Текст книги "Могила в горах"

Ханс Русенфельдт, Микаэль Юрт
Могила в горах

Michael Hjorth

Hans Rosenfeldt

Fjällgraven

© Michael Hjorth & Hans Rosenfeldt, 2012

© Савицкая А., перевод, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2019

* * *

2003 год

В этот раз ее звали Патриция.

Патриция Велтон.

Новые города. Новое имя.

Поначалу, давным-давно, это было самым трудным – отзываться, когда ее окликали администраторы гостиниц или шоферы такси.

Но так было тогда. Теперь же она свыкалась с именем, значившимся на новых документах, как только их получала. В этой поездке по имени к ней обратился пока только один человек. Владелец фирмы проката автомобилей в Эстерсунде – когда он вышел и сообщил ей, что заказанная ею машина вымыта и готова к использованию.

Самолет приземлился по расписанию, в начале шестого, в среду, и она, сев на поезд «Арланда-экспресс», доехала до центра Стокгольма. В шведской столице она оказалась впервые, но ограничила свой визит ранним и довольно унылым ужином в расположенном поблизости ресторане.

Около двадцати одного часа она села в ночной поезд, которому предстояло довезти ее до города Эстерсунд. Она заранее забронировала себе отдельное купе. Не потому, что думала, что кто-нибудь ее когда-нибудь поймает, – сколько бы людей ни сообщили полиции и властям ее приметы, – она просто не любила спать рядом с другими, незнакомыми людьми. Никогда так не делала.

Ни в молодости, выезжая на турниры с волейбольной командой.

Ни в студенческие годы, будь то на базах или в палатках.

Ни во время выполнения заданий.

Когда поезд отъехал от вокзала, она пошла в буфет, купила маленькую бутылочку белого вина и пакетик арахиса и уселась у себя в купе читать новую книгу «Я знаю, что ты на самом деле думаешь» с несколько необычным подзаголовком: «Как читать язык жестов не хуже судебного адвоката». Женщина, именовавшаяся в данный момент Патрицией Велтон, не знала, обладают ли судебные адвокаты особыми способностями в толковании языка жестов, – ей, во всяком случае, не доводилось сталкиваться с кем-либо, кто отличался бы подобным талантом. Но книга была если и не поучительной, то, по крайней мере, коротенькой и развлекательной. В начале второго ночи Патриция улеглась в чистую постель и погасила свет.

Пятью часами позже она сошла в Эстерсунде, узнала адрес ближайшей гостиницы и обстоятельно позавтракала там, прежде чем отправиться в салон, где заказала автомобиль. Там ее попросили немного подождать и предложили выпить кофе из автомата, пока проверят и вычистят машину – новую серую «Тойота Авенсис».

Преодолев примерно сто километров, женщина прибыла в Оре. Всю дорогу она соблюдала ограничения скорости. Нарываться на штрафы не стоило, хотя, по сути дела, это ничего бы не изменило. Насколько она поняла, шведские полицейские не имели привычки и, возможно, даже полномочий при мелких правонарушениях обыскивать машину и багаж, а единственное, что могло поставить задание под угрозу, – это обнаружение пистолета. Документов на право носить в Швеции оружие у нее не было. Стоило им найти у нее пистолет «Беретта М9», как они начали бы докапываться до его происхождения, и выяснилось бы, что Патриция Велтон нигде не значится и существует исключительно здесь и сейчас. Поэтому она сбавляла скорость, проезжая мимо зеленых склонов, где зимой катались на лыжах, и на въезде в небольшое селение, расположенное неподалеку от озера.

Немного прогулявшись, она выбрала наобум место для ланча и заказала панини и бутылку колы лайт. За едой она рассматривала карту. Ей предстояло проехать еще чуть более пятидесяти километров по шоссе Е14, затем свернуть и оставить машину, после чего оставалось пробежать около двадцати километров. Она посмотрела на часы. Если считать, что на месте она будет через три часа, еще час потребуется, чтобы все прибрать, два, чтобы добраться до машины, отчитаться… Она окажется в Тронхейме вовремя, чтобы улететь в Осло и вернуться домой в пятницу.

После еще одной прогулки по горнолыжному курорту Оре она села в машину и продолжила путь на запад. Хотя работа забрасывала ее в самые разные места, соприкасаться с таким пейзажем ей еще не доводилось. Мягкие изгибы гор, четко очерченная граница леса, солнечные блики на воде в конце ведущей вниз долины. Женщина чувствовала, что здесь ей бы понравилось. Пустынно, тихо, чистый воздух. Ей хотелось бы снять здесь уединенный домик и совершать долгие прогулки. Рыбачить. Летом наслаждаться светом, а осенью читать по вечерам возле костра.

Возможно, в другой раз.

Вероятно, никогда.

Когда появился указатель поворота налево, на Рундхёген, она свернула с шоссе Е14. Вскоре после этого оставила взятую напрокат машину, взяла рюкзак, достала карту горного района и побежала.

Через 122 минуты она остановилась. Слегка запыхавшись, но не устав. Бежала она далеко не в полную силу. Она присела на горном склоне, выпила воды, дыхание тем временем быстро выровнялось. Затем достала бинокль и посмотрела в сторону расположенного метрах в трехстах от нее маленького деревянного домика. Она в нужном месте. Все выглядело в точности как на снимке, полученном ею от информатора.

Если она правильно понимала ситуацию, сегодня никому бы не позволили строить дом у подножия горы, там, где располагался этот деревянный домишко, но его, как ей сообщили, соорудили в тридцатых годах. Какому-то директору с хорошими связями при дворе, видимо, требовалось место для обогрева, когда он тут охотился. Да и, честно говоря, назвать это домом было нельзя, даже домишком – и то с трудом. Какую он может занимать площадь? Восемнадцать квадратных метров? Двадцать? Бревенчатые стены, маленькие окошки, из покрытой толем крыши торчит маленькая труба. К входной двери ведут две ступеньки, а метрах в десяти стоит небольшой разделенный надвое сарай. С правой стороны – дверь, очевидно, в туалет. Слева – пустой проем: судя по всему, в той части хранили дрова, поскольку возле входа лежала колода.

За зеленой москитной сеткой что-то шевельнулось. Он там.

Она отложила бинокль, снова сунула руку в рюкзак, достала «Беретту» и быстрыми, привычными движениями прикрутила глушитель. Затем встала, убрала оружие в специальный карман на куртке, снова надела рюкзак и двинулась вперед. Время от времени она оглядывалась назад, но никакого движения нигде не замечала. Домик располагался чуть в стороне от туристской тропы, да и в конце октября путешественники в этих местах не толпились. После того как она оставила машину, ей встретились только двое.

Когда пройти оставалось не более пятидесяти метров, она вытащила пистолет из кармана и прижала его к бедру. Стала взвешивать варианты: постучать и выстрелить, когда он откроет, или положиться на то, что дверь не заперта, и ворваться неожиданно. Она остановилась на первом варианте, но тут дверь дома открылась. Женщина на секунду оцепенела, но затем молниеносно присела на корточки. На маленькую лестницу вышел мужчина лет сорока. Местность открытая. Спрятаться негде. Лучше всего сидеть неподвижно. Движение может привлечь его внимание. Она крепче сжала пистолет. Если он ее увидит, она сумеет вскочить и выстрелить в него, прежде чем он успеет убежать. Чуть более сорока метров. Она наверняка попадет, вероятно, убьет его, но ей хотелось, чтобы события разворачивались несколько иначе. Если он будет только ранен, то сможет забраться обратно в дом. Не исключено, у него там есть оружие. Стоит ей себя обнаружить, и все многократно усложнится.

Но он ее не заметил. Закрыл дверь, спустился на две ступеньки, повернул направо и пошел к сараю. Она увидела, как он взял торчащий из колоды топор и принялся колоть дрова.

Она медленно поднялась и сдвинулась немного вправо, чтобы дом заслонил ее на случай, если мужчина, сделав перерыв в работе, распрямит спину и примется любоваться пейзажем.

Топор. Может ли он создать проблемы? Наверное, нет. Если все пойдет по плану, мужчина не успеет воспринять ее как угрозу и уж тем более наброситься на нее с этим оружием для ведения ближнего боя.

Она остановилась возле дома, выдохнула, дала себе несколько секунд, чтобы сосредоточиться, а затем вышла из-за угла.

Увидев ее, мужчина, казалось, был ошеломлен. Он начал что-то говорить, женщине показалось, что он пытался выяснить, кто она такая, возможно, что она делает здесь, в горах Йемтланда[1]1
  Йемтланд – провинция в северной части средней Швеции (Здесь и далее примеч. пер.).


[Закрыть], и не может ли он ей чем-нибудь помочь.

Это не имело никакого значения.

Шведского языка она не знала, и ответа ему все равно было не получить.

Пистолет с глушителем один раз кашлянул.

Мужчина резко замер и замолк, будто кто-то нажал на паузу в фильме. Потом топор выскользнул у него из рук, колени согнулись влево, тело упало направо. При ударе его восьмидесяти килограммов о землю раздался глухой хлопок. Когда мужчина растянулся на боку, будто кто-то кое-как уложил его в восстановительное положение, он был уже мертв. Пуля пробила сердце.

Женщина подошла вплотную к телу, встала над ним, широко расставив ноги, и спокойно прицелилась мужчине в голову. Выстрел в висок, в трех сантиметрах от левого уха. Она знала, что он мертв, но все-таки выпустила еще одну пулю ему в голову, в сантиметре от первой.

Засунув пистолет в карман, она задумалась над тем, следует ли ей сделать что-нибудь с кровью на земле или просто предоставить заниматься ею природе. Даже если кто-нибудь хватится убитого мужчину – а она знала, что его хватятся, – и приедет искать его к маленькому домику в горах, тело все равно найти не удастся. Кровь покажет, что с ним произошла какая-то беда, и все. Даже если они заподозрят худшее, их подозрения никогда не подтвердятся. Этот человек исчезнет навсегда.

– Папа?

Резко обернувшись, женщина снова выхватила пистолет. В голове у нее промелькнула одна-единственная мысль.

Дети. Никаких детей здесь быть не должно.

Его слегка потряхивало. Плечи и голову. Странно, поскольку эти движения не вязались у него со сном. А вообще, сон ли это? Во всяком случае, не обычный. Он не сжимает в руке маленькую ручку. Никакого неумолимо приближающегося грохота. Никакой поднимающейся сумятицы. Однако он, вероятно, все-таки пребывает во сне, поскольку кто-то произносит его имя.

Себастиан.

Но если ему это снится, в чем он был далеко не уверен, то в этом сне он, во всяком случае, один. Один в полной темноте.

Он открыл глаза. И увидел перед собой другие. Голубые. Над ними черные волосы. Коротко стриженные. Взлохмаченные. Под глазами прямой маленький нос и улыбающийся рот.

– Доброе утро. Прости, но мне хотелось перед уходом тебя разбудить.

Себастиан с некоторым трудом приподнялся на локтях. Женщина, разбудившая его и, похоже, удовлетворенная результатом своих усилий, подошла к изножью кровати, остановилась перед большим зеркалом и принялась надевать сережки, лежавшие на полочке рядом с зеркалом.

Сон как рукой сняло. Ему на смену пришли воспоминания о вчерашнем дне.

Гунилла, сорок семь лет, медсестра. Они виделись несколько раз в Каролинской больнице. Вчера он нанес туда последний визит, после чего они вместе отправились в город и к ней домой. На удивление отличный секс.

– Ты уже на ногах.

Он осознал, что констатирует очевидное, но создавшаяся ситуация вызывала у него ощущение некоторой неловкости – он по-прежнему лежит нагишом в чужой постели, а женщина, с которой он провел часть ночи, стоит одетая и готовая начинать новый день. Как правило, первым вставал он. Желательно и чаще всего, не будя случайную партнершу. Так ему нравилось больше. Чем меньше приходится с ними разговаривать перед уходом, тем лучше.

– Мне надо идти на работу, – оповестила она, бросив на него в зеркало беглый взгляд.

– Как? Прямо сейчас?

– Да. Сейчас. Я уже слегка опаздываю.

Себастиан наклонился вправо и взял с ночного столика свои часы. Почти половина девятого. Гунилла закончила с сережками и застегнула на шее узкую серебряную цепочку. Себастиан посмотрел на нее с недоверием. Сорок семь лет, живет в центре Стокгольма. Нельзя же быть такой наивной и доверчивой.

– Ты в своем уме? – спросил Себастиан, подтягиваясь повыше. – Ты познакомилась со мной вчера. Я же могу вынести полквартиры.

Гунилла встретилась с ним в зеркале взглядом. На ее губах играла улыбка.

– Ты собираешься вынести полквартиры?

– Нет. Но я ответил бы так же, даже если бы собирался.

Надев украшения и бросив заключительный взгляд в зеркало, Гунилла вновь подошла к нему. Она присела на край кровати и положила руку ему на грудь.

– Познакомилась я с тобой не вчера. Вчера я пошла с тобой в ресторан. Но на работе у меня есть все твои данные. Так что, если ты прихватишь телевизор, я знаю, где тебя искать…

На мгновение у Себастиана мелькнула мысль об Эллинор, но он отогнал ее. Все равно вскоре придется уделить Эллинор довольно много времени и энергии. Но не сейчас. Гунилла опять улыбнулась ему. Она шутит. Себастиану это запомнилось по вчерашнему дню.

Она часто улыбается.

Очень смешлива.

Вечер получился приятным.

Гунилла так быстро наклонилась и поцеловала его в губы, что он даже не успел среагировать. Она встала.

– Вероятно, Юкке придется за тобой присматривать, – проговорила она, направляясь к закрытой двери спальни.

– Юкке? – Себастиан поискал в памяти какого-нибудь связанного с ней Юкке. Но безрезультатно.

– Юаким. Мой сын. Если хочешь, можешь позавтракать вместе с ним, он уже встал.

Себастиан смотрел на нее, не в силах произнести ни слова. Неужели она это всерьез? Сын? По-прежнему в квартире? Сколько ему лет? Сколько времени он тут пробыл? Всю ночь? Себастиану помнилось, что они особенно не скрытничали.

– Но теперь мне действительно надо идти. Спасибо за вчера.

– Это тебе спасибо, – выдавил из себя Себастиан, прежде чем Гунилла покинула спальню и закрыла за собой дверь.

Он соскользнул обратно в постель и опустил голову на подушки. Услышал, как она с кем-то прощается – вероятно, с сыном – затем, как закрылась еще одна дверь. В квартире стало тихо.

Себастиан потянулся.

Не больно.

В последние недели боли он уже не испытывал, но по-прежнему с радостью отмечал, что может шевелиться без мучений.

Чуть более двух месяцев назад на него напали с ножом. Ранили в ногу и живот. Напал Эдвард Хинде, психопат и серийный убийца. Себастиана незамедлительно прооперировали, и казалось, все идет хорошо, даже очень, но потом возникли осложнения. Чуть больше недели в его проколотом легочном мешочке стоял дренаж. Когда его удалили, Себастиану сообщили, что выздоровление теперь – вопрос времени. Но тут приключилось воспаление легких, а после него образование жидкости. Ему снова прокололи дырку. Высосали и зашили. Выдали инструкции и домашние задания. Слишком много, слишком неприятные и скучные. Возможно, из-за воспаления легких. Возможно, ему бы их выдали в любом случае. Теперь он, по крайней мере, поправился. И со вчерашнего дня официально объявлен здоровым.

С телом у него было все в порядке, но его мысли постоянно возвращались к делу Хинде.

Отчасти потому, что Хинде отомстил ему, распорядившись убить нескольких женщин, с которыми Себастиан вступал в сексуальные отношения. Сам он убивать, разумеется, не мог, поскольку с 1996 года, когда Себастиан способствовал его поимке, сидел в спецкорпусе психиатрической больницы «Лёвхага». Однако ему все-таки удалось с помощью уборщика спецкорпуса осуществить часть своей мести.

Убито четыре женщины.

Их объединяло только одно: Себастиан Бергман.

Ощущение, что он виноват в смерти четырех женщин, было иррациональным, но тем не менее Себастиан не мог полностью от него отделаться. Когда Госкомиссия по расследованию убийств арестовала уборщика, Хинде бежал из заключения и похитил Ванью Литнер.

Неслучайно. Не потому, что она работала вместе с Себастианом в Госкомиссии. Нет, Хинде каким-то образом понял, что Ванья – дочь Себастиана.

Эдвард Хинде мертв, но иногда Себастиану приходила в голову мысль, что если Эдвард сумел выведать правду, то возможно, это сумеют сделать и другие. Ему этого не хотелось. У них с Ваньей сейчас были хорошие отношения. Лучше, чем когда-либо.

В том заброшенном доме, куда ее притащил Хинде, Себастиан спас ей жизнь. Это, естественно, сыграло свою роль. Себастиану было наплевать, терпит ли она его из благодарности. Главное, что терпит. Даже более того: за последние два месяца она дважды искала его общества. Сперва она навестила его в больнице, и потом, когда его выписали домой, но еще до того, как воспаление легких приковало его к постели, она предложила ему сходить выпить кофе.

Себастиан до сих пор помнил ощущение, когда он услышал ее вопрос.

Его дочь позвонила и захотела с ним встретиться.

Он почти не помнил, о чем они разговаривали. Ему хотелось сохранить в памяти каждую деталь, каждый нюанс, но мгновение было ошеломляющим. Ситуация слишком значимой. Они просидели в кафе полтора часа. Один на один. По ее желанию. Никаких жестоких слов. Никакой борьбы. Таким живым и увлеченным чем-нибудь он не чувствовал себя со второго дня Рождества 2004 года. Он раз за разом возвращался к проведенным вместе с ней девяноста минутам.

Их может стать больше. Будет больше. Он сможет снова начать работать. Хочет снова работать. Он даже ловил себя на том, что тоскует. По всему вместе, конечно, но главное для него – иметь возможность находиться поблизости от Ваньи. Он смирился с мыслью, что никогда не станет ей отцом. Любая попытка отобрать эту роль у Вальдемара Литнера закончится тем, что Себастиан все разрушит. Пока ему удалось выстроить не слишком многое. Одно посещение больницы и девяносто минут в кафе, но это уже что-то.

Принятие.

Определенная забота.

Возможно, даже начинающаяся дружба.

Себастиан откинул одеяло и встал. Отыскал на полу свои трусы, а остальную одежду на стуле, куда бросил ее девятью часами раньше. Взглянув напоследок в зеркало и проведя рукой по волосам, он открыл дверь спальни и пробрался в гостиную. Там он на минуту остановился в дверях. Из кухни в конце квартиры доносились звуки. Музыка. Позвякивание ложки о посуду. Юкке явно завтракал без него. Себастиан дошел до туалета, проскользнул туда и запер за собой дверь. Он мечтал принять душ, но мысль о том, что он снова разденется донага, находясь через стенку от сына Гуниллы, вынудила его отказаться от этой затеи. Он спустил воду, вымыл руки, умылся и вышел обратно в коридор.

Направляясь к входной двери, он понял, что придется пройти мимо кухни. Именно так он и намеревался поступить: просто пройти мимо. Если сидящий там сын посмотрит в его сторону, то увидит спину. Миновав кухню, Себастиан вышел в прихожую. Нашел свои ботинки, надел их и начал оглядывать крючки на стене в поисках куртки. Но не увидел ее.

– Ваша куртка здесь, – донесся из кухни низкий голос.

Себастиан закрыл глаза и выругался про себя. Конечно. Накануне он снял ботинки, но остался в куртке. Хотел сделать вид, будто немного торопится и, возможно, не успеет у нее задержаться, хотя они оба знали, что именно это он и намерен сделать. Куртку он снял на кухне, пока она открывала бутылку вина.

Себастиан глубоко вздохнул и зашел на кухню. За столом сидел молодой человек лет двадцати, как подумалось Себастиану. Перед ним стояла миска йогурта, рядом лежала электронная книжка. Не отрывая взгляда от книжки, он кивнул на стул по другую сторону стола.

– Там.

Себастиан подошел и снял куртку со спинки стула.

– Спасибо.

– Кстати, вы чего-нибудь хотите?

– Нет.

– Уже получили то, за чем приходили?

Молодой человек по-прежнему не отрывался от лежавшей перед ним книжки. Себастиан посмотрел на него. Наиболее простым для них обоих, вероятно, было бы оставить последний вопрос без комментариев, просто развернуться и уйти, но зачем упрощать?

– У тебя есть кофе? – поинтересовался Себастиан, натягивая куртку. Если сын Гуниллы не хочет, чтобы он тут находился, то он, пожалуй, ненадолго задержится. С него не убудет.

Молодой человек за столом с удивлением оторвал взгляд от книжки.

– Там, – сказал он, кивнув в сторону Себастиана, который истолковал это так, что кофе находится позади него.

Он обернулся. Поначалу ничего не увидел – ни кофеварки, ни кофейника или термоса, или что там ожидалось, что он должен увидеть. Затем его взгляд упал на какой-то черный предмет полукруглой формы, больше всего напоминавший футуристический велосипедный шлем, но с решеткой под чем-то вроде крана. По бокам кнопки. Еще нечто металлическое на верхушке. Рядом стояли три маленькие стеклянные чашки, поэтому Себастиан предположил, что предмет поставляет какой-то напиток.

– Вы знаете, как это работает? – спросил сын, когда Себастиан двинулся в сторону агрегата.

– Нет.

Юкке отодвинул стул и мимо Себастиана подошел к столу возле мойки.

– Что вы хотите?

– Чего-нибудь крепкого. Вечер вчера выдался длинный.

Бросив на него усталый взгляд, Юкке взял какую-то капсулу с полочки рядом с агрегатом, которую Себастиан даже не заметил, открыл верхушку кофеварки, опустил туда капсулу, снова закрыл крышку и поставил стеклянную чашку на решетку, нажав другой рукой на одну из кнопок сбоку.

– Ну вот. А кто вы такой? – спросил он, глядя на Себастиана без всякого интереса.

– Твой новый папа.

– Да вы шутник. Ей стоило бы к вам присмотреться.

Он развернулся и направился обратно к столу. У Себастиана внезапно возникло ощущение, что Юкке частенько доводится по утрам общаться у себя на кухне с незнакомыми мужчинами. Он молча взял чашку с решетки. Кофе действительно оказался крепким. И горячим. Себастиан обжег язык, но все-таки допил кофе, продолжая хранить молчание.

Двумя минутами позже он вышел навстречу серому сентябрьскому утру.

На улице ему потребовалось несколько секунд, чтобы сориентироваться и сообразить, как быстрее добраться до дома. До квартиры на Грев-Магнигатан.

До Эллинор Бергквист.

До его квартирантки, или как бы ее точнее назвать. Как она стала таковой, как угодила к нему в дом, по-прежнему оставалось для Себастиана загадкой.

Они повстречались как раз в то время, когда Хинде начал убивать его бывших партнерш. Себастиан зашел к Эллинор, чтобы предупредить ее, а в результате та переехала к нему домой. Ему следовало сразу вышвырнуть ее. Но она все-таки осталась.

Себастиан посвятил много времени попыткам разобраться в своих отношениях с Эллинор. Кое-что он уже знал точно.

Он ее определенно не любит.

Нравится ли она ему? Нет, нельзя сказать даже этого. Правда, он в каком-то смысле ценил то, что она, непрошенно вселившись к нему, сделала с его жизнью. Она ее в некотором роде упорядочила. Вопреки всему он ловил себя на мысли, что ему приятно в ее обществе. Они вместе готовили еду. Смотрели, лежа в постели, телевизор. Занимались любовью. Часто. Эллинор свистела. Хихикала. Когда он приходил домой, говорила, что скучала по нему. Ему даже не хотелось признаваться в этом себе, поскольку на самом деле не хотелось, чтобы это было правдой, уж точно не с Эллинор, но благодаря ее присутствию он впервые за много лет начал думать о своей квартире как о доме.

Дом.

Неблагополучный, но все-таки дом.

Использует ли он ее? Безусловно. На самом деле ему на нее глубоко наплевать. Все, что она говорит, влетает ему в одно ухо и вылетает через другое. Она подобна шумовым эффектам. Но в период выздоровления она оказалась очень кстати. Честно говоря, он не представлял себе, как справился бы без нее в те недели, когда воспаление легких приковало его к постели. Она не бросила его, взяла у себя в универмаге отпуск за свой счет. Но как бы благодарен он ей ни был, этого ему было недостаточно.

Эллинор – восхищающаяся им, готовая ко всему, вплоть до самоуничижения, не вполне здоровая домашняя помощница, с которой он занимается сексом. Несмотря на то что его жизнь стала проще и во всех отношениях удобнее, долго так продолжаться не может. Обыденность и будничность, которые она привнесла с собой, были просто некой конструкцией. Химерой. Какое-то время он это ценил, даже поощрял, но теперь был уверен в том, что больше не хочет ей подыгрывать.

Он снова здоров, он начал потихоньку сближаться с Ваньей, у него, вероятно, будет работа. Начало чего-то, что может стать жизнью.

Эллинор ему больше не нужна.

Ее надо выставить.

Без проблем не обойдется – это он знал.

Шибека Хан ждала. Как обычно. Она сидела возле кухонного окна на третьем этаже обветшалого дома, построенного в районе Ринкебю в рамках «Миллионной программы»[2]2
  Программа жилищной застройки, действовавшая в Швеции в 1965–1975 гг. и предполагавшая строительство за десять лет миллиона квартир.


[Закрыть]. Листья деревьев за окном уже начали желтеть и краснеть. На открытых пространствах между домами галдели детсадовские ребятишки. Шибека не могла припомнить, сколько лет она уже сидит тут и смотрит, как играют дети. То же окно, та же квартира, новые дети. За окном время летит очень быстро. На кухне же кажется, будто оно остановилось.

Она очень любила часы после ухода сыновей, когда день еще не набрал силу. Она вела активную жизнь: имела много друзей, работала санитаркой, изучала шведский на курсах высшей ступени, а в прошлом году поступила учиться на младшую медсестру. Но в свободные дни она по нескольку часов сидела утром, наблюдая за жизнью за окном. В каком-то смысле это было ее другой жизнью. Временем, отведенным для того, чтобы показать уважение и любовь к Хамиду.

Она знала, что если пересчитать годы в обратном порядке, получится точное количество лет, проведенных у окна. Но сейчас у нее не было на это сил. Не было сил вспоминать. Самым наглядным признаком пролетевшего времени являлись сыновья. Мехран уже заканчивает среднюю школу. Эйер продирается через седьмой класс – учеба дается ему не так легко, как старшему брату. Когда Хамид исчез, Эйеру было четыре, а Мехрану как раз исполнилось шесть. Шибека помнила его улыбку, когда отец подарил ему новенький ранец, черный с двумя голубыми полосками, с которым ему предстояло осенью впервые пойти в школу. Его радостные темные глаза, сверкающие гордостью за то, что он становится взрослым. Объятия отца и сына. Неделей позже Хамид исчез. Как сквозь землю провалился. Это был четверг. Четверг, очень давно.

Как ни странно, чем дальше шло время, тем больше она тосковала по нему. Не так остро, как поначалу, но более… горестно, более болезненно.

Внезапно Шибека разозлилась на себя. Она опять предается воспоминаниям. А ведь они-то и лишают ее сил. Но мысли не обращали внимания на ее желания. Они с легкостью ускользали от ее попыток их контролировать и устремлялись в прошлое. К друзьям, приходившим и помогавшим в поисках. К вопросам и плачу детей. К выходному костюму Хамида, который она забрала из химчистки и который потом его понапрасну дожидался. Карусель картинок и мгновений, движимая надеждой, что мысли отыщут что-то упущенное ранее, нечто, способное все прояснить. Однако ее всегда ждало разочарование. Все детали уже тысячи раз рассмотрены, все лица ей уже знакомы. Бесполезно.

Чтобы отделаться от бесплодных раздумий, Шибека встала и подошла к окну. Сегодня пятница, и она знает, что он скоро приедет. После сегодняшнего будет два дня, как он вообще не появлялся в их доме. Она уже не верила, что ей что-нибудь придет, ей уже давно перестали отвечать, но она отказывалась сдаваться. Продолжала писать, шлифовала свой шведский, почерк и лексику официального языка. У нее стало так хорошо получаться писать письма властям, что многие друзья теперь обращались к ней за помощью.

И тут она увидела его. Почтальон! Он, как обычно, прикатил на велосипеде по пешеходной дорожке и начал обход с подъезда номер два, потом четыре, шесть, и дальше он должен войти в восьмой. В ее подъезд.

Она дождалась, пока он выйдет из шестого, а потом осторожно прокралась в прихожую. Старалась двигаться как можно тише, не потому, что в этом была необходимость, а просто надеялась, что тишина каким-то образом повысит шансы.

До сих пор это не помогало.

Встав у двери, она прислушалась. Через несколько секунд послышался глухой металлический щелчок открывшейся внизу входной двери. Шибека внутренним зрением увидела, как почтальон подходит к лифту и нажимает кнопку вызова. Он всегда поднимается на самый верх, а потом спускается вниз, этаж за этажом. Таков у него заведенный порядок. А у нее – молча стоять в прихожей.

Она плотнее прижалась к двери и прислушалась. Два типа звуков. Один – снаружи, вдалеке. Второй – близко, ее собственное дыхание и жужжание холодильника на кухне. Два разных мира, разделенных деревянной дверью и стальной щелью для писем. Шаги снаружи приближались, и Шибека еще плотнее прижалась к двери. Такие мгновения содержали в себе нечто религиозное.

Аллаху будет угодно или же нет.

Все просто.

Щель для писем приоткрылась и захлопнулась с почти оглушительным, как показалось Шибеке, хлопком. На пол перед ней упало несколько красочных рекламных брошюр. Когда Шибека сосредоточенно склонилась к тому, что лежало на коврике у двери, звуки и мир снаружи исчезли. Под недельными предложениями продовольственного магазина лежал белый конверт.

С телевидения.

На этот раз Аллаху было угодно.

Она не виновата.

Или виновата, конечно, но она просто ошиблась. Ошибку ведь может совершить кто угодно. Мария разозлилась неоправданно. Разумеется, она устала, а кто не устал? Ведь она же повела их в обход не нарочно.

По ошибке.

А еще несколько часов назад все было так хорошо. Невзирая на дождь.

В июле Марии исполнилось пятьдесят. Карин преподнесла ей в подарок турпоход по горам, по Йемтландскому треугольнику.

Стурульвон – Блохаммарен – Сюларна, что означало «Река большого волка» – «Синий молот» – «Шпалы».

Она считала, что уже одни эти названия придавали путешествию особый шарм. Они звучали экзотично. Идея заключалась в том, что они пойдут в горы, но легко преодолимые. Никаких испытаний. Доступные ежедневные переходы, а затем, по достижении очередной турбазы, – душ, сауна, еда, вино и настоящая постель. Карин много лет назад ходила по этим местам с Фредриком и считала, что маршрут идеален. Оздоровительное общение с природой плюс немного роскоши.

Масса времени для разговоров.

Отличный подарок. И дорогой. Включая поездку туда, четыре ночевки и ужины для них обеих, он обошелся в пятизначную сумму, но Мария того стоила. Она – лучшая подруга Карин уже на протяжении многих лет. Она всегда была рядом, когда другие несколько отдалялись. Рак груди, развод, смерть матери – через все это они прошли вместе. Разумеется, веселого тоже было много, но по горам они еще вместе не ходили. Мария вообще не бывала севернее Карлстада. Так что самое время.

Карин выбрала последние выходные, когда еще работали горные турбазы. Конец сентября. Отчасти, чтобы избежать относительной толкотни, присущей лету, и чтобы у Марии было немного времени для планирования и получения отпуска на работе, но также и в надежде, что осень уже успеет вступить в свои права, и им достанутся прозрачный, чистый воздух и яркая игра красок природы. Что горы покажут себя любимой подруге с лучшей стороны.