие невольники, точнее, их статус. Когда выяснялось, что за заложника не удастся получить выкуп – его со смехом приглашали «прогуляться по Млечному пути без скафандра».

– Что уставился, скопец? Или решил поучаствовать? Запомни, Бен Даррис берёт к себе в постель только смазливых бабёнок, вроде этой сучки. Так что проваливай, пока я добрый! И приготовь мне свой фирменный мохито!

Капитан и вправду был воплощением доброты. Даже снизошёл до беседы с самым презираемым членом экипажа. Ну что же. Повезло красотке. Знай себе ублажай толстого выродка, придумывая всё новые ласки. Лучшего протеже не сыскать ни на «Крикливой», ни в секторе, который контролирует свободное братство.

Наверное, эти мысли стали бы последними в истории стюарда и пленницы. Но тут в дело вступил Его Величество Случай. Я осмелился оглянуться, когда шагнул в сторону камбуза. Уж слишком хороша была Бетти. Прощальный ощупывающий взгляд и… Я остановился, как вкопанный. Меня поразила адская душевная боль в глубине огромных глаз! Не испуг, не мольба, не ярость свободной женщины. Лишь щемящая обречённость. Боль и тоска.

Чёрт побери, у меня отнялись ноги. Какая удача, что наше переглядывание никто не заметил!

Первый вопль я услышал уже из камбуза. Бетти не визжала, как визжат насилуемые девки. Это был полный безысходности вой загнанного зверька. Я до побелевших костяшек пальцев сжал кулаки. В этот момент забитый стюард по-настоящему возненавидел капитана «Крикливой Чайки» и его поганую команду.

Снова вой. Долгий, заунывный. Потом хлёсткий звук пощёчины, вскрик и грохот. Дверь резко распахнулась. Хрупкое тельце пленницы переломанной куклой откатилось в угол.

– Чуть глаза не лишила, сучка!

Капитан стоял в дверях. Страшный, озлобленный. По щеке размазана кровь, глаза метают молнии.

– Я пересчитаю тебе все кости, шлюшка! И только потом трахну! Никак не иначе! Н-на!

Нога в окованном сапожище врезалась бедняжке под рёбра, буквально подкинув её в воздух. Полухрип, полубулькание. Я готов был поклясться, что услышал хруст ломающихся рёбер. Неужели он исполнит свою угрозу? Зная Бенджамина Дарриса, я ни секунды в этом не сомневался. Команда уже вовсю забавлялась ситуацией. Грязная ругань перемешивалась с предложениями, каждое из которых смердило, словно корабельный гальюн. Ещё один удар. На этот раз в живот. И кухонный нож, плашмя врезавшийся в затылок капитана. Ну что же… Я не умею метать ножи.

Тишину, казалось, можно было нарезать ломтиками и намазать на здоровенный батон севкойского хлеба. Я и сам, ещё минуту назад горевший желанием выпустить кишки насильнику, изрядно струхнул и попытался захлопнуть дверь в камбуз. Не тут-то было! Вся команда с рёвом бросилась наказывать негодяя, посмевшего поднять руку на «отца родного» и «кормильца». Били долго и старательно. Но я, прежде, чем потерять сознание, успел увидеть, как Бетти вонзает тот самый злополучный нож, в бок потерявшего бдительность капитана.

* * *

Стальная плита шлюза медленно опускалась, отсекая мертвецов от живых. Один – бородатый верзила в парадном мундире – был мертв уже целые сутки. Остальные пока не осознали, что умерли. Два избитых окровавленных человека. Женщина и мужчина.

Новый вожак разбойников мрачно поглядывал на пленников. В душе он, конечно, ликовал. Даже в самых смелых мечтах помощник Бенджамина не мог представить себя капитаном. Слишком силен был авторитет главаря.

Наружная плита шлюза сдвинулась сразу же, как только закрылась внутренняя. В образовавшийся проём заглянул бездушный космос и потащил к себе жертвы. Еще несколько секунд, и мертвецы оказались вне корабля. Двигались с ним параллельным курсом до тех пор, пока «Крикливая чайка» не запустила маршевый двигатель.

***

Баротравма – не самое приятное зрелище. Декомпрессия превратила физиономию капитана в распухшую уродливую маску.

Стюард отвел глаза от страшного безжизненного лица Дарриса, взглянул на Бетти, ожидая увидеть такую же картину. Нет… Слава богам, нет! Она еще не пришла в себя, но уже постепенно отходила от пережитого шока.

Не может быть!

Удивленный взгляд девушки. В огромных глазах немой вопрос.

Он мог ответить одними губами, но она догадалась.

«Ты не знала?»

«Не знала – что?»

Андроид ничего не ответил. Объяснение, что роботам не считают нужным вводить в мозг информацию о том, что они роботы, подождет. Он и сам узнал истину о себе совсем недавно. Случай…

Два живых предмета, две игрушки обезумевшей цивилизации, медленно дрейфующие по орбите маленькой безымянной планеты.

Каждый виток приближает нас к ней. Сколько нам отмерено? Месяц? Больше? Потом мы сгорим в атмосфере. Две маленькие искры среди бескрайнего неба.

Свобода? Медленная смерть? Не знаю ответов…

Я не умею драться и палить из бластера, но, оказывается, умею любить.

Что я могу подарить тебе, любимая? Своё синтетическое сердце? Признания, которые готов шептать всю отмеренную нам жизнь? Или этот огромный бескрайний космос? Мерцающие величественные звёзды, загадочные туманности и причудливые спирали галактик. Это теперь наш дом. Наш мир. На двоих…

Февраль 2019 года

Человеческий детёныш
В соавторстве с Сашей Веселовым

Орк Дага Сизонос сонным взглядом окинул Мышиные Холмы – всё было тихо, далеко за рекой реяло знамя Каганата. Красное и гордое, оно ожидало грядущую битву.

Но Сизонос не был воином – он был мародёром. Орк медленно перебирал складки на полотняном мешке и вспоминал последние слухи. Говорили, что гоблины отравили блины в доме вождей Большого Пхана, после чего у тех полегли все виночерпии и приедалы, а сам блажной Пхан даже обернулся верблюдом и воспарил в недра небесные, откуда поражал подлых гоблинов нечистотами смрадными. Сизонос в это не очень верил – кто же пустит гоблинов в дом вождей.

Мародёр достал из мешка флягу, сделал большой глоток и скривился. Украденное им у обозника вишнёвое вино, ещё вчера отличное, сейчас неприятно горчило и отдавало уксусом. Дага плюнул и отшвырнул деревянный сосуд прочь. Не иначе, проклятая магия! Как злой рок, как чума, как наваждение! С тех пор, как в великом орочьем народе произошёл раскол, магия была повсюду. Серым туманом сочилась с гор, зловонной жижей выступала из недр земли, поганила родники и колодцы и проливалась на головы испорченным дождём. Сизонос припомнил дни, когда славные битвы велись лишь добрым оружием, а магическая сила водилась только у немногих избранных, колдунов да шаманов. Но всё изменилось, когда орда раскололась на два непримиримых лагеря. Вожди на юге основали Каганат Большого Пхана, а король Урбус Медведь увёл за собой северян. Десять лет с той поры бушует пламя междоусобицы, пожирая тысячи орков на потеху эльфам и людям. Кому первому пришла в голову мысль использовать чужеродное волшебство – уже никто не вспомнит. Бывшие враги стали союзниками, а верные соратники превратились в недругов. Вон и гоблины, вслед за своими старшими братьями, орками, вцепились друг другу в глотки.

Дага отогнал невесёлые мысли прочь. Чего теперь горевать да изводить себя глупыми воспоминаниями? Надо жить. Не наделили его боги звериной силой, не дали высокого роста, как у большинства соплеменников, но подарили хитрость и смекалку. А может, оно и к лучшему в нынешней неразберихе. Люди, эльфы и гномы больше не сторонятся свирепых орков, охотно скупают добычу. А её скоро у Даги будет много. Главное, не зевать.

Где-то далеко запищали дуделки, взревели трубы – ну всё, совсем скоро уж битва начнётся! Не сейчас, на ночь глядя – кто в потёмках воюет, а скоро. Через три дня, неделю? Не спросишь – некого спросить. Может, и завтра с рассветом начнётся кровавая сеча, всякое бывает, но вряд ли. Не бывает такого шума в канун великого дела. Пугают друг друга. Солдатиков молодых пугают. Почитай половина войска из свеженабранных рекрутов состоит. Мало осталось ветеранов. Да ведь и правда, десятый год войны на исходе. Поприбавилось сирот, вдов, увечных калек да холодных могил по округе, не прибавилось только ветеранов, умелых обученных солдат, закалённых в кровавых боях, воинов опытных и смекалистых. Должно быть, и сейчас те из них, кто остались, добрались до музыки: драконьих дуделок да труб адских, и пошла у них потеха. В крадущихся сумерках звуки эти вдвое страшней кажутся, напоминая своим гулом и завываниями шелестящий просвист крыльев жутких чудовищ: змеелётов щитолобых, трубкозубых упырей-детехватов и даже главного вождя драконова племени, уж сколько времён покоящегося в легендах железного огнееда.

Читал Сизонос все события, происходящие за рекой, как открытую книгу, ибо давно жил, во многих искусствах был сведущ и с годами стал замечать, что всё вокруг на земле норовит повторяться, хорошее ли, плохое ли. Ходят добро и лихо, как зима за летом, бегут друг за дружкой, кого, может, и стопчут неаккуратно, а вот если рядом присесть да присмотреться – хорошо видно, что всё повторяется. Молодым девкам парни на ухо глупости шепчут, баб мужики бранят да лупят, а старухи старикам редко нужны, оттого они от старух на погосты спешат отправиться, там компания веселее.

Дага так своей мрачной шутке обрадовался, что и складки на мешке перебирать бросил, и хоть на коленях стоял, а приосанился, спину выпрямил и, глядя навстречу грядущей ночи, улыбнулся искалеченным ртом. Разрубили ему губу недобрые люди в кабацкой драке, и сами уж который год по весне травой прорастают, а память навсегда осталась. Не срослась губа – не так лечил, видны в её оплошине неровные орочьи клыки, да так видны, что кажутся плотоядной усмешкой. А когда улыбается Дага – кричи караул, уж вот какой дьявольской гримасой наградил его случай.

Знал это Дага и потому улыбался редко, да и чему радоваться. Будет битва, будет другая, соберёт он железо, не погнушается обобрать мёртвых, снесёт, продаст, пропьёт и опять станет кружить по пятам войска, ожидая боя. И его жизнь состоит из одних повторений, живи, пока не наскучит, а помирать время само придёт ко всякому, и только однажды.

Сизонос перестал улыбаться. Ревели дуделки и трубы, потешалось войско, холодный ветер, вдруг всполошившись, пригладил высокую траву. Ночь прорастала первыми звёздами. А где-то за спиной в стороне, поросшей кислым кустарником, уже выплывала шапка тумана. Орк слишком хорошо знал повадки ночи, чтобы она могла его обмануть. Всё было так, да не так, неуловимо не так. Ночь безмятежна, потому если вдруг среди её течения почувствуешь тревожную ревность – ищи врага. Раньше найдёшь – дольше проживёшь. Орк опустился на мешок, животом прижимая к земле силу пружины, готовой мгновенно метнуть тело навстречу тайному соглядатаю. Молчит земля, не выдает лазутчика – затаился он. Но ночь не обманет того, кто с ней знаком коротко. Дага Сизонос потому и жил долго, что чувствовал не только шаги, не только дыхание – взгляд чувствовал. Кто же выслеживать его взялся?

Не орк или тролль, явно. Те не таились, шли открыто и брали силой, что вздумается. Хоть добычу, хоть жизнь.

Хрустнула за спиной ветка. Ушёл Сизонос перекатом в сторону, а сам на звук сучковатую палицу метнул. И понял – попал. Вскрикнул кто-то тихо. И ещё на землю пасть не успел, а Дага уже с кинжалом к нему кинулся.

Так и есть – человек. Худой, в лохмотьях нищенских. Лежит, распластался, и вроде не дышит. Опустился перед ним орк, руку протянул, длинные грязные пряди с лица убрал, нахмурился. Юнец совсем, даже не бреется. На подбородке рыжий пушок, на лбу кровавая ссадина от дубинки Сизоноса. Да нет, бьётся сердечко. Тихонько, но бьётся.

Даге торопиться некуда. Присел на мшистый валун, ушами звуки ночи слушает, глазами за незнакомцем следит. За рекой в чёрное небо огненный шар взлетел, заискрился звёздами и потух. Сизонос сплюнул досадливо. Кто-то из магов свои силы пробует, или дурачится просто.

Пошевелился мальчишка, глаза открыл. Приподнялся на локтях и на орка глянул. И видно – перепугался не на шутку.

– Кто ты? – спросил Дага.

Молчит. Чтобы больше жути на него нагнуть, улыбнулся Сизонос. И от оскала его жуткого вздрогнул паренёк, дёрнулся.

– Я задал тебе вопрос, человеческий детёныш!

– М.. меня зовут Гербальд.

Дага покатал на языке непривычное имя, скривился.

– Где бьются орки – человеку не место. Зачем пришёл?

Паренек сглотнул слюну.

– Есть хотел…

– Вор, значит? Знаешь, что в лагере зелёных воинов всегда вдоволь вина и мяса. А не ведаешь разве, что мои сородичи и человеческим мясом не гнушаются?

Вон как задрожал заморыш. Что с ним делать? Любой из орков просто свернул бы его тощую шею и, наверное, правильно бы сделал. Люди слишком шумны и глупы. Но Дага был другим. Возможно потому, что сам был лишён привычной орочьей силы и самонадеянности. По меркам своего племени считался ущербным ничтожеством. Он для них такой же слабак, как этот мальчишка для него.

Была и ещё причина. Причина посущественней. Возможно, она чаще всего определяла «странности его поведения», но сейчас надолго предаваться воспоминаниям Сизонос не хотел. Он довольно легко и точно мог предвидеть, кто как себя поведет из встречных-поперечных дружков-странников, таких же, как он, одиночек, при разных обстоятельствах. Кто в драке будет стоять насмерть, а кто лишь на слова скор. Кто предаст за медные деньги, кто за них и удавит в тихую полночь. Кто картёжник, кто дурак, кто бабам нравится, а кто юнцов для блуда ищет. Кто закон знает, кто по закону судит, а кто по нему живёт.

Иногда сам себе удивлялся орк, чудной талант у него, в чужие души смотреть умел, а вот в свою заглядывать не любил. Не любил потому, во-первых, что ничего нового там не ждал обнаружить, во-вторых, не любил, наперёд зная, что всякий расчёт верный завсегда губила в нём или страсть, или глупость. Любой пустяк малый мог опрокинуть в нём стены крепости, построенной на простой орочьей логике: то есть благо, когда ты украл, и то беда, когда у тебя украли.

Но вернее первых двух была третья причина: даже и не по существу и ненадолго глянешь в омут души, и такой тоскою повеет оттуда, так расцарапает сердце, что закричишь от боли, кусая кулак свой, лишь бы туман чувств на глазах росой не выпал.

Дагу, да и всякого сейчас на его месте, пожалуй, больше интересовал пленник, а не свои скоморошьи слова рассуждения о себе любимом. Но и тот, кто, не печалясь об отсутствии настоящей дичи, готов был бы закусить мальчишкой, всё равно, прежде чем его выпотрошить, захотел бы узнать о нём побольше. Хлеба он ищет или секрет таит, с каких мест пришёл, что видел, что знает, – думал Сизонос, рассуждая вслух:

– Воровать надо с умом, понимать, у кого берёшь, за какую цену, и успеешь ли убежать. Бывает, когда и голод мутит разум, но это не про тебя. Глаза выдают. Тебе страшно, ты про себя знаешь – не голод, ты другого боишься, подвести не хочешь. Ты скорее раб, чем вор.

Мальчишка смотрел на него огромными зелёными глазищами, и вместе со страхом в них ширилось удивление. Должно быть, не встречал раньше таких болтливых орков. Орк-философ – что может быть поразительнее?

– Что ищешь? – спросил Сизонос. – Говори прямо.

– Еда. Не для меня. Для Герты. Сестра младшая…

Дага встал:

– Пошли.

Паренёк тоже поднялся. Раздумывал, кусая губу. Но Сизонос несильно толкнул его в плечо кулаком:

– Не бойся. Не обижу.

Она пряталась в овраге, затаилась за кустом чертополоха. И глаза у неё были такие же изумрудные, что и у брата. Дага смотрел на неё сверху вниз и старался не улыбаться. Уж больно потешный и испуганный вид был у этой Герты. Растянешь губы в рваной усмешке – ещё помрёт от страха.