Текст книги "Поэзия и живопись. Первый выпуск"

Поэзия и живопись
Первый выпуск
Гульнара Джаббарова

© Гульнара Джаббарова, 2023

ISBN 978-5-0059-8537-8 (т. 1)

ISBN 978-5-0059-8538-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Картины

Распущенные волосы

 
На белом, синее волнение,
Твоих волос – летящий миг,
Вершина снежная перед падением,
Ещё мгновение – девушки танцующей изгиб.
Она, как африканка в танце этом,
Праматерь, вздымающая грудь,
За нею шарф, ломающий сюжеты,
И белое, и белое, а в белом моя суть.
 
 
(Распущенные волосы, 1952, Анри Матисс)
 

Полёт аэроплана

 
Полет над бездною Земли аэроплана,
Над небоскрёбами миров ̶
Рука художника, играющего гаммы.
Малевич, окуная кисть, поёт.
А вы жонглируйте, переверните полотно.
Вот, стрекотанье камеры немого и великого кино.
Теперь, как акробат, летите в пространства тёмные дверей,
Взлетайте всё выше, выше и скорей.
Земля – батут, а вы – аэроплан на ней!
 
 
(Полёт аэроплана, 1915, К. Малевич)
 

Цирк

 
Арена, цирк ̶
Я маленький пред этой высотой.
Акробаты и жонглёры,
А там, на лошади, сияешь ты.
Меня всё тянет ближе, ближе,
Но мне не отойти.
И пусть всё зыбко ̶
Я солнышко со скрипкой,
Там, где ты.
 
 
(Солнце с красным конём, 1979, Марк Шагал)
 

Правое полушарие интроверта

 
Лицо входящее,
Яйцо летящее,
Змея, живущая на шее
У Меня…
Правостороннее, шарообразное,
Открытое, пустое Я.
Сосуд-смотрящее, как обожжённое,
Короста бьющая, лицо – смотрящее,
Наверх, летящее… Меня.
Я отвернусь игриво,
В бинтах тоскливо, думая
О Я.
 
 
(Натюрморт с манекеном, 1918, Джорджо Моранди)
 

Справедливость

 
Справедливость – цветок средь травы,
Глаз Бога, творящий в не прошеный час.
Справедливость – улыбка средь серой толпы.
Справедливость – мелькнувшая тень на холсте,
Свет льющая в вас.
 
 
(Справедливость, 1968, Марк Шагал)
 

Помпея

 
Последний день Помпеи и Первый день Творения,
Миг Страшного Суда, изгнания из Рая.
Всё здесь.
Душа слепая, кто тебя спасёт?
Помпея,
Вдруг, Небеса разверзлись, Боги пали.
И красной лавы мчится вихрь.
Слетает сосуд с незрячей головы.
И вот он, вот он
Чёрный дождь, увы,
Взметнулась голубая лента,
Небес, надежд над полотном Земли,
Но закатилось колесница Солнца, увы…
А чёрный цвет, мешая «краски»,
Залил, залил.
Любовь, надежда, сожаление,
Дружба, ненависть и страх,
Смятение чувств живое.
 
 
Но где бессмертное нам чувство отыскать, Помпея?
Кто краски эти, чувства эти соберёт?
Кто все цвета собрав,
К груди прижмёт, Помпея?
Сама ли ты? Сама ли ты?
Века прошли…
 
 
(Последний день Помпеи,1833, Карл Брюллов)
 

Сафо

 
И средь руин и серой пыли,
Скелетов, пепла и золы.
Явилось чудо: медальон,
Но не тебя Сафо,
Бессмертный миг Творения,
Что чувством, словом, краскою, ещё не облачён,
Влюблённого художника портрет на нём,
В него влюблён.
То Бога самого искра,
Что вложил в нас Творец,
Что не даёт нам пасть. То Бог.
О, сладкая любовь!
О, милостивая смерть!
Ты не имеешь над Ним власть!
 
 
(Сафо, фреска IV стиля, 55—79 гг. н.э.)
 

Стволы берёз

 
Берёзы, тризна.
Стволы, как выстрелы
Ключей из-под земли.
Вода их чистая, с Небес
Зелёный пламень
Весны лучистой напои!
Берёзы, как колоколенки,
Глядятся в лёгкие озёра,
Земли, снискавшей Благодать.
В ответ, что им подать? Что им сказать?
И тихий колокольный раздаётся звон,
Протяжный и отрывистый,
Не скоро уйдёт отсюда он.
 
 
(Берёзовая роща, 1879, Архип Куинджи)
 

Зимняя пристань

 
И планка дел снижена,
И не надо ничего добиваться,
И никуда идти.
Плоскодонка в снегу.
Следов нет —
Никто не придёт.
Плыть некуда,
Да и незачем.
Тишина.
Но плыть хочется! Хочется…
Вот придёт весна и поплыву,
Воды сами понесут,
Туда за стену.
Там, за стеной река…
Но пока зима,
И лежит снег.
Никого нет,
И никто не придёт.
Тишина.
 
 
(Зимняя пристань, С. Форостовский)
 

Старый рынок в Руане

 
Дома, как гольфики на печке к Рождеству.
Дома, как туалетная бумага, идущая ко дну.
Дома, как масло, жёлтое на ланч.
Под ними лошадь рынка, несущаяся вскачь.
Дома, как ливерка в наклейках,
Дома, как бутерброд.
Под ними куча тел в обёрточной бумаге,
И улица, зияющая, словно рот.
Собор Руанский, взирающий на них,
Со всею силою, зовущий вознестись,
Он будто бы корабль, мачты корабля,
Он словно призрак из сора улиц, из песка.
И льётся, льётся звон за облака,
И поднята в молитве дрожащая его рука.
 

(Старый рынок в Руане, 1898, Камиль Писсарро)

Впечатление. Восход солнца

 
Рябь линий,
И лёд тонкий, синий,
И краска густа.
В полыхании тумана,
На утлом челне
Харон воздаяние отвешивал мне.
И память летела,
Как листьев осенних река,
Над Лето горела и теплилась
Душа челнока.
Но где-то над нами алела заря,
Солнце всходило к новой жизни зовя.
 
 
(Впечатление. Восход солнца, 1872, Клод Моне)
 

Акробаты

 
Всего-то: синее на белом,
«Акробаты».
Вот так стоят, я так не встану.
Одежда, волосы видны.
Всё выписано синим,
Цветного ни пятна,
И как живые тянутся и тянутся при этом.
Я понимаю: краска это на бумаге,
Но я тянусь, тянусь за ними,
Странно это? Да?
 
 
(Dernières euvres de Matisse, 1958, Анри Матисс)
 

Крест

 
По мраморному морю крест плывёт.
Над пламенным овалом,
Яйцо растрескалось почти,
Но крест его скрепляет,
Легко, легко он над Землёй плывет,
И никуда не уплывает.
 
 
(Чёрный крест на красном овале, 1927, К. Малевич)
 

Изоляция

 
И глядя пристально в «окошки»,
Вставные рамки шор,
Я призадумался немножко:
О чем же был первоначально спор?
И понял, что в мелькание шор,
Я подзабыла тот юношеский взор.
И всё пестрее и пестрее стал
Опрометчивый подбор.
А Истина же ускользает от меня,
В сияние дня, во вздохе улиц,
В весенней тишине.
В куске стекла, в окне.
 
 
(Кусок стекла, 1966, Юрий Пименов)
 

Афиши

 
Огненный мир пред очами.
Рыжее пламя,
Одежды – лоза винограда,
Афиши, афиши, афиши ̶
Вы украшение града.
 
 
(Афиши, 1898, Альфонс Муха)
 

Мольба

 
Вихрь, танец – Мольба.
Сияют божьи глаза.
В иконостас,
Как в печную трубу уносит слова,
Сквозь столетия дух,
В огонь обротясь,
Возвращает нам с предками связь.
 
 
(Моление, С. Форостовский)
 

Ночь

 
Штукатурка синеглазая,
Ты мне была мила,
И отзывались скрипкой
Твои шершавые глаза.
И хлястик белый бился, бился
Из приоткрытого окна,
А я молился и молился.
Под скотч оторванный
Шершавый снег валился,
Не в силах мне помочь,
Ещё одна минула ночь.
 
 
(Скрипка, 1918, К. Петров-Водкин)
 

В комнате

 
Зеркальный плачущий комод,
Сквозь капли света улыбается,
Нанижет их на спицы и вяжет, вяжет.
Нить, как парки прядёт, прядёт.
Придёт, придёт ли миг прозрения?
Иль жизнь, как длинный шарф пройдёт?
Мелькая за окном, как солнце,
Мелькая зеленью и радужной весной?
А, может, нужно так:
Всё время прясть, вязать, вязать?
А то вдруг в голову придёт – всё распускать.
 
 
(В комнате, К. Коровин)
 

«Черёмухи шампанское…»

 
Черёмухи шампанское
Взметнулось в облака.
И в облаках пьянит
Его искрящий вкус.
 
 
(Черемуха, 1880, И. Левитан)
 

Сеанс экзерцизма

 
Край ковра утюжит усталость,
На бал приглашены семь духов.
Какая малость!
Тело изрыгает краски Моне,
Тема Босха извне.
Я весь инсталляция,
Я весь эскалация
«Стога сена в Живерни».
Мама, ты меня заверни!
Бурая матрица тела полыхает красным огнём,
Все читают, читают о Нём.
Крест Господень жжёт,
Вдруг отблеск Архангела Михаила,
Ещё рывок и выходит нечистая сила.
 
 
(Стог сена в Живерни,1886, Клод Моне)
 

Красная комната

 
Всё приравнено к плоскости окна:
Кажется, потянешь эту скатерть
Поплывёт всё полотно под станок ресниц:
Зритель – вышиватель.
Он картину эту ткёт,
Где природа за окном – картина
И узор её живой, яблоки, графины.
Женщина, что пищу подаёт —
Лишь мазок с картины.
Вдруг исчезла красная волна,
Стала невидимкой скатерть – самобранка.
Может, нарисован мир и я сама,
Кто же этой комнаты Создатель?
Кто же вышивает эту «скатерть»?
 
 
(Красная комната, 1908, Анри Матисс)
 

О, Марк Шагал!

 
Париж и Библия ̶
Ему всё властно.
Как сладостно сиянье звёзд,
А мистика легка.
Пространство льёт:
Глоток воды из глубины колодца,
Немного молока.
И вот:
На крыше у блудницы танцы,
Шаг шаткий Давида из окна,
Абрис луны, она.
Жизнь – театр,
Пропорция соблюдена:
Давида голова
И Голиафа размерами равна.
Царь Соломон, в лице, какое изумленье.
Он хлопает: «Вот это представленье!»
Но и оно пройдёт.
О, Еремии плач!
Он угольный, бездонносиний,
Но мал, как капля в море,
Печаль же велика.
Мы все в невежество,
Как в Землю семя погружены.
Оно бездонно и черно.
Но есть спасенье,
Луч Света, что луч солнца промелькнёт,
Как зёрна потянемся к нему,
Сквозь толщину Земли мы прорастём.
Задрожит, не выдержит Земля,
Отпустит, не для нее мы рождены.
 
 
(на картины Марка Шагала.)
 

Пророк Даниил во рву со львами

 
Три исхода:
Камень один – царская власть,
Кровь другой – иная ипостась,
Кров Божий третий исход, вечная жизнь,
Ангел над ним,
Остальное серо.
Ангелом быть не дано.
 
 
(Пророк Даниил во рву со львами, Литография, 1956, Марк Шагал)
 

Ангел

 
Ангел, на крыле твоём тысячи – перо,
Словно реки льются.
Ангел, ты, будто человек, за тобою
Жизнь – тысячи дорог вьются.
Ангел, над тобою Божий Свет – тысячи лучей,
Воедино слитый.
Ангел, между Небом и Землёю,
С вестью божьей позабытый.
 
 
(Ангел, Литография, 1956, Марк Шагал)
 

Ангел-наставник

 
И ангел изогнётся от Божьего Света,
Открывая Путь тебе.
Ибо так Бог велик и так ослепителен Свет Его.
И мощь его членов умалится,
И мощь крыльев его,
И исторгнет он крик,
И услышишь его.
И чувства земные падут пред небесными.
И само время, и пространство падёт.
И втянет тебя и ангела твоего
В сие Божие окно,
И не будет больше ничего,
Кроме света Его.
 
 
(Ангел-наставник, Литография, 1956, Марк Шагал)
 

Открытая дверь в Сад

 
Мне открылось «окно»,
В ней дерево тихо плывёт в небосклон.
А «дверь» приоткрылась мне,
Тревожно и гулко, «чёрный ящик»,
Что там на дне?
И все вещи, точно зрители,
Столпившись, стоят.
– Это Рай? Это Рай? – говорят.
Может, Рай, может Ад,
Но открыть не спешат.
А часы тихо тикают,
А лампа то горит, то не горит,
И стакан то налит, то разлит.
Может, стоит открыть и покаяться нам,
Пока дверь не открылась сама?
Но в ответ тишина…
А за деревом, что тихо плывёт в небосклон,
Льётся и льётся колокольный звон.
 
 
(Открытая дверь в сад, 1934, К. Сомов)
 

Молчание

 
Есть церковь, она как Голгофа,
В дремучем, хвойном кольце.
Есть церковь, она в низовье,
Средь мирно пасущихся трав.
Есть церковь иная,
Несущая вдаль река.
Человека храмом венчают,
То Духа Святого глава.
И каждый из нас человек,
Те церкви вмещает,
Жизнь проживая и век.
 
 
(Молчание, 1903, М. Нестеров)
 

На балконе

 
Калейдоскоп из солнечных теней.
Как хочется пройти по ней!
Но мы стоим заворожённо, глядя в сад.
Боимся, вдруг исчезнет из-под ног земля,
И так проходит жизнь вся,
О, как же хочется запеть
И птицей в сад влететь душе.
– Но что стоишь?
– Иди, иди, – нам шепчет смерть.
– Иди, уже.
 
 
(На балконе, 1901, К. Сомов)
 

Поэзия

 
Поэзия – изящный силуэт,
Наполненная улица,
Её дыханья яркий свет,
Котёнок, что мягко жмурится,
И завершённая строка,
И признанная проза,
И Небеса и Красота,
Луч Солнца, брег морской,
И Счастье приходящее,
И грусть – тоска так радостно звенящая.
 
 
(Чашка чая, Уолтер Смит)
 

Надежда

 
Маршалл красок затих,
И прильнул к холсту.
Луна полусонная льёт росу.
Ночь млеко, словно младенец просит,
Треск туч на деревьях стих,
Появляется ослик.
И надежда белую птицу уносит.
 
 
(Надежда, Марк Шагал)
 

Букет Хризантем

 
Пламень хризантем
Клубящийся и дивный,
Чуть белый, с розовым дымком,
Оранжево-мохнатый, жёлтый,
А где-то, выгорая, отцветает, опадает.
Не так ли жизнь от юности, до дней седых,
Как колесница Фаэтона, в одном дыханье пролетает?
И роскошь красок полыхает,
Земля, как древний, переполненный сосуд питает
Страстей безвинных, виновных и живых?
О, сколько, сколько их…
 
 
(Букет хризантем, 1881, О. Ренуар)
 

Портреты

Ван дер Вейдену

 
В метание кружевной пастели,
Твои очерченные трели
Звучат на фоне шума, беспорядка.
В калейдоскопе сломанных гирлянд
Твоя пшеничная укладка
И васильковый дым надежд.
 

Ундина

 
Как на травы огнь рыжий пал,
Ветер обнажил тела твоего оскал,
Полыхнуло имя в молниях волны,
Мягко и беспечно прошептало море:
– Вы?
 
 
(Ундина, 1889, Поль Гоген)
 

Цыганка

 
Цыганка, цветастое платье,
Цветок в волосах.
Волосы – пламя костра.
Губы – спелые вишни.
Тело струится.
Танцуй же, я в белой рубашке.
И белые искры, белое пламя,
охраняют меня.
Танцуй же, и увижу ̶
Ты в белой рубашке.
И белые искры, и белое пламя,
охраняют тебя.
 
 
(на картины С. Атрошенко)
 

Зульма

 
Где он взял вот это белое?
Мне хочется смотреть, смотреть.
И я сажусь: смотрю, смотрю подолгу:
«Зульма», в синем,
Идёт, идёт и жёлтого стола не замечает.
Фовизм я пью и пью,
Фовизм. Я знаю.
 
 
(Зульма, 1958, Анри Матисс)
 

Овощи

 
Овощевод со стажем Матисс,
Он любит яркие цвета
И формы даже.
Супре, Матисс!
Однако, отойду, и мне покажется:
Она, стоит на берегу
С сиреневым шарфом
И с птицею в руках.
Чуть наклонюсь ̶
Маяк и солнце, красное до боли.
Маяк, он в глубине, в пучине вод как знак.
Я же думаю о ней,
И сердце щемит поневоле.
Она стоит на берегу
С сиреневым шарфом и с птицею в руках.
Приближусь: «Овощи». Матисс.
И, вроде как-то так:
Расклеено в разбросе что ли.
Овощевод со стажем Матисс,
Он любит яркие цвета
И формы даже.
Супре, Матисс!
И всё же, не «Овощи»,
Маяк и женщина на берегу.
Что с птицею в руках.
 
 
(Овощи, 1952, Анри Матисс)
 

На «Портрет Клео де Мерод»

 
Пламень ткани шоколадной,
Блеск обёртки золотой
И лазури жадный взгляд мой и скупой.
Весь я маленький, в колечке на мизинчике её,
Весь я в сладкой этой «печке»,
В несгораемом «ещё».
А она вся в вихре, вьётся,
Вся качается, качается,
Как из бездны вод.
Улыбается и смотрит,
Улыбается – живёт.
А живёт в очах? В улыбке?
В бирюзовом перстне де Мерод?
Ждёт и плачет, и смеётся,
Слёзы не глотая пьёт.
А однажды кончится, пройдёт,
Фотографию оставит,
Ничего с собою не возьмёт.
 
 
(Портрет Клео де Мерод, 1902, Джованни Больдини)
 

Портрет Жанны Самари

 
О, Жанн Самари,
Если б не было нас в начале времен,
Розовый жемчуг сама сотворив,
Если б устрица могла вдруг взглянуть,
Если б устрица могла вдруг сказать,
То сказала б, как и ты из-за раковин шкафа:
– Я хороша?
Ты хороша Жанн Самари. Ты хороша.
«Я хороша» – скажет сама,
Но опять звучит вновь и вновь
Сквозь столетия, сквозь века
Взгляд твой тревожно – живой.
И я жду его, право.
Я хороша? Я хороша? Я хороша? ̶
Женское эхо, тревога и право.
Я молчу, улыбаясь: жемчуг сама.
Ты напрасно тревожишься, ты хороша.
Ты хороша Жанн Самари! Ты хороша!
И звучит сквозь века голос мой:
Ты хороша! Хороша! Хороша!..
 

Камилла Моне с сыном Жаном

 
Воздушный ветер движет шарф,
Плиссе средь пестроты созвездия трав.
Пришли взглянуть вы на меня,
Лежащего над пропастью во ржи.
И купол ваш венчает храм над головой.
Не возноситесь в небо, вы ко мне пришли.
Простая и коса меж плеч.
Мне с вами никогда не лечь,
Но вас держу у изголовья.
Пришли, с такою женскою любовью,
Что сердце мне сказало:
Посмотри, пришла, твоя любимая, твоя жена.
 
 
(Камилла Моне с сыном Жаном, 1875, Клод Моне)
 

«– Если хочешь, плачь…»

 
– Если хочешь, плачь.
А лучше рисуй.
– Вся природа мертва…
О, если бы краски могли оживлять!
Я помню тебя такою.
Ты – могла… коснувшись рукою.
 
 
(Две сестры (На террасе), 1881, Клод Моне)
 

Генриетте

 
Как вы можете так,
Быть обнажённой
И делать вид, что одеты?
Ваши брови взлетают:
– Так, годится?
Вы не женщина,
Вы – императрица!
Как вы можете так,
Быть одетой
И делать вид, что раздеты?
Ваши губы улыбаются:
– Где, ты? О, Огюст, где ты?
Вы не женщина,
Вы – дыхание ветра.
Как вы можете так,
Со щенячьей мольбою смотреть,
И сквозь меня, сквозь меня
Моими глазами владеть?
Вы молчите, словно зеркало,
Глядя в меня.
Вы не женщина,
Но, всё же…
Вы не я.
 
 
(Портрет Генриетты Анрио, О. Ренуар)
 

Качели

 
Я – миг, влюблённый школьник.
На вашем платье бабочки рисуя,
Качаюсь весь, плыву я.
Я – зайчик солнечный, повис,
Чтоб ваши думы увенчать,
Чтоб сеять, сеять свет,
Качать волну счастливых мыслей.
Затем я. Вы зачем?
Зачем повисли в неземном сиянье дня?
Затем ли, чтоб качать меня?
 
 
(Качели, 1876, О. Ренуар)
 

Жемчужина

 
О, Врубель, твоя «Царевна-лебедь» величава!
Но сейчас…
Её годами разубранный наряд:
Парит, зимы беспомощное покрывало.
Когда? И кто, вдруг разглядел в ней женское,
Живое и мощное начало?
О, сколько лет «Морозова спала»?
О, сколько лет «неслись те сани»?
Когда она пришла?
Со скал зимы своей сошла?
Всё та же девочка и древняя богиня?
Праматерь матерей, и в тот же миг невеста всех невест?
О, Ренуар, властитель цвета Анны,
Ты музыкант, играющий души её живые гаммы.
 
 
(Обнаженная, 1876, О. Ренуар)
 

Девушка на скамейке

 
Девушка – отражение улицы: зелени и цветов.
Все молча любуются, без слов.
Девушка, словно лодка в океане:
Прекрасна и влюблена.
В глубине её сокрыта тайна:
Смерти дыханье и жизнь сама.
Лицо её – открытая книга,
Движенье, вниманье похитил сердца играющий стук.
Внутри страсти раскрылся венчик,
Словно бубенчик, играет, играет, звенит —
Божья коровка, слетающая с цветка,
Аромат нежности, целый бутон
И невинность, исчезающая как золотая пыльца.
 
 
(Молодая девушка на скамейке, 1878, Эдуард Моне)
 

Жница

 
Луна жнёт небо,
Поджиная фонари.
Над белым снегом
Льются тучи-васильки.
Ах, жница, пьяная трудом,
Над ними сжалься, отдохни.
Меня, как ствол берёзы обними.
И не смотри так страшно вглубь земли,
Ты видно васильковых туч отведала сполна.
Нет, смотрит страшно, и трезва.
 
 
(Жница, 1966, К. Васильев)
 

Ах, Жница

 
Ах, жница, жница,
На миг хоть отдохни,
Меня, как ствол берёзы обними.
 
 
Ах, жница, жница,
Мила мне глаз твоих,
Слетающая плеть,
 
 
На них, завороженный, люблю смотреть.
 
 
Ах, жница, жница.
Жница, пьяная трудом,
Ты Дионисия вакханка,
Отвергшая обет,
Наказанная афинянка,
Со мной играющая в смерть.
 
 
(Жница, 1966, Васильев К.)
 

Вы шли

 
Вы шли пожаром,
Издалека река дороги вас несла,
И факелы дерев дорогу освещали.
Под серым Небом,
Под дремучею стеною Града вы шли.
Слова роняли, как листы во время листопада.
Куда вы шли? Откуда?
А неизменная Земля росла
И ширилась цветами.
Вы шли, её не замечая,
Так будто не на неё должны упасть,
И, шаг свой не меняя, на Небеса попасть,
Так, будто шли по дну большого шара,
С пустыми побрякушками Земли,
Так будто, их сжигая,
Небеса с Землёю соединить должны.
 
 
(Осенний день. Сокольники, 1879, И. Левитан)