Текст книги "Охотники за пламенем"

Глава 11

Пробудившись ото сна и первым делом увидев у кровати слугу, Насир с хмурым видом потёр ладонью колючую щетину.

– В чём дело? – прохрипел он.

Мужчина со шрамом на лице и тёмными волосами на фоне почти прозрачной кожи опустил глаза на собственные ноги. Насиру не пришлось гадать: перед ним стоял деменхурец. В Крепости Султана служили граждане всех халифатов, кроме Альдерамина, ибо сафи не служили никому. Гамеку невероятно повезло, что Арз и Хакимов пролив разделили Альдерамин и Крепость, потому что в противном случае, по мнению Насира, султан вряд ли занял бы трон.

– Султан…

– Иду, – отрезал Насир.

Мужчина, вздрогнув, поспешил за дверь.

Насир тем временем, соскользнув с кровати, направился в примыкающую к комнате уборную. Живот громко урчал от голода, но, закончив одеваться, Насир понял, что времени на завтрак не осталось. Султан не терпел опозданий.

Но что бы изменило опоздание?

Матери в живых больше не было. Кульсум потеряла самое ценное богатство. Но, как бы велики ни были потери, что-то всегда оставалось. Султан мог вырезать глазные яблоки Кульсум, содрать ногти сыну Хайтама. Султан Гамек всегда умел сделать так, чтобы у жертвы осталось одно желание – желание умереть.

Стараясь успокоить тревожное дыхание, Насир сосредоточился на тихих шагах. Когда громоздкие двери тронного зала со скрипом открылись, за ними показался восседающий на Позолоченном Троне султан, принимающий эмиров. Отец никогда не спал. Всегда работал, всегда оставался начеку.

Насир ждал в дверях даже тогда, когда эмиры, проходя мимо, осыпали его насмешками, гордясь, что им султан оказал внимание раньше, чем наследному принцу.

Как только отец и сын остались наедине, Гамек внимательно рассмотрел одежду Насира.

– Куда-то направляешься?

– Ты вызвал меня. Я думал, предстоит новое задание, – ответил Насир, слишком поздно осознав свою ошибку.

– Сколько раз я велел тебе не думать?

Насир стиснул челюсти, но тут же расслабился.

– Мне переодеться?

– Мне всё равно, что на тебе надето, мальчик, – отчеканил султан.

«Мне всё равно», – эхом отозвалось в ушах.

– Поешь и приходи в мои покои. Поторопись.

На какое-то мгновение Насир так и застыл на месте. Султан только что велел ему позавтракать.

Удивление, должно быть, отчётливо отразилось на лице Насира, потому что Гамек громко усмехнулся:

– Голод омрачает ум, а твоя голова нужна мне ясной, чтобы слова не вылетели из твоей дырявой памяти.

Конечно. Как он мог подумать, что отца беспокоит его состояние?

* * *

На этот раз Насир надел на голову серебряный обруч. Едва стражник впустил принца в покои, пульс Насира участился. Комната выглядела точно так же, как и днём ранее. Даже жалкая кочерга после встречи с Хайтамом осталась на прежнем месте.

Отдёрнув занавес, Насир попал в небольшую комнату, где султан Гамек развалился на подушках, скрестив ноги и играя с медальоном на шее. Насир перевёл взгляд на другой проём, за которым виднелась кровать с пологом цвета слоновой кости и серебряными цветами. Насир замер.

– В чём дело? – полюбопытствовал султан.

Насир не желал отвечать.

– Я не приходил сюда с тех пор…

– Как она умерла, – жёстко продолжил Гамек.

Вздохнув, Насир одарил отца пристальным взглядом. Выжидательным. Любопытным. И на мгновение заметил крохотный надрыв в этих серых, будто каменных глазах. Однако печаль исчезла до того, как Насир успел её уловить.

Он опустился на колени, и мгновение разлетелось вдребезги.

– Ты отбываешь завтра, – объявил султан.

– Куда?

– На Шарр.

Если Гамек ждал удивления, сын ничем его не выдал. «Порочный» – слишком мягкое описание Шарра, места, где сам песок сулил смерть. Тем не менее, понимая, что скоро окажется на просторах острова, Насир ощутил странное чувство. Логика подсказывала, что теперь ему будет чего опасаться. Теперь не он – самая большая угроза. Не он станет диктовать условия.

Вот только Насир перестал прислушиваться к логике ещё в те времена, когда умерла его мать.

– Серебряная Ведьма отправляет на остров Охотника из Деменхура, чтобы найти утраченный Джаварат – книгу, которая вернёт волшебство.

Значит, Хайтам не ошибся в предположении. Из открытых окон донеслось дуновение ветра, сухое и мёртвое, как и вся Крепость Султана.

– Охотник есть даира. Компас. Охота в Арзе довольно сложна, но ещё сложнее – найти обратную дорогу. На кону стоит волшебство, сын. Даира обладает редчайшей способностью. Стоит ему настроить ум на нужную цель, как дорога сама ведёт его. Сомневаюсь, что Охотник знает о своих силах, иначе он не стал бы так опрометчиво себя раскрывать. Воины, которых я послал за ним, так и не вернулись из леса. – Султан задумчиво потёр бороду. – Значит, придётся ловить его на острове. Используй его, чтобы отыскать Джаварат, и убей на месте. Убей каждого, кого ведьма отправит на поиски.

Убить, уничтожить. Просьба, которая изгнала логику из разума Насира.

– Но ведь волшебство… – попытался он.

– Я спрашивал твоё мнение? – перебил султан.

Насир был для Гамека лишь мальчиком на побегушках. Вряд ли султан стал бы рассказывать ему о собственных планах. Сын, по его мнению, не заслуживал большего.

Но как? Как Охотник может обладать волшебными силами, если волшебства в Аравии не существует? Если известно, что призываемое Гамеком пламя рождено давно запрещённой магией крови. Никто в Деменхуре – самом нравственном халифате – не касался её и не мог коснуться.

Это означало, что исчезновение волшебства имело более веские причины.

– Ведьма меня обманула, – продолжил султан. – Нельзя, чтобы книга попала ей в руки. Если мои предположения ошибочны, а Охотник – не более чем целеустремлённый юноша, не медли с решением.

«Не медли с решением». Невинная формулировка, подразумевающая «убить и покончить с этим».

– Ты меня понял?

Насир кивнул. Султану было неважно, согласен он или нет.

– Но почему я? Почему не солдаты?

Возможно, Насир и считался единственным, кто безмолвно выполнял приказы султана, но как можно было ожидать от него успеха на острове, с которого не вернулись даже Сёстры Забвения?

– Ты – лишь стратегический вариант. Мы имеем дело с ненадёжной ведьмой, а не со смертным соперником.

«Действительно, ненадёжной».

Насир, подумав о занавесках цвета слоновой кости, усомнился, что султан спит в той кровати.

– А если я откажусь? – Слова сорвались с губ прежде, чем он успел их остановить.

– Тогда служанка потеряет ещё несколько частей, – незамедлительно гаркнул султан. – Ещё есть варианты в виде мальчишки с Дар аль-Фавды и сына Хайтама. Идеи у меня всегда найдутся, ибо ты любишь брать под опеку больные души. Думаешь, я слеп? Ты слаб. Жалок. И, пока ты не убьёшь гноящуюся в сердце тошнотворную мягкость, ты никогда не будешь достоин зваться моим сыном.

Гнусные слова отца эхом отдавались в тишине.

Были времена, когда Насир был достойным сыном, а султан – человеком, которого он называл Бабой. Казалось, в душе Гамека таилось что-то, что разрушало близкого и любимого Насиром человека. Он бы сделал всё, что угодно, лишь бы мельком увидеть в глазах отца прежний блеск. Хотя бы лёгкий намёк на признательность.

Стал бы убивать без морали. Без сожаления. Превратился бы в бесчувственного монстра.

В комнату вбежала служанка. Насир, услышав шорох платья, не оборачиваясь, понял, кто именно. Она. Султан пристально глядел на сына, поэтому Насир, собрав волю в кулак, принял равнодушный вид.

Кульсум скользнула вперёд, поставила перед султаном блюдо с фруктами. Присела рядом, прижав подбородок к груди, тихая и выжидающая. Чувства Насира сразил сладкий аромат жасмина. Он вспомнил нежность её кожи. Боль.

Гамек глянул на поднос с серебряными чашами, как будто они появились сами по себе. Единственным подтверждением, что он помнил о присутствии служанки, стал приказ убираться прочь.

Насир не смотрел на Кульсум, хотя каждый миллиметр тела умолял об обратном. В мисках были разложены фрукты, тонко нарезанные и рассортированные по цветам. Они только что прибыли из Пелузии, единственного халифата с плодородной почвой.

Султан ел. Забрасывал в рот виноградину за виноградиной, пока сын Хайтама дрожал от голода. Пока слуга облизывал грязные пальцы, а дети падали со спин верблюдов. Пока Аравия страдала.

«Дыши».

– Разрешите идти, мой Султан? – мгновение спустя спросил Насир.

Султан, игнорируя сына, продолжил жевать. Глаза принца застлала тьма.

Наконец Гамек хмыкнул.

– Завтра, мальчик. Приготовься.

– Предположим, я перейду Арз. Но как добраться до Шарра?

Крепость Султана не располагала ни флотом, ни моряками, которые помогли бы ориентироваться в море.

– На корабле, – рявкнул Гамек, как будто Насир был глупцом.

Принц сомневался, что султан заметил дрожь его челюсти.

– Да, мой Султан.

Однажды он сопротивлялся приказу Гамека столько времени, сколько мог, прежде чем поддаться боли. Он продержался дольше, чем могло большинство. А чуть позже султан нашёл лучший способ добиться послушания сына.

– Я отправлюсь один?

Султан улыбнулся как змея, и ужас поселился в сердце Насира.

– Возьми Альтаира.

Насир выдохнул. Интересно, что такого натворил любимый генерал султана, чтобы навлечь на себя гнев Гамека?

– Но я должен буду убить всех.

– Кажется, я выразился ясно. – Султан взял пригоршню гранатовых зёрен.

Шарр слыл страной призраков, островом, где даже земля была врагом. Но Насир боялся не этого. Он боялся самого себя и тех жизней, которые он заберёт, начиная с любимого генерала отца. Ради Кульсум. Ради сына Хайтама.

«Если только»… – раздался голос в его сердце.

И с этим Насир покинул покои.

Глава 12

Остаток ночи Зафира провела в мыслях о женщине в серебряном плаще – настоящей ведьме-волшебнице, которая с невозмутимым спокойствием толковала о магии и искуплении. Она выглядела чуть старше Зафиры, хотя манера разговора как будто намекала на многовековой возраст. Зафира отличалась от Дина. Никогда прежде она не вела бесед с бессмертными сафи; не видела мир за пределами западных деревень Деменхура. Все её познания сводились к сказкам, рассказанным Бабой и Умм глухими ночами. Сущность ведьмы уж точно не поддавалась её пониманию.

В конце концов Дин не остался ночевать в её доме.

Едва Серебряная Ведьма исчезла, он с отрешённым взглядом прислонился к стене конюшни.

Когда он наконец-то собрался с мыслями, стало ясно, что ему ни в коей мере не нравится застывшее на её лице выражение. В растянувшейся между ними тишине Дин обхватил ладонями опущенную голову Зафиры и коснулся губами её лба.

– Зафира. Зафира, взгляни на меня.

Но она не могла. Не могла и не хотела открывать глаза. Теперь, в кромешной тьме, всё казалось возможным. Баба не умер; Умм стала прежней; магия вновь ожила. Однако веки не могли вечно оставаться опущенными, если только не принадлежали мертвецу.

Но мертвецы никогда и не видят снов.

– Это выше наших возможностей, – прошептал Дин, чуть касаясь её кожи губами.

Разве? Кто определяет границы, если не мы сами?

Внезапно дверь в комнату Зафиры отворилась. На пороге, залитая приглушённым светом, стояла Лана.

– Сестра? Мне почудилось, будто я слышала скрип кровати. Я и не заметила твоего возвращения. – Искреннее облегчение Ланы вызвало улыбку на лице Зафиры. – Умми просила тебя зайти к ней.

И в один миг улыбка исчезла.

– Да? – осторожно спросила Зафира, игнорируя зияющую пропасть вины.

В тот день, когда Баба вышел из леса, рассудок Умм помутился, однако изредка в голове матери случались вспышки ясности. Но и в те нечастые моменты Зафира скупилась на встречи, ибо видеться лицом к лицу казалось в разы тяжелее.

– Сходи к ней, – негромко попросила Лана. Сестра стояла на месте, сцепив руки. Лицо пряталось в тени тускнеющего огня.

И вот тогда вина предательски скривила рот Зафиры.

– Я… я рассказала ей о письме. И об острове, – призналась Лана.

Вздохнув, Зафира скинула с себя одеяла. Стоило ей подняться, как холод прокрался сквозь тонкую ткань старого платья. Лана поспешно направилась прочь. Вскоре шаги смолкли, сменившись шуршанием подушек.

Стоя у порога, Зафира разглядывала покрытую ржавчиной дверную ручку. Ручку, ведущую в комнату Умм. Ручку, мимо которой она проходила каждый даамов день с глодающим душу чувством вины.

Однако скоро всё закончится. Зафира отправится на Шарр, где, вполне вероятно, встретит собственную погибель.

Стиснув зубы, девушка приблизилась. С каждым шагом вина въедалась всё глубже и глубже. В тот миг ей казалось, будто она идёт навстречу собственной казни.

Даже приближение к Арзу не страшило её настолько сильно.

Затаив дыхание, Зафира подкралась к шершавой двери, способной поцарапать голые ладони.

«Открывай, трусиха».

Один толчок – и дверь в ответ застонала. Застонала, заревела, как, казалось, делала все пять лет. Уж пять лет миновало… Женщина в комнате тотчас подняла голову, впилась взглядом в дочь. Пальцы её сжимались с той же тревогой, что таилась в жилах Зафиры.

Умм.

За пять лет Зафира ни разу с ней не заговорила. Пять лет они жили под одной крышей, но упрямо хранили молчание. В некоторые дни, до того, как начинали звучать крики, Зафире легче было думать, что Умм тоже погибла.

Мать ничуть не изменилась. Голова царственно держалась на изящной шее, как у газели. Всё тот же тонкий нос, который любил Баба. Губы на оттенок темнее красных. Глаза яркие, холодные, как у Зафиры, с пушистыми ресницами, смягчающими ледяной взгляд. И седина, посеребрившая тёмные локоны.

От вида белых прядей у Зафиры сжался живот.

– Зафира, – промолвила Умм. Утомлённый горем голос уже не был прежним.

Зафира не могла отойти от двери. Не могла дышать.

– Ты никогда ко мне не заходишь.

Но Умм и сама не решалась пройти через дом, ибо скудные стены помимо трёх душ вмещали бессчётное количество воспоминаний. Зафира бросила взгляд на Лану, которая, свернувшись клубочком на подушках, не обращала на неё никакого внимания.

– Я не в силах зайти, – выдохнула она.

– Я сделала выбор. Либо ты, либо он, – нежно прошептала мать.

Если бы удушающая сердца боль не обрушилась на них обеих, этот разговор должен был состояться ещё пять лет назад.

– Тебе следовало спасти его, – выдавила Зафира, заметив разбросанные одеяла Умм. Среди них лежало и бледно-розовое, которое сшила Ясмин.

– У меня не было сомнений. Ты была ребёнком, прожившим лишь малую часть его лет, – ответила Умм надорвавшимся голосом. А затем сделала вдох, за которым Зафира расслышала хрип. Боль.

Зафира потёрла лицо. Пальцы намокли от слёз.

– Yaa, abal! [29]29
  О, моя дикая роза!


[Закрыть] Не плачь по мне. – Умм вскинула руки.

Дикая роза.

Сколько же лет Зафира не слышала ласки. Слова матери будто вцепились ей в горло, царапали внутренности, лишая решимости. Последние нежности прошептал ей отец, пока Зафира боролась с его железной хваткой, задыхаясь и спасая свою жизнь.

Она вспомнила ту внезапную тишину, когда Умм вонзила джамбию в его сердце. Вспомнила алую линию на груди Бабы.

Зафира приблизилась. Села на кровать. С каждым движением чувство вины росло в ней. Осознание собственного эгоизма опустилось на сердце тяжким грузом. Зафира потянулась к Умм, обвила пальцами холодные руки. Слёзы капали градом. Одна за другой они вырывались из раны в груди, постепенно превращаясь в ручей.

– Бывает, что я забываю его лицо, – с грустью в глазах прошептала Умм.

Неужели безболезненная потеря памяти может причинить столь жуткую боль? Невыносимое отчаяние во взгляде матери глубоко ранило сердце дочери.

Зафира никогда не забывала лицо Бабы. Это было невозможно. И всё же старшая дочь пренебрегла единственным родителем. Оставила мать горевать в одиночестве. Независимо от того, сколько времени Лана проводила с Умм, именно на глазах у Зафиры Баба испустил последний вздох. Как никто другой, она понимала горе матери.

Горе матери, которая спасла ей жизнь.

Зафира позволила боли перерасти в гнев. Позволила гневу ослепить себя и отдалить от страданий Умм. Раз уж Зафира горевала, увидев смерть отца от рук матери, каково было матери жить с руками, которыми она убила возлюбленного?

Каково было Умм выбирать между одной любовью и другой?

Зафира глубоко вздохнула. Закрыла эгоистичные глаза, уронила голову на колени матери. Жест сей казался настолько чуждым. Настолько знакомым.

– Прости меня, Умми. Прости меня, – взмолилась Зафира. Она повторяла слова снова и снова. – За мои иллюзии. За мой гнев.

Эгоистичный. Детский. Ненавистный.

Небеса святые, не было в Аравии дочери хуже, чем она.

– Не умоляй, дитя. Мне тоже очень жаль, – успокаивала Умм, обхватив ладонями лицо Зафиры. В ледяных голубых глазах, которые унаследовала Зафира, не осталось и тени безумия. – Да, ты не приходила ко мне, но и я не приходила к тебе. Мы обе виноваты, ведь правда?

Нет, виновата была только Зафира. Она не выполнила дочерний долг.

Умм провела большим пальцем по влажной щеке Зафиры.

– Лана обмолвилась, что ты собираешься на остров.

Умм предположила, что слёзы дочери имели отношение не только к отцу. В них крылось нечто большее. Брак Ясмин. Предложение Дина. Шарр.

– Я не повторю ошибку Бабы. Не стану возвращаться, чтобы причинить тебе боль. Я одержу победу или умру, – твёрдо заявила Зафира.

– Я не пытаюсь остановить тебя, abal. Я лишь хочу знать о цели путешествия.

– Цель путешествия – возвращение волшебства, – объявила Зафира. – Уничтожение Арза, лишившего нас магии.

Умм задумалась, и вскоре её губы изогнулись в улыбке, принеся с собой тысячу воспоминаний. В этой улыбке Зафира видела Бабу. Видела тёплый хлеб, только что из печи. Одеяла, создающие кокон. Видела маленькие руки Ланы и любимое печенье Умм.

Теперь это исчезло. Всё это.

Из-за Арза.

– Отомсти за его смерть, Зафира. Отомсти за отца и уничтожь этот лес. – Умм снова провела пальцем по щеке дочери, подарив ей проблеск света, как маяк на неизведанном пути. Пути, которому Зафира поклялась следовать.

– Побеждай, как велит имя, которое я дала тебе. Поставь пустыню на колени.

Одно за другим Зафира проглотила слова матери.

* * *

Позже, собрав недавно изготовленные стрелы, Зафира поочередно вложила их в колчан. Тихие и ритмичные удары о дно походили на биение сердца. Лана, повертев между пальцами белое перо, спешно собрала обрезки.

– Пойду умоюсь. Скоро встречаюсь с Симах, – доложила она, зевнув.

– С чего вдруг?

– Хотим пообедать, – выпалила Лана.

Стоило Зафире сузить глаза, как сестра тотчас добавила:

– У неё мать заболела.

– Тебе не нужно бегать по домам и изображать лекаря всякий раз, когда кто-то об этом просит. Ты не обязана…

– И ты не обязана, – перебила Лана.

Увидев вспыхнувшее на лице Зафиры удивление, она подошла ближе, взяла её за руку.

– Прости, сестра. Но я… я скоро вернусь.

Зафира обняла Лану, прежде чем та успела сбежать, и крепко прижала к груди.

– Прости и ты, – прошептала она, наконец взяв себя в руки.

Лана отстранилась, чтобы взглянуть на Зафиру, и поцеловала её в щёку.

– Я знаю, – прошептала она.

Однако Зафира умела читать между строк.

Как только Лана исчезла в коридоре, Зафира со вздохом откинулась на подушки. Она взяла джамбию Бабы и кинжал с прямым лезвием, чтобы взвесить их и решить, какое оружие лучше подойдёт против врага.

Враг. С охотой на оленей и кроликов было покончено. Если верить рассказам о Шарре, теперь Зафире предстояло охотиться на монстров. Бороться за жизнь.

Внезапный стук в дверь заставил её подскочить на месте.

«Святые небеса!»

Пульс участился при мысли о Серебряной Ведьме, но логика подсказывала, что та, верно, не стала бы утруждать себя стуком в дверь и просьбой войти.

Зафира распахнула дверь.

На пороге стоял Дин. Волосы его припорошил снег. Зафира приготовилась выслушивать новые причины остаться в Деменхуре и не отправляться на поиски Джаварата.

Однако вместо этого он просто спросил:

– Ты не встречала Охотника?

Зафира улыбнулась. Глаза Дина заблестели при виде её облегчения.

– Насколько мне известно, он взял выходной, – пошутила Зафира.

Дин вошёл в дом и первым делом обратил внимание на рассыпанные перья и новые стрелы.

– Вот это не называется «выходным». – Потерев у очага руки, он склонил голову. – Пойдём со мной.

Зафира не сводила с Дина глаз.

– Знаешь, ты давно уже вышла из роли Зафиры.

– Зато скоро все узнают, какая я красивая. – Она бросила обрезки в корзину.

– Ты заслужила, чтобы люди знали. – Дин нежно улыбнулся.

Кожа Зафиры полыхала при мысли о прошлой ночи на крыше, о холоде на шее. О лицах, окутанных паром дыхания. Об изгибе губ и луне, ласкающей кудри.

– Куда мы пойдём?

– Хм. Может, в «Бакдаш»? – Судя по уверенному тону, решение он продумал заранее.

Зафира, сжав губы, бросила на него негодующий взгляд.

Дин рассмеялся:

– Я знаю, ты ненавидишь всё, что связано с этим местом, но…

– Я ненавижу теоретически, – проворчала она. – Идею одновременно покупать мороженое и жаловаться на морозы в халифате.

– У тебя, Зафира, весьма странный образ мышления. – Дин поднял шерстяной платок и передал ей. – «Бакдаш» – наше место. Он придаёт Деменхуру изюминку. Раньше сюда стекался народ со всей Аравии, чтобы отведать вкусного мороженого. Давай тоже попробуем, а? – Голос его смягчился. – Кто знает, когда ещё у тебя появится такая возможность.

Слова Дина сразили Зафиру. Она вдруг осознала, что не скоро теперь увидит Деменхур. Возможно, никогда не увидит.

Внутренний голос не давал ей покоя, убеждая, что путешествие к Шарру было лишь ложью по поручению. И поручение то могло принести одну только боль. И всё же Зафира видела лицо Серебряной Ведьмы. Понимала, что значит жаждать искупления и винить себя за секундную слабость.

По вине Зафиры отец лежал с синими губами подо льдом и снегом.

Дин глядел в ответ, и, невзирая на молчание, она знала, что он всё понимает. Об этом кричала грусть, застывшая в его прекрасных глазах. Самой несносной чертой Зафиры, как ей казалось, было то, что лицо её всегда говорило раньше, чем язык. Люди постоянно напоминали ей об этом, и их мнение в конце концов стало фактом.

Зафира накинула платок, бросила Дину худой кошелёк с монетами и потянулась к двери.

– Пойдём. Остудим наши губы.

Улыбка Дина значила гораздо больше, чем всё то, что можно было купить за динары.

* * *

Выйдя из дома, Зафира невольно съёжилась. Хотя она не была закутана в тёмный плащ, плечи разом выпятились, грудь втянулась, подбородок опустился, губы сжались в тонкую линию.

Нет, она не защищалась от холода.

Дин молчал.

– Зафира, – вдруг позвал он.

Она почувствовала тепло пальцев на подбородке, а мгновение спустя он приподнял её лицо, чтобы посмотреть в глаза.

– Луна не боится ночи. Газель не боится неизвестности. Почему же ты боишься, Охотница?

– Это не то же самое, что неизвестность.

– Это лишь страхи, порождённые Охотником, но пускающие корни в твою душу. Не бойся себя, Зафира.

Она пыталась не бояться. Изо всех сил старалась сосредоточиться на чём-то другом: на докучливой асимметрии домов, бок о бок стоящих слева от неё; на заснеженной равнине, пересечённой похожими на пшеницу стволами Пустынного леса справа. Лес был редкий, бесплодный. Лесной младенец по сравнению с проклятым Арзом.

Неожиданно Дин остановился перед раскинувшимся у дома кустом, безлистным и почти мёртвым. Зафира и слова не успела обронить, как юноша уже повернулся с радостным возгласом, держа что-то на открытых ладонях.

Цветок. Белый, изящный, покрытый корочкой льда. Его шёлковые лепестки аккуратно держались друг за друга.

Зафира невольно вспомнила дюжину диких роз, с любовью собранных Бабой и аккуратно вложенных в детские ладошки. Он крепко обнимал дочь, называя её своей abal. Уже тогда маленькая Зафира знала, что Абаль – имя одной из Шести Сестёр, и оттого всегда чувствовала себя настолько же сильной, насколько любимой.

Дин, приспустив платок с головы Зафиры, продел цветок через тёмные кудри. Колючий стебель царапнул кожу.

– Красота, которая живёт вопреки всему. Даже в самых суровых условиях. – Дин взял её за руку.

– Что за ерунда, – хрипло проговорила Зафира.

Дин рассмеялся. Этот звонкий смех она любила сильнее, чем самый горячий из костров в самую холодную из ночей.

Вскоре они приблизились к рынку. Дин сжал руку Зафиры, и она осознала, насколько быстро и бездумно уходила в себя. С высоко поднятой головой она прошла мимо девочки, хвостиком идущей за матерью. Укрытая шалью, она сжимала в маленьких ручках дымящийся пирог. Они миновали мужчину, который, толкая тележку с коврами, на ходу обещал скидки. Прошли мимо торговца с чемоданом, полным мазей, настоек и лечебных трав. От расценок у Зафиры глаза на лоб вылезли. Повсеместно раздавались возгласы купцов, гам покупателей. Площадь под ногами испускала тепло. Возле прилавка Адиба, где по-прежнему кипела жизнь, добытые Зафирой шкуры передавались от мужчины к женщине, от женщины к Адибу. Покупатели торговались, препирались, пока наконец-то не договорились о цене.

– Приятно знать, что у Адиба всё хорошо, – заметила Зафира.

Дин хмыкнул:

– С ним всё труднее иметь дело. Возможно, придётся найти нового торговца.

Он провёл Зафиру к небольшому домику, скрытому за магазином для суеверных. В отличие от соседних, деревянная дверь кафе была выкрашена в бледно-лиловый цвет. Зафира коснулась пальцами гладкой поверхности как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и на улицу с возбуждённым криком выскочила девочка, а за ней её брат.

Дин усмехнулся:

– Готова?

– Я никогда так не волновалась, – призналась она.

Вокруг, казалось, царило волшебство: роза в волосах, улыбка Дина. Дверь, радующая глаз нежными тонами. В груди Зафиры поселилось тепло. Что-то ожило в сердце, вызвав желание удержать это чувство и хранить его вечно.

Зафира никак не ожидала, что в доме с холодным мороженым будет настолько тепло. Что людей окажется много, и все они будут улыбаться. Повсюду стучали ложки, пестрели украшенные драгоценностями металлические чаши. Дин провёл её в угол с низкими диванами, где Зафира тотчас выскользнула из обуви, уселась на подушки и сложила руки на низком столике. Заведение сияло… чистотой.

– Какой вкус желаешь отведать? – полюбопытствовал Дин, не в силах приглушить огонёк в глазах.

Зафира задумалась.

– Замороженные сливки?

– Проще не бывает! – Он со смехом направился к стойке.

Двое мужчин за прилавком поприветствовали Дина по имени и взяли несколько динаров. Третья фигура стояла поодаль, накладывая всё новые и новые порции тягучего белого крема. Девушка была одета так же, как мужчины.

«Девушка! – осознала Зафира. – Небеса святые».

Дин вернулся, уселся напротив, однако Зафира никак не могла отвести глаз от троицы за прилавком.

– Кто управляет «Бакдашем»? – спросила она.

Две девушки заняли противоположную сторону, пока их спутница отправилась делать заказ. Несмотря на холод, в кафе стоял шум и гам. Место выглядело поистине счастливым, напоминая Зафире о том, чего она давно уже не имела. Здесь царил мир. Счастье. Жизнь. А всё, что делала она, – это охотилась и готовилась к следующей охоте.

– Одна семья. Уже несколько поколений. Откуда столь внезапный интерес?

– Та, что сзади, – прошептала Зафира, – это ведь женщина.

Дин взглянул на троицу, и на лице его отразилась гордость.

– Они хорошие люди.

Зафира хмыкнула.

– Позволить сестре работать вместе с ними – не такой уж большой подвиг.

– Нет, но бросить вызов халифу – другое дело, – подметил Дин.

И с этим Зафира не могла поспорить.

Вскоре юноша принёс им лакомство. Он расположил перед Зафирой ложку, а за ней – металлическую чашу, полную пушистых белых сливок, увенчанных нарезанными фисташками и восхитительной засахаренной вишней, которую было нелегко достать.

Дин не сводил с Зафиры глаз.

– На древнем языке этот десерт называется «emaa»[30]30
  Emaa – мороженое, по вкусу похожее на ириску.


[Закрыть]. Он отличается от замороженных сливок, но именно отличие делает «Бакдаш» особенным местом. Эмаа хранится в замороженном состоянии вместе со льдом и достаётся голыми руками.

Зафира никогда прежде не ела мороженого, чтобы заметить какую-то разницу. Она просто хмыкнула и сунула ложку в белую каплю, изумившись мягкости и тягучести лакомства. От десерта восхитительно пахло розовой водой.

– Хватит на меня смотреть! – потребовала Зафира.

Дин застенчиво улыбнулся, пожал плечами и, зачерпнув эмаа, сунул ложку в рот. Зафира не стала торопиться. Смакуя момент, она прикоснулась к сливкам губами. По коже от холода пробежали мурашки. Вздрогнув, Зафира отправила ложку в рот. Букет вкусов, изобилующий мёдом и розой, был удивителен. Сладость, задержавшаяся на языке, постепенно сменилась послевкусием ириса, который притуплял чувство холода.

– Ну? Что скажешь? – полюбопытствовал Дин, когда она съела чуть больше.

Зафира смогла лишь усмехнуться. С блестящими от удовольствия глазами Дин собрал с её губ остатки.

Возможно, это первая и последняя чаша мороженого в её жизни. Последний раз, когда она может испытать настолько безудержное счастье в такой обыденный миг. Последний раз, когда она может видеть улыбку Дина и охлаждать губы ледяной сладостью.

– Выброси из головы все лишние мысли, – прошептал Дин, придвигая к ней чашу костяшками пальцев. Он коснулся её щеки, и в тот миг Зафиру не волновали люди и их любопытные взгляды.

Отбросив тяжёлые мысли, она откинулась на подушки. С чашей в руках, с орехами и мёдом на языке. В тот момент на свете остались лишь Дин, Зафира и ледяные сливки, которые она когда-то ненавидела, но теперь полюбила.

Слишком скоро вернулся юноша, чтобы забрать пустую чашу. А затем они отправились домой, по дороге заглянув на рынок, чтобы купить кое-какие вещи. Возле дома Зафиры Дин помедлил, прежде чем свернуть на улицу, где жил его друг.

– Завтра? – нежно спросил Дин, не сводя глаз с Зафиры.

– Завтра, – кивнула она.

И он ушёл.

Облака плыли перед восходящей луной, бросая тени в надвигающуюся ночь. Арз, чёрный на синем фоне, походил на пасть с острыми зубами. Из окна кухни струился свет, и Зафира была рада, что Лана вернулась.

Проведав в конюшне Сахара, Зафира собралась домой. Однако уйти не успела. Чья-то рука вдруг опустилась на её плечо.

Отпрянув, Зафира заметила в лунном свете мерцание бронзовых волос.

– Ты меня напугала, – шёпотом воскликнула она. Роза выпала из кудрей на снег, рассыпав лепестки.

Вновь приблизившись, Ясмин по-птичьи склонила голову.

– Забавно. А ты и вправду испугалась. – Голос звучал равнодушно. Выражение лица подсказывало Зафире, что будет дальше.

«Прошу, не сейчас», – едва не взмолилась Зафира. Как же ей хотелось продлить волшебство «Бакдаша»!

– Ты согласилась, значит, – проговорила Ясмин. – Согласилась отправиться на остров. Пока ты не спросила, сразу признаюсь, что мне всё известно. Kharra. Каждая душа в этой чёртовой ледяной деревне узнала бы раньше меня. Если бы не Дин, то до меня, полагаю, слухи бы так и не дошли.

– Ты, верно, хочешь, чтобы я пожалела о том, что не испортила тебе брачную ночь? – Зафира закипела от гнева. Хорошее настроение в одночасье улетучилось.