Текст книги "Ожившие камни Аргоса"

– Но как мы будем видеться в этом случае? – встревожилась она, сжав его руку сильнее.

– Я буду навещать тебя. Как только дойдем до твоего дома, зайду и спрошу разрешения у кирии Офелии выходить вместе, – неуверенно произнес он.

– Что? – удивилась Филомела, приостановившись.

Засомневавшись в искренности юноши, она упорно смотрела в его глаза, пытаясь уловить точное значение всех продемонстрированных им сегодня поступков и слов.

– Фили, я вполне серьезен! Что за вопрос блуждает в твоих глазах? Разве не этого ты хотела и упорно добивалась все это время? – встревожился Леонидас, ощутив сомнения девушки в его честности.

– Нет, Лео, нет, – начала отрицать Филомела, – я это от радости! Пойми, мне сложно поверить в происходящее не потому, что я не доверяю тебе, а по той причине, что все это очень неожиданно! – вскрикнула она радостно.

– О Фили, Фили, – улыбнувшись, покачал головой юноша, – тебе все-таки удалось переубедить меня!

– То есть, сам ты этого не хотел? – опустив голову, нерешительно спросила она.

Леонидас остановился. Он пока что не знал точного ответа на ее вопрос.

– Перестань копаться в моих чувствах. Я скажу все, когда буду готов и посчитаю нужным, – ответил твердо юноша.

Девушка пожалела, что вообще завела разговор в это неуместное для них обоих русло. «Отчего же ты не держишь язык за зубами, Фили!» – начала винить себя она. Теперь Филомела тихо шла рядом, молясь про себя, чтобы любимый ею человек не передумал встречаться с ней. Она хотела было объясниться, доказать ему, что не так дотошна и назойлива (как он наверняка уже предполагал), но, даже коря себя внутри, девушка не решилась нарушить воцарившееся молчание.

– Филомела, наверное, тебе не надо повторно указывать, с кем не встречаться, не общаться и даже не здороваться?! – еще раз повторил свой недавний вопрос Леонидас.

Она снова покорно кивнула головой.

– Ты зайдешь к нам?

– Филомела!

– Да, прости, ты говорил, что.

– Тогда незачем переспрашивать!

«Что я сделал? Зачем, по какой причине?! Теперь дороги назад уже нет! Надо ли тебе это? Нет, действительно ли ты так ощущал необходимость в том, чтобы связать себя узами с этой девушкой, так внезапно ворвавшейся в твою жизнь? Она вообще в себе? Нет, она в тебе, Лео, в тебе!» – понимал скульптор.

Чуть наклонив голову, Леонидас незаметно взглянул на нее. Сердце начало биться чаще и сильнее. «Что это, о Боги? Неужели я люблю ее?!» – заметно взволновался юноша.

– Мы почти дошли, Лео, – первой прервала молчание Филомела.

Остановившись, она отпустила его руку. Видно было, как девушка волнуется. Потирая вспотевшие ладони, она то и дело испуганно поглядывала на него.

– Ты, Лео. Если ты не уверен, то. То я пойду? – робко выговорила она.

– Что? Не понял тебя! – удивился он ее словам.

– Я вижу. Вижу, что ты не хочешь! Нет, я не хочу заставлять тебя! – положив свою голову ему на плечо, прошептала Филомела.

Юноша не понимал в ту минуту, как и что с ним происходило, но то чувство, которого ему не хватало. именно оно теперь заняло пустующее место. Леонидас подождал, пока девушка сама не подняла голову и, снова сжав ее руку, повлек за собой.

Подойдя к двери, он громко постучал. Филомела затряслась от страха перед матерью и снова попыталась высвободить свою руку, но он не позволил.

– Фили! – насторожилась женщина, увидев свою дочь с Леонидасом.

– Доброго дня, кириа Офелия! – решительно обратился к ней юноша.

– И тебе того же, – нехотя ответила та.

– Я могу зайти к вам в дом вместе с Филомелой? – спросил Леонидас.

Женщина промолчала, лишь недовольно отведя взгляд в сторону.

– Кириа Офелия, мы можем поговорить у вас дома? – нахмурившись, переспросил юноша.

Он был крайне озадачен тем, что встречен настолько негостеприимно.

– Филомела, отпусти сейчас же его руку и зайди домой, – приказала женщина дочери, не обратив внимания на слова юноши.

– Матушка, – вскрикнула Филомела, – что с тобой?

Она перевела молящий взгляд на Леонидаса, чтобы как-то оправдать поведение матери, но он уже был слишком зол для того, чтобы выслушать ее.

– Лео, не уходи! – взмолилась девушка, вцепившись в него сильнее.

– Филомела, наглая девчонка, прекрати позорить себя! – прикрикнула на нее мать.

Она уже было размахнулась, чтобы дать пощечину, как Леонидас схватил ее руку и грубо опустил вниз.

– Не смейте! – угрожая ей свирепым взглядом, закричал он.

– Да кто ты такой, чтобы указывать мне, как поступать! И пристало ли порядочному греку, каковым, вероятно, ты себя считаешь, приставать к чужим невестам?! – с яростью завопила она.

– Что? – ужаснулась Филомела. – О чем ты, матушка. как, чья невеста?!

– Алексиуса! – выпалила мать в лицо юноши.

– Фили, – побледнев, обратился к девушке Леонидас, – что происходит?

– Я не знаю! Клянусь, Лео! – с ужасом в глазах помотала головой Филомела.

– Я отдала свою дочь за Алексиуса, парень. так что отпусти ее руку и больше не смей нас беспокоить! Как ты смеешь вообще прикасаться к ней, негодяй?! – продолжала возмущаться Офелия.

– Матушка, да ты сошла с ума! При чем тут Алексиус? – схватившись за голову, вскричала Филомела. – Зачем ты все это говоришь?!

– Ты что, забыла, что вчера еще призналась мне в своих чувствах к Алексиусу? – подбоченившись, нагло солгала женщина. – А сегодня утром он посватался, и я, конечно же, согласилась. Он будет тебе хорошим мужем, Филомела, ты и сама прекрасно это знаешь! Так что утри слезы и зайди, наконец, в дом!

– Матушка, когда такое было?… О чем ты, о чем?! Скажи правду, ведь не было ничего этого! – начала плакать Филомела. – Лео, не верь ей! – взмолилась она, кинувшись к юноше, который с трудом сдерживал себя, чтобы не вцепиться в горло кирии Офелии и не придушить ее – лишь бы не слышать больше ее голоса, ее слов…

– Хватит уже, Филомела, тащить сюда этого оборванца! – презрительно оглядев Леонидаса с ног до головы, проговорила кириа Офелия. – С этого дня я запрещаю тебе выходить из дома, разве только со своим законным женихом! – гневно завершила свою речь она.

– Лео, любимый, не бросай меня! – сквозь слезы воскликнула Филомела в ту минуту, как мать схватила ее и толкнула в дом.

Леонидас хотел было вырвать девушку из рук матери, но остановился. Юноша отвернулся и, не обращая внимания на ее ясно доносящиеся до него мольбы, быстро пошел прочь. С каждым шагом он все слабее слышал голос Филомелы.

Леонидас побежал, чтобы перестать ее ощущать. Все его тело болело невыносимой мукой унижения и отчаяния.

«Отдала за Алексиуса! За Алексиуса!» – стучало в голове, в висках и глазах юноши.

Глава двенадцатая

Леонидасу надо было осознать то, к чему он совсем не был готов и что случилось так внезапно. Именно в тот миг, когда юноша все-таки решился допустить в свою жизнь другого человека, теперь, когда он чувствовал что-то еще, кроме печали, он уже не смог бы смириться с тем, что потерял эту возможность.

Как?… Как он смог бы притворяться, что ничего не произошло, или же сделать вид, будто на самом деле вся история с Филомелой не имеет для него особого значения?! Нет, это было невозможно, ведь он уже снес обитель своей души, которая безопасно проживала в ней до этого времени. Теперь же Леонидас стоял один среди развалин этого дома, лицом к лицу с потревоженной душой, в глазах которой он видел лишь молчаливый упрек! Чувство обиды – острой, злой – засело ножом у него в груди…

Весь день юноша плутал по улицам, не замечая никого вокруг. Ему необходимо было находиться в постоянном движении, чтобы подавить в себе кричащее желание вернуться и вырвать Филомелу из рук беспощадной матери с ее непонятными мотивами поступков… и спросить!.. Узнать наконец-то правду! Понять – действительно ли эта девушка могла бы принадлежать не одному лишь ему!

Ему хотелось перекопать все ее чувства, искромсать их на мельчайшие частицы, растворить их по одной в воде, внимательно наблюдая за тем, мутнеет ли она!..

Под вечер ноги начали отказывать юноше в подчинении, демонстрируя свой протест нытьем не дающих ему покоя мозолей и ссадин.

Он так и не надел сандалии и ходил весь день босой.

Леонидас зашел в таверну, сел за свободную скамью и заказал вина. Опустошив первую амфору, принялся за вторую. Этот напиток, способный окутать человека розовым с темно-бордовыми полосами туманом, обладающий не только глупо веселящим, но и обездвиженно-тоскливым эффектом, немного успокоил его. Мятежные порывы его несчастного сердца ушли вглубь и умерли на время.

Леонидас пил прямо из горла амфоры, даже не наливая вино в мастос (сосуд с выпуклым дном, который нельзя поставить на стол, не допив его содержимое), и ощутил, как волна горячей крови хлынула по его жилам, заставив тело разомлеть. Юноша все более смутно представлял перед глазами лицо Филомелы, ее глубокие карие очи, при каждом взгляде в которые видел себя.

Он посмотрел на свои руки и вспомнил, как совсем недавно девушка держала их, то нежно, с любовью, то сильнее, сжимая их, боясь выпустить. Хваталась за него до последнего мига, он же просто ушел, обидевшись, разозлившись, возгордившись.

Леонидас до сих пор чувствовал на ладонях девичье тепло. Сердце разрывалось, внутри клокотал адский огонь.

«Ты недостойный человек, Лео! Одно упоминание имени этого подлого Алексиуса – и все! Начинаешь сходить с ума! Слабак! Вместо того чтобы просто свернуть ему шею, ты сидишь и напиваешься, как грязная свинья! – все больше злился он на себя. – Надо было во что бы то ни стало увести ее с собой! Так отчего же ты не сделал этого, Леонидас?… Как ты мог оставить эту девушку там, плачущую, молящую тебя о помощи?! – коря себя, распалялся юноша все больше. – Я сейчас же пойду туда и убью его! Одним негодяем на этой земле станет меньше, а в земле – больше!»

Резко встав на ноги, он чуть было не упал, так как ноги, подло предав его, подкосились.

«Нет, Лео, не смеши людей еще больше! Сиди и наслаждайся этим великолепным творением человечества, которое теперь управляет тобой!» – смирившись со своим внутренним состоянием, усмехнулся он и снова прильнул к кувшину губами.

Постояльцы вокруг кричали, смеялись, обнимались, затевали долгие споры и минутные драки. Юный скульптор заставил себя наблюдать за ними, чтобы отвлечься от тяжелых дум. Он отмечал мысленно все изъяны их тел и старался представить их другими, более идеальными. «Как же было бы хорошо, если бы все эти люди, шумя, веселясь, вдруг застыли бы в естественной позе, а я бы сделал слепки, увековечив движение их жизни!» – подумал юноша. Ему казалось, что он созерцал след бурлящей энергии в воздухе, содержащей в себе тысячи эмоций!

Но люди редели, столы пустели, опьяняющий запах вина в душном помещении ощущался все острее и тошнотворнее. Леонидас впадал в забытье, потом же вздрагивая, открывал глаза и, оглядываясь вокруг, в первую минуту не понимал, где находится. Далее снова, вспоминая с самого начала произошедшие за последние дни события, он жалел о том, кем являлся в данный миг. Ему хотелось быть одним из тех беспечных (как ему казалось) мужчин, озадаченных ничтожными, не стоящими внимания заботами.

«Нет, все это не так! Я не оставлю ее Алексиусу! Да и имеет ли мать право отдать дочь тому, кого считает более достойным мужем?! Неужели имеет?… И кто он? Достойный? Насколько? Насколько выше меня? Намного ли? Он или я? Я или он? – судорожно размышлял юноша. – О Лекси, держись теперь! Я покажу тебе, на что способен Леонидас! Проходимец Алексиус не стал терять времени даром и втерся в доверие Офелии!.. Что же он пообещал ей? Золото? Лучшую жизнь?! Но он пожалеет о том, что положил глаз на Фили! Недостойный Леонидас перережет его достойное горло этой жадной до темных дел ночью, под этой прекраснейшей, вечно жаждущей прекрасного любовника прекрасной луной!» – скульптор провел кулаком перед глазами и со всего размаха опустил его на стол.

– Эй, дружище, ты в порядке? – подойдя, обратился к нему хозяин таверны.

Он давно присматривался к странно ведущему себя босому юноше, который то и дело обращался, по всей видимости, к воображаемым образам, порою даже угрожая им. «На что способно вино, на то не способны Боги Олимпа!» – рассуждал мысленно мужчина.

– Парень, закрываюсь я уже! И тебе пора идти домой! – дотронувшись до плеча Леонидаса, проговорил он.

– Куда?! Домой?! – усмехнулся юноша, подняв голову со стола. – У меня с детства его нет! Отстань, оставь меня в покое и не приставай, человек, дарящий несчастливцам мнимое счастье!

– Ты что, плохо слышишь? Я же сказал, что заведение закрывается! Ну-ка, выходи, философ, я и так достаточно припозднился из-за тебя! – пытаясь вытолкать Леонидаса из-за стола, стал настаивать хозяин.

Тот, сонно посмотрев на мужчину, небрежно вытащил из кармана пару золотых гемигект и швырнул их в него. Монеты со звоном упали на пол.

– Я останусь здесь! А ты можешь идти ко всем чертям, а лучше, погрузись в царство Аида, прихватив с собою это проклятое золото, которым можно покупать души для самого Бога тьмы! А еще. передавай ему привет от меня. Скажи, что я собираюсь к нему навечно! Скоро спущусь туда, чтобы взбесить его так, как это понимаю я!.. Но до этого принеси еще вина! – приказал он хозяину.

Такого мужчина точно не ожидал. Изумленно посмотрев на юношу, а потом быстро подняв монеты с пола, он побежал исполнять поручение гостя.

Через минуту хозяин уже стоял перед Леонидасом.

– Не подливай, не люблю я эту посудину! – проворчал юный скульптор, увидев, как тот притащил с собою еще и серебряный мастос. – Поставь кувшин на стол и уходи! У меня есть свои гости! Надобно рассадить их так, чтобы никого не обидеть!

– Парень, о ком это ты? – озираясь по сторонам, испуганно спросил мужчина. – Или ты не в себе? Пьян, болен головой?

– Я болен душой и мироощущением, но тебе этого не понять! – устало отмахнулся Леонидас. – А вы присаживайтесь поближе и не обращайте на него внимания! – обратился он к своим невидимым друзьям.

Юноша сделал движение рукой, словно действительно видел кого-то. Вконец оторопевший хозяин на всякий случай отошел подальше. Заметив это, Леонидас расхохотался.

– Завтра я принесу тебе еще несколько золотых монет, даю слово истинного грека! Ты их заслужил тем, что позабавил меня, – грустно улыбаясь, заверил он мужчину.

– За пять золотых можешь пригласить сюда кого хочешь, сумасброд! – решил тоже пошутить побледневший хозяин.

Услышав это, Леонидас встал и, еле держась на ногах, поднял кувшин с вином вверх.

– Ты единственный человек на свете, за здравие которого я хочу выпить! Будь всегда здесь, чтобы я мог навещать тебя в минуты глубокого уныния и самобичевания, мой друг, – торжественно обратился он к мужчине.

Обливаясь вином, юноша сделал несколько больших глотков, после чего плавно опустился вниз.

– Ты же недавно меня к Аиду посылал! – рассмеялся хозяин. – Скажи мне хотя бы свое имя, чтобы я не называл тебя сумасбродом!

Леонидас удивленно поднял брови.

– Мое имя покинуло меня, как и все, что принадлежало мне когда-либо. Оно убежало вместе с теми, кто был мне дорог. Все эти нечестивцы сговорились между собой! И потому я решил научиться жить без имени, чтобы перестать быть самим собой! – мрачно ответил он. – Теперь же, когда ты знаешь обо мне больше меня самого, позволь немного вздремнуть здесь. ведь даже сумасброды хотят спать, чтобы, набравшись сил, продолжать сходить с ума!

– Такого бреда я не слышал за все те годы, что содержу это заведение! Оставайся здесь сегодня ночью, так уж и быть! – посмотрев на него с жалостью, согласился мужчина. – Никому еще такого не разрешал, но твои гости упросили меня, – усмехнувшись, проговорил он и покачал головой.

Леонидас поднял на него глаза, полные печали. Улыбнувшись, он хотел поблагодарить хозяина, но не смог этого сделать. Поклонившись, мужчина поднялся вверх по лестнице. Он все еще посматривал на юношу, который держал горло кувшина обеими руками и что-то бурчал под нос.

– Держись теперь, Лекси, жалкий лгун и проходимец! Завтра, когда я обрету человеческий облик, то предстану перед тобой, негодяй! Посмотрю на тебя завтра! Завтра. Завтра. – шептал Леонидас до тех пор, пока не погрузился в сон, тяжело опустив голову на стол.

Глава тринадцатая

– Учитель, я приношу свои извинения. Вчера не смог навестить вас.

Леонидасу не удалось докончить свою мысль, поскольку врать он не мог. Стоя перед Аристэйосом, краснея, пытаясь оправдаться, он чувствовал себя настолько неловко, что выдавал свое состояние всем своим несуразным видом. Его одолевала ломота в голове и теле, тупая боль в висках, которая вызывала чувство тошноты.

– Ну, ничего, сынок… Я понимаю, у тебя были дела личного характера. Да и у кого из нас их не бывает! Ты молод, и, конечно же, у тебя есть и должна быть жизнь за пределами этой школы. Не думай даже, что виноват в чем-то! – попытался успокоить его Аристэйос.

Юноша вытер ладонью холодный пот со лба и, глотнув воздуха, решился сменить тему разговора.

– Я много думал, мастер, и пришел к выводу, что нам, скорее всего, откажут в разрешении на создание скульптуры Богини. по той причине, что такую работу, как понимаете, можно доверить лишь единицам – самым лучшим скульпторам. Я еще не удостоился этой чести и потому решил сначала создать другую статую, которой мог бы удивить членов Совета Скульпторов и заслужить их доверие. Если, конечно же, я смогу воплотить все сказанное в жизнь, да еще и в скором времени, то снова начну надеяться на вашу милость в оказании мне помощи, – высказал Леонидас то, о чем думал с момента переезда в школу.

Аристэйос привстал. Подойдя к юноше, он протянул ему руку. Взглянув на учителя, тот смущенно протянул в ответ свою. Крепко пожав ее, мастер привлек ученика к себе и обнял.

– Как ты думаешь, сынок, чему я настолько рад? – обратился он к Леонидасу.

Тот улыбнулся, не зная, что ответить.

– Конечно же. как может человек, скромный настолько, чтобы не признавать свой талант, это не понимать? Я счастлив по той причине, что в очередной раз убеждаюсь в том, что все-таки научился разбираться в людях! Доказательством является тот факт, что я не ошибся в тебе, в твоем здравом смысле и понимании. Это самый разумный выход из сложившегося положения. Я не хотел обидеть или как-то затронуть твое самолюбие, но мое прошение действительно не было одобрено. Вчерашний день был одним из самых тяжелых для меня, поверь, поскольку я не знал, как сообщить об этом тебе, Лео! – решил, наконец, признаться учитель.

Хоть юный скульптор и ожидал подобного разговора, все-таки ему стало не по себе.

– Сынок, – заметив переменившееся настроение ученика, проговорил Аристэйос, – ты должен быть готов к такому отношению со стороны людей, ибо желание творить великое способно порой порождать недоверие. Твоя обязанность перед собой, мной и миром состоит в том, чтобы заставить людей сменить сомнение на восхищение! Теперь, пройдя половину этого нелегкого пути, ты уже не имеешь права сворачивать назад.

Леонидас поднял глаза и внимательно посмотрел на наставника. Каждое его слово словно подстегивало его, воодушевляя на великие начинания.

– Учитель, я все сделаю! В моих это силах или же нет, ничто не сможет остановить меня! Я переверну сознание людей, сломав стереотипы, к которым они привыкли, и покажу им обратную сторону их принципов!

– Я не сомневаюсь в этом, Лео. С замиранием сердца жду того момента, когда смогу любоваться и гордиться твоими достижениями в искусстве скульптуры! Но ты должен помнить одно золотое правило жизни, которое состоит в том, чтобы видеть тонкую грань между чувством меры и необузданным желанием достичь неимоверной высоты в своем деле! Ты молод, горяч, так найди в себе и мудрость, сынок!

Аристэйос еще раз обнял юношу. Леонидас был напряжен. Он наконец-то подошел к краю обрыва в сознании. Теперь ему надо было решиться и перепрыгнуть его.

– Лео, начинай, уже! Пора! – серьезно произнес учитель и вышел.

Юноша еще долго так и стоял. Он посмотрел на свои руки, затем поднял рукава гимантия до локтей и осмотрел их тоже. «Я должен начать с себя. Все это никуда не годится. Довести до совершенства работу можно только после достижения высоты в себе!» – решил Леонидас.

Он вспомнил про состязания атлетов, которые раз в четыре года проводились в Олимпии и Афинах. Еще тогда, после представления, он долго думал о совершенных формах этих людей и удивлялся тому, что каждая мышца их тела обрисовывалась под кожей, украшенной вздувшимися от внутренней уверенности венами.

Юноша перебирал в памяти всех этих сильных телом и духом участников Олимпийских игр, он помнил их движения и тот миг, когда они, целясь, застывали, чтобы точно рассчитать соотношение своей силы и требуемого преодоления расстояния. Именно это мгновение разделяло жизнь и смерть. Все начиналось по новому кругу, с чередования кратковременной, лишенной всяких звуков смерти и полной ожидания, волнующей сердце жизни. Метание копья, нацеленного на ту точку опоры, которой атлет хотел обладать, – вот что заставляло его сердце стучать настолько громко, что он переставал что-либо слышать. В первый раз это состояние возникло у него на подобном представлении и теперь больше не покидало, появляясь вновь и вновь в моменты сильного эмоционального напряжения.

– Обычный смертный с параметрами бога! Человек, каждое движение которого отображает определенную мысль! Это атлет! Вот кого я обязан сотворить – идеального гражданина полиса! – восторженно воскликнул Леонидас.

Он облегченно вздохнул. Принятое решение избавило его от уз неопределенности, которые уничтожали драгоценные минуты его жизни. Теперь он мог всецело посвятить себя первому этапу на пути к главной цели…

Присев за стол, юноша задумался. Конечно же, то, к какому выводу он пришел относительно своего призвания и одновременно работы, значительно повысило мотивацию его духа, но мысли о Филомеле все-таки омрачали ему душу. Он никак не мог решиться на решительные действия в отношении девушки, понимая, что единственным выходом из ситуации является женитьба на ней – пусть и без благословления ее матери.

– Как же мне взять такую ответственность на себя, о Боги?! – взмолился Леонидас. – Я даже не разобрался в том, люблю ли эту девушку или же только восполняю пустоту в себе ее любовью! Что мне делать, что?! Допустим, женюсь я на ней, но смогу ли дать ей жизнь, которую она ожидает получить от будущего мужа? Конечно же, нет! Я не создан для семейных уз, это же понятно! Мне столько всего надо сделать в жизни, как я найду время и для нее, для моей прекрасной Филомелы? О Гера, я опять назвал ее своей! Зачем я это сделал, если не испытываю к ней нежных чувств?!

Одно скульптор знал точно: она не должна принадлежать Алексиусу.

«Только не он! Нет!.. И не стала бы Фили обнадеживать его, не верю я ее матери! Офелия придумала все это, чтобы отстранить меня от дочери! Но разве готов я отдать ее кому-либо другому, даже самому достойному из всех мужчин?!» – задался вопросом юноша. Одна только мысль, что кто-то еще кроме него мог бы слышать беспокойное, прерывистое дыхание Филомелы, вдыхать аромат ее кожи, волос, наблюдать за выражением ее лица и наслаждаться звуком по-детски звонкого голоса и безудержного смеха, приводила его в бешенство…

Леонидас снова посмотрел на свои руки. Они дрожали. Ему было противно ощущать на ладонях непроизвольно покрывающий их холодный липкий пот.

Юноша начал ходить по комнате взад и вперед, вдоль и поперек, каждый раз чередуя направления. Нагло засевшая в груди тревога не позволяла ему расслабиться и разобраться с тем, чего он хотел на самом деле и что мог бы себе позволить в нынешнем положении. Он отдавал себе отчет в том, что не обладал одной из главных черт стабильности характера – его эмоции не могли находиться в синергии. Мысли и чувства существовали самостоятельно, отдельно друг от друга – точно так, как и в момент возрождения. Каждая мысль, имея определенное мнение, доказывала право на жизнь приведением неоспоримых аргументов в свою пользу, а чувства были настолько противоречивыми, что Леонидасу становилось страшно сопоставлять их.

В результате этой вечной борьбы возникали сомнения, которые порождали себе подобные, и так далее, и так далее. Процесс этот невозможно было обратить назад или же приостановить, поэтому зачастую юноше приходилось принимать спонтанные решения, не всегда правильные для того или иного случая.

В такой ситуации избавиться от внутренней борьбы подобным образом он не мог, поскольку ответственность, предложенная жизнью, представлялась ему колоссальной. «Неужели так она тебе нужна, Леонидас? Или ты настолько позволил ей взять в руки всю свою волю? – обращался он к себе снова и снова. – Почему бы тебе не сесть и не начать обдумывать свою работу? По какой причине ты продолжаешь думать о ней? Пусть выходит замуж, рожает детей, делает все то, что хочет и чего ожидают от нее другие! А ты сделай то, чего от тебя никто не ждет!»

– Ни одному человеку на той улице и в голову не придет, что ты, Леонидас, можешь решить жениться на Филомеле! Да и она сама в это не верит! – горько усмехнулся юноша. – Но, пожалуй, пришла пора поразить воображение людей!

В принятие подобного решения он и сам не поверил бы. Так зачем же мучить ее и свое сердце?… Легче будет отказаться от прекрасной Фили и вздохнуть спокойно, послав все связанные с ней чувства и мысли далеко, за пределы Греции… а еще лучше – уничтожить их, чтобы не дать им шанса вернуться.

«Сандалии! Я же закинул их под спальное ложе!» – вспомнил он внезапно. Достав обувь и быстро надев на израненные ноги, он выбежал из комнаты.

Юноша спешил на улицу, где жила девушка, которая ждала его со вчерашнего вечера.

«В человеке есть что-то еще, помимо сердца, души и мыслей! Это то, чему не дали названия! Желание, которое невозможно усмирить, – это желание делать то, чего нельзя!» – с неуловимой скоростью пронеслось нечто странное в его разуме.