Текст книги "Твердая Рука"

– Но по какому праву можем мы стать судьями этого человека?

– По какому праву? – воскликнул незнакомец с удивлением.

– По праву этих мест! Око за око, зуб за зуб! Дон Руис призадумался, а незнакомец украдкой поглядывал на него.

– Возможно, вы и правы, – заговорил наконец дон Руис. – Этот человек – преступник, коварный убийца, руки которого по локоть в крови. Попадись ему снова моя сестра и я, он бы, конечно, не задумался заколоть нас своим мачете или всадить каждому из нас по пуле в лоб.

– Значит?.. – спросил незнакомец.

– А ничего не значит! – пылко воскликнул дон Руис. – Даже наша полная уверенность в преступности этого человека не дает нам права судить его. К тому же и сестра моя цела и невредима.

– И вы полагаете…

– …что, раз мы лишены возможности передать этого человека в руки правосудия, нам следует отпустить его на все четыре стороны.

– Надеюсь, вы хорошо взвесили все последствия такого решения?

– Это решение подсказано мне моей совестью. – Будь по-вашему, – сказал незнакомец и обратился к разбойнику, который в течение всего разговора не проронил ни слова, хотя его глаза беспокойно перебегали от одного собеседника к другому. – Встань! – сказал незнакомец. Бандит встал.

– Посмотри-ка на меня, – продолжал незнакомец. – Узнаешь?

– Нет. Незнакомец выхватил из костра пылающую головню, поднес ее к своему лицу и повелительно произнес:

– Смотри хорошо, Кидд!

– Твердая Рука! – невольно отшатнувшись, глухим голосом воскликнул бандит.

– Наконец-то узнал меня! – с язвительной усмешкой произнес незнакомец.

– Что прикажете. Твердая Рука?

– Ничего. Ты слышал наш разговор?

– До единого слова.

– Что ты об этом думаешь? Разбойник молчал.

– Говори, не стесняйся. Я разрешаю. Разбойник продолжал хранить молчание.

– Ты будешь, наконец, говорить? Приказываю тебе, слышишь?

– Что же, – неверным голосом заговорил разбойник, – я думаю так: раз уж враг попался, надо убить его.

– Это, действительно, твое мнение?

– Да!

– Что вы теперь скажете, дон Руис? – спросил Твердая Рука.

– Скажу, что не могу и не должен мстить своему бывшему противнику. О, конечно, в бою, обороняясь от нападения, я бы ничуть не постеснялся прикончить его. Но сейчас он безоружный пленник, и не моя рука должна покарать его.

– …что, раз мы лишены возможности передать этого человека в руки правосудия, нам следует отпустить его на все четыре стороны.

– Надеюсь, вы хорошо взвесили все последствия такого решения?

– Это решение подсказано мне моей совестью.

– Будь по-вашему, – сказал незнакомец и обратился к разбойнику, который в течение всего разговора не проронил ни слова, хотя его глаза беспокойно перебегали от одного собеседника к другому. – Встань! – сказал незнакомец. Бандит встал.

– Посмотри-ка на меня, – продолжал незнакомец. – Узнаешь?

– Нет.

Незнакомец выхватил из костра пылающую головню, поднес ее к своему лицу и повелительно произнес:

– Смотри хорошо, Кидд!

– Твердая Рука! – невольно отшатнувшись, глухим голосом воскликнул бандит.

– Наконец-то узнал меня! – с язвительной усмешкой произнес незнакомец.

– Что прикажете, Твердая Рука?

– Ничего. Ты слышал наш разговор?

– До единого слова.

– Что ты об этом думаешь?

Разбойник молчал.

– Говори, не стесняйся. Я разрешаю.

Разбойник продолжал хранить молчание.

– Ты будешь, наконец, говорить? Приказываю тебе, слышишь?

– Что же, – неверным голосом заговорил разбойник, – я думаю так: раз уж враг попался, надо убить его.

– Это, действительно, твое мнение?

– Да!

– Что вы теперь скажете, дон Руис? – спросил Твердая Рука.

– Скажу, что не могу и не должен мстить своему бывшему противнику. О, конечно, в бою, обороняясь от нападения, я бы ничуть не постеснялся прикончить его. Но сейчас он безоружный пленник, и не моя рука должна покарать его. Сквозь маску суровости, которую Твердая Рука придал своему лицу, невольно вспыхнула радость, вызванная этими благородными чувствами, так безыскусно выраженными. Снова воцарилось молчание, в продолжение которого каждый из этих трех людей ушел в свои мысли. Наконец, Твердая Рука обратился к бандиту, который стоял в прежней позе невозмутимого и безучастного ко всему происходящему человека.

– Ступай. Ты свободен, – сказал Твердая Рука, освобождая бандита от пут. – Но помни, Кидд: этому кабальеро, но не мне, угодно было простить тебя. Я ничего не забыл. Ты меня знаешь. Берегись же снова очутиться на моем пути! В другой раз не отделаешься так легко от справедливого возмездия. А теперь ступай!

– Ладно, Твердая Рука, запомню, – ответил Кидд не без затаенной угрозы, прозвучавшей как прощальное приветствие тем, кто подарил ему жизнь.

И, нырнув в кусты, он бесследно исчез.

Глава III. БИВАК[10]10
  Бивак – стоянка для отдыха или ночлега группы людей.


[Закрыть]

Несколько минут до них еще доносился треск кустарника, ломающегося под ногами убегавшего во всю прыть бандита.

Наконец, все смолкло.

– Можете не сомневаться: теперь уж вы наверняка нажили себе в прерии непримиримого врага, – глядя исподлобья на дона Руиса, заговорил Твердая Рука. – Ну что же… вы этого хотели, ибо, надеюсь, вы не так наивны, чтобы рассчитывать на благодарность подобного негодяя?

– Мне жаль его, если он возненавидел меня за добро, оказанное ему мною в уплату за зло, которое он намеревался причинить мне. Но я не мог поступить иначе: я действовал по велению моей совести.

– Если вы и впредь намерены осуществлять на практике в здешних краях столь высокие принципы, я не поручусь за ваше долголетие.

– Все равно! Никто из моих предков никогда не нарушал девиза нашего рода!

– И этот девиз, кабальеро?

– «Храни свою честь, и будь что будет!»

– Что и говорить, прекрасный девиз, – усмехнулся Твердая Рука. – Дай Бог, чтобы он послужил вам на пользу. – И, окинув взглядом горизонт, он продолжал: – Светает… Не пройдет и часа, как взойдет солнце… Вот вы и узнали мое имя. Как видите, я был прав: оно ровно ничего не говорит вам…

– Вы ошибаетесь, сеньор, – живо прервал его дон Руис, – я уже не раз слышал это имя.

Твердая Рука так и впился глазами в юношу.

– Вот как! – воскликнул он чуть дрогнувшим голосом. – И, вероятно, это имя сопровождалось всегда неодобрительными эпитетами, которые создали у вас весьма нелестное представление обо мне!

– Еще одна ошибка, сеньор: это имя неизменно произносилось при мне как имя храброго кабальеро, человека с мужественным сердцем и недюжинным умом. Говорили еще, что какое-то тайное, никому неведомое горе побудило этого человека бежать от людского общества и влачить странное существование вечного скитальца. Мне рассказывали также, что этот человек сумел в самых тяжелых условиях, соприкасаясь ежедневно со зверскими нравами прерии, сохранить незапятнанным свое честное имя, что перед ним преклоняются даже степные пираты, с которыми ему приходится слишком часто сталкиваться во время своих скитаний. Вот что вызвало в моей памяти, сеньор, это имя, которое, по вашим предположениям, должно бы быть совершенно мне не знакомым.

– Неужели же в самом деле мир не такой злой и несправедливый, каким я представлял его себе? – с горькой усмешкой пробормотал Твердая Рука.

– Не сомневайтесь в этом! – с чисто юношеским пылом воскликнул дон Руис. – Это верно, что на земле зло уживается рядом с добром. Но провидение распорядилось, чтобы добра было все же больше, чем зла. Таким образом, рано или поздно каждый человек будет вознагражден за свои добрые дела.

– Подобные слова, – возразил Твердая Рука, – были бы более уместны в устах какого-нибудь священника, поседевшего и сгорбившегося на своей миссионерской службе, нежели в устах юноши, только что перешагнувшего зарю своей жизни, не омраченной пока еще никакими житейскими бурями и треволнениями. Но это неважно: ваши слова идут от чистого сердца! Спасибо и на том. А теперь кончим этот разговор: нам предстоит заняться делом поважнее философского спора, который все равно не переубедит ни вас, ни меня. И прежде всего обсудим, как найти выход из того затруднительного положения, в котором мы очутились.

– Признаюсь, меня самого это очень тревожит, – начал дон Руис, с грустью глядя на свою спящую сестру. – Будь я один, я бы, конечно, не задумываясь продолжал свой путь. Смелый человек – а я думаю, что я принадлежу к числу смелых людей, – всегда справится с угрожающей ему опасностью, потому что он умеет открыто смотреть ей в глаза. Но со мной донья Марианна! Вчерашние испытания надломили ее энергию, и в случае вторичного нападения на нас она легко станет добычей бандитов. А один я не в силах буду спасти ее; меня хватит лишь на то, чтобы умереть рядом с ней.

– Бедное дитя! – отвернувшись, пробормотал Твердая Рука. – Но все же надо на что-то решиться, – сказал он, обращаясь к дону Руису.

– К сожалению, у меня нет выбора. На рассвете, если только сестра будет в силах, мы отправимся с ней в путь, и будь что будет!

– Послушайте, есть одна возможность выйти из этого затруднительного положения и предотвратить, хотя бы в некоторой мере, опасность дальнего путешествия. Дело в том, что на расстоянии двухдневного перехода отсюда находится небольшой пограничный форт для отражения набегов непокоренных индейцев, а также бандитских шаек всех мастей, наводняющих этот край. Самое важное для вас – добраться до этого форта. Там вам нетрудно будет добиться от коменданта форта конвоя, под охраной которого вы и завершите благополучно свое путешествие.

– Конечно, – ответил дон Руис, – но надо еще добраться до этого форта. А я совершенно не знаком с этим краем. Моим проводником в прерии был один из сопровождавших нас пеонов. Без него мне не найти дорогу в этой пустыне: со смертью пеона я очутился в положении моряка, потерявшего компас. Эти слова привели в неподдельное изумление Твердую Руку.

– О молодость, молодость! – воскликнул он. – Как могли вы принять столь опрометчивое решение – доверить какому-то пеону драгоценную жизнь вашей сестры… Простите за неуместные упреки, – спохватившись, продолжал Твердая Рука. – Теперь нам нужно думать только о том, как бы помочь вам выйти из беды.

И Твердая Рука погрузился в раздумье, а дон Руис с надеждой и страхом ожидал, что скажет ему его спаситель. Молодой человек нисколько не заблуждался относительно своего положения. Он и сам мысленно проклинал себя за свое легкомыслие, из-за которого сестру и его самого ожидала неминуемая гибель, если этот странный человек откажет им в своем дальнейшем покровительстве. Прошли несколько минут, показавшихся дону Руису целой вечностью, прежде чем Твердая Рука оторвался от своих мыслей. Наконец охотник выпрямился, оседлал мустанга, схватил свое ружье и, только вскочив в седло, обратился к юному мексиканцу:

– Ждите меня здесь. Только ни в коем случае не вздумайте двинуться куда-нибудь отсюда до моего возвращения. Слышите: сколько бы ни длилось мое отсутствие – ни с места! Не дожидаясь ответа. Твердая Рука дернул поводья, пришпорил коня и, слегка припав к луке седла, помчался во весь опор. А дон Руис провожал взглядом черный силуэт всадника, пока тот не исчез во тьме, и потом еще долго и напряженно прислушивался к удаляющемуся топоту копыт.

Когда все стихло, юный мексиканец вернулся к своему месту у костра и, поглядывая сквозь набегавшие слезы на спящую сестру, погрузился в свои невеселые думы. В глубине души он сильно сомневался в возвращении Твердой Руки, хотя и старался с упорством человека, очутившегося в беде, обмануть самого себя и с помощью всяческих доводов подогреть свои гаснущие надежды на помощь незнакомца. Бледный и растерянный, склонив голову на грудь, с неподвижным взглядом, дон Руис ожидал возвращения Твердой Руки.

А мы воспользуемся этим коротким перерывом в нашем рассказе, чтобы несколькими штрихами нарисовать портреты дона Руиса де Могюера и его сестры, доньи Марианны. Начнем с молодой девушки. Донья Марианна была прелестной, стройной, хорошо сложенной и веселой девушкой, едва достигшей шестнадцатилетнего возраста. Ее черные волосы цвета вороньего крыла отливали синевой, нежная кожа ее лица была окрашена в золотистые, теплые тона знойного юга, черные влажные глаза пылали под длинными, наполовину прикрывающими их ресницами, а вечно смеющийся рот, окаймленный алыми губами, яркость которых подчеркивалась ослепительно белыми зубами, придавал ее лицу выражение нетронутой, почти детской чистоты. От томной и несколько ленивой поступи доньи Марианны веяло какой-то неизъяснимой грацией и непринужденностью, так присущей перуанкам и мексиканкам, этим дочерям солнца, в жилах которых, кажется, вместо крови течет нечто вроде вулканической лавы. Одним словом, это была испанка с головы до ног, точнее – андалузка, пламенная, страстная и суеверная натура. Но сердце Марианны пока не заговорило, оно еще не было озарено божественной искрой любви, пламенное дыхание страсти не опалило эту прелестную девушку, не осознававшую еще дремлющих в ней сил.

Мужская красота дона Руиса была столь же привлекательна, как женская красота доньи Марианны. Это был рослый и статный молодой человек двадцати одного года. Сквозь изящество форм его крепко сколоченной фигуры проглядывала большая физическая сила; правильные, быть может, слишком правильные для мужчины, черты его лица говорили о врожденном благородстве юноши, а в черных глазах его светился ясный и смелый взгляд; крупный рот, украшенный великолепными зубами, увенчивался тонкими, кокетливо закрученными черными усиками, под которыми играла веселая улыбка совсем еще беззаботной юности, и все лицо его дышало искренностью, великодушием и отвагой. При большом внешнем сходстве брат и сестра имели также много общего и в характере. Оба они не знали еще жизни. Это были невинные и чистые сердца; они любили друг друга самой святой братской любовью, жили душа в душу и не могли надышаться друг на друга.

Теперь читателю понятно, почему дон Руис в ожидании Твердой Руки проклинал себя за то, что пустился в путь без надежного конвоя. Он считал себя единственным виновником чудовищных злоключений сестры, от которых ей удалось пока спастись каким-то чудом. Он с ужасом представлял себе еще более страшные испытания, ожидавшие их на протяжении более чем стомильного пути, который им предстояло пройти, прежде чем они достигнут дель Торо, асиенды их отца, дона Фернандо де Могюера.

Время между тем совершало свой безжалостный бег. Час проходил за часом; взошло солнце, рассеялся мрак, и согрелась земля, охлажденная обильной ледяной росой. Открыла глаза и донья Марианна, пробужденная пением тысяч пернатых обитателей леса. Крепкий сон восстановил ее силы и вернул веселье и душевную бодрость. Увидев брата, с тревогой и нетерпением ожидавшего ее пробуждения, молодая девушка улыбнулась, протянула ему руку и подставила лоб для поцелуя.

– Если бы ты знал, Руис, – произнесла она своим певучим голосом, – как крепко и хорошо я спала!

– Правда, сестренка? – отозвался он, целуя ее.

– Ты не представляешь себе! В монастыре я ни разу не спала так сладко и не видела таких чудных снов. А все потому, что вы вдвоем сидели на страже моего сна; два добрых преданных сердца, на которые я могла вполне положиться… Да, но я не вижу нашего спасителя. Где он?

– Не знаю, сестренка. Два часа назад он вскочил на коня и, покидая меня, рекомендовал нам не двигаться с места до его возвращения.

– Ну, в таком случае я спокойна. Его отсутствие сначала обеспокоило меня, но теперь, когда я знаю, что он вернется…

– Ты думаешь? – прервал ее дон Руис.

– Не сомневаюсь. Он обещал вернуться? Да? Значит, вернется: такой кабальеро, как он, никогда не изменит своему слову.

– Дай Бог! – прошептал дон Руис, уныло покачав головой и глубоко вздохнув.

Его тревога невольно передалась донье Марианне.

– Что тут произошло между вами, Руис? – спросила она, побледнев.

– Ровно ничего, сестра. А все же я волнуюсь, несмотря на его обещанье вернуться… Какой-то он странный и непонятный человек, с ежеминутно меняющимся настроением и даже лицом; способный в одно и то же время любить и ненавидеть, становиться то добрым, то злым, печальным или веселым, спокойным или вспыльчивым. Он одновременно отталкивает меня от себя и привлекает, интересует и пугает меня. Я леденею от страха при мысли, что он может покинуть нас здесь, и в то же время боюсь, что он вернется к нам.

– Не понимаю тебя, Руис. Ты что-то запутался и растерялся. В чем дело? И как можешь ты так странно и так строго судить о человеке, от которого видел одно только добро?! Не успел дон Руис ответить, как издалека донесся конский топот.

– Он! – воскликнула донья Марианна, не в силах подавить свое волнение.

– Почему ты думаешь, что это именно он? – удивился дон Руис.

– Так… узнала, – краснея, пролепетала она. – Да вот видишь… смотри!

Кусты, действительно, раздвинулись, и на полянке между скалами появился Твердая Рука. Почтительно поклонившись донье Марианне, он, не слезая с мустанга, бросил короткую команду:

– На коней! Быстро! Не теряя ни минуты!

Дон Руис кинулся седлать лошадей, и через несколько минут брат и сестра были уже на конях.

– Вперед! – скомандовал Твердая Рука. – Я говорил вам, что вы поступаете неосторожно, возвращая свободу этому негодяю. Знайте же, что, если мы не уберемся отсюда вовремя, не позже чем через час его банда будет преследовать нас по пятам.

Этих слов было достаточно, чтобы трое людей словно на крыльях ринулись вперед. Прошло уже больше часа, а беглецы, припав к шеям своих коней, все еще пожирали пространство, не обмениваясь ни одним словом, лишь беспокойно оглядываясь по сторонам и мысленно спрашивая самих себя, удастся ли им уйти от грозящей беды. Около восьми часов утра Твердая Рука натянул наконец поводья своего коня и знаком предложил своим спутникам последовать его примеру.

– Теперь, – сказал он, – мы вне опасности. Как только мы выедем из того леса, что расстилает перед нами свою зеленую завесу, покажутся стены форта Сан-Мигель, за которыми мы найдем надежную защиту от разбойников, будь их хоть десять тысяч!

– Но ночью, в разговоре со мной, вы упомянули какой-то более отдаленный форт, – заметил дон Руис.

– Совершенно верно, но я полагал, что форт Сан-Мигель если не разрушен, то заброшен. Поэтому, прежде чем обольщать вас надеждой, которая могла и не сбыться, я решил лично разведать все. – А вы уверены, – спросила донья Марианна, – что комендант форта согласится приютить нас?

– Разумеется, и по многим причинам, сеньорита. Вопервых, эти пограничные укрепления для того именно и созданы, чтобы обеспечить безопасность путешественников; вовторых, если не ошибаюсь, комендант форта Сан-Мигеля то ли родственник, то ли близкий друг вашего семейства. Брат и сестра переглянулись с нескрываемым изумлением.

– Значит, вам известна фамилия коменданта? – спросил дон Руис.

– О да, мне называли ее: капитан Маркос де Ниса.

– Конечно, мы его знаем! – воскликнула донья Марианна. – Ведь это наш кузен!

– В таком случае, все в порядке, – холодно произнес Твердая Рука. – А теперь поспешим, ибо позади нас поднялось облако пыли, не предвещающее нам ничего хорошего. Горе нам, если нас настигнут прежде, чем мы доберемся до форта!

Беглецы без дальних слов пришпорили коней, пронеслись галопом через лес и проскочили в ворота форта.

– Обернитесь! – обратился к брату и сестре Твердая Рука в тот момент, когда ворота затворялись за ними. Те обернулись. На опушке леса показался многочисленный отряд всадников.

– Вот уже второй раз вы спасаете нам жизнь! – с глубокой признательностью произнесла донья Марианна.

– К чему эти счеты? – сказал Твердая Рука. Донья Марианна ответила ему взглядом, наполненным каким-то невыразимым чувством, покраснев, отвернулась и молча последовала за братом.

Глава IV. СТОРОЖЕВОЙ ФОРТ САН-МИГЕЛЬ

Испанцы, завоевав Мексику, оттеснили в пустыню возмутившихся против их железного ига индейцев, обрекая их тем самым на вымирание от голода и лишений. Для защиты своих городов и асиенд от разрушительных набегов непокорившихся племен завоеватели возвели вдоль границ прерий цепь связанных между собой крепостей и фортов. Гарнизоны этих укреплений успевали всегда приходить друг другу на помощь не потому, что они находились на небольшом расстоянии друг от друга, – ибо, напротив, разбросанные на большом пространстве, они отстояли один от другого на десятки лье[11]11
  Лье – мера длины, равная 4,444 км.


[Закрыть], – а потому, что между ними непрерывно патрулировали многочисленные отряды улан.

Однако со времени провозглашения независимости Мексики эти пограничные укрепления перестали пользоваться вниманием правительств этой злополучной[12]12
  Автор намекает тут на пронунсиаменто, то есть государственные перевороты, часто совершавшиеся мексиканскими военными, а то и просто людьми с диктаторскими склонностями.


[Закрыть] страны и пришли в упадок. Одни были преданы огню и разрушению индейцами, когда те, собравшись с силами, перешли в наступление и начали мало-помалу отвоевывать отобранные у них земли; другие были заброшены испанцами или же сами разваливались, потому что на содержание их правительство не отпускало достаточных средств. Все же и теперь еще там и сям встречаются уцелевшие форты и крепости. Они содержатся на средства самого населения пограничных областей, нуждающегося в убежищах от набегов хитрого и непримиримого врага. Все эти укрепления были выстроены по шаблону. Поэтому описание устройства форта Сан-Мигель (в котором нам пришлось побывать) даст читателю ясное представление о простой и действенной системе защиты, созданной испанцами. Форт Сан-Мигель состоял из четырех квадратных строений, соединенных крытыми галереями, внутренние стены которых служили оградой двора, обсаженного лимонными, персиковыми и рожковыми деревьями[13]13
  Рожковое дерево – вечнозеленое дерево, произрастающее в тропических странах, на берегах Средиземного моря и на Среднем Востоке. Плоды его – длинные бобы, наполненные мякотью, – употребляются как сладости


[Закрыть]. В этот же двор выходили комнаты для путешественников, казармы и т.п. На некотором расстоянии от этих строении высились внешние крепостные стены с единственными воротами. Стены были снабжены бойницами, под которыми на высоте восьми футов от земли находились площадки для бойцов, шириною в три фута. Строительным материалом для всех этих построек служили обожженные на солнце куски земли, так называемые адобы.

В двадцати футах от крепостной стены поднималась другая, состоявшая из кактусов, настолько близко посаженных друг к другу, что ветви их плотно сплелись. Густая щетина колючек этой, если можно так выразиться, живой стены делала ее непроходимой для полуобнаженных и плохо вооруженных индейских воинов. Единственный проход через «живую» стену закрывался массивными воротами, укрепленными на глубоко врытых в землю столбах. Бойницы крепостной стены господствовали над равниной; это позволяло хорошо укрытым за ними солдатам стрелять поверх кактусов. При появлении индейцев, что неизменно совпадало с днями так называемого «месяца земляники», малочисленное пограничное население укрывалось за стенами форта Сан-Мигель и спокойно отсиживалось здесь до тех пор, пока индейцев не рассеивала подмога, подоспевшая из какого-либо города, зачастую расположенного лье в пятидесяти от Сан-Мигеля, или же пока индейцы сами не снимали осады, убедившись в ее бесплодности. Комендант форта Сан-Мигель, Маркос де Ниса, был человек лет сорока, невысокого роста, тучный и приземистый, но живой и деятельный. Его лицо, с довольно правильными чертами, дышало добродушием, сквозь которое проглядывали ум и характер. Он принадлежал к числу честных, образованных и знающих свое дело офицеров, что, к несчастью, не так часто встречается в мексиканской армии. И так как он никогда не прибегал к служебным интригам и покровительству влиятельных знакомых, чтобы добиться больших чинов, то вот уже под десять лет, несмотря на его общепризнанные достоинства и безупречное поведение, он состоял в чине капитана, без всякой при этом надежды на повышение. Между тем уже само назначение дона Маркоса де Ниса комендантом форта Сан-Мигель свидетельствовало о высоком мнении, сложившемся о нем у властей провинции. Эти пограничные форты, постоянно подвергающиеся набегам индейцев, доверялись только надежным и опытным военачальникам. Правда, блестящие офицерики, привыкшие волочить свою саблю по паркетам дворцов мексиканской столицы, и сами не особенно добивались назначения на почетное, но опасное командование пограничными фортами, и оно доставалось обычно храбрым солдатам, меньше всего заботившимся о своей карьере.

Но вернемся к нашему рассказу. Не успел капрал сообщить капитану Маркосу имена прибывших, как тот с распростертыми объятиями поспешил к ним навстречу.

– О! – радостно воскликнул он. – Какой чудесный сюрприз! Счастлив видеть вас.

– Погодите радоваться, дон Маркос, – отозвалась, улыбаясь, донья Марианна. – Ведь мы приехали к вам не в гости, а за помощью и защитой.

– Все тут к вашим услугам, дорогие! Разве мы не родственники, и довольно близкие родственники?

– Разумеется, кузен, – ответил дон Руис, – поэтому встреча с вами – истинное утешение для нас в нашем несчастье.

– Гм!.. Это так серьезно? – с помрачневшим лицом спросил капитан.

– Настолько серьезно, что, не приди нам на помощь этот кабальеро, – сказал дон Руис, поклонившись Твердой Руке, который застыл в неподвижности, стоя рядом с ним, – мы, по всей вероятности, погибли бы в пустыне.

– Бедняжки! – воскликнул капитан. – Но после всех ваших треволнений вы, вероятно, основательно устали и проголодались. Слезайте же с коней и пожалуйте ко мне… А вы, капрал, займитесь лошадьми наших гостей.

Капрал отвел коней в кораль[14]14
  Кораль – загон для коней и скота.


[Закрыть], а молодые люди, после многократных объятий и поцелуев капитана, последовали за ним в сопровождении Твердой Руки, с которым капитан обменялся горячим рукопожатием.

– Садитесь, дети, закусывайте и отдыхайте. Поговорим обо всем после, – сказал капитан, когда они вошли в гостиную, вся меблировка которой состояла из нескольких кресел и стола.

Дон Маркос придвинул к молодым людям приготовленные на столе закуски и прохладительные напитки и, пока те угощались, знаком подозвал Твердую Руку и вышел с ним в другую комнату.

– Что нового в прерии? – спросил капитан, когда оба они разместились в креслах.

– Тревожно, – коротко ответил Твердая Рука.

– Я так и думал, – пробормотал офицер, печально покачав головой. – Придется, видно, взяться за оружие и пройтись снова по пустыне, чтобы проучить этих степных пиратов, а заодно и показать им, как мы сильны.

Его собеседник только покачал головой в ответ.

– Объяснитесь, – заговорил капитан после минутного молчания, во время которого он не сводил глаз с Твердой Руки. – Признаюсь, ваше молчание не на шутку встревожило меня. А между тем, если сбросить со счетов мародерство нескольких бандитских шаек, граница никогда, кажется, не была такой спокойной.

– Зловещее спокойствие, дон Маркос. За ним притаилась буря, и страшная буря! Поверьте мне… Скажите, у вас сильный гарнизон?

– На мой взгляд, достаточный.

– Точнее: сколько солдат?

– Около семидесяти.

– Маловато.

– Как так – «маловато»? Обычный состав гарнизонов всех наших пограничных постов.

– Для мирного времени! Не обманывайте себя, капитан… Вы отлично понимаете, что на ваш форт прежде всего обрушится накопившаяся ненависть коренных жителей прерий…

– Да объясните же, наконец, толком! – воскликнул капитан. – В чем дело…

Он не успел докончить: в дверях показался капрал. Раздосадованный этим неуместным вторжением, капитан резко повернулся и раздраженно спросил:

– Ну что там еще, капрал? Никогда не оставят в покое!

– Прошу прощения, сеньор капитан, – ответил бедняга, испуганный столь резким окриком, – но меня послал к вам господин лейтенант.

– Так что же ему от меня надо? Да говорите же скорей! Ну!

– Сеньор капитан! Замечен крупный конный отряд. Он мчится во весь опор прямо на наш форт. Сеньор лейтенант приказал предупредить вас.

– Вот как! – воскликнул капитан, многозначительно взглянув на своего гостя. – Уж не передовой ли это отряд неприятеля, нападение которого вы только что предсказывали?

– Эти всадники, – улыбаясь, ответил Твердая Рука, – с самого утра гонятся за доном Руисом и за мной. Я не думаю, что это индейцы.

– А что думает сеньор лейтенант? – обратился дон Маркос к своему капралу.

– Всадники еще слишком далеко, так что нет никакой возможности распознать их сквозь густое облако пыли, сеньор капитан.

– Понятно! Пойти разве самому взглянуть… – сказал капитан, поднимаясь. – Вы со мной? – спросил он своего гостя.

– Разумеется!

Твердая Рука встал, взял ружье, прислоненное им раньше в углу, и вышел вслед за капитаном.

В гостиной, куда они вошли, брат и сестра продолжали утолять свой голод. Молодой мексиканец тотчас же поднялся навстречу капитану.

– Я уже знаю, дон Маркос, что на форт готовится нападение; наверно, это сообщники тех самых разбойников, с которыми нам с сестрой пришлось иметь дело вчера. А поэтому у теня к вам просьба, дорогой кузен: поскольку на этот раз вам придется драться, вступаясь за нас, разрешите уж и мне пострелять вместе с вами.

– Ради Бога! – весело ответил капитан. – Хотя, по правде говоря, эти негодяи не заслуживают такого внимания.

– Что ты хочешь делать? Опомнись! Останься здесь!.. Со мной!.. – умоляла брата донья Марианна.

– Не могу, дорогая, – отшучивался тот, целуя сестру. – Что подумает обо мне мой кузен, если я буду прятаться от пуль, когда другие будут сражаться!

– Не бойтесь за него, нинья[15]15
  Нинья – девушка, барышня.


[Закрыть], ничего с ним не случится, ручаюсь вам, – вмешался капитан.

Мужчины вышли, а донья Марианна, вздохнув, вновь опустилась в кресло.

Во дворе все уже было в движении. Лейтенант, старый опытный вояка, с сединой в усах, с лицом, изборожденным шрамами от сабельных ударов, не терял даром времени. Пока капрал докладывал капитану, лейтенант приказал трубить сбор, расставил солдат по местам, приставил к бойницам самых метких стрелков – одним словом, принял все меры, чтобы не быть застигнутым врасплох дерзким нападением врага. Выйдя во двор, капитан остановился, привычным взглядом оценил всю целесообразность распоряжений, отданных его помощником, и удовлетворенно улыбнулся.

– Теперь, – обратился он к Твердой Руке, – пойдемте взглянем, с каким противником нам придется иметь дело.

– Стоит ли? – ответил тот. – Могу не глядя сказать вам: это степные пираты.

– «Степные пираты»?! – изумился капитан. – Да они бы никогда не осмелились…

– Одни – конечно, нет, – живо прервал его Твердая Рука, – но, действуя лишь в качестве авангарда более крупных сил, они, как видите, решаются. Впрочем, едва ли их атака будет серьезной; вероятнее всего, это только разведка боем, проверка состояния боевой готовности форта. Устройте же им достойную встречу, докажите им, что вы всегда начеку! Этого будет достаточно, чтобы заставить их отступить.

– Вы правы! – воскликнул капитан. – Они получат хороший урок, обещаю вам!

Он прошептал тут же на ухо какой-то приказ капралу, и тот, отдав честь, быстро удалился. На несколько минут глубокая тишина нависла над крепостью. Есть что-то торжественное в затишье перед битвой, когда даже самые смелые люди собираются с духом: одни – призывая на помощь всю свою волю, другие – обращая к небу последнюю горячую молитву. Внезапно под аккомпанемент бешеного топота коней раздалось дикое гиканье, и из облаков пыли словно вынырнул неприятельский отряд. Всадники неслись вихрем, потрясая в воздухе ружьями и длинными пиками. Но едва они приблизились на расстояние выстрела, как раздалась команда: «Огонь!» – и с крепостной стены грянул дружный и оглушительный, как раскат грома, залп. Всадники, домчавшиеся почти до самых зарослей кактуса, смешались, закружились и, повернув коней, стремительно поскакали назад. Однако пули, посланные недрогнувшими руками метких мексиканских стрелков, находили свои жертвы, и ряды неприятеля заметно таяли. При всей поспешности бегства этих всадников в них нетрудно было признать степных пиратов.