Текст книги "Видок. Цена жизни"

Постоянное нахождение в месте Силы и подпитка энергоизмененной кровью тамошних обитателей ему уже не нужны, так что свободного времени у упыря хоть отбавляй.

– Мыкола, – тихо позвал я, и тут же дверь в баню скрипнула.

Сам вампир появился в проеме беззвучно. Он был одет в привычную форму Запорожского казачьего войска, но с обычным человеком его спутать уже невозможно. С каждым месяцем вампир все больше походил на тех стригоев, с которыми я имел сомнительное удовольствие близко общаться в Валахии. Это был крайне опасный зверь и, что самое неприятное, слабо предсказуемый.

– Начинаем, – обратился я к Мыколе, внимательно наблюдая за его реакцией.

Стригой кивнул и, сделав три шага вперед, застыл в ожидании.

Первый спарринг мой. Выхватив из ножен кинжал, я как можно стремительнее скользнул к вампиру и провел серию резких уколов. Он увернулся от всех атак и лишь обозначил ответные удары выступившими на пальцах когтями.

Мой животный инстинкт вопил благим матом о том, что все это – безумные, запредельно опасные игры, но разум и холодный расчет все же брали верх над паранойей.

Наш тренировочный бой продлился всего пару десятков секунд, заставляя меня работать на пределе своей естественной скорости. «Крыльев» я не активировал. Этот этап мы прошли уже давно. Под разгоном мне хоть и с трудом, но все же удавалось справляться со стригоем. Пока.

Увы, в отличие он набирающего силу вампира, мои умения были статичны. Это вам не абилка из компьютерной игрушки. Мой предел – четыре секунды реального времени без малейших надежд на развитие дара. Да еще и этот неприятный откат. Впрочем, если использовать «крылья» не чаще раза в сутки, все не так уж плохо.

Работа на пределе быстро вымотала организм, и я отскочил назад, пытаясь выровнять дыхание.

– Чиж, теперь ты, – отдышавшись, приказал я.

Парень все еще отчаянно боялся стригоя, но важнее то, что у него все же получалось переступать через свой страх. В отличие от меня, Чиж орудовал двумя кинжалами, которые мы с Корнеем Васильевичем долго подбирали для парня. Это были тычковые клинки по десять сантиметров длиной.

Осипка шустрой куницей скакнул к вампиру и заработал оружием со скоростью швейной машинки. При этом он не забывал постоянно двигаться и даже иногда умудрялся уходить от выпадов стригоя. Не думаю, что Мыкола делал ему хоть какие-то поблажки.

Парень явно быстрее меня и гибче, что уже хорошо. Жизнь у него была непростой, да и будущее вряд ли будет особо мирным, так что пусть готовится.

Впрочем, сейчас я больше наблюдал не за Чижом, а опять же следил за реакциями вампира.

Вроде все хорошо. Пока…

– Закончили, – скомандовал я, и Чиж кузнечиком отскочил от противника. – Благодарю, Мыкола, можешь быть свободен.

Стригой растворился во тьме, не забыв перевернуть ведро вверх дном, а я отправился заполнять таблицу наблюдений.

Несмотря на непродолжительность тренировки, душ мне все же понадобился, потому что упарился я неслабо. После водных процедур, свежий и румяный, я уселся за стол в кабинете.

По совету профессора Нартова я вел систематические наблюдения за поведением стригоя и по указанным маркерам отслеживал его адекватность.

Хотя, по мне, адекватность и упыри – вещи совершенно несовместимые.

Поначалу было тяжко. На Мыколу накатывали волны хандры и ярости. Его память о прошлой жизни взвинчивала до предела нервы, или что там вместо них у упырей. Даже за состоянием неживого тела приходилось постоянно следить и говорить стригою о том, что его одежда испачкалась или что от него неприятно пахнет. Сейчас у Мыколы с этим проблем нет – энергент-симбионт развился достаточно, чтобы без проблем контролировать состояние тела-носителя. По упыриным стандартам – это запредельная скорость развития новообращенного упыря, ставшая возможной только благодаря сохранению памяти казака-характерника в момент приживления энергетической личинки стригоя. И все же не стоит себя обманывать – под боком у нас жил не порывистый и веселый юноша, каким он был когда-то, а очень опасная тварь, хоть и с остатками памяти живого человека. Если верить Дракуле, душа казака уже давно отправилась в рай.

И тут возникает закономерный вопрос: а не рехнулся ли я, пригрев под боком подобного монстра? Не подвергаю ли опасности и себя, и своих друзей? Возможно, так и есть, но беда в том, что ни меня, ни моих домочадцев уже не было бы в живых, не будь с нами Мыколы в ночь нападения шатунов. А еще после того, как я нарвался на спятившего ведьмака и во время погони за окончательно слетевшим с катушек оборотнем-расстригой, который сбежал из Тобольского монастыря. Кстати, тогда погибли трое полицейских, и неживой казак спас не только меня, но и Дмитрия Ивановича. Хорошо хоть бывший следователь, а ныне мой новый подчиненный был без сознания, когда Мыкола рвал оборотня на куски. Даже не знаю, как бы он отреагировал на наличие упыря в моей команде.

Так что пусть уж лучше вампир постоянно действует мне на нервы, чем его не окажется рядом, когда очередной обитатель этого милого местечка придет за моей жизнью. Тем более что пока стригой не давал повода для беспокойства.

Да уж, чего только в жизни не бывает. Еще пару лет назад я с трудом различал стригоев – они же вампиры – и стриг. Но теперь не ошибусь, даже будучи пьяным в хлам. Симбиоз энергента-стригоя с мертвым человеческим телом живет у меня под боком, а с женской разновидностью вампиров, именуемой стры́гой, мне пришлось свести близкое знакомство в замке Куртя-Веке. Умирать буду – не забуду. До сих пор в дрожь бросает.

В то же время стриги, коих еще называют двоедушниками, – хоть и не менее опасные, зато более приятные в общении существа. Как минимум, потому что в их случае энергент сожительствует со вполне живым телом. По большому счету это оборотни с расширенным интерфейсом трансформации, правда, они страдают неслабым таким раздвоением личности. Светлая ипостась стриг не имеет доступа к оборотничеству и порой даже не подозревает о зверствах своей темной половинки. Вот порой случается нежданчик, когда за милой такой, тихой и доброй девушкой приходят жандармы из седьмого «волшебного» управления. Но бывают и исключения, способные в определенной степени создавать относительно стабильный союз обеих ипостасей.

Со смешанными чувствами вспоминая довольно интимные моменты, когда Даша снимала сдерживающий ошейник, я открыл дневник и внес в таблицу успокаивающие галочки напротив всех маркеров стабильности. На данный момент динамика поведения вампира мне нравилась, и беспокоить профессора пока не было никакой необходимости. Да и хлопотное это дело. Послания от Нартова приходили из самых неожиданных мест. Одно письмо императорская почта доставила аж из Италии, что говорило не о тяге ученого к путешествиям, а о разветвленности агентурной сети упырей. Для ответа мне пришлось отправлять послание на главпочтамт Ужгорода на имя некоего Вацлава Дробыша до востребования, но я этим делом не злоупотреблял и писал лишь дважды. Первый раз – когда Мыкола начал вести себя странно. Через месяц получил примерник этой самой таблицы стабильности с пояснениями. Во втором послании намекнул профессору, что групп крови не три, как здесь принято считать, а четыре. В отчет получил кучу благодарственных слов. Мелочь, а приятно.

Наша переписка велась без малейших упоминаний имен и под видом обмена опытом между целой группой биологов-энтузиастов на предмет особенностей магически измененных животных. Биолог из меня, как из гусара балерина, но, с другой стороны, наблюдения за Мыколой тоже можно назвать научным опытом. Да и знаний об этих самых измененных животных тоже хватало, хоть и сугубо прикладных.

Как бы странно все это ни выглядело, но для подобных ухищрений имелись веские причины. Похоже, жандармы не особо поверили моему рассказу о том, что Дракула отпустил меня только в награду за помощь в предотвращении попытки сбросить с трона его упыриное величество. Дознавателей не успокоило даже постоянное присутствие на допросе судебного ведуна с магическим детектором лжи. И сидеть бы мне в подвалах охранки до морковкина заговенья, не имей я столь могущественных покровителей. Даша писала, что в попытке защитить меня она науськала своего братца на своего же дядюшку. Есть чем гордиться, если учесть, что дядюшка ее является шефом жандармов, а братец занимает должность цесаревича.

Некоторое время после моего возвращения в Топинске мелькали невзрачные типусы с очень характерными повадками шпиков. Но в то время наша с профессором переписка еще не началась, а подловить стригоя в Топи у них кишка тонка. Так что предъявить мне было совершенно нечего, и через пару месяцев шпики убрались восвояси несолоно хлебавши.

Да и вообще мои письма не несли в себе ничего крамольного и касались лишь науки и наших с профессором личных отношений, которые трудно назвать нормальными.

Мое искреннее уважение и восхищение интеллектом ученого диссонировали с воспоминаниями о его жертвах, пущенных под нож ради науки. Был ли он фанатиком? Возможно. Являлся ли социопатом? Скорее всего. Но лично я от Нартова не видел ничего, кроме добра. Несколько раз он спасал мне жизнь и прямо, и косвенно. Отплатить ему черной неблагодарностью не позволяла совесть. При этом та штука, которую в этом мире принято называть честью, тут же подсовывала воспоминания об ужасе, благодаря дару видока разделенном мною с жертвами слишком увлекшегося ученого.

Со временем страсти в моей душе улеглись, но не потому что я все забыл или поверил в раскаяние Нартова. Во время нашего расставания в замке Куртя-Веке профессор обещал не относиться к бесполезным, по его мнению, людям как к подопытным кроликам. Я не романтически настроенная институтка, которая верит в то, что блудливый, аки мартовский кот, возлюбленный ради ее прекрасных глаз вдруг превратится в верного лебедя. Сильно сомневаюсь, что наша с профессором дружба заставит его отказаться от жестоких опытов, ежели он не найдет другой альтернативы.

Глава 3

Следующее утро началось с суматохи сборов, которые на удивление прошли намного спокойнее обычного, а все оттого, что я совершенно не переживал о своих служебных обязанностях в Топинске, оставляемом без пригляда пусть даже на короткое время. В городе находился мой новоиспеченный помощник и заместитель. Вот уж в ком я не сомневался ни на секунду. Теперь беспокойство о том, что в мое отсутствие все пойдет вразнос, даже не проклюнулось. Не то чтобы я считал себя таким уж незаменимым, просто случись что, разгребать все постфактум было бы намного сложнее.

С момента появления на карте Империи Топинск рос как на дрожжах. Изменения ощущались каждый день и стремительно меняли уклад горожан. А они с тоской безуспешно пытались натянуть на себя степенное одеяло провинциальности. Город ширился и матерел. Порой некоторые избы на окраинах разбирались через пару месяцев после постройки, дабы на их месте возвести каменные здания. Люди попросту не успевали за прогрессом. Лично для меня все это пока оборачивалось приятной стороной. К примеру, когда я только появился в этом городе, грузопассажирский состав ходил в Омск раз в два дня, а сейчас он отправляется туда аккурат дважды в день. Так что, сев на утренний поезд, я успевал на доклад к генерал-губернатору. И это очень хорошо, потому что спать я предпочитаю в мягкой постели, а не в кресле поезда.

Дергать разболевшегося в последнее время оружейника мне не хотелось, поэтому порадовал Чижа его любимой забавой. Сегодня ему предстоит сначала отвезти меня на вокзал, а затем пригнать паромобиль обратно в каланчу. Парень сиял как лампочка, потому что после прошлогодних уроков вождения садиться за руль ему доводилось нечасто – никто не стал бы лишний раз гонять технику только ради его удовольствия. Я же в основном обходился без водителя.

Важно восседающий за рулем парень степенно вел паромобиль по улицам города. Что-то подсказывало мне, что обратно он покатит с ветерком. Особо тиранить Чижа угрозами я не стал, потому что прекрасно помнил, каким был сам в его возрасте. К тому же дурной удали за ним не замечалось.

После прощания с Евсеем путешествовал я по большей части в одиночку, так что компанию мне составил лишь томик приключений эдакого аналога Алана Квотермейна русского разлива. В этот раз Аристарх Соколов, аспирант Московского университета, естествоиспытатель и выходец из казацкого сословия, отправился на Камчатку, дабы поохотиться на саблезубого тигра.

Понятия не имею, сохранились ли в этом мире подобные реликты. Впрочем, героя романа научная достоверность не интересовала. Он лихо отбивался от шаманов, в зависимости от внешних данных занимался любовью или убивал корякских ведьм и расхищал могильники с золотом. В конце книги он все же нашел какую-то кошку с длинными зубами и пристрелил ее, но это событие как-то потерялось на общем фоне лихих приключений.

В четыре пополудни паровоз втянул свою ношу на территорию омского вокзала и устало пыхнул клубами пара на встречавших поезд носильщиков и городовых.

Дежурный по вокзалу узнал меня и с улыбкой козырнул. На удивление с омскими полицейскими у меня сложились неплохие отношения. Особенно с ветеранами. Они относились ко мне с отеческим участием – и в то же время после охоты на Мясника испытывали уважение. Исключением были полицмейстер и давно утративший хватку омский видок. Но, имея в покровителях генерал-губернатора, на недовольство сих мужей можно наплевать.

– Антон Терентьевич, – козырнул я в ответ на приветствие старого унтера. – Как здоровье? Как супруга?

– Пилит старая, – улыбнулся в усы полицейский. – Кого другого уже распилила бы напополам, а об меня только зубья гнет. А как ваши дела, Игнат Дормидонтович? По делу к нам али отдохнуть?

– Какой там отдых, – с деланой озабоченностью отмахнулся я. – Дел невпроворот.

Обменявшись в общем-то пустыми фразами, мы разошлись. Носильщик мне не понадобился, потому что легкий чемодан я мог понести и сам.

Подкативший на привокзальной площади незнакомый лихач весело предложил воспользоваться именно его услугами. Торг прошел быстро, и через минуту мы уже ехали по улицам Омска.

Как обычно, я остановился в отеле «Европа» – небольшой, но уютной гостинице.

Метрдотель, увидев меня, встрепенулся и даже выбежал из-за конторки консьержа, где обычно проводил время в ожидании постояльцев. И это была не простая угодливость обслуги.

Бесконечно прав был Антон Павлович: «Ничто не стоит так дешево и не ценится так дорого, как вежливость».

Пара добрых слов там, где это не так уж обязательно, – и в ответ получаешь повышенное внимание и усиленный комфорт. Да и щедрые чаевые тоже неплохо работают.

Ну нравится мне жить в обстановке доброжелательного отношения окружающих, вот и пользуюсь этими простыми приемами.

Не успел я дойти до лестницы, как в холл гостиницы как на пожар влетел местный шеф-повар, впечатляющий не только своими габаритами, но и кулинарными талантами.

– Ваше благородие, как мы рады вас видеть! – едва ли не дословно повторил Тихомир приветствие метрдотеля. И тут же перешел к делу: – Проголодались небось с дороги. Прикажете накрыть стол в ресторации?

– Нет, Тихомир, я спешу.

– Так быстренько сотворим бульончика и канапешек ваших любимых, – не унимался повар. – Небось все всухомятку питаетесь в вашем медвежьем углу.

Сей персонаж был немного назойливее остальной обслуги, пребывая в полном убеждении, что имеет на это право. Ведь некогда я избавил бедолагу от тюрьмы, и теперь повар как бы взял надо мной шефство. Точнее, над моим желудком.

– Хорошо, давай, но только быстро.

– Сей момент, – улыбнулся Тихомир, словно я сделал ему большой подарок. – А как насчет ужина?

– На твое усмотрение, – отмахнулся я, чем порадовал его еще больше.

Порой хорошее отношение окружающих может дойти до слегка раздражающего панибратства. Но так все же лучше, чем холодная обходительность и фига в кармане.

В давно ставшем привычным гостиничном номере я сбросил китель и умылся. Чистить одежду смысла не было, лишь сменил рубашку. И тут подоспела горничная с подносом еды. Вкусный бульон с дольками вареного яйца вкупе с креативно подобранным ассорти-канапе утолили легкий голод и даже подняли настроение. Тихомир хоть и выглядел как увалень, но свое дело знал туго. За что его и ценили в этой гостинице.

Вот умеют некоторые приготовить простую еду с такой любовью, что, вкушая ее, невольно заражаешься оптимизмом и благодушием. Запив относительно быстрый перекус чаем с ватрушками, я закончил сборы и вышел из номера.

У входа в гостиницу меня уже ждал вызванный метрдотелем извозчик. До резиденции генерал-губернатора Западной Сибири князя Петра Александровича Шуйского пролетка долетела минут за десять, благо ехать было недалеко.

Помпезное здание резиденции генерал-губернатора бурлило жизнью и движением, тем самым отражая характер местного властителя. Раскланиваясь со знакомыми чиновниками, я наконец-то добрался до приемной князя. Там на своем посту привратника обосновался один из двух его адъютантов. Когда эти парни находились за спиной своего начальника, они казались роботами, вышедшими с одного конвейера. А вот по отдельности, да еще и в неформальной обстановке, были совершенно разными. Сегодня за столом секретаря находился Андрей Федорович Карбышев, который хоть и не так легок в общении, как напарник, но все же его угрюмость была скорее напускной, нежели врожденной.

О своем появлении я предупредил начальство телеграммой еще вчера днем, так что меня должны ждать.

– Андрей Федорович, категорически вас приветствую, – в шутливом тоне поздоровался я, но отзыва у слушателя этот заход не нашел.

Впрочем, адъютант босса не стал возмущаться и лишь проворчал:

– Здравствуйте, Игнат Дормидонтович. Надеюсь, у вас большой запас хорошего настроения и вы сумеете поделиться им с его сиятельством.

Похоже, дела у князя не многим лучше, чем у меня, и есть серьезное подозрение, что наши неприятности имеют общую природу.

– Мне можно пройти? – спросил я, стараясь не показать стремительного падения своего настроения, которое так бережно выпестовал Тихомир своим кулинарным искусством.

Автоматически пройдясь руками по кителю в поисках складок и одернув его, я потянул дверь на себя и едва ли не строевым шагом вошел в кабинет начальства.

– Здравия желаю, ваше сиятельство! – не доходя до стола метра три, вытянулся я.

– Хватит паясничать, не в балаган пришел, – недовольно проворчал князь, не поднимая взгляда от документов.

– Прошу прощения, Петр Александрович.

– Рассказывай, зачем явился, – ткнув зажатым в руке энергетическим пером на гостевой стул, приказал князь.

– За указаниями, – присев, сказал я, – дабы по неведению не наломать дров.

– Матюхин уже начал действовать? – проявил прозорливость мой босс, чем несказанно озадачил меня.

Не понял. Неужели передел власти в Топинские идет с согласия, а то и вовсе по приказу князя? Если так, то судье я уже ничем не помогу, тут бы самому не потерять расположения покровителя. Не то чтобы мне так уж сильно понравилось ходить под чьей-то рукой, но очень уж выгодно сложились наши с князем отношения, и рушить их дико не хотелось.

– Так он работает с вашего позволения? – осторожно спросил я.

– С попустительства, – вздохнул князь, – так это нынче называется.

Ситуация яснее не стала, даже наоборот.

– Значит, мне тоже не вмешиваться?

Неожиданно мой вопрос вызвал у князя задумчивость. Он даже встал с кресла и подошел к окну. Пришлось вскакивать и мне.

– Хотелось бы дать тебе волю, – задумчиво сказал князь, глядя сквозь стекло, – знатная могла бы выйти интрига, но тебя же опять понесет.

Развернувшись ко мне, князь жестко приказал:

– В дела Матюхина не лезь. Мне пообещали, что все пройдет тихо и мирно. Тебя не тронут. На то коллежскому асессору было указано отдельно.

Тон князя не предусматривал с моей стороны никаких возражений, но я не зря долго и нудно укреплял в его глазах противоречивый образ эдакого парадоксального вежливого смутьяна и дисциплинированного вольнодумца.

– А если мирно у него не получится?

– Не смей шельмовать, – начал злиться князь.

Но мне почему-то казалось, что злится он не на меня.

– И в мыслях не было. Вы же знаете, ваше сиятельство, что я никогда не позволил бы себе бросить тень на вашу репутацию.

– Сильно ты думал о моей репутации, когда перессорился со всем высшим светом столицы.

– Ну, не так уж со всем… – тихо проворчал я.

– Молчать! – рыкнул князь, но опять же особой злобы в его возгласе не чувствовалось, что тут же было подтверждено еще одной репликой: – Мне обещали, что все будет тихо, но, если Матюхин взбаламутит ваше болото, можешь действовать по своему усмотрению. Государь возложил заботу о месте Силы на мои плечи, и я оправдаю его доверие, несмотря ни на что. Но не вздумай играть с огнем. Кстати, чего он там уже такого наворотил, что ты столь резво прибежал по мне?

– Начал копать под судью, – ответил я с явным намеком.

– Лихо, – хмыкнул князь. – Неужто так быстро все раскопал?

История с похищением Лизы и трупами в заимке шатунов князю известна. Тайна была очень горячей, и с позволения Бабича я поделился ею с начальником. Момент был щекотливым, но служивший по молодости в гусарах и прошедший не одну горячую точку на карте Империи князь посчитал, что в этом случае честь превыше закона. На что я, честно говоря, и рассчитывал.

– Нет, – мотнул я головой, поспешно успокаивая начальство. – Копать там нечего. Он прицепился к истории со смертью служанки, явно полагая, что следователь что-то знает. Но зашел чужак не с той стороны. Начал с угроз и компрометирующих сведений.

– И что следователь? Кажется, его фамилия Бренников?

– Так точно, – кивнул я, как на докладе у армейского начальства. – Дмитрий Иванович матерно послал Матюхина, за что и был выпнут со службы.

– А что полицмейстер? – удивленно поднял брови князь, но тут же сам себе ответил, бурча под нос: – Да, не его уровень, но все равно некрасиво поступил наш Аполлоша. Дальше.

– Дальше я взял Дмитрия Ивановича в свой отдел.

– Кто бы сомневался, – проворчал князь, угрюмо глядя на меня.

Мне же в ответ осталось лишь покаянно развести руками, но, отыграв эту пантомиму, я заговорил серьезно:

– Таких сыщиков, как Дмитрий Иванович, в Топинске нет и не будет. Я ему и в подметки не гожусь. Пришлым все пироги делить, а нам нужно как-то порядок в городе держать. Не в европейской части Империи живем, Топь под боком.

Князь хмуро глянул мне в глаза и, когда я выдержал его взгляд, спросил:

– Что там за компрометирующие сведения?

– Ерунда, пристрастие к игре да мелкие подношения. Именно подношения, а не взятки, с этим у Дмитрия Ивановича строго.

– Смотри, головой отвечаешь, – сказал князь, чем обозначил свое согласие с моими действиями.

– А когда было иначе? – проворчал я, на что князь лишь махнул рукой:

– Все, сгинь с глаз моих. И смотри не наруби там дров.

Я по-гусарски щелкнул каблуками, на что князь фыркнул как рассерженная рысь. На самом деле он буквально был вынужден благоволить мне, потому что другого видока генерал-губернатору взять негде. За два года, что я прожил в Топинске, количество убийств в нашем городе снизилось как по волшебству. Конечно, моя персона никак не влияла на кражи и другую мелочь, но эта мышиная возня князя не волновала. Главное, что он мог с гордостью рапортовать императору о полном контроле ситуации в прилегающем к режимному объекту городе. За это шеф готов был прощать мне многое. Но и я держал свою демократически воспитанную душу в приемлемых рамках. Как писал Грибоедов в моем мире: «Служить бы рад – прислуживаться тошно». Вот князь и давал мне возможность служить людям без лишнего унижения и необходимости пресмыкаться перед начальством.

Попытка вызвать на откровенный разговор сидевшего в приемной Карбышева ни к чему не привела. Так что пришлось нырять в бумажное море без дополнительных сведений. И побарахтался я там вволю. Причем такое впечатление, словно угодил в самую гадкую трясину Стылой Топи. В этом целлюлозном болоте обитали особые звери, живущие по своим законам и немного оторванные от реальности.

Закопавшись в бумаги по макушку, чиновники порой теряли берега. Документы для Дмитрия Ивановича удалось выправить относительно без проблем, а вот дальше я словно в стену уткнулся. Очередной, уже третий по счету, чиновник сделал умильные глазки и заявил, что он хоть и отвечает за маршрутизацию фондов канцелярии по особым статьям, но для поиска нужных документов нужно сделать еще четыре запроса, шесть согласований, и займет все это как минимум три дня.

Ладно, значит, перейдем к плану «Б».

Вежливая, при этом вымученная улыбка сползла с моего лица:

– Я ведь могу и чернильницу на голову надеть, промокашка ты рваная. Меня князь лишь пожурит, а тебе пару недель придется ходить с синей мордой, пока не сойдет.

Мне вообще-то не нравится хамить людям, но для некоторых индивидуумов вежливость является всего лишь признаком слабости. Подобное заблуждение очень часто поселяется в головах мелких чиновников – людей лишь номинально прилипших к власти, словно жвачка к подошве. Именно для таких субчиков я и пестую свою вторую ипостась – образ совершеннейшего отморозка.

Судя по переменившемуся в лице чиновнику, кое-какие слухи до него все же доходили, но для пущей уверенности потребовалась демонстрация моей слабой вменяемости. В итоге дело пошло намного быстрее.

Результаты поиска неиспользованных фондов откровенно удивили. Они, в смысле эти самые фонды, все-таки нашлись, причем в целости и сохранности.

Ох, и невесело живется крохоборам под жесткой пятой князя. Прямо слезы от умиления наворачиваются. И главное, по глазам вижу, что сидящему предо мной чиновнику до одури хотелось отщипнуть от забытых сопливым выскочкой денежек хоть малую толику. Но духу не хватило.

Может, зря я нахамил и без того страдающему бедолаге? Эва как его корежит, и непонятно, от чего больше – от моего наезда или от невозможности ободрать меня как липку.

На счету накопилась солидная сумма. В итоге пришлось оформлять кучу объяснительных бумаг и заверять множество смет. Вот уж где эта канцелярская крыса отыгралась на все сто. В итоге я выдохся, словно провел с Мыколой три схватки подряд.

Увы, за все нужно платить.

Голод и усталость загнали меня в ближайший к зданию генерал-губернаторской резиденции трактир, где я просидел до позднего вечера, потому что вдруг образовалась славная, а главное – полезная компания.

Едва я успел утолить первый голод, как в трактир вошел Корнелий Борисович Фамусов – еще один адъютант генерал-губернатора. В отличие от напарника, он обладал легким, незлобивым характером и за словом в карман не лез. При этом на официальных мероприятиях и выездах князя Корнелий, как и его напарник, выглядел холодным и предельно опасным хищником.

– Игнат Дормидонтович, какой сюрприз! – воскликнул Фамусов, едва увидев меня за столом.

– Рад вас видеть, Корнелий Борисович, – не особо кривя душой, поприветствовал я чиновника, при этом не сомневаясь, что наша встреча далеко не случайна.

Судя по всему, сейчас пройдут, так сказать, кулуарные переговоры. Так уж тут принято – то, о чем промолчал начальник, вполне могут оговорить его подчиненные. Порой это делается даже без ведома вышестоящих лиц.

Испросив взглядом разрешения, чиновник присоединился ко мне за столом и вызвал полового. Похоже, он решил совместить приятное с полезным и сделал довольно большой заказ.

Некоторое время мы молча ели, но ждать конца трапезы не желали ни он, ни я.

– Говорят, у вас в Топинске сейчас весело.

– Обхохочешься, – проворчал я, дожевывая маринованный гриб. – Не скажу, что живем как на пороховой бочке, но близко к этому.

– А вы, часом, не преувеличиваете, дражайший Игнат Дормидонтович? – с подозрением вопросил Фамусов. – За вами и раньше замечалась скоропалительность в суждениях и даже действиях.

– Возможно, – не стал возражать я, – но, когда взбунтуются шатуны, бить в набат будет уже поздно.

– И все же, по-моему, вы слишком сгущаете краски. При чем здесь шатуны? Пока дело касается только топинских властей.

– Очень верное слово: пока, – парировал я ленивое замечание коллеги по службе под рукой князя. – Как вы думаете, зачем пришлым понадобился Топинск, если они не претендуют на завод?

– Ну, из Стылой Топи идет много ценного, – нахмурившись, сказал Фамусов.

– И все это идет через шатунов. Поверьте, я точно знаю, что к рукам городской верхушки прилипает не так уж много. Так что нагибать шатунов новичкам все равно придется. И если судить по тому, что власть в моем городе меняют с изяществом забравшегося на пасеку медведя, с шатунами пришельцы церемониться точно не станут. А это война.

– Какой-то сброд решится воевать с полицией, жандармерией и двумя сотнями казаков? – фыркнул Фамусов, за которым я раньше не замечал подобной беспечности.

– Корнелий Борисович, этот сброд вообще мало кого боится. В Топи трусы не выживают, впрочем, как и храбрецы. Они хитры и изворотливы, что делает их еще опаснее.

– Но вы же сами писали в отчете, что сумели обуздать эту вольницу.

– Боюсь, все не так просто, – чуть виновато развел я руками. – Скорее наши отношения можно назвать вооруженным нейтралитетом. Они делают вид, что опасаются меня, а я делаю вид, что могу сильно осложнить им жизнь. Все очень хрупко, и нарушить это равновесие – раз плюнуть.

– Сегодня прямо вечер откровений, – недовольно поморщился Фамусов, и проскользнувшее в его голосе пренебрежение задело меня за живое.

– Вы совершенно правы, Корнелий Борисович. Для меня тоже большим сюрпризом стало то, что князя можно вот так запросто отодвинуть в сторону и заставить тихонько сидеть, как мышь под веником.

– Извольте выбирать слова, милостивый государь, мы говорим о его сиятельстве.

– Поверьте, Корнелий Борисович, – примиряющим тоном ответил я, – именно мое безмерное уважение к его сиятельству и стало причиной недоумения и несдержанности.

Прогиб был засчитан, и Фамусов заговорил спокойнее:

– Если честно, мы с Андреем тоже слегка шокированы. – Сказав это, один из ближайших подручных генерал-губернатора задумчиво замолчал.

– Не желаете поделиться предположениями? – осторожно спросил я.

– Придется, – мотнул головой Фамусов. – Дело очень странное. Не знаю, известно ли вам, что в Министерстве внутренних дел за влияние борются две партии. Точнее, три, но сам министр подчиняется напрямую цесаревичу. А вот два товарища министра находятся под влиянием союзов великих московских родов. Наш гость является порученцем Звонарева, а второй, в свою очередь, пляшет под дудку союза Бестужевых и Карповых. Но вот в чем закавыка. Никто из глав этих родов даже пискнуть в сторону его сиятельства не посмеет. При этом Матюхин привез князю рекомендательное письмо, после прочтения которого его сиятельство изволили очень грязно материться.