Текст книги "Волчье лето"

– Что есть, то есть, – пожал плечами Гордон. – Не в первый раз и, видимо, не в последний.

Он бросил взгляд на доску объявлений у нее на стене, где рядом с картой висела фотография молодого, чисто выбритого мужчины с аккуратным боковым пробором и уверенным взглядом в камеру. Она взяла ее в базе паспортов, и для паспортного снимка она была хорошего качества.

– Парень у Хельгрена, – сказал Гордон, поднимаясь и подходя ближе к доске.

– Ренé Фукé. – Ханна слышала, как сама произнесла фамилию как fucker. – Французское имя, не знаю, как произносится.

– Ну, будем надеяться, что не вот так, – улыбнулся Гордон. – Что мы о нем знаем?

– Родился в Леоне, семья переехала в Гетеборг, когда ему было пять. Сюда приехал года три назад, работает на полставки в «Максе» и учится дистанционно. Молодой парень, двадцать шесть лет.

– Как он связан с Хельгреном?

– Понятия не имею, – ответила Ханна, окидывая взглядом стол, все ли взяла. – Его нет у нас в базах, даже не получал штраф за парковку.

– Образцовый гражданин.

– Который общается с Антоном Хельгреном.

– У него есть разрешение на охоту?

– Нет, и я не нашла его на Facebook или где-нибудь в сети, так что не знаю, что он думает об охоте и хищных животных.

– Или о возрастных мужчинах во фланелевых рубашках.

Она вопросительно посмотрела на него, выключила свет, и они вместе вышли из ее кабинета. У нее даже мысли не было, что визит молодого мужчины к Хельгрену может быть связан с чем-то сексуальным или романтическим.

– Думаешь, Хельгрен – гей?

– Он никогда не был женат.

– Ты тоже.

– Но ко мне и не приходят гладко причесанные, аккуратные молодые мужчины в кофтах с двумя пуговицами.

– Я почти уверена, что это во всех отношениях предвзятое суждение, – улыбнулась она.

Они прошли мимо офиса Гордона и вниз по лестнице. Остановились у двери, ведущей к стойке администрации. Ей нужно направо, мимо изолятора, вниз в раздевалку.

– До завтра, – сказал он, держа руку на ручке.

– Что будешь делать вечером?

– Сейчас, когда мне не удалось с тобой поужинать?

– Да.

– Ничего. Собирался узнать, не зайдет ли брательник поиграть в FIFA.

Когда Гордон говорил о чем-то вроде этого, она остро чувствовала их разницу в возрасте. Не потому что не знала, о чем он говорит. Она хорошо знала, что такое FIFA – ее сын, когда еще жил дома, играл в нее с друзьями. Как Гордон с братом. На три года младше. Разведен и проводит с двумя детьми полмесяца. Дом в Никкале. Ханна несколько раз видела Адриана и понятия не имела, знает ли он о том, что она спала с его старшим братом. Рассказывают ли братья о таком друг другу?

Она не собиралась спрашивать, не хотела знать.

– Хорошего вечера!

– Тебе тоже.

Он ушел. Ханна задержалась на пару секунд, прежде чем поспешила по коридору. Снова мысли о работе. Она хотела еще кое-что успеть до домашних посиделок. Ужин сегодня будет поздним.

* * *

Ловиса спала. Как она обычно и делала в это время.

Суточный ритм и вечерние ритуалы были важны. Предсказуемость означала безопасность. УВ сидел на кровати, которую они поставили к ней в комнату, и слушал на телефоне подкаст на маленькой громкости. Телефон издал короткий сигнал, когда на него пришел снэп. От Стины. Половина ее лица на фоне гостиной в доме в Каликсе. «Как дела?» Он нажал на ответить, сфотографировал сверху кровать Ловисы с зажженным ночником. «Отлично. Она спит. Все спокойно». Отправить.

Он едва мог вспомнить, когда в последний раз спал со Стиной в одной кровати. Наверное, тогда, когда к ним на ночь приходила сиделка. Теперь один из них всегда проводил ночь в комнате Ловисы, другой – чаще всего в одиночестве на двуспальной кровати, иногда, если нужно было хорошо выспаться, то у друзей или, как Стина сегодня, – у ее родителей. Для него не существовало такого варианта. Ее семья всегда его недолюбливала, а после его трехлетнего тюремного заключения за наркотики отношения из натянутых превратились в безвозвратно утраченные. И с Ловисой семья не очень помогала. Они не знали, как себя с ней вести, а поскольку они так и не решились находиться с ней один на один, то об их помощи даже и мысли не было.

Стина забеременела, когда он сидел в тюрьме. В ту же секунду как она положила тест на беременность на стол в семейной комнате в учреждении, он принял для себя решение завязать. Он знал, что так надо. Не собирался больше рисковать своей свободой. Уже и без того плохо, что его не будет рядом первое время, а потом он собирался активно участвовать, быть таким отцом, какого он сам хотел бы иметь, когда был маленьким.

Ему не дали разрешение присутствовать на родах, но на следующее утро он с двумя конвоирами поехал в больницу в Лулео, его вызвали в кабинет, где доктор негромко сообщил ему, что случились осложнения, кислородное голодание во время родов, но многое указывает и на наличие хромосомных отклонений. Масштаб повреждений пока не ясен, но он серьезный. Его дочь лежала в реанимации для младенцев.

Он по-прежнему помнил захлестнувшее его горе, когда он впервые увидел Ловису. Он ждал этого момента, с тех пор как увидел голубой плюсик в семейной комнате, когда у них со Стиной появился ребенок. Когда они стали семьей. Но вместо того, чтобы приобрести что-то, он чувствовал, как будто у него что-то отняли.

Он стоял около бокса и оплакивал живого ребенка.

Все планы на будущее, все мечты о жизни маленького комочка, который уже так сильно на него повлиял, изменил его, может быть даже спас – все погибло.

Стина только злилась.

На все: на жизнь, на то, что все пошло не так, как она планировала.

Она ненавидела других мам и их здоровых детей, не хотела покидать палату. Через неделю ее все-таки отправили домой, без Ловисы – та попала домой только через четыре месяца. К тому моменту он отсидел уже две трети срока и его освободили условно.

Он вышел и попал домой, в хаос.

Стина круглые сутки не спускала с Ловисы глаз, но погружалась в тревогу и выматывающее чувство, что усилий всегда недостаточно. Каким-то образом они сумели все наладить – преодолели все госпитализации, анализы, операции, процедуры, лекарства, все заявления и общение с властями и местными чиновниками. Получили бесценную помощь сиделок. Те же люди день за днем следили, чтобы несмотря ни на что у родителей была возможность заняться чем-то другим, тем, чем занимаются обычные родители.

Жизнь шла своим чередом.

Потом они приняли решение сократить время сторонней помощи, и все снова завертелось.

Его размышления прервал звонок в дверь. УВ мельком взглянул на часы. Кто это? Их круг общения всегда был невелик, а с годами визитов становилось все меньше и меньше. Посмотрев на дочь, он вышел из комнаты, быстро прошел по квартире и открыл наружную дверь.

Конечно, легавая. Жена Томпы. Ханна. Немного запыхавшаяся после подъема по лестнице, с пакетом из супермаркета в руке.

– Простите, что беспокою так поздно, – сказала она и ее слова прозвучали искренне.

– Что вы хотите?

– Кое-что спросить, если позволите. Это быстро, обещаю.

Когда к нему заявилась русская или, как минимум, со связями в России, как он полагал, женщина и заговорила об амфетамине, он знал, что к нему наведается и легавая. Хотя он отсидел свой срок и, как им было известно, три года вел законопослушную жизнь. На самом деле все это его раздражало, но теперь у него есть два варианта действий.

Рискнуть и увести ее в сторону, тогда она подумает, что ему есть что скрывать, и начнет пристальнее следить за ним и мастерской, или же убедить ее, что он ничего не сделал, ничего не знает, и выпроводить ее. Вдобавок получить нужную информацию. Он кивнул и отошел в сторону.

– Обувь можете не снимать.

Он не любил оставлять Ловису одну в комнате даже на пару минут, так что пошел назад по погрязшей в беспорядке квартире. Уборка находилась внизу в списке приоритетов, уже довольно давно.

– Давайте сядем здесь, – сказал он и показал на комнату Ловисы. Ханна последовала за ним, сделала пару шагов от двери и остановилась. Регулируемая по высоте кровать со стальной решеткой по бокам, хотя во сне Ловиса не могла двигаться, инвалидная коляска, медицинский подъемник, отсос слизи, кислородный концентратор, лекарства, мази, ремни, подвесная система. Никакие разноцветные картины, декор и мягкие игрушки не сделали бы эту комнату больше похожей на детскую, чем больничную палату.

– Мы ее не разбудим? – почти шепотом спросила Ханна.

– Нет, – ответил УВ и сел к себе на кровать. – Что вы хотели?

– Та синяя машина, о которой мы говорили… – начала Ханна немного обескураженно. Ему кажется или она теперь по-другому на него смотрит? Как будто жалеет его? Он не нуждался в ее сострадании. Дело не в Ловисе.

– Да…

– Это «Хонда», CR-V 2015 года, не знаю, слышали ли вы?

– Все еще не видел ее.

– В ней были наркотики. Амфетамин.

– Окей… Что-то еще?

– В смысле что-то еще?

– В машине.

Она не ожидала такого вопроса, он заметил, как она размышляет и сомневается, что навело его на мысли, что в машине было что-то еще, о чем она не собиралась рассказывать.

– А что?

– Вы разве не хотите, чтобы я был начеку? Порасспрашивал немного. Вы здесь разве не для этого?

– Да, – согласилась Ханна. – Вы что-нибудь знаете?

УВ быстро прокрутил в голове, может ли выжать из этого разговора что-то еще, что-то, что поможет ему выбрать дальнейший план действий, но пришел к выводу, что уже знает достаточно.

– Я завязал, как вы, возможно, осведомлены.

– Никто не узнает, что вы нам помогли.

Он только собирался сказать, что ничего не может сделать, и попросить ее уйти, но резко передумал. Женщине на «Ауди» хватило перенаправления на другой адрес. Того, что она получила имя. Может, этого хватит и чтобы легавая оставила его в покое.

Он сделал вид, что размышляет, хотя уже принял решение, взглянул на Ханну, скорчив такую мину, чтобы Ханна была уверена, как крайне неохотно, делая одолжение, он выдает ей информацию.

– Вы знаете Йонте Лундина?

В маленькой однушке пахло спертым воздухом, сигаретным дымом, окурками, грязью и перегаром. В углу стояла незаправленная кровать, и невооруженным глазом было видно, что белье очень грязное. На столе перед потрепанным, запачканным диваном стояло мертвое растение в горшке, служившем пепельницей, пивные банки и тарелка с остатками чего-то похожего на присохший к керамике томатный соус. Катя попробовала приподнять ее, взявшись только за лежавшую на ней вилку.

Получилось.

На кухне дела обстояли еще хуже. Плита, покрытая пригоревшей едой, две кастрюли с давно застывшим на дне содержимым, банки, бутылки, остатки еды быстрого приготовления, упаковки, все оставлено или брошено там, где последний раз использовалось или открывалось.

Ей не нравилось здесь ждать.

Она начала расставлять пивные банки в ряд на журнальном столике, но обнаружила их на кухне, у кровати, даже в ванной. Просто организовать частичку хаоса раздражало больше, чем оставить все как есть.

В итоге она встала посреди комнаты.

Ничего не трогала. Ничего не делала. Ждала.

В дверь позвонили. Катя вышла в микроскопическую прихожую и молча посмотрела в глазок. Снаружи стояла женщина. Около пятидесяти, непримечательная фигура, прическа, одежда. В руке пакет из супермаркета «Ика». Наверное, мама Лундина, подумала Катя. Пришла наполнить шкафы на кухне и холодильник, чтобы сын хотя бы не умер от голода. Заходит ли она сама с ключом, если он не открывает? Катя как раз собиралась отойти назад, как услышала на лестнице голоса. Она снова глянула в глазок. Мужчина, в котором она узнала Йонатана Лундина, поднялся по лестнице, а женщина вышла к нему навстречу. Катя не слышала, о чем они говорят, но Лундин несколько раз покачал головой и попытался протиснуться мимо. Женщина уперлась рукой в стену и остановила его, снова заговорила и по-видимому о чем-то спрашивала. Лундин прижал подбородок к груди, продолжая качать головой. Женщина, похоже, поняла, что ничего от него не добьется, и убрала руку. Он быстро, но покачиваясь, зашагал к двери. Катя поспешно вернулась в комнату. Слышала, как поворачивается ключ, дверь открывается и закрывается, и как Лундин бормочет что-то еле слышно себе под нос, а потом заходит в комнату и тяжело, как мешок, плюхается на диван. Катя стояла хоть и неподвижно, но совершенно на виду посреди комнаты, но, казалось, он ее не замечал. По глазам, языку тела, и вялым движениям, когда он с трудом попытался развязать обувь, Катя угадывала влияние смеси наркотиков и алкоголя.

– Привет, Йонте, – спокойно сказала она.

– Привет… – ответил он таким тоном и с такой улыбкой, будто был рад встрече, но вот в данный момент не мог точно вспомнить, кто она. К нему медленно пришло осознание, что они вероятно никогда не виделись. – Подождите, вы тоже легавая?

– А кто еще?

– Она, она там снаружи.

– Я не из полиции, – сказала Катя, подойдя и сев на край подлокотника дивана. Йонте кивнул, на вид удовлетворился ответом, не анализируя странное присутствие незнакомой женщины, которая ждала его у него в квартире.

– Я хочу поговорить, – продолжила Катя, пытаясь поймать его блуждающий, плавающий взгляд. – О наркотиках.

– Она тоже хотела.

– Полицейская? Что она сказала? Помнишь?

– Она хотела знать о… продает ли кто-то. Или кто покупает…

Раз они ищут того же человека, что и она, в тех же кругах, значит, опознали Вадима, связали его с Рованиеми. Важная информация.

– А что ты сказал?

– Ничего.

– Потому что не знаешь или не хочешь никого сдавать копам?

– Что?

Он посмотрел на нее так, будто предложение было, по меньшей мере, на пару слов длиннее того, что он способен понять. Катя внимательно на него смотрела. Кто знает, что он пережил, почему решил себя задурманить. Если его детство было вполовину таким же ужасным, как первые восемь лет ее жизни, то она понимала, что он не упускал ни единой возможности забыться и подавить эмоции. Есть, конечно, вероятность, что у него было обычное счастливое детство, наркотики показались ему чем-то крутым и его затянуло. Может, он унаследовал склонность к зависимости.

Неважно, как все было, но он был слаб. Слабых людей можно использовать.

Она достала пачку купюр из переднего кармана джинсов и начала их листать. Йонте следил за ее движениями взглядом голодного лабрадора. Пять пятисотенных купюр на столе. Когда он наклонился, чтобы взять их, она закрыла купюры ладонью.

– Сначала ты должен ответить на вопросы.

Йонте кивнул и с усилием отвел глаза от купюр – Катя видела, как тяжело ему удерживать концентрацию.

– Появился кто-то, кто торгует? Кто-то новый? За последнюю неделю?

– Не знаю о таком.

– Ты слышал что-нибудь о большой партии амфетамина?

Он сильно покачал головой, как трехлетний ребенок, которому дали тарелку с брокколи.

– Уверен? – спросила она и положила на стол еще одну купюру. Он сделал глубокий вдох, твердо настроенный это выдержать.

– Нет, не слышал ничего, – ответил он на удивление бодро.

– А кто слышал? У кого ты покупаешь?

– Не знаю.

Она впервые начала терять терпение, наклонилась и сильно схватила его за щеки одной рукой.

– Нет, знаешь.

– Правда, не знаю, – ответил он и произнес «с» менее четко чем обычно, потому что она сжимала его губы в букву «о». – Со времен УВ… или как минимум сейчас… я кладу бабки, шлю сообщение и потом мне присылают… место, где я могу забрать.

Катя убрала руку, и Лундин откинулся назад на спинку. Это объясняло, почему никто здесь не знает, кто ведет дела. Если все происходит совершенно анонимно, без личного контакта.

– Напиши, что ты обычно пишешь, но не отправляй.

– Что? Зачем?

– Возьми телефон, напиши сообщение, которое ты пишешь, когда хочешь купить, но не отправляй.

Йонте колебался, очевидно, где-то в тумане сознания он понимал, что это плохая идея, но вот взгляд упал на купюры на столе. Три тысячи крон. Вздохнув, он достал телефон и, потрудившись, написал короткое сообщение, которое показал Кате.

– Отлично, куда ты кладешь деньги?

– Коробка на остановке. За отелем.

– Городским отелем?

Йонте кивнул и снова откинулся на спинку. Автобусная остановка за отелем – ее она сможет найти.

– Кто тебе сказал делать именно так? – поинтересовалась она и оправилась, собираясь уходить.

– Не помню. Давно было.

– Жаль, – сказала Катя, пожимая плечами, и схватила купюры со стола. Лундин протянул руку, вяло пытаясь остановить Катю.

– Но… но я слышал, – раздался тихий голос с дивана, на пару секунд он потерял мысль, поморгал пару раз. Катя наклонилась над ним и дала две легких пощечины.

– Ну, давай.

– Как-то раз… я слышал… о каком-то французе.

– Французе? То есть о ком-то из Франции?

– Не знаю… Француз.

С такой информацией можно работать дальше. Если он действительно француз, то сколько их может быть в Хапаранде и окрестностях? Даже если это всего лишь псевдоним, кличка, есть о чем спрашивать, понятно направление движения. Она положила две пятисотенные купюры на место, и Лундин сумел достаточно вытянуть спину, чтобы их достать.

– Не говори, что это я сказал, – произнес он и снова откинулся назад. Катя промолчала и направилась к входной двери, оставив его в полудреме на диване с купюрами в руках как с успокаивающей игрушкой.

Полчаса спустя она сидела в «Ауди» и в зеркало заднего вида наблюдала за остановкой за отелем. Перед этим она положила конверт с полутора тысячами крон в картонную коробку на остановке, села в машину и отправила эсэмэску с телефона Йонте.

Теперь она ждет.

Тихо работает радио. Какая-то шведская песня о мужчине, который ходил по улице в свитере, который его бывшая девушка ненавидела. Кате нравилась песня, она стучала двумя пальцами по рулю, не спуская глаз с зеркала.

Молодой мужчина с темными волосами выбритыми по бокам, засунув руки в карманы застегнутой ветровки, неспешно приблизился к остановке. Быстро оглянувшись на пустую улицу, он подошел к коробке. Катя потянулась на сиденье. Мужчина сунул туда руку, достал конверт, убрал его, так что он ловко скользнул во внутренний карман, и удалился той же дорогой.

Катя дождалась, пока он завернет за угол желтого разрушенного деревянного дома, где с первого этажа печально смотрели опустевшие магазины, прежде чем выйти из машины и пойти следом. Мимо водонапорной башни и дальше по улице Щепмансгатан. Мужчина завернул куда-то направо, как Катя узнала из вывесок, на Вэстра Эспланаден, и, не торопясь, пошел вперед по правой стороне. Он ни разу не обернулся, очевидно, не ожидая преследования, но Катя все равно держала дистанцию, прошла дальше прямо, и, перейдя дорогу, оказалась около Спортивного комплекса, не выпуская мужчину на другой стороне улицы из виду. Она увидела, как он подходит к небольшим жилым домам. Проходит мимо первого, но сворачивает перед вторым. Катя прибавила шаг, быстро огляделась и перешла улицу, спеша за мужчиной, который на мгновение выпал из поля видимости.

Она зашла за дом как раз в нужный момент, чтобы успеть заметить, как закрывается дальняя из двух дверей. Сейчас диапазон ее возможных действий невелик. Ближе всего находился широкий газон, где негде было спрятаться, но в отдалении за деревьями располагалось небольшое футбольное поле, откуда она могла бы наблюдать за дверью без риска быть обнаруженной. Как только она встала под одной из берез, к ней сразу присоединились комары, но она их игнорировала. Комариные укусы ее не беспокоили, а лишние движения могли привлечь к ней внимание.

Долго ждать не пришлось. Через пару минут молодой мужчина снова вышел и пошел обратно тем же маршрутом. Наверное, чтобы доставить ее заказ, но происходящее в данный момент ее уже не интересовало. А вот место, откуда он забрал товар, напротив…

Она подождала еще несколько минут, чтобы удостовериться, что он не вернется, и подошла к дверям. Стеклянная вставка пропускала внутрь солнечный свет, но она все равно нажала на горевший оранжевым выключатель на стене и зажгла свет, входя. На лестнице стояла полная тишина. Ни звука не доносилось ни из одной из шести квартир. По две на этаже, судя по висевшему на стене списку жильцов. Катя просмотрела его и не смогла сдержать довольную ухмылку, когда увидела, кто живет на втором этаже.

Ренé Фукé. Звучит по-французски.

– Прости, что так получилось, – сказала Ханна, начиная убирать со стола. – Я хотела переиграть саму себя.

После разговора с УВ и совершенно бесполезного визита к Йонте Лундину у нее не было ни времени, ни желания готовить, поэтому она заехала в ресторан Leilani и купила еду навынос. Ну хотя бы поели не прямо из контейнеров, думала она, споласкивая тарелки и убирая их в посудомойку. Хоть что-то.

– Ничего страшного, было вкусно, – неубедительно сказал Томас, так как бóльшая часть свиного филе с брокколи и соусом гриль осталась в контейнере.

– Хочешь кофе?

Он кивнул, а она начала заправлять кофеварку, пока он убирал со стола остальное. За едой она рассказала о расследовании. О приезде Экса и финской помощи, о которой никто не просил. Томас слушал, кивал, задавал уточняющие вопросы.

Когда тем для разговора не осталось – о своей работе он как всегда говорил мало, – они по обыкновению переключились на детей.

Съехавший три года назад Габриэль учился на логопеда в Уппсале, остался там на лето работать, возможно, заедет на пару недель в конце августа. Томас собирался выделить на это неделю отпуска.

Алисия, путешествующая с прошлого сентября, думала вернуться домой к Рождеству, но дата все время сдвигалась. В начале июля она узнает, поступила ли куда-нибудь, тогда решит, возвращаться ли домой или оставаться и снова подавать заявления.

Габриэль и Алисия. Их дети.

Ни слова об Элин.

Чей день рождения приближался. Третье июля. В этом году ей бы исполнилось двадцать восемь. Если бы не внезапный грозовой ливень в тот вечер в Стокгольме.

Если бы не Ханна.

Они никогда о ней не разговаривали. Теперь никогда.

Ханна не хотела, не могла. Томас понимал это и принимал.

Тридцать семь лет вместе. Ей только исполнилось семнадцать, когда она впервые заговорила с ним в курилке. Через три года после того как она вернулась домой из школы, включила саундтрек к фильму Fame на кассетном магнитофоне на кухне, танцуя, толкнула дверь в гостиную и увидела висящую на люстре маму.

Растерянность никуда не делась.

Томаса она заметила в коридорах – пропустить его было трудно, высокий, выше метра девяносто с двадцатью лишними килограммами. Но заметила она его не поэтому. Ее привлекло то, как он держался. Он просто был. Большой и молчаливый, он бродил, не пытаясь вписаться в общество, плевал на то, что о нем думают. Он учился на год старше, хотя Ханна была младше на два года. Пошел в первый класс позже других. Отставал. Теперь он изучал экономику, имел права и машину, любил кучу того, что ей не нравилось – отдыхать на природе, рыбачить и молча сидеть у огня, – но ей было с ним хорошо, так что она составляла ему компанию.

Сложно сказать, когда они стали парой, они просто начали проводить больше времени друг с другом и меньше с другими. Но она помнила тот момент, когда поняла, что они будут вместе.

Они сидели в кровати в подвале у его родителей в Каликсе, из динамиков тихо играл альбом «Небраска», и он впервые попросил ее рассказать о маме. Ханна тут же начала обороняться.

– Зачем?

– Наверное, это самое ужасное событие в твоей жизни, но ты никогда об этом не говоришь.

– Потому что не хочу. Черт, она мне жизнь разрушила!

– Окей.

– У нее было плохо с головой и она повесилась. Что еще тут блин скажешь?

Он не стал развивать тему, предложил поехать в Лулео и посмотреть «Возвращение джедая». Еще одна вещь, которая нравилась ему, а ей нет – научная фантастика. Но она поехала с ним. После он отвез ее домой, припарковался, остановил ее, когда она собиралась выходить.

– Ты не виновата в том, что произошло.

– Что такое?

– С твоей мамой.

– Да я так и не считаю, – солгала она.

– Хорошо. Потому что ты не виновата.

Больше они эту тему не поднимали. Заговорили о ней только гораздо позже. В тот момент разговор на этом закончился. Она не понимала, как нуждалась в таких словах, пока он ей их не сказал. Ее папа просто сообщил, что у мамы больше не было сил, но так и не объяснил почему. После похорон они в принципе перестали говорить о ней. От бесконечного перемалывания лучше не станет, любил говорить отец. Он никогда не пытался понять, даже не предполагал, что ее бурная реакция, иногда совершенно деструктивная, могла быть вызвана разрушительным чувством вины.

Хотя последние годы были наполнены жалобами и нападками.

Я больше не могу с тобой.

Ты хочешь в могилу меня загнать?

Ханна, ты в гроб меня загонишь.

Как она могла думать, что не виновата?! Когда никто не переубеждал ее. Пока это не сделал Томас. Короткое и ясное «ты не виновата», которое не только ослабило вину, но и показало, как он хорошо чувствует и понимает Ханну.

С тех пор они стали парой. Отношения никогда не отличались особенной страстью, трепетом, были продолжением их дружбы, они оба не склонны к романтике. Стабильные. Но стабильность ее устраивала, в ней она нуждалась. Тогда и позднее.

Не в последнюю очередь после случившегося с Элин.

– Он тебе подходит, – сказал папа, когда Томас как-то зашел к ним. – Держись за него.

Так она и делала. Они держались друг за друга, может, принимали друг друга как должное, а когда дети съехали, когда они стали полностью распоряжаться своим временем, Томас предпочел проводить бóльшую часть этого времени отдельно от нее. Она не стала с ним конфликтовать, от бесконечного перемалывания лучше не станет. И оказалась с Гордоном.

Сейчас она подошла к стоящему у раковины мужу сзади и обняла его.

– Пойдем потом, ляжем? – спросила она, целуя его в шею, а ее рука скользнула с его груди вниз к паху.

– Я обещал Кеннету приехать и починить бойлер.

Ханна опешила, медленно подняла руки обратно, но не разжимала объятия, довольная тем, что стоит у него за спиной и он не видит выражение ее лица.

– Сейчас, вечером?

– Лучше взять и сделать, у них нет горячей воды.

– А нельзя это сделать завтра?

– Я уже давно им обещал, так что…

Ханна по-прежнему хотела его, но у нее были свои принципы, она не хотела опускаться до секса из жалости, так что разжала объятия, подошла к кофеварке и налила себе кофе. Томас почти залпом выпил кофе в несколько напряженной тишине, встал, поставил кружку в посудомойку.

– Увидимся позже, это займет пару часов.

– Хорошо. Передавай привет.

Кивнув, он вышел в прихожую, надел тонкую ветровку и ботинки.

– До скорого! – выкрикнул он и ушел, не дождавшись и не получив ответа.

На кухне в одиночестве Ханна размышляла, не позвонить ли Гордону, но так и не решилась. Она убедила себя, что не хочет портить игровой вечер братьев, не решилась рисковать, чтобы еще и Гордон пренебрег ее компанией.

Никто из них не знал, для чего раньше использовалась эта хижина, сейчас от нее осталось лишь четыре покосившихся бревенчатых стены без окон и входной двери, дымоход и провалившаяся крыша – все это в паре сотен метров от участка Томаса и Ханны. Томас показал домик им с Сандрой в один из их первых визитов, полушутя заметив, что думает, не сделать ли из него что-нибудь, например, гостевой дом. Он без сомнения умел работать руками, но уже тогда строение не поддавалось ремонту. Теперь от него остались лишь руины, которые скоро поглотит природа, и, насколько было известно Кеннету, они просто оставили его разрушаться.

Идеальное место.

В особенности благодаря находящемуся в дальнем углу отсеку, который, должно быть, когда-то использовался как склад или погреб. Теперь там лежали три спортивные сумки, завернутые в черные спальные мешки. Кеннет как раз собирался закрыть отсек, но засомневался.

– А вдруг сюда заявятся крысы? Сгрызут бабки?

– Они ведь не водятся под землей.

– Но они водятся в канализации, сливах и так далее.

Он заметил ее сомнения. По ее плану, деньги будут лежать тут минимум три года, если они, конечно, не сядут – тогда деньги останутся тут дольше. Через три года они начнут потихоньку их тратить, скажут, что накопили, может, выиграли в одном из, как казалось, сотен мобильных казино. Они надеялись, что к тому моменту у Кеннета появится работа, тогда история о накоплениях станет еще правдоподобнее.

Три года. Сандра была настроена решительно.

Нельзя позволить небрежности и неосторожности разрушить их будущее. Но она бы никогда не пережила, если бы они вернулись и обнаружили, что триста тысяч евро превратились в еду и строительный материал для банды грызунов.

– У нас дома есть крысиный яд, мы приедем сюда и разложим вокруг, – сказала она и одобрительно покивала. – Можно купить пару металлических контейнеров или из прочного пластика.

Кеннет закрыл отсек, они выбрались из ветхого строения и направились к домику Томаса и Ханны. Если быть совсем честным, то принадлежал он скорее Томасу – им владели его родители, бабушка и дедушка Кеннета, которых он почти не видел, так как Стефан считал, что они плохо влияют на детей. Когда они умерли, Томас выкупил долю сестры. Дом был маленьким и непримечательным. Без электричества и горячей воды он был непригоден для отпуска, и Томас использовал его только для охоты и рыбалки, чем, как известно Кеннету, Ханна совершенно не интересовалась.

Они вышли из леса, оказавшись за красным деревянным домом, завернули за угол и увидели, как на маленький двор заворачивает Томас и паркуется около машины Сандры. Они тревожно переглянулись и оба приветственно подняли руку, встречая его с, как они надеялись, расслабленной улыбкой.

– Привет, что вы здесь делаете?

– Мы… просто мимо проезжали, – ответил Кеннет и неуверенно посмотрел на Сандру. Они не ожидали, что им придется объяснять свое присутствие, и не придумали правдоподобную ложь.

– У нашего друга в Эверторнео родился ребенок, мы его навещали, – быстро нашлась Сандра. Она сразу поняла, что Томас не найдет ни единой причины, чтобы объяснить почему они просто «проезжали мимо» домика, до которого хоть и ехать всего час от Хапаранды, но находится он в глуши.

– Да, и заехали сюда по пути назад, – пояснил Кеннет.

– Подумали, не посмотреть ли, есть ли тут кто-то из вас, раз уж мы все равно поблизости, – продолжала Сандра. Томас молчал, просто смотрел на них со слегка поднятыми бровями, слушая, как они заканчивают предложения друг друга.

– А что ты сам тут делаешь? – спросил Кеннет, пытаясь уйти от темы.

– Я только… заберу пару вещей, которые забыл, – ответил Томас, кивая на домик, и у Кеннета возникло ощущение, что он тоже лжет. Зачем ему лгать о том, что он тут делает? Может, они с Ханной поругались?

– Ну, нам пора домой, – сказала Сандра, многозначительно глядя на Кеннета. – Мне завтра рано на работу, так что…

– Хорошо, будьте осторожны на дороге. Рад был видеть.