Текст книги "История рыцарства во Франции. Этикет, турниры, поединки"

Глава 6
РЫЦАРСТВО И РЫЦАРИ В ГЕРОИЧЕСКОМ ЭПОСЕ

В героическом эпосе рыцарство предстает как уже сложившийся институт; его природа, посвящение в рыцари и формулировки этого посвящения почти не объясняются. Рыцарство имеет обостренное представление о доблести, верности и чести. Это скорее эпитет, нежели просто наименование. Лучшие бароны – рыцари, и лучшие сарацинские воины достойны были бы стать рыцарями, если бы приняли христианство. «И доблестью был бы рыцарем» (Рол., 25), – говорится о мавре Бланкандрене. Двенадцать пэров должны быть рыцарями, но специально об этом не говорится.

В лагере Карла Великого ждут послов от языческого короля Марсилия; рыцари сидят на белых шелковых коврах (Рол., 110), самые мудрые и старые играют за столом в триктрак или шахматы, тогда как бакалавры (молодые сеньоры, еще не посвященные в рыцари) упражняются в фехтовании на мечах. Карл обращается к ним: «Благородные рыцари, изберите мне барона из моей земли, очень высокого рождения» (Рол., 356). Ганелон тоже знатный барон, вокруг него находятся его рыцари (Рол., 350), которые, похоже, более привязаны к нему самому и к его дому, нежели к королю. Арьергард Роланда, по словам предателя, состоит из двадцати тысяч рыцарей (Рол., 558), но не следует ли здесь прочитать «всадников», поскольку неизвестно, все ли они прошли посвящение. Доказательство тому слова сарацинского короля Марсилия: «Четыреста тысяч рыцарей могу я собрать» (Рол., 565). Однако, когда формируется арьергард, автор «Песни» Турольд (?) настаивает на посвящении.

«И я иду с Роландом, – подхватил Готье. – Я его человек [вассал]: он дал мне лен». И ушло их двадцать тысяч рыцарей. Аой!»

Роланд получил свой меч Дюрандаль от Карла Великого (Рол., 1120–1121): «Мой добрый меч, врученный мне королем», что на языке XI века означает, что он получил меч, когда король посвящал его в рыцари. Его соратники, которых созвал Турпен, советуют ему рубить сильно: «На рыцарях надежные доспехи» (Рол., 1143).

Роланд, направляющийся на битву, действительно является портретом вооруженного рыцаря (Рол., 1152–1158):

 
Роланд мчит верхом по долине.
Его конь Вельянтиф резв и горяч.
Ему к лицу доспехи и оружие.
В руке он держит копье,
Грозно направив острие к небу.
На копье развевается белый значок,
Бахрома спадает до плеч и рук.
Граф прекрасен телом, смел и светел лицом.
 

А вот прощальные слова, сказанные Роландом в Ронсевале над павшим Оливье:

 
Ты мог преломить копье, расколоть щит,
Преподать урок гордецу и поразить злодея.
Поддержать и дать совет тому, кто честен,
И никто не был лучшим рыцарем, чем ты.
 

В этом весь рыцарский идеал, изложенный в четырех строчках; и он никак не отличается от оценки архиепископа Турпена, которого Роланд провозглашает (Рол., 2252):

 
О, славный рыцарь из хорошего рода.
 

Для Роланда меч, врученный ему Карлом Великим, почти персонифицирован, едва не обожествлен:

 
О, Дюрандаль, как ты прекрасен, светел, бел!
Как блещешь и сверкаешь ты на солнце!
 

Если нельзя говорить об обожествлении в полном смысле слова, то, во всяком случае, по Божьему повелению ангел передал его Карлу Великому, который вручил его своему лучшему вассалу (Рол., 2319–2320):

 
И меня тобою препоясал великий король.
 

Роланд приписывает своему мечу завоевания, которые совершил. Чтобы Франция не подверглась позору, если его меч будет обращен против нее, Роланд пытается сломать его о скалу, но тщетно. Возможно, из-за священных реликвий, заключенных в рукояти. Ему не остается ничего иного, как, умирая, лечь ничком на землю, прикрыв телом и меч, и Олифант (рог), в который он трубил, призывая Карла. Он лег головой к стране язычников, чтобы те, кто найдут его, сказали, что и погибнув он победил.

 
Роланд покаялся в грехах перед Богом
И в качестве залога протянул перчатку.
 

Протянутая Богу перчатка, которую заберут ангелы, – знак признания вассальной зависимости, один из символов реванша церкви над рыцарством. Здесь происходит как бы взаимопроникновение обычаев. Но последние слова умирающего героя заимствованы из заупокойной службы (Рол., 2397):

 
Погиб Роланд, и Господь принял его душу.
 

Картина сражающегося рыцарства в «Песни о Роланде» не полна, но вполне точна, к тому же к ее достоинствам следует отнести довольно точную датировку: третья четверть XI века. Однако в ней нет особого подчеркивания опоясывания оружием (это понятие употребляется в значении «вооружиться»), существования некоего военного сословия, стоящего над «посаженным на землю» (то есть наделенным фьефом) феодализмом и особых обязательств, ложащихся на рыцаря в отношении не только его сюзерена, но и человечества в целом. Все это показывает нам институт скорее складывающийся, нежели уже сложившийся, приобретший окончательные формы и обладающий четкими кодифицированными правилами.

Глава 7
РЫЦАРСТВО В «ПЕСНИ О ГИЙОМЕ»

Поэма о Гарене де Монглане включает в себя «Песнь о Гийоме»[7]7
  Также известна как «Песнь об Уильяме» (Уильям – английская форма имени Гийом).


[Закрыть], обнаруженную в 1903 году, и уже это является причиной поговорить о ней, поскольку Леон Готье в своем обширном исследовании «Рыцарство» (Париж, 1894) не мог упомянуть ее. Она датируется XI веком, как и «Песнь о Роланде», но первые ее варианты, возможно, появились еще в X веке.

В ней изображены два посвящения в рыцари, проведенные Гийомом: Вивьена, который добавляет к обычной клятве обещание никогда не отступать в бою, и Ги Ребенка (Вибеллинуса во фрагменте на латыни, хранящемся в Гааге), которое изображено в несколько юмористическом ключе.

Одной из самой лучших сцен является финальная исповедь Вивьена Гийому, его дяде, который заменяет священника, что в очередной раз свидетельствует о тесной связи между рыцарством и церковью в тот век складывания рыцарства как института. Очень экспрессивно говорится о посвящении:

 
У ручья, воды которого чисты и прозрачны,
Под ветвистым и тенистым оливковым деревом,
Барон Гийом нашел Вивьена.
На теле было пятнадцать ран, таких,
Что от малейшей умер бы эмир.
И он тихо жалеет его:
«Сир Вивьен, несчастье принесла тебе, барон,
Храбрость, что дал тебе Господь!
Не так давно был ты посвящен,
Ты обещал и клялся пред Господом,
Что не станешь убегать с поля боя.
Ты не пожелал нарушить свою клятву.
Потому ты и лежишь убитый.
Скажите, прекрасный сир, могли бы вы поговорить со мной[8]8
  * Такое чередование обращения на «ты» и на «вы» характерно для Средних веков.


[Закрыть]
И поручить свое тело Богу?
Если вы верите в того, кто был распят на кресте,
Могли бы причаститься освященным хлебом, что есть у меня».
Вивьен открыл глаза, посмотрел на дядю
И заговорил с ним:
«О, прекрасный сеньор, – сказал Вивьен барону, —
Я верю, что истинный Бог,
Который сошел на землю спасти свой народ,
Был рожден в Вифлееме Девой
И умер распятым на кресте,
Пронзенный копьем Лонгина,
И кровь его текла по боку.
И за эту кровь Господь его помиловал.
Господи, признаю свою вину, за все беды,
Что совершил с самого рождения, за все грехи прости,
Дядюшка Гийом, дайте мне освященный хлеб».
«Ах! – сказал благородный граф. —
Кто верит, никогда не будет проклят».
Он подбежал к воде омыть свои белые руки,
Вынул из сумки освященный хлеб
И вложил ему в рот.
И он проглотил кусочек.
Потом дух вышел из него, и тело застыло.
Увидел это Гийом и заплакал.
Поднял его на коня,
Желая отвезти его в Оранж.
 

Следующий момент показывает еще более неожиданный союз рыцарства и литературы в ту далекую эпоху; в «Песни о Роланде» часто ссылаются на песни, посвященные воинам, иногда исторические, иногда сатирические.

 
Так пусть не сложат о нас злую песню, —
 

говорит Роланд в стихе 1465.

«Песнь о Гийоме» представляет нам одного из авторов таких песен. На службе у Гийома состоит жонглер, который при этом является и храбрым рыцарем:

 
Но есть у монсеньора Гийома жонглер;
Во всей Франции не найдется такого прекрасного певца,
А в бою не сыщется более храброго бойца.
Он умеет слагать песни о подвигах,
О временах Хлодвига, первого императора,
При котором в прекрасной Франции уверовали в Господа,
И его сына Флована (Хлотаря), славного воина,
И всех доблестных королей,
До Пипина, прозванного маленьким воякой,
Карла Великого и Роланда, его племянника.
 

И данное свидетельство не единственное – Бертолле из героической поэмы «Рауль де Камбрэ» ничем от него не отличается и соответствует реально существовавшему участнику завоевания Англии нормандцами и битвы при Гастингсе (1066), рыцарю и певцу Тайферу, известному благодаря «Роману о Роллоне» Робера Васа[9]9
  Робер Вас (около 1115 – около 1183) – нормандский поэт XII в.


[Закрыть] и знаменитому ковру из Байё:

 
Тайфер, который очень хорошо пел
И великолепно ездил на коне,
Для герцога пел
О Карле Великом и Роланде
И об Оливье и вассалах,
Что погибли в Ронсевале.
 

Глава 8
ОБЯЗАННОСТИ КОРОЛЯ В «КОРОНОВАНИИ ЛЮДОВИКА»

В «Короновании Людовика», одной из пяти древнейших наших эпических поэм, относящейся к XI веку, мы находим несколько интересных моментов, освещающих обязанности короля, подобным тем, которые позднее были возложены на рыцарей. Очевидно, что «Коронование Людовика», относящееся к циклу о Гарене де Монглане, более феодальное, чем королевское по духу. Карл Великий стар и немощен, а Людовик, которому между пятнадцатью и двадцатью годами, – жалкий король, трусливый и развратный (стих 2311), удирающий при опасности (стихи 2404–2410). Он умеет лишь плакать (стих 2413), «спрятавшись под куньи меха». Но речь Карла, обращенная к сыну, содержит те самые наставления, которые на два века опередили поучения Людовика Святого своему сыну:

 
«Милый сын, – сказал он, – послушайте меня!
Взгляни на корону, лежащую здесь, на алтаре:
Я хочу отдать ее тебе при таком условии:
Не живи в роскоши, не совершай несправедливости,
не греши,
Не совершайте никакого предательства,
Не отбирайте фьеф у сироты…
Если ты, милый сын, станешь брать взятки,
Покровительствовать излишествам,
Поощрять роскошь, возвышать грех,
Отбирать у сироты его фьеф,
Отнимать у вдовы последние четыре денье,
Эту корону, клянусь Иисусом, я запрещаю тебе брать».
 

Чуть дальше он добавляет:

 
И верно служи святой церкви.
 

В лессе [строфа] XII он вновь возвращается к этим высоким обязанностям и уточняет:

 
«Мой сын Людовик, не стану скрывать,
Бог создал королей, чтобы они стали справедливыми
судьями,
А не затем, чтобы создавали дурные законы, жили
в роскоши, покровительствовали греху,
Отнимали у сироты его фьеф,
А у вдовы – последние четыре денье.
Король должен повергать к своим ногам
несправедливость,
Топтать ее и уничтожать.
Ты должен быть смиренным перед бедняком,
А если он жалуется, ты не должен скучать,
Но должен помочь ему и дать совет,
И, ради Бога, восстановить его права;
А с гордецами ты должен вести себя так же высокомерно,
Как леопард, который хочет съесть людей».
 

Приметой феодализма в поэме «Коронование Людовика» является последний совет, идущий вразрез с политикой, которую позднее будут проводить великие самовластные монархи от Филиппа Красивого до Людовика XI:

 
Не бери в советники вилланов,
Сына прево или сына дорожного смотрителя.
Они обманут тебя за грош;
Но возьми благороднейшего воина Гийома,
Сына гордого Эймери Нарбонского,
Брата Бернара Брабантского, воина;
Если они захотят поддерживать тебя и помогать,
Их службой ты можешь гордиться.
 

Глава 9
БЕЗУМИЕ В ГЕРОИЧЕСКОМ ЭПОСЕ. ИЗАМБАР И РАУЛЬ ДЕ КАМБРЭ

«Песнь о Роланде» представляет в образе главного героя совершенного, но не идеального рыцаря. Идеальный рыцарь скорее Оливье, поскольку наряду с храбростью он обладает чувством меры. Хорошо известен стих, противопоставляющий их (1093):

 
Роланд отважен, Оливье разумен.
 

Также урок, который тот преподает своему другу, отказывающемуся трубить в рог, чтобы позвать на помощь императора, боясь, что тем самым опозорит милую Францию и подвергнется осуждению в песне (Рол., 1724–1726):

 
Разумная осторожность не безумие,
Умеренность лучше чрезмерной смелости.
Французы погибли по вашей вине.
Ваша безрассудная смелость – наша беда!
Из-за нее вы погибнете, а на Францию ляжет позор.
 

Это настоящая обвинительная речь разумного человека безумцу, которого не остановят никакие слабости или дружеские чувства. Оценка эта заслуженна и применима даже в наши дни ко многим до безумия храбрым командирам (я сам знавал таких), которые совершенно не берегут вверенных им людей.

Итак, если барону Роланду чего-то не хватает для того, чтобы стать идеальным рыцарем, так это чувство меры, хотя данное выражение прямо не произносится; зато есть в избытке гордыня, что навлекает на него кару небесную.

Однако, хотя Роланд и повинен в излишней дерзости, его все же нельзя зачислить в категорию безрассудных рыцарей, о которой мы сейчас поговорим и которая появляется в эпическом цикле о мятежных баронах «Доон де Майанс».

Старейшая из поэм этого цикла, также восходящая как минимум к XI веку, – «Гормонд и Изамбар», возможно хронологически первая из наших героических поэм, записанная восьмисложным стихом, как «Кантилена святой Эулалии» (IX в.), и снабженная рефреном. Мятежный рыцарь Изамбар не только безрассуден, не только стоит вне закона; он также ренегат, что часто сочетается: разрыв феодальных связей влечет и разрыв связей религиозных. Он стал жертвой несправедливости со стороны короля Людовика III (умер в 882 г.), который допустил убийство брата героя, а его сестру принудил выйти замуж за убийцу. Поэтому герой бежит к сарацинскому королю Гормонду (в действительности к норманну Гор-дмунду), опустошившему Вимё и Понтьё.

Главная тема – бунт героя, который, ради свершения кровной мести, в соответствии с германским правом выкупающейся вергельдом, не останавливается перед тем, чтобы выступить с оружием в руках против законного монарха и предать огню и мечу родную страну. Этот тип крайнего индивидуалиста нам известен не только по героическому эпосу, но и по нашей истории, включая сюда Монморанси, Конде, Моро и Бернадота[10]10
  Монморанси-Нивель Жан де (ум. 1477) – французский дворянин, выступивший против короля Людовика XI на стороне Карла Смелого, герцога Бургундского;
  Луи II де Бурбон, принц де Конде (1621–1686) – представитель младшей линии французского королевского дома, выдающийся полководец; в период Фронды (1648–1653) выступал против королевского правительства, но потерпел поражение, бежал в Испанию и уже во главе испанских войск воевал против Франции;
  Моро Жан-Виктор (1763–1813) – французский генерал эпохи революционных войн; был осужден по обвинению в заговоре против Наполеона. В 1813 г. стал главным советником войск антифранцузской коалиции, смертельно ранен в сражении при Дрездене;
  Бернадот Жан-Батист (1763–1844) – маршал Франции (1804), участник революционных и Наполеоновских войн. С 1810 г. – наследник шведского престола. В 1813–1814 гг. воевал против Франции на стороне антинаполеоновской коалиции.


[Закрыть].

Правда, в финале (как в литературе, так и в жизни) герой в конце концов вновь становится на путь истинный и возвращается на родину и в лоно церкви. Таков Изамбар, таким будет Рауль де Камбрэ, чью могилу монахи Сен-Жери де Камбрэ будут подновлять и с гордостью показывать.

Рауль де Камбрэ, герой поэмы, носящей его имя (и тоже датируемой XI в.), предстает как воплощение безумия, против которого постепенно и были сформулированы законы рыцарства. Лишенный королем Людовиком своих владений, Камбрэ и прилежащей области, он требует в качестве компенсации Вармандуа, которое ему дают при условии, что он сам завоюет его у четырех сыновей Герберта. Напрасно мать умоляет его ничего не предпринимать. Он бросается в монастырь Ориньи-Сент-Бенуат, настоятельница которого, Марсента, мать Бернье, «вскормленника» Рауля, выходит ему навстречу. Равнодушный к мольбам и одной и другого, Рауль ужинает на алтаре, разрушает монастырь и сжигает его монашек. Вот против таких насилий церковь и боролась, создавая рыцарство.

Казалось, ничто не предвещало, что юный Рауль, воспитанный Герри Белокурым, станет тем надменным, неукротимым, нечестивым и безумным, каким он предстает в поэме; человеком, который, связанный собственным словом и влекомый судьбой, продолжает амбициозное и отчаянное предприятие, сокрушая преграды, возводимые перед ним человеческими и божественными законами. Пример той самой сильной воли, эманацией которой и является рыцарство и которую оно в дальнейшем, сложившись в институт, направит на более достойные цели, нежели удовлетворение личного честолюбия и гордыни.

Однако в свой последний час Рауль, как и Изамбар, обратится к истине, взывая к Небесному Отцу (стих 3125), «который может все простить», и Пресвятой Деве (стих 3131):

 
Помогите мне, Сладчайшая госпожа Небес.
Поэтому-то монахи Сен-Жери де Камбрэ и будут охранять
его могилу.
 

Автор (предположительно Бертолле) открыто становится на его сторону:

 
Рауль, как я узнал, был в своем праве.
Вина лежала на короле.
Из-за плохого короля позор лег на очень достойного
человека.
 

Глава 10
РЫЦАРСТВО В КУРТУАЗНОМ РОМАНЕ

Если героический эпос, родившийся из устной традиции, господствует в XI и в первой половине XII века, куртуазный роман, складывающийся во второй половине XII века, господствует до первой половины XIII века.

Он менее претендует на историчность, чем героический эпос (впрочем, такие претензии все-таки есть, поскольку король Артур, его центральная фигура, существовал в действительности, как и Карл Великий), тем не менее, несмотря на свой авантюрный характер и злоупотребление чудесным и фантастическим, представляет картину общества в те времена, когда рыцарство играло главную роль.

Выступая в Обществе истории права по теме судебного поединка у Кретьена де Труа, я услышал от моих коллег, что я представил им старейшее литературное свидетельство по данному вопросу; часто точно так же дело обстоит и в том, что касается рыцарства.

Можно отметить, что герой куртуазного романа всегда рыцарь (и никогда не простолюдин, не виллан, не купец, не ремесленник) и что через действие, часто абсурдное, он показывает, как должен вести себя рыцарь. Если принять высказывание Оскара Уайльда, что литература протягивает зеркало жизни или опережает жизнь, то есть предоставляет возможность найти у Кретьена де Труа, основателя французского, а через него и европейского романа, и у его последователей портрет идеального рыцаря, который служил образцом для реального рыцаря, особенно в отношениях с женщиной, играющей здесь роль первого плана, каковую за ней не признаёт героический эпос. Конечно, в «Песни о Гийоме» есть Гибурк – сильная женщина, но Роланд, умирая, даже не вспоминает свою невесту Альду, сестру своего соратника Оливье. В отдельной главе мы особо поговорим о роли женщины в жизни рыцарства.

Пока что речь идет о том, чтобы выделить в романах период примерно с 1160 по 1182 год – эпоху, когда над землей начал подниматься неф собора Парижской Богоматери, когда Французское королевство наслаждается относительным миром перед Третьим крестовым походом. Тем не менее рыцарство в этот период не бездействует, похоже, именно в это время внутри него выкристаллизовывается понимание его природы и значения его миссии.

В «Эреке и Эниде» перед рыцарством, как и в жизни, встает моральная проблема, более всего занимавшая Кретьена де Труа и являющаяся центральной идеей его творчества: конфликт между любовью и приключением. В эпоху, когда все мысли и пыл женщин были направлены на любовь, – это французское изобретение XII века, как остроумно выражался наш учитель Сейнобо, – они находят удовлетворение и видят смысл жизни в любовных победах. Когда такая победа одерживается, не в акте простого и полного духовного оммажа, пример которого провансальская поэзия дает замужней и уже удовлетворенной женщине, но в браке, который предпочитает северный реализм, она намеревается наслаждаться им так спокойно, как позволит жизнь. Но мужчина, со всем пылом желавший этой победы, наконец, одержав ее, не находит в ней полного счастья, и так будет всегда, потому что предназначение мужчины – приключения, которые он ищет, чтобы испытать свою доблесть и храбрость.

Этим испытанием доблести и храбрости являются война, крестовый поход или турнир, то есть одновременно вид спорта и способ получения материальных благ, а также (но не для дворянина той эпохи) поиск истины, философского камня или же занятия живописью и поэзией.

В первом в нашей литературе романе артурианского цикла, появившемся вскоре после 1160 года, Эрек, рыцарь Круглого стола короля Артура, благодаря силе и ловкости одержал победу над неизвестным рыцарем и получил приз, предназначенный самому доблестному, – прекрасную Эниду, дочь нищего мелкого дворянина, одетую в рваное платье. Но богатство не имеет значения для рыцаря. Энида даже вооружила Эрека оружием, предоставленным отцом, дав ему металлические набедренники, кольчугу, прикрывающую тело и затылок, броню для защиты нижней части лица, островерхий шлем, закрывающий голову до глаз; опоясала его перевязью с мечом, повесила ему на шею вытянутый треугольный щит и вложила в руку копье из ясеня. Отец поручает дочь чести Эрека, полагаясь на его слово (здесь следует обратить особое внимание на огромную силу слова чести), даже не зная, кто он такой, и Эрек везет Эниду ко двору Артура, где королева Генивера приказывает одеть ее в нарядное платье и где она получает поцелуй белого оленя, предназначенный самой красивой. Эрек увозит Эниду к себе и женится на ней; и вдруг однажды ночью он слышат, как его жена плачет. На его требования объяснить, в чем дело, Энида признается: она расстроена сплетнями, что Эрек забыл про рыцарский долг и про подвиги.

Речь здесь идет не о дезертирстве с королевской службы, а о том, что рыцарь не следует идеалу, требующему от него подтверждения его доблести и смелости. Огорченный и оскорбленный в своей гордости, Эрек берет с собой жену и отправляется на подвиги и приключения, которые без труда находит, запретив Эниде при этом предупреждать его о грозящей опасности. Ее верность смягчает его сердце, они мирятся, но он придумывает последнее испытание – придворную радость более фантастическую, чем предыдущие, поскольку это нечто вроде путешествия в царство мертвых, где он освобождает даму с кленом, которая является продолжением образа египетской богини смерти. Идеальный рыцарь, как и любовь, оказывается сильнее смерти. Помирившись, супруги пышно отмечают в Нанте свою свадьбу, которая воспроизводит свадьбу герцога Бретонского в 1158 году, на которой Кретьен де Труа, возможно, присутствовал:

 
Из Англии и Корнуолла
Приехали многие богатые бароны,
От Уэльса до Анжу,
Мэна и Пуату,
Не было ни одного рыцаря высокого рождения,
Ни одной прекрасной знатной дамы,
Кто не прибыл бы ко двору в Нанте.
Король Артур посвятил там в рыцари более четырехсот
человек:
Прежде чем пробило три часа,
Король Артур препоясал мечами
Четыреста рыцарей и даже более,
Все сыновья графов и королей;
Каждому он дал по три коня
И каждому по две пары платьев,
Чтобы появляться при дворе.
 

Это удобный случай продемонстрировать свою щедрость – рыцарскую, по преимуществу, добродетель, в которой он превосходит Александра Македонского и Цезаря:

 
Король был могущественным и щедрым:
Не саржевые плащи,
Не шкурки кроликов, не грубую шерсть
Он раздавал; но парчу и горностаев мех,
Мех беличий и вышитые шелка.
Александр Завоеватель,
Который покорил весь мир,
Был в сравнении с ним скрягой и бедняком.
Цезарь, император Рима,
И все короли, которых перечисляют вам в поэмах
и песнях,
Не раздавали столько в один праздник,
Сколько король Артур раздал
В день, когда короновал Эрека.
 

В «Клижесе», втором романе Кретьена де Труа, написанном около 1164 года, вновь роль главного вождя рыцарства, во всяком случае в первой части (любовь Александра и Соредамор), играет ставший легендарным король Артур.

Вначале Кретьен де Труа в очень удачном абзаце пытается установить происхождение рыцарства как института, обращаясь при этом не к Тацитовой «Германии», а к Греции и Риму:

 
Очень старая книга,
Которая подтверждает правдивость этой истории…
Из книг, что у нас есть,
Мы узнаём о подвигах древних
И о жизни в былые времена.
Наши книги рассказали нам,
Что Греция славилась
Рыцарством и наукой;
Потом рыцарство укоренилось в Риме,
А оттуда с наукой
Пришло во Францию.
Дай бог, чтобы они здесь задержались,
И чтобы им нравилось пребывание здесь,
И никогда не покидала Францию
Слава, поселившаяся в ней.
 

Воспитанный при дворе своего отца, императора Константинопольского, Александр мечтает лишь о том, чтобы уехать в другую страну:

 
Увидеть короля и баронов,
Которые так прославлены
Куртуазностью и доблестью.
Многие знатные люди по своей лености
Теряют великую славу, которую могли бы
Получить, если бы странствовали по миру.
 

Здесь Кретьен де Труа буквально пальцем указывает нам на понятие странствий, важнейшее для рыцаря, который ищет приключений и который редко является домоседом. С этой кочевой жизнью связываются приключение и слава:

 
Не уживаются вместе
Отдых и слава.
 

Сопровождаемый двенадцатью спутниками (магическое число, таково же количество апостолов, столько же будет рыцарей Круглого стола и пэров Франции, как в героическом эпосе, так и в жизни), Александр отправляется ко двору короля Артура в Гинчестер, то есть в Уинчестер на Итчинге, чтобы, преклонив колени, молить посвятить их всех в рыцари, что произойдет позднее, в Арморике, после того, как они совершат в море ритуальное омовение, впервые засвидетельствованное здесь. Каждому Артур даст оружие, платье и коня, тогда как королева Генивера дарит им по белой шелковой рубашке, вышитой золотыми и серебряными нитями, куда Соредамор вплела один свой белокурый волос. В благодарность Александр посвящает королеве свой первый рыцарский трофей – четырех пленников, которых он взял на террасе Виндзорского замка, а когда он узнал происхождение волоса, рядом с которым блекнет золото:

 
Всю ночь рубашку он целует,
А когда смотрит на волос,
Мнит себя властелином мира.
 

После штурма, когда Александр выходит из замка со своим пленником, которого передает в руки короля, тот отдает ему золотой кубок, обещанный победителю, а Генивера руку той, которую он любит. Девять месяцев спустя родится Клижес, который станет героем второй части романа и который должен будет унаследовать после своего дяди Али трон Константинополя.

Когда тот, в нарушение обязательств перед своим братом, хочет жениться на дочери императора Германии Фенисе, она влюбляется в Клижеса, особенно после того, как увидела, как он победил на турнире племянника герцога Саксонского. На обратном пути тот устраивает грекам засаду, в которой, убив тринадцать противников (романтическое преувеличение), освобождает Фенису, ставшую псевдосупругой его дяди, из рук похитителей.

Затем, отвечая на вызов уже самого герцога Саксонского, Клижес, одетый в белый плащ, на белом коне с белой сбруей, держа в левой руке щит из слоновой кости, без герба и рисунка, бросается на своего противника:

 
Мечи колотят
По шлемам, которые гудят,
И это оглушает тех, на ком эти шлемы.
А наблюдающим кажется,
Что шлемы загораются и искрятся,
А когда мечи отскакивают,
Сверкают искры,
Сталь дымится,
Как будто только что вынутая из горна.
 

Клижес получает такой удар, что падает на колени. Укрепленный криком своей возлюбленной, воскликнувшей: «О, Господи!», он поднимается и бросается на противника, которого вынуждает просить о пощаде. Рыцарь сохраняет жизнь поверженному противнику – таково рыцарское правило. Клижес, как и его отец, отправляется ко двору Артура в Оксфорд, где суверен организовал великолепный турнир, и везет в Уолингфорд на Темзе доспехи, купленные в Лондоне, – черные, алые, зеленые. В первой схватке черный рыцарь на вороном коне побеждает неудержимого Саргемора, на следующий день, в зеленых доспехах, на рыжем коне, он выбивает из седла Ланселота Озерного ударом копья в щит, а в третий день тот же самый Клижес в алых доспехах побеждает Персиваля Галльского и многих других:

 
Его щит был как наковальня,
Потому что все колотят по нему
И разрубают его.
Но каждый ударивший в него платит за это
И валится с седла,
И никто, если только он не желает солгать,
Не скажет вам, что к концу дня
Не победил рыцарь с красным щитом.
 

Рыцарь в красных доспехах исчезает, но у его двери выставлены все три доспеха: черный, зеленый и красный, так что его противники понимают, что их победил один и тот же рыцарь, но на следующий день он возвращается уже в белых доспехах, более белых, чем цветы лилии, чтобы помериться силой со своим дядей Гавейном, но после того, как копья сломаны, поводья обрублены, они спешиваются и начинают поединок на мечах. Бьются они с такой ловкостью и храбростью, что Артур приказывает остановить этот равный бой. Клижес отпускает своих пленников под честное слово, при условии, что они признают его победителем.

Дальнейшее развитие сюжета романа не имеет отношения к рыцарству, а рассказывает о любви Клижеса и Фенисы, которые наконец соединились, инсценировав ее смерть:

 
Храбрость и любовь, живущие в нем,
Сделали его храбрым и доблестным.