Текст книги "Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945"

Военная полиция отвечала за обеспечение военнопленных одеждой. Гражданских заключенных соответствующей одеждой снабжали власти; кроме того, эту одежду можно было купить, и ни один заключенный не ходил без обуви или теплой одежды – такое было просто невозможно. Зарплата выплачивалась в зависимости от утвержденных ставок, и во многих случаях заключенным платили даже выше установленных норм. Некоторые мужчины не тратили все заработанные деньги, а с помощью денежных переводов имели возможность поддерживать родственников дома во Франции или где-либо в другом месте.

Я поочередно имел дело с людьми, представлявшими разные народы, и со всеми ими обращался хорошо. Имея постоянно сменявшие друг друга группы примерно по 20 человек, я имел дело с представителями самых различных кругов общества и профессиональных классов, и я с радостью пользовался любой возможностью, чтобы с ними поговорить, честно и открыто, иногда наедине за сигаретой. Постепенно я пришел к пониманию, что так называемая вражда между нашими народами являлась не чем иным, как продуктом, искусственно созданным маленькой группкой сумасшедших правителей и дипломатов, которые не сумели привести наши народы к какому бы то ни было взаимопониманию, не прибегая к войне.

Итальянец стоит рядом с русским или поляком, французом, бельгийцем, голландцем, англичанином, немцем – вместе они свернули и выкурили по последней сигарете и одобрительно похлопали друг друга по плечу. Возможно, им всем вместе был нужен огонь, чтобы прикурить, но никак не третейский судья. Все эти разные люди из разных стран работали плечом к плечу и, поскольку смутьяны среди них отсутствовали, я ни разу не видел среди них взрывов неприязни друг к другу.

Я решил оставить у себя дома одного из французов-военнопленных, чтобы он помогал мне по хозяйству дома и в саду. После того как этот человек без всяких нареканий отработал четыре года, у меня появилась возможность отправить его обратно домой. Когда я спросил, желает ли он туда вернуться, ожидая, что в ответ он выразит радость и горячее желание поскорее уехать в свою страну, вместо этого француз поник головой и заявил:

– Если вы не хотите, чтобы я уехал, я останусь с вами здесь, в Германии, навсегда. А если господин хозяин выделит мне жилье, то я перевезу сюда и свою жену.

Все эти годы, проведенные здесь, мой добрый Луи пристально наблюдал за происходящим вокруг, и довольно часто он предпочитал высказывать свое мнение вслух.

– Франция, – говорил он в таких случаях, – очень хороша для капиталистов. В то же время Германия – лучшее место для рабочего. И я нигде не найду такого босса, как вы, который так хорошо заботится о работниках.

Разумеется, последнее было скорее преувеличением, но этот человек так и воспринимал наш мир в несколько утрированной манере.

Вечерами, когда нас не было дома, он любил устроиться поудобнее с газетой или своей флейтой вместе с нашим Альфом, самой преданной из всех охотничьих собак, в коридоре у дверей в детскую спальню (мы считали, что на него можно положиться больше, чем на любую из нанятых немецких женщин) и охранял сон наших детей до нашего возвращения. У него была своя комната в доме, и этот человек был самым надежным помощником или сторожем, которого только можно было отыскать.

Я снова думаю о русских, которые никогда не позволили бы себе обидеть никакое живое существо, которые не позволяли моим дочерям подходить даже к самым смирным лошадям в конюшне. И для того чтобы не допустить этого, русские вели себя с ними порой довольно глупо, но были весьма человеколюбивы и к ним относились, как к старательным, добродушным, пусть и довольно неуклюжим людям.

Дома, где жили рабочие, находились неподалеку от усадьбы; совсем рядом с ними лежало озеро с опасно крутыми обрывистыми берегами, излюбленное место для детских игр в летнее время года. Здесь самыми бдительными стражами были иваны[25]25
  Иван было сленговым обозначением для русских солдат, точно так же, как французов называли луи, а американцев – джо.


[Закрыть], которые зорко следили за резвящимися стайками детворы.

Часто они приходили ко мне и просили, чтобы я запретил детям приближаться к воде, потому что «ребенок, который не умеет плавать, окажется под водой и от этого погибнет, а потому следует запретить эти игры».

Время от времени, в разговорах в свободные от работы минуты, они говорили не стесняясь, но эти люди неизменно демонстрировали детское, наивное восприятие политических событий и такое же отношение к ним. Все умели читать и писать, но лишь немногие были способны даже приблизительно воспринять концепцию капитализма, коммунизма или большевизма. Фактически они не имели представления о том, как вообще подступиться к этим вещам, даже несмотря на то, что все посещали школу, где выучились писать, считать и понимать, что изображено на картах. Для них Россия была абстрактным понятием; это понятие заставляло их глаза разгораться, и они начинали нести восторженный бред об огромной богатой стране. Такие имена, как Ленин, Троцкий и Сталин, были им очень хорошо знакомы, и они говорили об этих людях таким же тоном, как о царе и о прежних временах. В любом случае они понимали и не пытались этого скрыть, что все перечисленные лица желали лишь «владеть». Никто из них не сделал ничего хорошего для крестьян, и, что бы там ни планировал кто-то из этих «царей», все это было абсолютно им, мужикам, чуждо, и даже более того, совсем их не интересовало.

Вряд ли их запросы выходили за рамки еды, выпивки и курева. Но этим людям повезло: они попали в плен, остались целыми и здоровыми, и с ними обращались хорошо.

В начале июля раздался телефонный звонок; день почти уже закончился. Мне сообщили:

– Завтра с утра вы должны присутствовать на чрезвычайно важном совещании шефов крайсов (КС)[26]26
  КС – Kreis Chef, старший или босс в крайсе (не следует путать с крайслейтером, который обладал большей властью).


[Закрыть] в О(стероде) (ныне – Оструда в Польше)[27]27
  Тиль часто обозначал названия городов и лагерей одними прописными буквами. В данном случае, скорее всего, речь идет об (Эстеро де, городке подходящего размера, расположенном неподалеку от Алленштейна. Названия городов и лагерей, в которых побывал автор, путем подбора по первым буквам в процессе работы над книгой, как они обозначались в оригинальном тексте, и польское обозначение давалось при первом упоминании. Подробнее этот способ описан в приложении Б к запискам Тиля «Места пребывания и перемещения Тиля», а полный список географических названий приведен в приложении В. Кроме того, они обозначены на картах, приведенных в данной книге.


[Закрыть]. Никакие причины для отказа не принимаются.

– Что случилось? Что происходит? Но у меня действительно совсем нет времени… Что, в самом деле, творится в ваших головах? Кто-то же здесь должен взять на себя ответственность, если…

Но разговаривать дальше не имело смысла: на другом конце уже повесили трубку. У этих ребят уже был опыт, и они не желали вступать в долгие беседы.

Повсюду сгущалось смутное облако запретов, поскольку всегда существовала возможность утечки информации – о победах противника или о запланированных отводах наших войск, о падении морального духа, о лихорадочном сооружении окопов и противотанковых рвов совсем далеко от линии фронта; многие из этих слухов уже успели дойти до нас, и это были чертовски неприятные вещи. И теперь, когда все рабочие руки на ферме были слишком заняты, я должен был спокойно ехать куда-то, ни о чем не беспокоясь и не задумываясь, то есть откровенно валяя дурака. Следующие восемь недель я должен был провести в мире и спокойствии, но вместо этого меня срочно отправляли куда-то в сторону фронта[28]28
  В данном случае Тиль был призван на строительные работы под эгидой Volksaufgebot (Народного призыва). В Берлине считали, что этот обязательный труд окажет содействие регулярным войскам в строительстве оборонительных сооружений в Восточной Пруссии.


[Закрыть].

Все было бесполезно. Я должен был там присутствовать, а на следующий день разозлился еще больше, когда выяснилось, что все мои усилия избежать призыва на военные работы не увенчались успехом. «Для надзора за оборудованием траншей в зоне X». Тотальная война, как ее назвал и пропагандировал Геббельс[29]29
  Геббельс Йозеф Пауль – с 1933 года министр народного просвещения и пропаганды в нацистской Германии, с июля 1944 года имперский уполномоченный по ведению «тотальной войны» и «президент» Берлина.


[Закрыть], стала реальностью – невзирая ни на кого, ни на какие жертвы.

Глава 2
Тотальная война

Мы оказались в совершенно незнакомой ситуации. Обо всех прежних договоренностях и обязательствах следовало забыть, и нам так и не сказали, как долго мы будем отсутствовать. В течение нескольких часов я решил срочные вопросы по хозяйству, уладил дела с банками, партнерами и двумя оставшимися на ферме рабочими, которым поручил контролировать все работы на ней. Снова пришлось выжимать из машины все, на что она способна. К счастью, мои жена и дети уже успели привыкнуть к резко выросшему темпу жизни и к тому, что она стала приносить все больше новых сюрпризов. Их уже ничем нельзя было удивить. В старом охотничьем рюкзаке лежали упакованными необходимые вещи, как будто я собирался на охоту, однако вместо ружья или карабина со мной был надежный пистолет Маузера и достаточное количество патронов к нему на ременном патронташе.

В таком виде я оказался ко времени отправки поезда со станции О(стероде) и сразу же чуть было не был назначен одним из старших в нашей команде, в составе которой было примерно 1200 человек. К счастью, у меня хватило ума, чтобы отказаться от этой должности – у меня абсолютно не было желания получить под свое начало разнородную толпу людей, в спешке собранных вместе, вооруженных разнообразными ружьями и другим стрелковым оружием, которым очень часто эти люди едва умели пользоваться. Из-за того что мы ожидали нападений со стороны партизан, нам было приказано взять с собой оружие…

Непомерно длинный поезд категории D[30]30
  Сокращение от Durchgangszug, что означало «скорый, прямого назначения».


[Закрыть] уже стоял под парами, и вот он отправился в путь по извилистой траектории и понес нас к неизвестному пункту назначения.

Тот путь оказался почти таким же пестрым и наполненным событиями, как толпа мужчин вокруг меня. Мы знали, для чего была организована эта поездка, но не имели понятия о том, куда нас везут.

Чем дальше на восток катил наш поезд, тем ниже падал барометр наших чувств, особенно после того, как стали подходить к концу запасы продуктов и алкоголя. Остановки на пустынных железнодорожных узлах становились длиннее, все чаще нас стали навещать самолеты вражеской разведывательной авиации, все более едкими становились издевательские шутки над нами со стороны отступающих солдат, а гул артиллерийского огня подступал все ближе и становился все более различимым. В ночные часы горизонт окрашивался в кроваво-красный цвет: фронт приближался.

Один за другим люди из нашего эшелона исчезали, и больше мы их не видели. Начальство потеряло счет количеству людей. Командующий состав был охвачен страхом и лишился присутствия духа. Наши командиры бродили по вагонам в поисках тех, кто сохранял спокойствие и пользовался влиянием среди товарищей, чтобы заручиться поддержкой в борьбе против бунтовщиков, слабых душ и пораженцев. Я находился во власти горьких чувств (небезосновательно), и, к своему удовлетворению, обнаружил, что не только я настроен против разодетого в щеголеватые мундиры начальства.

Здесь впервые произошла открытая стычка с представителями партии и режима, которых многие ненавидели уже долгие годы. Для стороннего наблюдателя становилось более чем ясно, насколько глубокой и непреодолимой стала та пропасть, что пролегла между народом и его вождями.

– Мы не желаем, чтобы нас забили, как скот, в интересах вас, больших шишек. Я буду в этом участвовать, даже с удовольствием, но я не собираюсь позволить вам, чертов золотой фазан (обычно так называли высокопоставленных партийных функционеров в их мундирах)[31]31
  Выражение «золотой фазан» часто использовалось применительно к нацистскому партийному руководству. Они носили коричневые или красные мундиры, которые напоминали цвета оперения самца фазана. Кроме того, это выражение имеет целью привлечь внимание к пресыщенному самодовольству, алчности и общему стремлению к показухе, что нашло особое отражение в их униформе.


[Закрыть], чтобы вы исчезли с моих глаз долой. Вы пойдете на фронт впереди меня.

– С четырнадцатого по восемнадцатый год[32]32
  Имеется в виду Первая мировая война 1914–1918 годов.


[Закрыть] я рисковал своими костями под Верденом[33]33
  Почти с самого начала Первой мировой войны и до ее конца в районе французской крепости Верден проходила линия фронта, а с 21 февраля по 18 декабря 1916 года происходила Верденская операция (так называемая «верденская мясорубка»), в ходе которой немцы безуспешно попытались, взяв Верденский укрепрайон, сокрушить правое крыло французского фронта и, возможно, вывести Францию из войны.


[Закрыть]. А теперь двое моих сыновей погибли. Пусть они[34]34
  Говоривший имеет в виду партийных руководителей.


[Закрыть] теперь сами разгребают свою грязь, я не желаю больше помогать им в этом.

– Будьте честны! Все не так уж плохо… Иваны никогда не войдут на наши земли, солдаты стоят как скала, новое оружие способно творить чудеса – сами увидите. Однажды мы загоним их обратно за Урал, и все будет прекрасно.

– Все возможно, лишь бы эта чертова партия исчезла.

– Я слышал из надежных источников, что мы находимся на грани перехода к военной диктатуре. Вся власть перейдет в руки генералов, которые будут лишь формально действовать от имени Гитлера и Геринга.

На карте сверху показаны районы перемещений Тиля и места его пребывания – через некоторые районы Восточной Пруссии через Польский коридор, «Вольный город Данциг» и Восточную Германию. Участвуя в боях на Восточном фронте и проведя годы в плену и заключении, он находился и перемещался по этим территориям. Наиболее важные участки его пути выделены. Карта подготовлена на основе карты Польши времен Второй мировой войны Картографической службой армии США для начальника штаба сухопутных войск США в 1943 году

Район Данцига, где прошли последние бои, в которых участвовал Тиль. Он был захвачен в плен советскими солдатами между Готенхафеном (Гдыней) и Данцигом (Гданьском) 28 марта 1945 года, в день, когда пал Готенхафен и туда вошла Красная армия. Карта подготовлена на основе карты Польши времен Второй мировой войны Картографической службой армии США для начальника штаба сухопутных войск США в 1943 году

Вот такие шли разговоры, и такие мнения можно было услышать, прислушавшись к ним.

«Ррррум, ррррумс» – и затем этот неприятный рокочущий шум повторился несколько раз, на этот раз, правда, слабее.

– Что случилось?

– Мы уже близко к Иванам?

– Трубки и сигареты долой – никаких огней!

– Ложитесь на пол!

«Так-так-так»… и снова звук стал удаляться. Короткая пулеметная очередь. Несколько попаданий где-то впереди, перед вагоном. Все это было лишь коротким приветом от какого-то пилота.

Вскоре поезд остановился, но никто не стал выходить из вагонов. Каждый напряженно прислушивался к работе двигателей где-то снаружи, в ночи. Еще несколько рокочущих звуков какой-то летящей на малой высоте машины. Было бы хорошо спрятаться в траве и только осторожно выглядывать оттуда, чтобы не пропустить увлекательное зрелище наверху. Но больше никто не стрелял.

Я долго стоял снаружи и внимательно следил за тем, что происходит, но сумел различить лишь нашу технику и несколько листков бумаги, паривших в воздухе неподалеку. Я бросился обратно в вагон, прихватив несколько таких листков, и под одеялом при свете фонаря прочитал: «Убейте Гитлера. Тогда будет мир, свобода и хлеб. Ваши войска на фронтах разгромлены. Ваша армия обманывает вас. Только мы скажем вам правду. Переходите все на нашу сторону. Мы вас ждем. Дальнейшее сопротивление не имеет смысла…» и т. д.

Такая грубая пропаганда ни на кого не произвела впечатления. Каждый знал о «бумажном дожде» сверху, а бумага всегда может пригодиться, например в туалете.

Ни старики, которым пришлось побывать на фронте в 1914–1918 годах, ни многие другие, прибывшие из городов в центральных и западных областях Германии, ничего не узнали о «железном благословении» сверху. Тем не менее большинство из тех, кто ехал в эшелоне, начали нервничать и все больше впадать в панику, несмотря на то что ущерб был минимальным и никто не пострадал. Рядом со мной собралась небольшая группа людей, которые, как я знал, проживали в одном со мной районе и которые стали вести себя просто невыносимо, постоянно требуя, чтобы их отвезли обратно домой.

Довольно странно (а меня это еще и обеспокоило и немного испугало), но вскоре ко мне стали относиться как к какому-то начальству, обращаться за советом, спрашивать, что делать дальше.

На следующей остановке всем пришлось выйти. Мы построились вдоль вагона в четыре шеренги. Нам запретили пользоваться фонарями или зажигать спички. Всем приказали соблюдать полную тишину. Под ногами были железнодорожные шпалы и щебень, а на железнодорожном пути рядом, как нам сказали позже, стоял эшелон с боеприпасами. Куда же мы попали?

Незнакомый голос спросил, кто мы такие, откуда прибыли и что мы собираемся делать. Я подошел к дежурному военнослужащему и узнал от него, где мы находимся. Нам сказали, что следует быть очень внимательными со светом. Вражеские бомбардировщики наведывались сюда довольно часто, как и партизаны. Пока мы тихо разговаривали, вдруг громко прозвучало мое имя: мне приказали явиться на совещание, которое должно было вот-вот начаться. Мои товарищи не хотели меня отпускать, но я дал им понять, что просто хочу удовлетворить свое любопытство и непременно вернусь к ним при первой же возможности. Дежурный военнослужащий повел меня куда-то за собой в обход вагонов, обогнув которые мы ускорили шаг. Ему, как и мне, не терпелось узнать, какие последуют указания.

Он беспокоился за свой эшелон, полный боеприпасов. У него вызывала опасения близость к вагонам такого большого количества незнакомых людей. Несколько раз нас останавливала охрана, но мой сопровождающий оказался офицером, старшим по эшелону, поэтому ему удалось провести меня к охраняемому зданию, где наше начальство уже получало распоряжения от нескольких офицеров СС.

Вероятно, они уже заранее предусмотрели задание и для меня, поскольку не успел я войти, как мне немедленно объявили:

– Поскольку вы не получили других указаний, берите своих людей и выдвигайтесь с ними кратчайшим путем до населенного пункта Д. Вот карта, можете сделать для себя набросок. Не волнуйтесь по поводу принятия дополнительных мер предосторожности – в том районе никого нет. Пункты питания будут располагаться здесь и здесь, и расстояние до них должно быть примерно сорок километров. Вам надлежит выступить сразу же с наступлением рассвета. Это всё.

Пока он говорил, я лихорадочно старался что-то придумать. На самом деле у меня не было ни малейшего желания выполнять поставленную мне задачу и брать на себя ответственность за огромное количество людей. Я сказал, что со мной прибыло много опытных солдат и офицеров, что у всех у них больше опыта и умений, чем у меня. А остальные конечно же будут больше доверять людям в форме, чем мне (говоря об этом, я про себя откровенно издевался над прибывшими с нами «золотыми фазанами»). У меня совершенно нет военного опыта, отсутствуют лидерские качества и т. д… И мне снова повезло: вместо меня выбрали двух других людей. Затем наш круг быстро распался, и офицеры СС с ревом унеслись прочь на своих вездеходах. Они успели пообещать как можно скорее позаботиться о питании для нас, но, как выяснилось позднее, ничего не сделали для выполнения своего обещания.

На месте осталась стоять группа партийных функционеров, которые, дрожа от страха, успокаивали и подбадривали друг друга. Офицеры СС любезно проинформировали их, что партизаны и иваны с особым удовольствием охотятся на людей в коричневых мундирах[35]35
  Цвет нацистской партии, в первую очередь партийных отрядов С А. Военнослужащие вермахта носили мундиры другого цвета. СА, аббревиатура от Sturmabteilung, отряды с общепринятым названием «штурмовики», военизированных подразделений нацистской партии.


[Закрыть] и поэтому всем им следует как можно скорее постараться избавиться от них.

Мой попутчик после того, как увел меня от этой живописной группы, широко ухмыльнулся.

– Вам удалось относительно легко избавиться от всего этого, – заявил он. – Но это сработало только потому, что эсэсовцам пришлось вести себя с вами соответственно, как с гражданским лицом. Но впредь вам следует быть осторожнее. Мы находимся в районе боевых действий, и впереди постоянно нужны саперы для разминирования. А в руках этих мрачных личностей здесь вся власть.

У его вагона я попрощался с ним и пожелал ему удачи.

– Подождите секунду, – попросил он.

Он взобрался в вагон и тут же появился обратно с котелком, наполненным горячим чаем с ромом. Как раз то, в чем я сейчас нуждался. Этот напиток вдохнет немного жизни в мое коченеющее тело.

Наконец станция опустела, и мы отошли от нее на несколько сот метров в сторону. У нас пока еще было время отдохнуть, дожидаясь начала нового дня. Мы устроили лагерь между деревьями и кустами, в лабиринте длинных глубоких траншей. Я нашел относительно сухой участок под плотным кустарником. Мой рюкзак стал подушкой, а одеяло я обернул вокруг головы. Ни пугающие голоса, ни знакомые вопросы – ничего больше не отвлекало моего внимания.

Вдруг меня разбудил звук выстрела, по-видимому из охотничьего ружья. Целая череда диких воплей и еще несколько хлопков выстрелов окончательно прогнали сон. Я лежал на земле с пистолетом в руке, ожидая появления неведомого врага. Вдруг снова последовал взрыв дикой ругани, послышались беготня и топтанье, но в полумраке никто не понимал, где он и куда бежит. Повсюду кто-то сражался за свою жизнь, громко вопил или от кого-то бежал.

Неужели партизаны на самом деле рискнули напасть на наш лагерь? Если это так, тогда нужно успокоиться и подпустить их поближе. У меня есть для них наготове восемь выстрелов и еще один заряженный магазин тут же, под рукой. Но я так и не смог расслышать ни одного слова по-русски или по-польски. Мои попытки окликнуть по именам некоторых из своих соседей остались без ответа. Однако я мог различить рядом спальные места, где они расположились, их пожитки, в беспорядке разбросанные вокруг. Но сами герои куда-то исчезли.

Но вот ружейный огонь прекратился. Люди начали выкликивать друг друга по именам и городам, откуда были родом, и я слышал, как они отвечают друг другу.

– Что случилось?

Мне задавали этот вопрос снова и снова, и, поскольку я вот уже какое-то время спокойно сидел и курил, вскоре вокруг меня образовался целый круг людей с зажженными сигаретами, которые так успокаивали нервы. Каждый пытался притвориться, что просто отлучался прогуляться, что не было ничего такого, что всех напугало.

Даже спустя несколько месяцев после того, как мы отправились в ту поездку, мы все еще продолжали обсуждать и посмеиваться над тем, что произошло в тот предрассветный час у маленькой крепости О. Многие из участников тех событий не любили вспоминать то, как они сломя голову изо всех ног пустились бежать, ломясь сквозь кусты и деревья, как кто-то вдруг оказывался невредимым, но только в одном ботинке или сапоге, безвозвратно потеряв второй. Результатом было несколько переломов и вывихов, но, к счастью, все остались живы.

Кто-то из работников-литовцев проголодался и начал обшаривать багаж фермера в поисках съестного. Его обнаружили и поколотили. Крики бедняги разбудили кого-то из соседей, у кого было ружье и которому, по всей видимости, снились особенно живописные сны про партизан. Этот человек тут же выстрелил, чтобы подать сигнал тревоги, и поднял на ноги весь спящий лагерь, приведя всех в состояние безумия. На тех, кто все еще носил коричневый мундир, тот случай подействовал очень плохо – они постарались избавиться к чертовой матери от всего этого одеяния до последнего клочка, и, как мы узнали позже, эти люди всеми силами стремились как можно скорее сесть в следовавший в обратном направлении пустой поезд и исчезнуть с глаз долой.

Путь в населенный пункт Д. занял три дня, так как по дороге мы часто получали другие указания. Тем, кто постарше, пришлось тяжелее всех, так как они больше других страдали от жары. Улицы поселка были до предела забиты танками и другой боевой техникой всех сортов. Наш взвод постепенно дробился на более мелкие единицы. Общую гнетущую обстановку усугубляли голод и, что еще более важно, жажда. Все это подрывало моральный дух. Все источники воды были заражены или не работали. Пункты питания нам попадались повсюду, но мы не могли ими пользоваться, так как нам не выдали на это требуемые разрешения. В общем, наша партия тащилась по улицам, разбившись на мелкие группы и не имея внятного руководства.

Группа из примерно 140 человек упорно желала видеть во мне своего вожака[36]36
  Тиль применяет здесь немецкий термин Leithammel, который переводится буквально как «вожак стада», хотя, скорее всего, он пользуется этим определением в его фигуральном, а не в отрицательном значении.


[Закрыть], и мы продолжали движение вместе, пока не добрались до Д.

Большинство из нас до того, как мы добрались до этого русско-польского города, успело заболеть. Все были голодны, измотаны и раздражены. Я доложил о прибытии коменданту города. Офицер принял меня грубо, как будто мы вдруг добавили ему проблем, и он был бы рад послать нас к черту. Для нас не было ни продуктов, ни жилья, и на самом деле никто не ожидал от нас никакого толку. Я понял, что мы здесь совершенно лишние, а все это мероприятие провалилось с самого начала.

На этой территории уже работали люди из Организации Тодта[37]37
  Организация Тодта – крупнейшая в Германии строительная организация времен Третьего рейха, основанная инженером и видным функционером нацистской партии доктором Фрицем Тодтом. Он возглавлял строительство немецких автобанов, а также разветвленной сети военных объектов и фортификационных укреплений, в том числе ряд так называемых оборонительных «валов», включая и те, что упоминаются здесь Тилем. После гибели Тодта в 1942 году деятельностью организации руководил Альберт Шпеер, в 1942–1945 годах бывший рейхсминистром, отвечавшим за военное производство.


[Закрыть], которая отвечала за строительство автобанов, Западного, Атлантического и Восточного валов), военизированной трудовой структуры, а мы были лишь обузой.

Я испытывал чувство гнева и огромного разочарования, но что я мог сделать? Мы добрались до места назначения и сочли, что нет смысла пытаться искать здесь работу, когда дома ее было для нас больше чем достаточно. Оставалось только возвращаться назад, в западном направлении, в сторону дома. Но прежде чем что-то предпринять, нам следовало поесть и отдохнуть.

Наконец я получил от местных командиров разрешение воспользоваться двумя полевыми кухнями; кроме того, мне удалось получить немного кофе, картофеля, кусок мяса и несколько банок лярда.

Со мной прибыли сообразительные ребята, которые быстро поняли, что делать дальше. И пока я отвлекал коменданта поселка, рассказывая ему истории, они украли то, чего нам недоставало. Вскоре у нас уже было средство, чтобы снова восстановить силы.

Мы нашли и несколько свободных помещений, поэтому мне оставалось построить людей, пересчитать их по головам и сообщить военной полиции, куда нам приказано направиться. Меня снова назначили руководителем и быстро снабдили наскоро выписанным удостоверением. На этот раз я не стал возражать, и, конечно, не из-за того, что эти симпатичные, битые жизнью люди снабжали меня в неограниченном количестве отличным коньяком.

Но нам не позволили уехать. Из нас составили особое подразделение с собственным командованием и собственным штабом. Я составил план работ, стараясь, чтобы он был как можно более реалистичным. Мне обеспечили допуск на три расположенные поблизости фермы, где мы могли бы разместиться. Кроме того, я получил полномочия пользоваться этими фермами по собственному усмотрению. Один из коммерсантов стал нашим старшим снабженцем, два мясника освоили профессию поваров, двое школьных учителей вели списки людей, нескольких пожилых людей отправили снабженцами в помощь назначенному над ними старшему, на других возложили обязанности старших бригад, контролеров и т. д.

Я делал все, что мог, чтобы добывать работу в любом месте, где ее были готовы оплачивать деньгами, продуктами, алкоголем или табаком. В конце концов, мои люди просто хотели выжить, и, к моему удовлетворению, они были довольны своим руководителем.

С помощью местных жителей, не обращая внимания на поля или леса, мы строили траншеи, противотанковые препятствия, в том числе глубокие и широкие противотанковые рвы. Даже через леса мы протягивали оборонительные полосы с оборудованными позициями для стрельбы – словом, делали все, что могло помочь остановить наступающего противника. Работа не всегда была легкой: когда мы оборудовали укрытия в болотистой местности и низинах, они быстро заполнялись водой, не успевали мы несколько раз копнуть лопатами.

На помощь нам прислали раненых и больных бывалых солдат всех званий и служб, которые должны были следить за технической стороной дела. Мы были рады взаимодействовать с ними: я помню многие часы незабываемых разговоров и отдыха, который они мне приносили, чего я никогда не мог себе позволить дома. Работы продвигались довольно живо. Мы никогда не нуждались в том, чтобы нас подгоняли, и никогда не преувеличивали объемы сделанного. И если вдруг появлялся автомобиль с неким старшим чиновником в коричневой рубашке, который желал лично увидеть наши успехи или просто послушать новости, мы немедленно меняли тему разговора и возвращались к работе.

Установить дружеские отношения с этими людьми, представлявшими власть, всегда было и оставалось невозможно, даже когда они сами предпринимали шаги в этом направлении.

В рядах вермахта назревало беспокойство. Солдаты начинали понимать абсурдность и бессмысленность борьбы. Парни младшего возраста тоже были сыты по горло, и теперь вся надежда была либо на чудо, либо на быстрый конец. Здесь, на фронте, ненависть к партии (и к ее важным шишкам) была, вероятно, еще более острой. Такие же чувства испытывали военные в разных званиях – от самого последнего солдата до офицеров штабов. Каждый повторял одну и ту же фразу: «С Гитлером должно быть покончено, иначе вопрос только во времени, когда все покатится к черту!»

Но, к сожалению, мы, солдаты, не могли предпринять ничего. Мы могли только выполнять команды, кроме того, мы никак не могли повлиять на ход событий. И даже если бы генералы отдавали нам другие приказы, мы не могли позволить Иванам вальсировать здесь, как будто они были нашими гостями, и представить их нашим женам…

День и ночь наши мысли вертелись вокруг этого, и по вечерам мы имели возможность собраться в казармах полевой полиции и вести разговоры.

Небольшая группа проверенных людей, собравшись вместе, открыто говорила обо всем том, что волновало наши умы. Нам удавалось это благодаря украинским и другим хиви, у кого были причины попытаться избежать встречи с русскими. Все вместе они образовывали плотный круг вокруг места нашего сбора и охраняли его бдительно и эффективно.

Военные привезли сюда с собой этих людей вместе с их женами и детьми. Они одели их в черные мундиры, щедро снабдили оружием и позволили им жить так, как те пожелают. Таким образом, в распоряжении армии появилось подразделение абсолютно преданных безжалостных дозорных и разведчиков, которые были особенно сведущими в деле обнаружения и борьбы с группами повстанцев по соседству.

Нужно было знать мнения и подходы старых закаленных жандармов, чтобы поверить, как эти черные дьяволы по малейшему знаку готовы молча, не раздумывая броситься в бой против кого угодно, невзирая на возможные для себя последствия. Еще со времен Кавказа эти прекрасные бойцы делили друг с другом горе и радость, и предполагалось поручить им избавиться от многочисленных паразитов, партийных шишек. Никогда больше мне не приходилось видеть такого испытанного безусловного единства, как то, что демонстрировали эти люди.

Время от времени я проявлял любопытство, и тогда кто-то из них, находясь под сильным воздействием алкоголя, ненадолго становился откровенным и рассказывал, как кого-то из его товарищей нашли с вырезанной на животе и груди свастикой, прибитыми по одному к доске пальцами рук и ног и отрезанным языком; бедняге предстояло жить еще несколько часов. Другого обнаружили прикрученным к дереву колючей проволокой, а у ног был разложен костер. Еще кому-то в горло забивали собственные гениталии и т. д. Для постоянно полупьяных «защитников прав и порядка» слово «гуманность» больше уже ничего не значило.

Однажды ночью кто-то украл у меня мой старый добрый пистолет маузер. Я хотел и должен был найти себе что-то взамен, и единственной надеждой было подыскать что-нибудь в штабе полевой полиции. Начальник без долгих размышлений пообещал мне подыскать что-нибудь в течение дня. Однако он посоветовал мне поговорить с Василем и обсудить с ним вопрос «денежного вознаграждения». И тут же перед нами возник Василь, гетман[38]38
  Гетман здесь означает лидер, начальник.


[Закрыть] черной гвардии.

Он и некоторые его подчиненные знали о маузере, и глаза каждого разгорелись, когда я посулил высокую сумму в качестве вознаграждения. Поэтому вся компания направилась по дороге к нашей ферме[39]39
  Имеется в виду ферма, где расположились Тиль и его группа.


[Закрыть].

Часть из этих людей блокировала все подходы туда по широкому радиусу, в то время как остальные, как стая крыс, перебегали из комнаты в комнату, тщательно их обыскивая. Мы ждали неподалеку и спокойно курили, обсуждая, кто же окажется виновным.