Текст книги "Ожившие камни Аргоса"

Глава седьмая

Следуя за легким летним ветерком во всеобъемлющей страсти яркой пестрой жары, он пришел туда же.

Сев между надгробьями, Леонидас схватился за голову. Что-то было в ней и, увеличиваясь, не умещалось уже во всем его сознании. Оно – неимоверно быстро возрастающее, заполняющее, заставляющее терять сознание – убивало, проникая подобно яду в центр сплетения всех эмоций.

Он закрыл глаза и почувствовал дуновение воздуха на лице. Солнце же согрело его тело своей любовью. Юноша зарыдал – тихо, в душе. Он снова ощущал свое одиночество в огромном, непонятном, не принимающем его мире, где ему так тяжело было оставаться. Он плакал, понимая, осознавая свою гибель!..

«На что ты надеялся, о чем думал? Тебя невозможно любить! Довольно вести себя подобно обделенному материнской заботой ребенку, каковым ты на самом деле и являешься! – отчитывал он себя в душе. – Прекрати, наконец!

Ты должен возродиться вновь, совершенно другим, абсолютно непохожим на прежнего себя! Именно с этого дня ты избавишься от всех тех чувств, что не дают тебе сосредоточиться и достичь своей главной цели – понять природу Богов Олимпа!»

Леонидас провел на кладбище весь день. Много раз пытаясь встать и уйти, но не находя в себе достаточно мужества, чтобы вернуться в мир живых людей, он заново садился на землю…

С наступлением сумерек юноша все же поднялся и побрел к выходу. Его не пугал ни странный шорох, ни неожиданные одинокие звуки, доносившиеся то над его головой, то под ногами. Он стал своим среди невидимых теней неуловимого мира, которые звали его, удерживали рядом, цепляясь за него прожигающей ледяной любовью.

Дома Леонидас решил начертать хотя бы приблизительный эскиз скульптуры, которую собирался создать. «Нет, с лица начинать нельзя. Сначала нужно попробовать провести близкие к идеалу пропорции тела. У богини не может быть изъянов, присущих простым смертным женщинам!» – пришел к выводу юноша. Он проводил углем по прогнившим деревянным дощечкам, местами провалившимся, но, несмотря на захудалость, все-таки служившим ему идеальным рабочим местом. Здесь каждая из его мыслей обретала силу жизни…

Юноша не видел, что чертил. Перед его глазами пестрили радостью и светом черты лица прекрасной женщины, которая протягивала к нему руки. Ее глаза улыбались ему, зовя к себе. Леонидас старался не терять тонкую грань между реальностью и миром фантазии, которая была необходима ему для дальнейшего существования, ведь с ее помощью он находил силы, чтобы утихомирить и подавить переполняющую его боль.

Порой юному скульптору не терпелось избавиться от причиняющих ему страданий чувств – но это было невозможно по простой причине: то, что вызывало их, было сильнее всего, что смогла бы вместить в себя человеческая душа. Оно сидело в самых ее дебрях и не желало оттуда вылезать.

Одно Леонидас осознавал ясно: именно переплавив силу своей внутренней боли в единое, непоколебимое стремление творить, он сможет преобразить ее, заставив превратиться в то, что смогут понять и другие люди. С каждым новым штрихом он менял свое представление о том, чего хочет, но все это было не тем, чего он ожидал от себя. Юноше не нравилось его сегодняшнее видение прекрасного, творчество не находило себе места ни в голове, ни в сердце скульптора этим вечером. Другие – темные, сомнительные размышления сводили его с правильного направления, путая в мрачном лабиринте двояких желаний.

«Надо отбросить все переживания – скорее, дальше! Уничтожить их!.. Какой же формулой мне необходимо руководствоваться, чтобы упорядочить мысли и думать только о том, как создать на Земле тебя, Гера?!» – не раз обращался за эту ночь к небесам юный скульптор.

– Помоги мне забыть эту девушку и думать только о тебе, великая богиня Олимпа! О Гера, она не может быть сильнее тебя! То, что Филомела заставила меня увидеть себя попрошайкой, жалким, падким до мельчайшей частицы любви неудачником, не может уйти из моей души, не оставив там следа! Так почему же я не могу возненавидеть ее?! – взвыл Леонидас, когда его рука в очередной раз пошла совершенно в ином направлении, чем он планировал.

«Нет, так дело не пойдет, мне нужно съехать отсюда, чтобы забыться. Я должен опустошить свою голову, нацелиться на главное!» – пришел он к заключительному выводу. Решение сменить жилье подало ему надежду. Казалось, он нашел маленькую лазейку, ведущую к свободе…

Недолго думая, Леонидас стал собирать вещи для безотлагательного переезда. Сложив в мешок все фигурки из глины, сдаваемые им на продажу на агоре, он аккуратно положил его в угол. Остальные вещи легко уместились в холщовой сумке.

– Прощай, прошлая жизнь! Прощай, прежний Лео! – обратился к себе юноша и, достав монеты, которые выручил неделю назад за проданные статуэтки, выделил часть, необходимую за аренду комнаты на месяц вперед.

Оставив мешок и сумку на первом этаже возле двери, он поднялся наверх, где проживал хозяин дома кириос Дамианос со своей женой кирией Гестией и сыновьями – Павлосом, Таддеусом и Эсдрасом. Юноша тихонько постучал в дверь, боясь разбудить детей. Было довольно поздно, владельцы дома, по всей видимости, уже спали. Немного подождав, Леонидас постучал еще, на этот раз громче и продолжительнее.

– Кто это? – послышался из комнаты женский голос.

– Один из арендаторов! Лео! – ответил юноша.

Через две-три минуты дверь приоткрылась. Из-за нее показалась заспанная супруга хозяина с лампадкой в руке.

– Что случилось? – удивленно спросила кириа Гестия.

– Я решил освободить комнату и потому принес деньги. Вот, здесь за несколько месяцев! – ответил он, протянув ей плату.

– Я не поняла чего-то. или ты действительно платишь больше, чем положено? – еще больше изумилась Гестия, разглядывая золотую гемигекту.

– Да, кириа. Мне пора уже, – нетерпеливо проговорил Леонидас, собираясь уходить.

– 11о… – хотела она добавить что-то еще.

– Кириа Гестия, я спешу! – оборвал юноша, уже спускаясь с лестницы.

Леонидас спешил покинуть дом. Выйдя наружу, он остановился всего на миг, но сдержался и не посмотрел туда, где жила она.

Юноша быстро зашагал к рыночной площади, занимающей довольно-таки большое пространство в центре Аргоса. Времени до наступления утра было еще много, но он уже не мог оставаться в этом доме, на этой улице.

Дойдя до пропилей – парадных проходов агоры, он осмотрелся. Не заметив нигде агораномов (рыночных надсмотрщиков), Леонидас присел на землю. Он чувствовал слабость, поскольку не проглотил ни кусочка за весь прошедший день. Достав бутыль с водой из сумки, юноша сделал несколько глотков и сразу же ощутил, что голова прояснилась…

Ему никогда не хотелось спать по ночам, ведь он так любил смотреть на мерцание неба. «Как же ты прекрасна, жизнь! Все в тебе упорядочено: сначала наступает ночь, потом день. Ночное небо освещается луной и звездами, дневное – солнцем. Холод сменяется жарой. Люди умирают и возрождаются вновь! Почему же во мне нет этой гармонии?… Откуда такой хаос в мыслях и не поддающееся никакому воздействию смятение в душе?» – не переставал задаваться вопросом юный скульптор.

Улегшись на землю, он подложил сумку под голову. Так ему лучше удавалось разглядывать подмигивающие друг другу звезды.

– Леонидас, сынок! – послышался голос заказчика, который подошел к своей лавке, чтобы отпереть ее.

Юноша открыл глаза.

– Да, кириос Павлос, я заснул, сам того не ведая, – ответил он, поспешно поднявшись на ноги.

– Так зачем же здесь, на голой земле?… Разве пристало ученику великого скульптора вести подобный образ жизни? – возмутился пожилой мужчина. – У тебя нет дома? Закончились деньги?

– Я это так. Да просто решил прийти пораньше и прилег. Недавно пришел, Павлос, – нелепо объяснился Леонидас.

– Лео, довольно этих странностей! Ты – скульптор, творец! Сам Аристэйос, выступая на городских собраниях, неоднократно упоминал твое имя. Говорил, что возлагает большие надежды на своего ученика Леонидаса, то есть на тебя. Да, именно! – Павлос ткнул пальцем в грудь опустившего со стыда голову юноши. – Даже эти маленькие скульптуры, которые ты лепишь всего за час, вызывают большое восхищение горожан и продаются на лету!

– Я все понимаю, поверьте. Больше этого не повторится, обещаю! – раскрасневшись от подобной похвалы, смущенно проговорил Леонидас.

– И смени уже одежду! Что это за тряпье на тебе? Цвет твоего поношенного гимантиона выгорел на солнце, еще чуть-чуть – и ткань разойдется на полосы! – недовольно разглядывая юношу с ног до головы, сварливо продолжал Павлос. – А сандалии где? Опять забыл надеть их? Как можно, Леонидас, все время походить на оборванца?!

– Я все сделаю, мастер. Приоденусь сегодня же, обещаю! Может, покажу уже вам мою работу? – попытался сменить тему разговора юноша, доставая фигурки из мешка.

– О Боги Олимпа! – воскликнул мужчина, разглядывая статуэтки. – Они просто великолепны! Леонидас, да ты подлинный гений! Изящество, словно сотворенное самими Богами! Признайся, сколько времени тебе понадобилось на их создание?

– Вы расхвалили меня, мастер, – простодушно улыбнулся юный скульптор. – Так. час или два сосредоточенной работы, и глядишь – выходит что-то путное.

– Леонидас, я сегодня же продам их, будь уверен! Вечером деньги будут приготовлены. И вот еще что, – прибавил он, – хочу сообщить тебе хорошую новость! Ты и сам не поверишь в счастье, которое нашло нас совершенно случайно! Ну, так вот: есть здесь на агоре знакомый торговец шелком, и неделю назад он познакомил меня с купцом из Афин, изрядно зажиточным человеком, а тот в ходе разговора признался, что хотел бы увековечить себя в скульптуре в полный рост. Спросил именно про тебя, представь себе! Так я сказал, что хорошо тебя знаю, а он попросил меня быть посредником между ним и тобой (за отдельный процент, как и полагается), на что я ответил ему полным согласием! Моя доля невелика, конечно же, а вот тебе он предлагает несколько золотых гект за хорошо выполненную работу! – деловито осведомил скульптора Павлос.

– Но я. Мастер, у меня много своей работы! Не могу я брать частные заказы, вы же знаете про это! – сразу же отказался Леонидас.

– Сынок, я тебе говорю о таких деньгах, на которые ты сможешь прожить, не нуждаясь ни в чем! – возмутился мужчина. – Подумай хорошенько, прежде чем ответить! Настолько выгодного предложения некоторые скульпторы, даже опытнее тебя, не получают в течение нескольких лет! Соглашайся, Лео! Честно говоря, я уже вместо тебя обговорил сделку. Но ты не обижаешься, верно? – по-дружески хлопнув юношу по плечу, упрашивал его Павлос.

– Я уже дал слово, не настаивайте! – недовольный его своеволием, решительно ответил Леонидас.

– Как? Ты еще с кем-то начал работать? Кому это ты слово дал? – возмутился тот.

Загадочно прищурив глаза, Леонидас внимательно посмотрел на него.

– Гере, кириос! Ей отказать я точно не смогу. Вы же понимаете, что настоящий мужчина обязан сдержать обещание, которое он дал прекрасной женщине! – гордо подняв голову, промолвил он, уже собираясь уходить.

– Что? Кому?… – удивился мужчина, но юноша, ничего не ответив, дружески помахал ему и зашагал в направлении выхода из агоры.

Кириос Павлос не понял и слова из его ответа. Он еще некоторое время стоял и смотрел на удаляющегося скульптора, чуть приоткрыв рот и широко распахнув глаза.

Глава восьмая

– Ты уже точно решил, Лео? – выслушав планы ученика, спросил его Аристэйос.

– Да, учитель. Я начну именно с нее! Дайте мне этот шанс! Посмотрите эскиз, оцените его! Этой ночью я подготовлю его вместе с планом, в котором подробно изложу то, что задумал, – опустив голову, смущенно ответил юноша.

– Конечно, сынок, я буду только рад… Но ты понимаешь ведь, что твое произведение не должно быть хуже работы Диодора. Гера не должна уступать Зевсу, несмотря на все великолепие Бога всех Богов! А еще и скульптура Афины в Акрополе, так это просто произведение высшего искусства! – начал восхищаться Аристэйос, вспомнив статуи, созданные одним из лучших скульпторов Греции.

– Да, учитель, я был в Олимпии. Хотел посмотреть на скульптуру верховного Бога, и поразился тому великолепию, с каким он был сотворен умелыми руками, проницательным взглядом и прекрасной душою великого скульптора Диодора! – мечтательно произнес юноша.

– Ты очень правильно отметил, Леонидас, – воскликнул учитель, – в этом деле недостаточно только мастерства рук и четкости глаз, здесь обязательна душа, ее способность различать один простой, но тем и прекрасный узор среди тысячи сложных замысловатых вырезов! Процесс мышления не должен останавливаться ни на миг, ты должен уметь воссоединять точный расчет с проявлением жизни!

– Учитель, я только сейчас, после ваших слов начал ощущать действительную ответственность за свои обещания! – задумчиво проговорил юный скульптор.

– Вот-вот, Лео, ты должен быть готов к постоянной противоречивости в себе в процессе создания Геры. Борьба с самим собой – это испытание, посланное нам небесами! Только ты решаешь ее исход, сынок! Я не хочу воздействовать на тебя своими умозаключениями по поводу проживаемой нами жизни. В будущем ты сам решишь, каким событиям придавать философское значение и принимать их за вектор действий, а какие стирать из памяти, дабы не жить прошлыми днями, пытаясь изменить то, что уже неизменно! – назидательно посоветовал ему мастер.

– Да, учитель, я понимаю ту суть, которую вы стараетесь донести до меня. Именно в этом я и чувствовал необходимость. Вы внесли ясность в мои сомнения, развеяли их! Теперь я еще больше хочу доказать себе – именно себе, – что человек способен на все! Поэтому хочу попросить вас выделить мне мастерскую и нужные средства для этого дела. Понимаю, это достаточно сложно по той причине, что я еще не зарекомендовал себя достойным доверия скульптором в столь высокой степени значимости, но все же полагаюсь на вашу интуицию. Моя просьба, конечно же, может быть отвергнута, – робко глядя на Аристэйоса, сказал юноша, – и я, естественно, буду очень огорчен, но ничто не сможет заставить меня не бороться дальше!

Мастер ничего не ответил. Вместо этого он улыбнулся и протянул Леонидасу руку. Тот, облегченно вздохнув, подал в ответ свою. Аристэйос привлек юношу к себе и обнял.

– Я верю в тебя, Леонидас! Ты обладаешь тем, чего я не замечал ни в одном из своих учеников, – скрупулезностью в сочетании с безграничной фантазией. Это великая любовь, не дающая тебе покоя ни днем, ни ночью, то чувство, которым ты живешь, дышишь и стараешься поднять его до небес, в то же время раскрывая его высшую натуральность! Ты видишь человека в Боге и Бога в человеке! Я впервые познал эту философию именно с тобой, Лео, когда наблюдал за тем, как ты создавал свои первые статуэтки! Те восхищенные глаза я никогда не забуду. Не бойся того, что ты другой, не такой, как все! Доверяй себе, сынок, ты идешь в правильном направлении! Следуя общепринятым канонам, продолжай доказывать право на утверждение своих законов! – волнуясь, промолвил Аристэйос. – Я сегодня же напишу прошение главе нашего полиса о выдаче тебе мастерской, соответствующей масштабам планируемой работы, и все необходимые средства на покупку не только подручных инструментов, но и золота, бронзы, а также слоновой кости, – пообещал он юноше.

– Мастер, не знаю, как вас благодарить! – радостно воскликнул тот. – Право, слышать подобные слова из ваших уст выше всякой похвалы!

– Делай то, что задумал, не жалея своих чувств, Леонидас! Это самая большая благодарность мне как учителю! – благосклонно ответил Аристэйос.

– Я использую все свои ресурсы, учитель, клянусь вам Богами! – положив руку на сердце, уверенно промолвил юноша.

– Понадобится несколько дней на формальное разрешение… а то, что дальше, уже в моих руках. Не заставлю тебя долго ждать, сынок. Ты же за эти дни продумай план слепка. Начерти, просчитай все до мелочей, – посоветовал ему учитель.

– Да, мастер, я уже работаю над тем, что вы подразумеваете. И еще. мне не нужна натурщица, – осторожно добавил юноша.

– Как?! – удивился Аристэйос. – Каким же образом ты вылепишь контуры туловища?

– Я держу этот идеальный образ в голове, учитель! Всякое мнение со стороны лишь только размоет мое представление о Богине. Я, с вашего позволения, отказываюсь от какого-либо вмешательства в свою работу, – ответил Леонидас.

– И даже от поэтапной оценки со стороны скульпторов?… Даже от меня? Подумай, прежде чем решиться на столь смелый шаг, – предупредил его Аристэйос. – Ты ведь понимаешь, что профессиональный анализ каждой ступени работы позволяет заметить ошибки, которые допускаются в силу излишней сосредоточенности на одном и том же деле.

– Я буду лепить статуэтки в перерывах от работы, учитель. Это занятие способно отвлечь меня так, что я продолжаю начатое дело со свежей головой и четким критическим взором. Но если понадобится совет, обращусь к вам, даю слово! – пообещал Леонидас.

– Хорошо, сынок. это твой выбор. Он не такой уж и легкий, скажу я тебе, но иного я от тебя и не ожидал. Да пребудут с тобой Боги Олимпа, Леонидас! И, конечно же, Гера! – улыбаясь, проговорил великий мастер.

– Да, я тоже уверен в помощи своей покровительницы, мастер! – уверенно сказал юноша.

– Ты можешь идти, Леонидас. Дожидайся моего ответа и наберись за эти дни сил: слишком уж исхудал с тех пор, как ушел из школы, – промолвил учитель, по-дружески хлопнув его по плечу.

– Учитель, – вдруг замялся юный скульптор, – у меня еще одна просьба к вам.

– В чем дело? Говори, не стесняйся, – с заботой в глазах поспешил осведомиться Аристэйос.

– Мне некуда идти. Точнее, мне, конечно же, под силу снять комнату, дело не в деньгах. но я хотел бы оставаться в мастерской, которую вы мне выделите. Так мне будет легче не отвлекаться на посторонние мысли и сконцентрироваться только на работе, – признался юноша.

Аристэйос более внимательно вгляделся в лицо Леонидаса. Тот хотел сказать еще что-то, но ком в горле не дал ему это сделать. Учитель это заметил.

– Ты грустишь, сынок? Или, может, попал в неприятную историю? Поведай, не стесняйся, ты же знаешь, что можешь довериться мне! Я обязательно помогу, что бы ни случилось! – держа юношу за плечо, поспешил подбодрить его заботливый Аристэйос.

– Нет, наставник, нет у меня никаких проблем, поверьте! Я только насчет комнаты. Но, конечно же, понимаю, что слишком многого прошу! – смутился Леонидас. – Я сам решу этот вопрос, забудьте! – пожалел о сказанном юный скульптор.

– Нет, о чем это ты?! – воскликнул Аристэйос. – Конечно же, ты можешь оставаться в школе! Многие мастера так делали, так что не переживай, ты не первый. Пока что живи в одной из мастерских, в которых я преподаю. У меня есть одна, правда, она мала, но, по крайней мере, в достаточно приличном для жилья состоянии!

– Вы уверены, что я не побеспокою вас? – взволновался Лео.

– Конечно же, сынок! – уверил его наставник. – Я в нее не захожу неделями, так что смело переселяйся, хоть сегодня, хоть сейчас!

– Учитель, я, право, не знаю даже, что и сказать! Как вас благодарить?! В таком случае я сегодня же начну работать над задуманным! – обрадовался юноша.

– Рад помочь тебе, сынок! – с довольным видом ответил Аристэйос.

Леонидас распрощался с учителем и вышел. Он спешил прикупить кое-что для облагораживания своего нового жилища.

– Вот оно, начало, которое возродит меня вновь, Гера! Оно необходимо для твоего возрождения, моя Богиня! – облегченно вздохнув, тихо обратился он к небесам.

Это была надежда, и Леонидас весьма отчетливо различал ее в фиолетовом оттенке ярко-красных пятен, мелькающих у него перед глазами. Она пришла с намерением успокоить бурю негодования, в которой он кружился.

Глава девятая

– Неужели никто не видел, в каком направлении он пошел? – огорченно воскликнула Филомела, когда в очередной раз получила отрицательный ответ на свой вопрос от начавших уже перешептываться между собой людей.

– Ты еще долго собираешься искать его? – обратился к ней Алексиус.

Уже некоторое время он стоял рядом с Филомелой, с ревностью, но довольно терпеливо наблюдая за тем, как она опрашивала соседей.

– Алексиус, да отстань ты от меня! – истошно завопила девушка.

В отчаянии она закрыла лицо руками и побежала домой. Ворвавшись в свою комнату, Филомела бросилась на спальное ложе и затряслась от душивших ее слез.

За ней последовала кириа Офелия. Она присела рядом с дочерью и начала гладить ее волосы.

– Фили, дорогая! Ну же, Фили, оторви лицо от подушки! Хватит горевать по такому неблагодарному человеку! Если он не ценит твою любовь, значит, и не стоит ее! – возмущалась она.

– Не надо, матушка, не надо! – вскричала та.

– Что не надо, Фили? Мне оставить тебя тут одну, страдать? Ну-ка, встань, вытри слезы, и пойдем обедать! – продолжала сердиться кириа.

– Не хочу я ничего, матушка, пойми! И обедать не хочу!

– плакала Филомела.

– Фили, довольно! – уже окончательно выйдя из себя, повысила голос Офелия. – Ты испытываешь мое терпение! Не смей перечить матери! И предупреждаю: если еще раз увижу, что ты проливаешь горькие слезы из-за этого сумасбродного бездельника, то выдам замуж по своему усмотрению, не спрашивая твоего согласия!

– Леонидас! Его имя Леонидас! Он не сумасброден, как вы все отзываетесь о нем! Если он не такой, как вы, это еще не значит, что человек потерял рассудок! Он гениален, он талантлив, он честен настолько, насколько вы себе никогда и ни за что не позволите быть! – кричала в истерике девушка.

– Ну и плачь тогда по своей испарившейся любви, дура! – швырнув в лицо девушки платок, злобно проговорила кириа Офелия. – Как ты не понимаешь, что не можешь связать свою жизнь с человеком, у которого на уме одни лишь камни и металл?! Ему ни за что не удастся стать настоящим скульптором, он никогда не сможет прилично содержать свою семью! Мы же нуждаемся в деньгах, Филомела! Тех грошей, которые я приношу в дом, продавая зелень на рынке, не хватает даже на то, чтобы мы с тобой нормально питались, не говоря уже о найме хотя бы одной рабыни, которая в наши времена имеется в каждой приличной греческой семье! Почему ты не хочешь найти себе более обеспеченного человека, который смог бы решить все эти проблемы?!

Она вышла и хлопнула дверью за собой. Филомела же так и осталась лежать, уткнувшись лицом в подушку. Вымотанная за бессонные ночи, когда она не могла сомкнуть глаз даже на несколько минут, гадая, куда же мог подеваться Леонидас, девушка не заметила, как уснула. Она то и дело вздрагивала и просыпалась, но отяжелевшие от пролитых слёз веки закрывались вновь и вновь, увлекая ее в мир грез. «Лео, где ты, где?» – повторяла она во сне.

Внезапно, будто что-то вспомнив, девушка вскочила на ноги.

– Кладбище! Точно! Он же говорил, что бывает там очень часто! – воскликнула она, чуть не упав. – Но как же я пойду туда? Ведь мертвецы не любят, когда кто-то нарушает их покой. А что, если их души явятся мне там? О Боги, как же это страшно! – с отчаянием проговорила она вслух.

Сев на пол, Филомела обхватила голову руками, точно так, как это делал Леонидас. «Сейчас придет правильное решение, я уверена в этом! Кого же попросить сопровождать меня? Ведь никто на такое не решится! Нет, одной мне туда нельзя! Матушка убьет меня, она не пустит!» – метались в голове девушки беспорядочные мысли.

Так и не придя к какому-либо решению, она вышла из комнаты.

– Фили, сердце мое, тебе лучше? – обрадовалась появлению дочери Офелия.

– Нет, матушка, голова, словно чугунная. Стоять на ногах тяжело, – жалобным голосом ответила Филомела.

– Да это происходит по той причине, что ты ничего не ешь, Фили! Ну-ка, сядь, я принесу тебе овощей и вкусных лепешек. Перекуси, пока жарится мясо, – заботливо предложила мать.

– Принеси мне воды, матушка, – слабо простонала та.

Ноги Филомелы подкосились, и она чуть было не упала на пол. Вскрикнув, мать едва успела подхватить ее, не дав удариться головой.

– Фили, Фили, очнись! – звала девушку испуганная женщина.

Филомела не слышала. Быстро свернув и подложив свой хитон под голову дочери, Офелия кинулась на улицу.

– На помощь, люди! Моя дочь, дочь! – кричала она.

На крик женщины сбежались прохожие и соседи. Одни что-то советовали, другие пытались протереть лицо девушки платком, смоченным в холодном уксусе, но все было бесполезно: она не приходила в себя. Офелия же только плакала, не будучи в силах предпринять что-то еще…

После долгих усилий соседей Филомела наконец-таки открыла глаза.

– Что случилось? – испугалась она, неожиданно увидев несколько лиц у себя над головой.

– Ты упала в обморок, – ответил стоявший ближе всех к ней и придерживавший свой левый бок Алексиус, опухшее лицо которого безобразно пестрело кровоподтеками – последствиями недавней драки.

– Что ты здесь делаешь? – слабым голосом спросила она.

– Помогаю тебе, Фили! Как всегда, помогаю! – держа ее за руки, дерзко ответил мясник.

– Мне лучше уже! – отдернув ладони, рассердилась она. – Где матушка?

– Я здесь, душа моя! – зарыдала Офелия, присев рядом с ней.

– Добрые соседи, Филомеле уже лучше, раз она начала говорить. Займитесь своими делами! Идите! – размахивая руками, начал разгонять соседей Алексиус.

Те стали медленно расходиться. Один только человек не спешил уходить. Встав чуть дальше, он продолжал упорно смотреть на девушку.

– Я поднимусь, матушка, – опираясь на руку матери, пытаясь встать, проговорила Филомела.

– Да, дочь, да, постарайся, – все еще не оправившись от пережитого, ответила Офелия.

– Кириа Офелия, я поддержу Филомелу! – воспользовавшись удобным случаем, угодливо предложил Алексиус и ухватил девушку за талию.

– Да, сынок, спасибо! – поспешила согласиться женщина.

– Нет, даже не вздумай! – запротестовала Филомела. – Мне не нужна его помощь, матушка! И вроде все ушли, что же он здесь делает? – злобно посмотрев на парня, обратилась она к матери.

– Он же помочь хочет! – сжав ее руку, прошептала та.

– Да, мне лучше уйти сейчас, но я приду, с вашего позволения, навестить нашу Филомелу! – хитро прищурив глаза, посмотрел на женщину Алексиус.

– Да, конечно! Если хочешь, приходи, – нерешительно, смутившись, ответила Офелия.

– Я могу принести немного мяса, фруктов и овощей. Понятно, что в таком состоянии вы не сможете сами пойти на агору, да и Филомелу одну оставлять нежелательно, а мне все это не стоит особого труда. Ей нужно хорошо питаться, больше отдыхать, и глядишь – выздоровеет наша маленькая Фили, – ласково улыбнувшись, промолвил он.

Офелия растерялась. Она уже чувствовала, что Алексиус имеет достаточно серьезные намерения в отношении ее дочери и очень этому радовалась.

– Ах, насколько же ты внимателен, сынок! Конечно же, будет как нельзя кстати, если ты сможешь купить все необходимое, – решила поддержать она мясника, – только вот постой, я принесу монет.

– О чем это вы, уважаемая кириа Офелия! – взмахнув руками, воскликнул взволнованный Алексиус. – Не надо денег! Мясо я возьму у себя в лавке, а овощи и фрукты. да они стоят не так уж и дорого.

– Нам ничего от тебя не надо! И когда ты уже уйдешь?! – нетерпеливо проворчала Филомела. – Ты прилип просто к этому дому! Что, делать больше нечего?!

– Дочка, как ты можешь разговаривать с Алексиусом в таком тоне? – сжав губы в тонкую линию, прикрикнула на девушку Офелия. – У него весьма благородное намерение поддержать нас, а ты ведешь себя как неблагодарное создание!

– Ничего, пустяки, кириа Офелия, – вмешался в разговор побагровевший парень, озадаченный услышанной грубостью, – не ругайте нашу маленькую Фили! Она устала за сегодняшний день!

– Да, да, Алексиус, я устала от людей, а больше всего от одного весьма назойливого торговца! Может, знаешь, о ком это я? Нет?! Ну вот, тебе придется угадать, кого же я подразумеваю! – огрызнулась девушка, сердито скрестив руки на груди.

– Фили, – прошипела в ее сторону мать.

– Кириа Офелия, я уж пойду. Занесу все обещанное через пару часов, – сказал Алексиус женщине, уже начинающей нервничать и истекать потом.

– Хорошо, сынок, – согласилась сконфуженная Офелия и решила проводить вышедшего из комнаты парня. – Не обижайся на Филомелу! Она вот такая, со строптивым характером, вся в покойного отца. Ты просто попался под горячую руку, сынок, а так моя дочь ничего против тебя не имеет, – пыталась оправдаться она перед Алексиусом уже у двери.

Ничего не ответив, раздосадованный мясник, прихрамывая, временами невольно прикладывая руку к закрепленному толстым жгутом сломанному ребру, быстро вышел из дома. Он еле сдержался, чтобы не рассказать женщине про недавний ночной визит Филомелы к скульптору.

«Ах, Фили, ах! Хотелось бы мне посмотреть на твое милое дерзкое личико, поведай я о твоих похождениях матери! Посмела бы ты в этом случае унижать меня подобным образом?!» – думал молодой мясник, с трудом шагая по направлению к агоре. Парень был зол еще больше, чем раньше. Алексиус не привык проглатывать оскорбления, он всегда отвечал за нанесенную обиду.

Тем временем Офелия стояла перед Филомелой и неустанно продолжала отчитывать ее за неоправданную грубость в отношении Алексиуса. Девушка же лежала в своей кровати и не слышала ее. Она думала о Леонидасе и представляла его на темном, страшном, полном опасности кладбище сидящим у надгробья неизвестного человека, умершего много лет назад.

«И как он решается ночевать там? Для чего?… Откуда в нем столько смелости? – поражалась образу жизни своего любимого девушка. – Завтра я встречу его! Обязательно встречу и объяснюсь. Знаю, его гнев остыл, ведь он не может долго злиться, если речь идет обо мне! Он назвал меня своей возлюбленной при Алексиусе, а это уже что-то значит! Он любит меня, я знаю, знаю!» – думала она и улыбалась своим мыслям.