Текст книги "Правильное общество"

Часть 1. Правильное общество и экономика

Глава 1. Правильное общество

Мы определяем правильное общество как такое, в котором господствуют правила нашей совместной жизни, и эти правила дают нам драгоценную возможность сосуществовать, не теряя нашей индивидуальности и самовыражения. Но какие сами по себе эти правила?

Есть общие права, которыми наделены от рождения все люди: это право на жизнь – и не просто право на хоть какую-нибудь жизнь, а право на жизнь, достойную человеческого существования; право на свободу – свободу жить так, как ты сам считаешь правильным, и свободу выбирать правильное место для жизни; право на труд – не просто право на какую-нибудь работу, а право на работу, достойную человека; право на собственность – личную и частную, защищенную от проникновения других. Каждый имеет право на жизнь, и ничья жизнь не перевешивает другую; все люди пользуются равной свободой, но при этом свобода одного не должна ограничивать свободу другого; каждый человек должен иметь возможность реализовать себя в трудовой деятельности и найти способ самовыражения своей личности; независимо от того, являетесь ли вы собственником или нет, все люди одинаково обладают правом иметь собственность, которая защищена законом от посягательств других. Основной принцип распределения таких общечеловеческих прав – безусловное равенство. Но когда мы говорим о распределении других прав или благ, то здесь принципы гораздо более сложные, чем такое равенство. Для того чтобы, например, заполнить вакансии в офисе, принцип равенства или принцип случайности (по жребию) не подойдет – каждой должности соответствует работник особой квалификации. Мы ведь не настаиваем, чтобы правом на бесплатное лечение пользовались все в равном количестве, а считаем правильным, что его получают только те, кому это действительно нужно, то есть только те, кто заболел. Для всех сложных процедур и правил распределения и обмена в обществе выработано понятие справедливости. В правильном обществе не просто господствуют правила, в правильном обществе эти правила справедливы и воспринимаются большинством граждан и государством как справедливые.

Поступать справедливо по отношению к другому – вот наша цель и задача правильного общества. Но что значит – поступать справедливо? Справедливо ли поступать согласно закону? Так считали не всегда, ведь само понятие закона пришло в нашу жизнь не так уж давно. Законное стало пониматься как справедливое только в эпоху римского права, до этого господствовал принцип талиона как принцип справедливости. Все архаические общества строили свое понимание справедливости именно так: око за око, зуб за зуб, палец за палец и т. д. Соответственно, в качестве способа выяснения отношений применяли кровную или родовую месть, а не закон. Но архаические, и особенно примитивные общества не знали, что основной принцип общественного бытия – различие действий; все поступали одинаково, согласно общим правилам, имеющим божественное предназначение.

В классических обществах древности – Греции и Риме – все общественные отношения существенно умножились и усложнились. Поэтому эти общества заложили новую основу социального взаимодействия: люди вырабатывают общий принцип урегулирования отношений, и каждый конкретный, частный случай рассматривается только с точки зрения общих правил. Вот это и есть драгоценное моральное правило юстиции римского общества – люди согласились считать законное, установленное людьми, а не богами, справедливым и правильным. Однако не все люди были равны перед законом, только свободные выступали перед судом, для лишенных прав (для рабов) в суде необходим был свободный представитель – так появился в нашей жизни адвокат и институт адвокатуры.

Итак, справедливое – это законное. Но это еще не все, этого будет мало – ведь законом регулируются только самые общие правила действия, и древние тоже понимали, что социальная жизнь гораздо богаче понятий законного и незаконного. Законом не регулируется то, что называется порядочностью, поэтому, считал Аристотель, поступать справедливо – это поступать порядочно, с учетом не только требований закона, но и принятых в данном обществе моральных правил. Справедливость как закон или справедливость как моральное обязательство – это разные понятия. Как учил нас Иммануил Кант, с моральной точки зрения поступать надо так, чтобы твои действия могли бы быть общим правилом для всех остальных. В реальной жизни многие, не зная этого утверждения Канта, которое называется «категорический императив», выстраивают свои действия по его подобию – поступай по отношению к другому так, чтобы ты мог представить себя на его месте (например, ответственные строители часто вводят следующий принцип строительства – надо строить для других так, как для себя). Что касается второй стороны категорического императива: «Надо относиться к другому человеку не только как к средству, но всегда как к цели», то здесь ситуация морально более сложная. Люди в современном обществе всегда используют друг друга. Но хорошим подспорьем в моральной практике реальной жизни является слово «только» у Канта. Ведь все считают, что нехорошо использовать других в своих целях, но спасает людей то, что они относятся к другому «не только» как к средству.

Утверждение о моральной значимости человеческой личности, которая не может быть средством для другого, следует исторически из христианской религии. Именно там впервые было определено общее равенство – все равны перед единым Богом, все души одинаково принадлежат одному Господу Богу. Это положение существенно отличалось от многообразия божеств в древнем обществе – там были и общие государственные боги, и региональные, а еще местные и домашние. Разные боги относились к людям по-разному. Все они регулировали справедливость в многообразии отношений неравных социальных групп – боги были не равны, как и люди были не равны. Боги вели себя как люди – обманывали, воевали друг с другом, принимая различные обличья, смешивались с людьми, и их потомки превращались в героев. Христианство как монотеистическая религия ввело принцип всеобщего равенства, в том числе и равенства жизни людей, было решено, что все жизни людей, и знатных, и незнатных, одинаково даны Богом. Но этот Бог – единый и справедливый – теперь навсегда покинул земной мир людей, переселившись в недоступный им при жизни божественный мир. Две стороны принципа равенства – равенство всех перед законом и равенство жизни людей, когда ничья жизнь не имеет большей ценности перед Богом, – были сформированы Античностью и Средними веками и стали определяющими для понимания справедливости традиционного общества.

Античное общество также сформировало и второй базовый принцип справедливости – принцип свободы. Именно свободным гражданам принадлежала вся полнота гражданских прав, они осознавали и ценили свободу только в противовес ее противоположности – рабству. Но не только свобода имела общественное признание, социальное значение рабства было также очень велико. Впервые в истории люди другого общества получили хоть какую-то возможность сохранить свою жизнь и получить право жить в чуждом и враждебном им обществе, ведь в архаических обществах пленных, как правило, убивали. Рабство как институт означало способность интегрировать чужого в общество и сохранить ему жизнь. Рабы не были полностью лишены прав, например у них было довольно забавное, но законное право доносить властям на своих хозяев, а также владеть собственностью, рабы имели право выкупить свою волю и т. д. Христианство тем и победило античное моральное устройство, что расширило понятие свободы на всех. Всем, и свободным, и рабам, была предоставлена свобода веры. Женщины, которые всегда ограничивались в правах веры, рабы и чужестранцы – все стали равны по отношению к единому Богу и стали свободны в стремлении своей души верить в него. Вот так свобода – прежде духовная, чем гражданская – стала определяющим направлением справедливости.

Итак, мы видим, что равенство, законность и свобода стали в ходе исторического развития основными характеристиками справедливого общества. Современные общества еще больше выдвигают требование свободы как основную ценность справедливости, ведь рыночные отношения требуют свободы выбора, и эта свобода выбора переходит все недоступные ей ранее границы. Все, что делает свободным индивида, – справедливо. Свобода воспринимается как независимость от других, зависимость же признается только от законов, но свобода подразумевает еще и свободу выбора.

Теперь принцип свободы выбора распространяется не только на выбор торгового партнера, но и на выбор спутника жизни – раньше брак заключался родителями жениха и невесты и всегда был социально целесообразен. Например, для крестьян была важна хозяйственная составляющая, брак отражал необходимость создания экономической единицы – домохозяйства. Для аристократов брак был необходим как способ продолжения знатного рода, он был возможен только с равнородными особами (даже в 2005 г., когда японская принцесса Саяко вышла замуж за «простолюдина», она по закону лишилась титула принцессы, а британский король Эдуард VIII в 1936 г. отрекся от престола, когда женился на американской актрисе Уоллис Симпсон). В раннем капиталистическом обществе отчетливо проявляется принцип выбора брачного партнера, основанный на свободных романтических чувствах каждого, – это и есть свобода выбора в любви, не взирающая на знатность и вражду родов (история Ромео и Джульетты), отраженная в литературе XVI–XVII вв. Однако не только ценность и моральность выбора по любви, а не по принципу целесообразности или расчета характеризуют свободу и справедливость общественного устройства. В эпоху Нового времени принцип счастья и пользы становится характеристикой справедливости.

Если древние и средневековые общества трактовали справедливость больше как общее социальное чувство, то в Новое время справедливость начинают понимать рационально и математически рассчитывать. Справедливое связывают с общественной пользой – то, что приносит благо большинству людей, может считаться справедливым. Отцы американской демократии, Бенджамин Франклин и Томас Джефферсон, говорили, что справедливо лишь то, что приносит некоторую пользу. Франклин утверждал, что британская монархия, например, в Америке не приносит общественную пользу, поэтому у народа есть право на восстание и свержение монархии. Или вот знаменитая утилитарная формула законодательства Франклина: «Лучше пусть сто виновных избегут наказания, чем пострадает один невиновный».

Общество – договорная конструкция, договоры между людьми регулируют социальные отношения и тем самым приносят пользу, поэтому справедливость состоит в выполнении договоров. Но справедливость – не только польза для общества, справедливость – это когда большинство людей чувствуют себя счастливо. А что же такое счастье? Для нас, современных людей, ясно, что счастье – это только короткий миг в нашей полной забот и тягот непростой жизни. Но утилитаристы, сторонники приоритета общественной пользы, – Бентам, Милль, Франклин – считали, что у людей есть право на счастье! Поэтому счастье необходимо рассчитать. Как это возможно? Только если рассуждать от обратного: счастье – это отсутствие страдания. Значит, правильное общество – такое, в котором возможно минимизировать страдания всех людей. Это очень удобная формула справедливого общества – надо просто рассчитать баланс удовольствий и страданий, и то, что устраняет страдания, – правильно и справедливо. Очень интересно, как сторонники этой точки зрения относились к моральным вопросам современности – например, к рабству. И Томас Джефферсон, и Джордж Вашингтон сами были рабовладельцами, и проблема рабства считалась ими в «Декларации независимости» технически неразрешимой, они, наверное, рассчитывали баланс страданий, которые будут причинены рабовладельцам при отмене рабства. Именно этот пример и показывает слабую сторону утилитаризма как моральной теории – институт рабства был экономически эффективным и полезным для общества, но все же рабство было в конце концов отменено как несправедливый институт. Почему?

Потому что в капиталистическую эпоху люди стали воспринимать общество и государство как институт общественного договора – свободные люди договариваются о правилах совместной жизни. Так вот, никогда одна сторона в договоре не могла признать рабство справедливым институтом, даже если бы оно приносило пользу или общий баланс счастья был бы положителен. Кстати, заметим, что невозможность правильно решить вопрос о рабстве с моральной и юридической точки зрения привел в итоге к тому, что его отмена вылилась в полномасштабную гражданскую войну в США, в то время как в России вопрос об отмене крепостного права был решен так, что не вызвал никаких социальных потрясений. К сожалению, гражданской войны стране не удалось избежать позже, хоть и по другой причине – в эпоху революций, в 1917 г., российскому обществу, так же как ранее американскому, не удалось прийти к соглашению о правильных путях развития страны. Как видите, цена того, что не удалось договориться, была в обоих случаях слишком высокой.

Развитое капиталистическое общество в XVIII–XIX вв. вводит иные, противоположные утилитаризму, правила свободы и справедливости. В то время эгоизм как преследование собственных корыстных интересов в ущерб другим считается главной угрозой правильному обществу. Кант объявляет эгоизм природным качеством человека, нравственность, прежде всего долг, ограничивает его. При этом свобода заключается в способности отказываться от собственных слепых чувств и желаний. Когда человек следует инстинктам – он поступает как животное, а когда он противостоит своим желаниям – поступает как личность, как свободный человек. Свобода – это долг, а не произвол, как утверждал Барух Спиноза, свобода – «осознанная необходимость». Согласно идеям Гегеля, свобода – это фундаментальное начало духа. Свобода, по его мнению, возможна только в государстве, где человек обретает свое достоинство, становится независимой личностью. Именно в государстве индивид по собственной свободной воле подчиняет себя правлению, так как доверяет ему и не ожидает обмана или предательства.

Итак, свобода стала частью самого понятия «человек», и толь ко после этого стало возможно говорить о справедливости. Когда свободный человек стал основной целью и достоянием государства, появилась возможность строить власть государства на доверии и терпимости, а не на принуждении и страхе. По мнению Гоббса, ради всеобщей справедливости и безопасности люди заключают между собой договор, где каждый должен пожертвовать частью своей свободы для всеобщего благополучия. Но при полной всеобщей свободе, ограниченной лишь свободой других, мы должны принять за правило терпимо относится к другим, поэтому Джон Локк пишет в работе «A Letter Concerning Toleration» (1689), что первым принципом настоящей церкви должен быть принцип терпимости к другим религиям, а люди должны с терпением относиться к образу жизни и мыслей других людей.

Отцы французской революции – Вольтер, Монтескье, Руссо – провозглашали основными ценностями свободу, равенство и братство, в которых они видели воплощение справедливости по отношению к человеку. Свобода приобрела у них антропоморфную сущность, ее символизировала фигура женщины, вспомните статую Свободы, подаренную французами американцам. Также у свободы появилась законченная юридическая формула – «Разрешено все, что не запрещено законом». Равенство реализовалось как всеобщее избирательное право (правда, это равенство распространялось только на мужчин, для женщин равное избирательное право появилось только в ХХ в.). Но вот что важно – третьим принципом справедливости было объявлено братство, что означало социальное равенство. Все люди рождены равными, считал Руссо, значит, любое неравенство – несправедливо, в том числе и имущественное. Поэтому в ходе революции имущество и земли дворянства конфисковывались и подлежали перераспределению в пользу неимущих. Тогда же Руссо теоретически обосновал и справедливость диктатуры большинства – для обеспечения свободы и справедливости оправдан террор, необходимо принуждение к свободе.

Теперь марксистам оставался один шаг: объявить, что справедливость – только классовая категория. Нет общей морали, общих человеческих ценностей – а только мораль буржуазии или мораль пролетариата, справедливость буржуазии или справедливость пролетариата. Все капиталистическое общество было объявлено в принципе несправедливым, а ради будущего справедливого общества оправданы как насилие, так и принуждение. Как утверждали революционеры, «светлое будущее требует жестких мер». Результат этих «жестких мер» нам теперь хорошо известен. Везде, во всем мире, там, где отрицались общие принципы морали, общечеловеческие ценности и, прежде всего, неприкосновенность человеческой жизни, везде, где было ограничение свободы ради будущей полной свободы и торжества справедливости, царила еще большая несправедливость и преступления против народа. Под лозунгом диктатуры большинства приходило к власти меньшинство, неравенство еще больше увеличивалось за счет нищеты большинства людей и немыслимого богатства некоторых избранных, везде проводились массовые репрессии и устанавливался тоталитаризм. Однако там, где принцип социального равенства проводился законными средствами – через конкуренцию социал-демократических партий с другими политическими силами посредством легитимных выборов – удалось построить удачную модель социально справедливого общества. Прежде всего, это получилось у скандинавских стран, граждане которых признают справедливость устройства своего общества, несмотря на политику перераспределения и высокие налоги как для физических, так и для юридических лиц.

Суммируя различные точки зрения, можно сказать, что принципы равенства, свободы, законности, честности являются определяющими для понимания справедливости как основы общественного устройства. Свободен тот, кто не зависит от другого человека, а зависит от всеобщего закона, тот, кто понимает свой долг и обязанности перед другими людьми и перед собой. Принуждение никогда не может быть справедливым. Но если античное общество требовало справедливости прежде всего от богов, а средневековое – от единого Бога, то современное общество требует справедливости правил. Мы требуем справедливости даже не от конкретного человека – правителя или политического лидера, а от системы. Поэтому правильное общество – это системно организованное общество свободных индивидов, которые равны перед законом и обладают равными человеческими правами.

Но насколько простираются требования социального равенства как принципа справедливости? Мы уже отметили, что все способы насильственного обеспечения свободы и равенства обречены на неудачу. Но если учитывать мирный характер преобразований, какой должна быть политика рыночных государств в отношении перераспределения, направленного на создание справедливого общества?

В экономической и социальной науке, в том направлении, которое получило название «неоавстрийская школа» (Фридрих фон Хайек, Людвиг фон Мизес), понятие социальной справедливости полностью отрицается. Критикуя плановую систему социалистического общества, Хайек утверждает, что этот путь – дорога к рабству, что социальная справедливость – совершенно пустое, бессодержательное понятие. Справедливыми или несправедливыми могут быть только действия индивида, а не общества, поскольку общества не действуют, действуют только люди. Если вы предоставляете право обществу в лице правительства перераспределять совокупный доход, то делить будут не все, а конкретные люди, и будут ли цели этого перераспределения моральными – это еще вопрос. Поэтому только индивид сам должен решать, какую часть своего дохода он может потратить на благотворительность и социальную помощь, и только такой порядок будет справедливым общественным устройством. Но идеи Хайека и Мизеса не получили особого признания в обществе первой половины ХХ в. Почти все государства перешли от политики свободного рыночного хозяйства к политике регулируемого рыночного хозяйства, а в послевоенную эпоху утвердилась модель государства благосостояния (welfare state), или социального государства, которое предполагает активную политику перераспределения доходов в целях обеспечения социального равенства. И до сих пор во всех западных странах доля налогов в составе валового общественного продукта растет и достигает 30–40 %.

Моральное оправдание политика перераспределения государства благосостояния получила в теории справедливости Джона Роулза, известного своей фундаментальной книгой «Теории справедливости» – одной из самых значительных работ в моральной философии XX в. В 70-е гг. Роулз становится центральной фигурой американской моральной философии. Он создает особый дискурс справедливости, который рассматривает исключительно с точки зрения рациональности и долга. Он выступает против утилитаристской концепции справедливости, которая предполагает некий баланс положительных и отрицательных следствий. Например, мы знаем точно, что курить – однозначно плохо для здоровья, но утилитаристы считают так: если положительный эффект от снятия стресса после сигареты будет больше, чем вред, оказанный сигаретой на физическое здоровье человека, то курить можно. Следовательно, не надо запрещать курение в обществе. Антиутилитаризм провозглашает следующее: курить – это вред, значит, тот, кто сознательно выбирает такой стиль жизни, вправе так поступать, только если он не наносит этим своим выбором ущерб окружающим. Справедливость – это взаимное соглашение сторон, поэтому одна сторона никогда не примет вред, который ей может быть нанесен пассивным курением другой стороны, учитывая даже возможные положительные последствия для самого курильщика. Утилитаризм ратует за справедливость цели, то есть предполагается, что в обществе существует некое общее благо, например общее счастье, или спасение, или свободное развитие человека, или принцип экономической эффективности. Но в действительности в современном обществе, в отличие от древних обществ и даже средневековых городов-государств, организованных по принципу коммуны, нет никакого общего блага, которое могло бы быть принято всеми и могло бы выступить критерием справедливости. Наше общество состоит из совершенно разных людей, у каждого из которых свое понимание блага и того, как прожить свою жизнь, им надо договориться о совместном существовании, поэтому они принимают справедливость как принцип установления правил, а не как принцип достижения блага. Итак, общество для Роулза – договорное предприятие, оно не предполагает достижения какой-либо цели, оно справедливо организует совместное существование людей с помощью справедливых институтов.

Как же договориться этим свободным людям, если бы им пришлось строить такое общество справедливых правил? Роулз предполагает, что главный принцип договора – честность, поэтому он и понимает справедливость как честность. Это означает, что каждый свободный индивид должен ради всеобщей свободы добровольно ограничить по соглашению свою свободу и должен в начальный момент договора предположить, что не знает своего реального состояния – богат он или беден, здоров или болен, преуспел в жизни или нет. Роулз называет такое положение «занавесом неведения» (veil of ignorance). Для чего? Чтобы решить, как установить правила без учета личной выгоды, например, в пользу бедных или богатых. Мы ведь и в действительности не знаем, что нас ждет в будущем, так как жизнь очень переменчива. Цель каждого индивида – удовлетворить прежде всего собственные интересы, опираясь на определенные моральные установки. Роулз считает, что все люди по сути дела – те же рациональные эгоисты, но действующие под «вуалью неведения». Что же они будут считать справедливым? Если люди не знают своего будущего благосостояния, то, предполагая, что их положение может оказаться не самым лучшим, они предпочтут, чтобы тем, кто находится в худшем положении, доставалось больше из «общего пирога», – так, по Роулзу, мыслит экономический человек современного рыночного общества. То есть если вы вдруг окажетесь бедны, то общество должно больше помогать именно вам, а если вы богаты – то вам не жалко поделиться с другими. Исходя из этого предположения, Роулз и формирует два базовых принципа справедливого общества.

Первый принцип справедливости: все люди имеют равные права на основные свободы. Это главный принцип – справедливость основана на равенстве прав, но заметим – не на равенстве доходов. Роулз, как и многие другие, понимает, что полное равенство доходов в обществе обеспечить невозможно. Можно взять и поделить все деньги поровну среди всех членов общества, но завтра опять наступит неравенство, так как каждый по-своему распорядится этими средствами. Один проиграет свои деньги в карты, другой их потеряет, третий подарит кому-нибудь и т. д. Поэтому простое равенство касается только основных прав и свобод, заметим опять – только основных.

Второй принцип справедливости: неравенство оправдано только тогда, когда оно всем выгодно, в первую очередь выгоды должны получать те, кто находится в худшей ситуации. Неравенство всегда будет существовать, но оно должно быть оправданным и эффективным, то есть всем приносить выгоду. Например, общество допускает неравенство в доходах или собственности, но такое неравенство должно быть морально оправдано – богатый человек должен платить повышенные налоги, из которых безработный или бедный человек получит социальное пособие.

Суть теории справедливости Роулза, как видите, сводится к оправданию социальной политики государства благосостояния – все должны иметь минимальный набор благ, но люди могут быть и богатыми, и бедными, благодаря неравенству между ними происходит перераспределение ресурсов. Зависимость простая: когда богатые становятся еще богаче, бедные от этого получают больше выгод. Для этого существует налоговая система – прогрессивное налогообложение доходов, повышенные налоги на предпринимательскую деятельность и т. п.

Какие же слабые места теории справедливости Роулза и почему мы не можем принять ее в качестве руководящего принципа политической жизни? Никто не спорит с Роулзом, что понятие справедливости в современном обществе – это понятие справедливых правил. Можно согласиться с тем, что базовые права и свободы должны равномерно распределяться между всеми – все одинаково имеют право на жизнь, на свободу, на счастье. Но вот второй принцип справедливости не может быть принят всеми без исключения. Вряд ли его примут люди бедные или среднего достатка – ведь основной вопрос заключается в том, кого считать бедным. Это самые беднейшие слои? Или средний класс тоже? Где граница этого деления и кто ее проводит?

Роберт Нозик, выдающийся представитель американской аналитической философии и основной критик теории справедливости Роулза, спрашивает: а что делать с алкоголиками или наркоманами? Их тоже считать оказавшимися в худшем состоянии? Никакой нормально мыслящий человек не согласится содержать за свой счет всех таких людей. Нозик написал книгу «Анархия, государство и утопия» (1974), в которой он ставит вопрос о моральном оправдании минимального государства. Государство может быть справедливым только тогда, когда оно требует на свои нужды по минимуму от своих граждан. Есть налоги на необходимые общественные блага – строительство дорог, мостов, на обеспечение безопасности и военную защиту, но они не затрагивают субъективные принципы перераспределения ресурсов между бедными и богатыми. Если у вас отнимают деньги с помощью, например, прогрессивного налогообложения – это означает лишь то, что у вас отбирают деньги, и ничего более. Нозик говорит, что в абсолютном смысле ничья жизнь не может перевешивать другую, только потому, что кто-то богатый, а кто-то бедный. Поэтому оправдано только минимальное государственное регулирование, все остальное – это попытка отобрать у вас то, что вам принадлежит. В таком моральном оправдании перераспределения изначально подразумевается, что богатые неморальными способами приобрели богатство. Кстати, в действиях Евросоюза по отношению к банкам Кипра так молчаливо и предполагается, моральное оправдание санкций таково: все счета с суммой выше 100 000 евро подлежат максимальному налогообложению – до 80 %, поскольку Кипр привлекает своими условиями офшоры, что, возможно, связано с отмыванием денег и т. п. Но что делать, если под этот принцип попадают люди, которые законно получили большое наследство? Или сами своим трудом заработали эти деньги? Они чем виноваты? Кроме того, есть еще один существенный фактор, который нельзя не рассматривать, – забранные деньги в виде налогов могут пойти совсем на другие цели, не на помощь бедным, а на военные расходы и другие государственные нужды. Поэтому Нозик настаивает – только минимальное участие государства оправданно, а для целей перераспределения существует благотворительность – добровольная передача денег от состоятельных граждан или организаций тем, кого они считают достойными получения средств.

Аласдер Макинтайр – один из ведущих представителей философии коммунитаризма – представляет третью точку зрения, критикуя обе теории, описанные ранее. Собственно, спор Роулза и Нозика – это не только спор двух философов, считает Макинтайр, но спор реальных граждан, каждый из которых имеет свое положение в обществе и свою аргументацию. У каждого слоя есть своя концепция справедливости, которой он стремится придерживаться. Отсюда следует важный вывод: в обществе не может быть единой концепции справедливости, она всегда плюралистична, множественна. Справедливость всегда формируется в борьбе мнений, политических партий с их разными экономическими и социальными программами. Но вот что еще говорят Макинтайр и коммунитаристы: есть правила более важные, чем справедливость. Ведь семья, например, не руководствуется правилами справедливости в распределении, семья живет по правилам более значимым – по правилам взаимной и безусловной поддержки, по правилам взаимной любви, дружбы и доброты. Не надо требовать от общества таких же правил, но все-таки от доброго не должна остаться только справедливость, кроме нее есть и другие моральные правила (например, доверие), которые определяют моральное существование общества.