Текст книги "Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945"

Глава 1
Картина «фронта в тылу»[2]2
  Как отмечал переводчик с немецкого варианта, эта часть рукописи является особенно хаотичной в описаниях и иногда не позволяет отследить порядок событий. Возможно, так вышло потому, что, описывая атмосферу жизни в тылу, Тиль пытается рассказать о слишком большом количестве мало связанных между собой явлений. Его рассказ становится гораздо более четким, когда автор переходит к событиям своей жизни во время боев и в плену, начиная с главы 2.


[Закрыть]

Лето 1944 года. Урожай на земле Восточной Пруссии почти созрел, и он обещал быть относительно хорошим. Если у нас останется достаточно работников, техники и топлива и если святой Петр будет настроен к нам достаточно дружелюбно, то мы, фермеры, можем считать битву за урожай (поскольку считаемся «бойцами тыла»)[3]3
  Слово Erzeugungsschlacht переводится с немецкого как «внутренний фронт, тыл», однако у него был и дополнительный подтекст, связанный с внутренней политикой нацистов.


[Закрыть] выигранной на сто процентов.

Такие же внушающие оптимизм данные поступали и из остальных областей Германии. Те из нас, кому довелось остаться на земле, то есть, по определению Reichsnährstand[4]4
  Сельскохозяйственная программа поддержки фермеров в Третьем рейхе. Более подробно рассматривается в приложении А.


[Закрыть], те, кто был нужен здесь, чтобы кормить народ, честно вырастили хороший урожай, несмотря на то и дело возникающие перед нами нескончаемые трудности.

Восточный фронт с июля по сентябрь 1944 года. В летние месяцы 1944 года линия фронта перемещалась стремительно, и к сентябрю Красная армия глубоко вклинилась на территорию Восточной Пруссии[5]5
  На территорию Восточной Пруссии советские войска впервые вклинивались в октябре 1944 года в ходе Гумбиннен-Гольдапской операции.


[Закрыть]. В конце сентября распоряжением Гитлера в попытке остановить это мощное наступление был создан фольксштурм[6]6
  18 октября 1944 года подразделения фольксштурма впервые вступили в бой – против советских войск, вклинившихся на территорию Восточной Пруссии. В дальнейшем ополченцы фольксштурма воевали и на Восточном и на Западном фронтах – осенью 1944 года до 100 батальонов на Восточном и до 50 батальонов на Западном. Весной 1945 года их количество значительно выросло – в апреле 1945 года только в Берлине насчитывалось до 200 батальонов фольксштурма.


[Закрыть]. Тиль и его семья владели домами в Алленштейне и Пассенхайме. Обстановка нанесена с карты Управления стратегических служб (США)

Мы честно сделали свою работу и сумели обойтись без обещанной нам «помощи» солдат, расквартированных в близлежащих городах и поселках, поскольку опыт прошлых лет научил нас пониманию того, что такая «поддержка» порой превращается в дополнительную нагрузку. Отношения между сельским населением и солдатами не всегда дружелюбны, поскольку типичный военнослужащий (а именно его я здесь имею в виду) успел провести краткий или достаточно долгий промежуток времени на одном из участков фронта, был ранен или переведен в резервную часть после госпиталя, а теперь ожидает приказа о возвращении на фронт. Поэтому, разумеется, вполне понятно, что он хотел бы по максимуму использовать эту последнюю передышку, а потому предпочел бы по возможности избежать любой деятельности, которую можно назвать работой, а значит, вряд ли был бы полезен при сборе урожая.

Местные фермерские семейства также ограничены в средствах оказания нам помощи, за исключением, в ряде случаев, возможности отправки в помощь нескольких достаточно сообразительных (или обладающих очень полезными связями) человек, которым удалось избежать отправки на фронт. Эти немногочисленные мужчины были единственными людьми, которые могли помочь в обучении необходимым навыкам иностранных рабочих, и фактически только они знали весь рабочий процесс от начала до конца.

Жилые дома были полны (точнее, в большинстве случаев переполнены) женщинами и детьми, эвакуированными из подвергающихся бомбежкам городов Центральной и Западной Германии. У всех у них расшатаны нервы. Повседневная жизнь превратилась в сплошной хаос.

Особенное раздражение у нас вызывали давно проживающие здесь семьи, в которых мужчины находились на фронте или погибли в боях. Эти женщины и их повзрослевшие дети не желали даже пошевелить своим чертовым пальцем, а потому при виде их кровь у нас начинала просто закипать. Государство выплачивало столько денег на поддержку этих женщин, что они спокойно могли жить на эти средства, и жить по-королевски! Зачем же им тогда делать что-то еще, помимо необходимого минимума, то есть просто уборки в доме? Мы наблюдали за тем, как эти прежде работящие и неприхотливые женщины, получившие в свое время поддержку в виде L.Schein[7]7
  Буква «L» означает Landwirtschaftlicher, то есть «сельскохозяйственный», а Schein – денежную купюру или банкнот. Таким образом, этот термин обозначает получаемые по аттестату в военное время продукты питания.


[Закрыть] (сельскохозяйственными продуктами – яйцами, маслом, беконом, птицей и т. д.), вдруг были замечены в том, что начали сами покупать новую одежду и велосипеды.

И уже вскоре их можно было повстречать только по дороге к парикмахеру или в кинотеатр.

Было введено требование об обязательной 30-часовой рабочей неделе, но, к сожалению, никто особо не следил за тем, как оно выполняется. Постоянно сыпались давно проверенные отговорки: мне пришлось делать стирку, испечь хлеб, кто-то заболел, нужно было забрать детей, была плохая погода и т. д. И если пару раз в особенно нетерпимых случаях следовало обращение к главе района, где его просили или прямо настаивали на принятии жестких мер, после чего эти дамы клятвенно обещали исправиться, то чаще всего они так и продолжали слоняться без дела.

Мужчины с разных участков фронта умудрялись отправлять своим семьям посылки, а некоторые присылали их из Швеции, Норвегии, Финляндии, Дании, Румынии, Франции, Голландии, Италии и т. д. с такими вещами, которые эти люди при других обстоятельствах никогда не были бы в состоянии приобрести. Можно было бросить один взгляд на женщин или их детей, чтобы точно понять, где проходят службу их родственники.

В такие времена жизнь была не так уж и плоха. Бомбы пока не падали (русские испытывали большую нехватку летчиков)[8]8
  Дело не в нехватке летчиков, а в специфике воздушной войны на Восточном фронте, которая велась преимущественно фронтовой авиацией. Стратегическими бомбардировками по-настоящему занимались только западные союзники, имевшие для этого огромное количество тяжелых дальних бомбардировщиков. У СССР подобных самолетов (типа Пе-8) было мало, так как все силы были брошены в производство фронтовой авиации, а дальние бомбардировки осуществлялись в сравнительно небольших масштабах в основном бомбардировщиками ДБ-ЗФ (с 1942 года назывался Ил-4) преимущественно ночью. Этот самолет мог брать на борт 2,5 т бомб на небольшое расстояние и 1 т бомб на почти 4000 км. Таких самолетов было построено около 5 тысяч, а Пе-8 (ТБ-7), которые поднимали на борт до 4 т бомб и обладали максимальной дальностью 5800 км, – всего 93.


[Закрыть], и лишь иногда наносились слабые единичные удары по Кенигсбергу или Эльбингу либо периодически по важным участкам железной дороги. Категорические требования соблюдать режим затемнения считались лишними и никому не нужными.

Единственной проблемой было то, что почти ничего невозможно было купить. Деньги годились лишь на приобретение товаров, на которые не были введены ограничения, но ограничения были практически на всё. Особенно плохо было с алкогольными напитками и табачными изделиями. Но и здесь к нам на помощь пришли все те же L.Schein.

В то время фермера, по милости Гитлера, стали метко именовать Erbhofbauer (фермер, владелец передаваемого по наследству земельного участка). Название вполне подходящее, так как, благодаря Гитлеру, для фермера настали времена, которых он не знал никогда прежде до времен Третьего рейха. Каждый, у кого был участок земли от 7,5 до 125 гектаров, попадал под это определение, а тот, в распоряжении которого был (как, например, у меня) участок большего размера, должен был получить специальное разрешение на то, чтобы называться «эрбхофбауэром». Такие крупные землевладельцы были либо стопроцентными нацистами, либо сумели каким-то образом продемонстрировать свою полезность партии на другом поприще, например в искусстве, науке или чем-то еще (мне это не удалось).

В любом случае благодаря гарантированным законом нормам и привилегиям, которые предоставлялись любому фермеру, отвечающему этому определению, занятие сельским хозяйством стало очень выгодным и практически всегда гарантировало успех. Поэтому неудивительно, что после нескольких лет такой «сладкой жизни» землевладельцы потеряли весь вкус к работе. Получив большие суммы денег в качестве поддержки, прощение долгов и, наконец, последнее и очень важное – заполучив возможность пользоваться дешевой рабочей силой в лице иностранцев, фермеры стали жить, что называется, «по высшим жизненным стандартам». И к сожалению, зачастую они быстро привыкали к такой сытой, беспечной жизни. Поэтому старая добрая повозка или даже нарядный воскресный экипаж уступили место автомобилю, который, впрочем, теперь мирно ржавел в углу сарая в связи с отсутствием топлива. А самому фермеру оставалось только вспоминать о благополучных и беззаботных временах, которые закончились слишком быстро. Времена веселых безрассудных поступков, все эти автомобили и туго набитые кошельки отправились прямиком к черту!

В прежние времена, если ты попадал под определение «фермер», и в особенности если был обременен «номером партийного значка», то быстро обзаводился автомобилем и тратил лишь самый минимум своего времени на работы в поле и по хозяйству. Фермер мог превратиться скорее в завсегдатая городских залов и партийных отделений в городе. Вокруг него всегда витал ореол «зажиточности», и самые смелые запросы теперь уже не казались ему чем-то несбыточным и обходились ему практически даром – стоило лишь там, где нужно, вытянуть руку и выкрикнуть «Хайль Гитлер!»[9]9
  Любое официальное мероприятие или встречу было принято начинать и заканчивать нацистским приветствием.


[Закрыть].

Эрбхофбауэры стали верными последователями фюрера, как, впрочем, и все занятые каким-либо трудом вообще. Ведь рабочим тоже было не на что жаловаться. С самых глубин своих сердец они молили всемогущего, чтобы такая жизнь оставалась неизменной. Когда Адольф обращался к народу со своими многочисленными призывами, начинавшимися примерно «я обращаюсь к своим самым верным последователям, рабочим и фермерам…», и он говорил абсолютную правду, и рабочие, и сельские жители с радостью во всем соглашались с ним и с его режимом.

Вряд ли было бы интересным и дальше распространяться здесь о законах, регулировавших сельское хозяйство. Несколько раз от руководителей соответствующего отдела НСДАП[10]10
  National sozialistische Deutsche Arbeiterpartei, Национал-социалистическая немецкая рабочая партия – нацисты.


[Закрыть] и управления Reichsnährstand (буквально «имперские кормильцы общества», крестьянское сословие) я получал предостережение о том, что должен держать язык за зубами.

Я понимал, что если стану и дальше продолжать в том же духе, то те, кто держит в руках черные списки, в которых я уже долгое время фигурирую как «склонный к критике элемент», найдут способ избавиться от меня, перекрыть мне кислород[11]11
  Буквально «закрыть газовый клапан» – Gashahn abdreht.


[Закрыть].

Процедура работала так: сначала – лишение разрешения на управление хозяйством. Затем – конфискация мастерской или фермы. И вот наконец ты уже сидишь в узилище в ожидании суда. А потом тебя ждет отправка в KZ[12]12
  Немецкое слово Konzentrationslager (концлагерь) обозначалось в виде аббревиатуры KZ или KL.


[Закрыть], и если тебе повезет, то все кончится очень быстро в результате какого-нибудь подходящего несчастного случая.

Небольшое объявление в газете даст знать выжившим, что некто «Икс» получил несовместимую с жизнью травму, попытавшись совершить подрывной акт или при попытке к бегству.

При таких обстоятельствах поневоле станешь относиться ко всему с покорностью и смирением, дабы избежать неприятностей. До вмешательства властей или судебного разбирательства доходило редко. И в девяти случаях из десяти результат был таким, что незадачливый проситель оставался еще более разочарованным.

Не было ничего необычного и в том, если какая-то безобидная мастерская, выпускающая продукцию гражданского назначения, или, скажем, предприятие по производству колбасы, консервов, обуви, инструмента или запчастей притягивали взгляд кого-то из заслуженных, «почетных» членов партии. И как же тогда ему удавалось заполучить все это? Очень просто. Владелец магазина или его управляющий вдруг без каких-либо на то внятных причин становились объектами расследования. Те, кто занимался таким расследованием, беседовали с сотрудниками или домашними, и при желании всегда можно было найти материалы, свидетельствующие о «нарушениях». Да, в этом был свой порядок, но вряд ли он был законным, так как расследования проводились функционерами Трудового фронта или «уполномоченными трудящихся», которые с помощью хитрых уловок не давали владельцу или его управляющему выполнять свои обязанности, а дальше – смотри сказанное выше. В конце концов, всегда находился подходящий человек для дальнейшего ведения бизнеса. Его либо специально подыскивали, либо он уже какое-то время был наготове, и оставалось только назначить его или передать ему отобранный феод[13]13
  Так в Средние века награждали феодала земельным владением.


[Закрыть].

В подобных ситуациях от адвоката требовалось изрядное мужество, чтобы представлять интересы ограбленного владельца, потому что, как правило, еще в начале судебного разбирательства адвокату давали «знак», что он должен отказаться от данного дела. Обвинение часто проходило по обкатанной процедуре: адвокат был предупрежден, что данное дело имеет под собой чисто политическую подоплеку, а такие вопросы легко переводились в разряд дел, не требующих судебного рассмотрения. Узнав об этом, одни адвокаты «проявляли понимание», другие (которых было немного) пользовались поддержкой и имели хорошие связи с властными структурами, не подверженными коррупции. Обладая связями, хороший адвокат имел возможность одержать верх даже над гаулейтером[14]14
  В нацистской партии «гау» являлась самой крупной административной единицей, а гаулейтер возглавлял ее. Гаулейтеры обладали огромной властью, каждый из них назначался лично Гитлером.


[Закрыть] при условии, что он был хорошо знаком с делом, и в при данных обстоятельствах он имел возможность эффективно действовать.

Ведомство Геринга[15]15
  Ведомство Геринга: Тиль пользуется в этой фразе общим термином, который можно вольно перевести как «департамент» и который обозначает, в зависимости от контекста, либо министерство (Ministerium), либо «командную инстанцию» (Dienstelle). В данном случае Тиль, вероятно, говорит не о занимаемом Германом Герингом посте рейхсминистра авиации. Если речь идет о том же самом Геринге, то здесь, вероятно, автор имеет в виду то, что нацистский вождь занимал важный пост в германской экономике и промышленности.


[Закрыть] пользовалось всеобщей известностью и умудрилось до самого конца остаться чистым.

Я приведу здесь всего один пример, поскольку он был типичным и отражал общее положение дел. Мне удалось узнать об этом случае и ознакомиться с ним довольно подробно, так как мы хорошо знали того берлинского адвоката[16]16
  Речь идет, очевидно, об одном из братьев Тиля. Почему он не называет его, непонятно: возможно, во время написания этой части дневника политическая обстановка была слишком неопределенной.


[Закрыть].

Обстоятельства были такими же, как описанные выше. Владелец одной из обувных фабрик на западе Германии был арестован и оказался в заключении. Его жене удалось связаться с адвокатом в Берлине, который как ветеран и командир штурмовой группы в войне 1914–1918 годов полностью проигнорировал поданный ему «знак». После того как он лично убедился в несостоятельности обвинения, он решил, не задумываясь о том, как после этого сложится его дальнейшая судьба и практика, представлять интересы владельца фабрики.

Адвокат отправился на запад Германии, где содержали этого человека, снова проигнорировав становившиеся все более настойчивыми «знаки». Ему пришлось с боем пробивать дорогу в камеру пострадавшего, после чего он каким-то образом сумел остаться с этим человеком наедине. Потом – обратный путь в Берлин в ведомство гаулейтера. Там все повторилось снова. Произошла битва между всемогущим аппаратом гаулейтера и адвокатом. Из ведомства Геринга поступило распоряжение, которое не смогли проигнорировать даже люди гаулейтера, и владелец фабрики оказался на свободе, полностью обязанный своим имуществом и существованием тому адвокату.

В чем же состояла вина этого фабриканта? Оказывается, унаследовав бизнес стоимостью в миллион марок, он оказался каким-то образом на пути видного партийного деятеля и почему-то стал мешать осуществлению генерального плана партии. Или, что тоже возможно, он всего лишь попал под алчный взор некоего большого партийного деятеля. Как я говорил выше, при данных обстоятельствах не было ничего сложного в том, чтобы появились причины для устранения старого владельца и нужные обоснования, которые всегда возникают в таких ситуациях. В данном случае, например, владелец фабрики поручил двум молодым работницам один раз в неделю приезжать к себе на виллу и помогать там его жене в уборке. Поскольку там жили всего два человека, его супруга не могла обратиться за этим в официальные инстанции. Затем фабриканта обвинили в сексуальном насилии над своими женщинами-работницами (будучи хорошо воспитанным пожилым мужчиной, он довольно часто проявлял любезность, доставляя на фабрику работающих там женщин и девушек, когда сам отправлялся на предприятие). По перечисленным выше причинам сочли, что этот человек не может дальше управлять своим предприятием. Но этому человеку повезло. Когда все закончилось, ему оставалось лишь сожалеть о потере нескольких дорогих станков – за время его короткого ареста их демонтировали и увезли куда-то, чтобы установить и эксплуатировать в другом месте.

В отличие от промышленного сектора в сельском хозяйстве подобные ситуации возникали достаточно редко. Среди известных случаев был такой: хорошо известный и успешный фермер (к тому же пользовавшийся репутацией противника режима), как говорили, лишился своего положения из-за того, что слишком хорошо относился к работающим у него русским пленным. Он разрешил им проводить собственные церковные службы, для чего «проклятый ублюдок» даже сумел разыскать старуху из русской знати, знакомую с православными обрядами, и т. д. Кроме того, из-за его резко критического непредвзятого отношения к действительности и постоянно проявлявшегося норовистого характера, его очень часто и строго наказывали, вызывая в гау– или в крайсляйтунген[17]17
  К р а й с, как и гау, – еще одна территориальная административная единица, однако гораздо меньшего размера. Ее руководитель, соответственно, пользовался меньшей властью, чем гаулейтер. Примерно соответствовала графству (административному округу) в США.


[Закрыть].

Этот человек должен был исчезнуть, и однажды конец всему положила «зеленая Минна» (полицейский фургон), что появилась под его окном. К счастью, тот, за кем приехала полицейская машина, увидел ее первым. Спустившись по потайной лестнице, он сумел выбраться в парк и скрыться. Почти целый год его выслеживало гестапо[18]18
  Тестапо – печально знакомая всем нацистская государственная тайная полиция.


[Закрыть], но так и не смогло поймать (а это уже кое-что значит для любого, кто знаком с реалиями нашего времени).

Что же натворил этот человек? До 1933 года он был практикующим адвокатом и занимал пост заместителя министра иностранных дел, что резко возвышало его над окружающей толпой[19]19
  Похоже, что этот человек, помимо того что владел фермой (или до того, как стать фермером), был адвокатом, если, конечно, Тиль здесь случайно не объединил двух человек в одного. 1933 год – год, когда пришел к власти Гитлер.


[Закрыть].

Некто герр фон Р. проживал совсем близко к пасти льва, в Потсдаме. Он нашел адвоката (о нем я уже упоминал), с которым мог обсудить опасения относительно этого беглеца, фон Б., приходившегося ему двоюродным братом. Тот поддерживал постоянный контакт со своим родственником, и фон Р. пожелал представлять его интересы (и получил на это необходимые полномочия). Однако, по понятным причинам, сам кузен не мог предъявить себя публике, так как если бы его снова обнаружили, то он рисковал стать жертвой «несчастного случая», скажем на транспорте.

Время и события двигались крайне медленно, и все из-за того, что о том человеке, о котором идет речь, все еще помнили как о главном нарушителе спокойствия со времен первой попытки госпереворота (когда правительство Гитлера только пришло к власти). Но все же дело шло, и все вновь закончилось в ведомстве Геринга. Герр фон Р. оказывал помощь адвокату в ведении дела и в преодолении всех сложностей. Он стал у адвоката постоянным гостем. Наконец распоряжение об аресте отменили, и были приняты все необходимые меры, чтобы герр фон Б. благополучно оставил место, где скрывался. Но где же он был? Он регулярно посещал Берлин и практически каждый день навещал адвоката, который едва не упал со стула, когда узнал, что герр фон Р., как он представлялся, на самом деле разыскиваемый герр фон Б.!

Поскольку мои дела на ферме шли хорошо, выше среднего уровня, а может быть, и по другим причинам, но мне в моей сельскохозяйственной группе (Nährstand) навязали почетную, но крайне для меня нежеланную должность.

Будучи UK-персоной[20]20
  UK – аббревиатура от Unabkömmlich.


[Закрыть] (так называемой важной), которая не подлежала призыву на службу в вермахт, я оказался постоянно связанным целым ворохом обязанностей.

Таким образом, большую часть недели я, обремененный соответствующими полномочиями, постоянно находился в движении, выполняя то одно, то другое задание, с целью вмешаться там, где дела шли не должным образом, и вскрывать случаи, когда по определенным причинам дела не шли совсем (что, соответственно, требовало немедленного вмешательства).

Во время таких поездок, которые в конечном счете негативно отражались на моих собственных делах, так как я постоянно находился в отлучке, я сделал ряд очень интересных наблюдений, которые тоже не принесли мне пользы. В общем, власти не сумели меня переделать. Мое и без того почти равнодушное отношение к системе, становившейся все более безумной, стало быстро стремиться к нулю. Многое в ней вызывало тошноту, но ты ничего не мог изменить. Коррупция, подхалимаж и карьеризм были повсеместными явлениями. Выскочки, в большинстве случаев не обладавшие ни знаниями, ни умением, ни на йоту не знавшие о том, что такое быть порядочным человеком, засели в кресла руководителей важнейших отраслей экономики, благодаря лишь своему партийному статусу, более или менее высокому. Какой-нибудь тип, кто в нормальной жизни не заслуживал даже доброго взгляда, маскировал свое убожество щеголеватым мундиром. Нужно было уже обладать достаточным опытом, чтобы уметь распознавать и классифицировать более или менее точно ту или иную регалию в ряду многочисленных форменных одежд, значков или знаков различий, обозначавших ранг их владельцев.

Время от времени мне приходилось бывать в рабочих поездках на недавно занятых нами восточных территориях[21]21
  Речь идет о временно оккупированных Германией в ходе войны территориях Польши.


[Закрыть].

Там в связи с обширностью земель и безоговорочным послушанием местного населения администрация правила не столь железной рукой, как это было на наших собственных территориях. Тем не менее общие условия были схожими. Наши маленькие незаметные могильщики Третьего рейха не упускали возможности подорвать репутацию немецкого народа, заставить возненавидеть немцев от всей души, но при этом набить собственные карманы.

Один пример: в определенном месте собрали с помощью полиции несколько сот лошадей и их владельцев, а у меня была задача определить размеры животных, провести их отбор и классификацию, а также определить закупочную цену каждой лошади. Я отсортировал лошадей, пронумеровал их и отправил маршем на запад, где их, согласно моему списку и паспортам с указанием цены, распределяли по фермам. Эти фермы были ослаблены из-за активного проведения экспроприаций лошадей в пользу вермахта, либо из-за несчастных случаев, либо по каким-то другим причинам. В результате они были далеко не в состоянии нормально выполнять сельскохозяйственные работы. Казалось, теперь все будет в порядке. Немецкие фермеры внесли деньги, согласно суммам, определенным и указанным мною. Деньги поступили в соответствующее ведомство, которое, со своей стороны, уже успело заранее авансом проплатить необходимые суммы (поскольку данное ведомство обладало административной властью в регионах, оно должно было заплатить также и владельцам лошадей).

Оплата осуществлялась следующим образом: я имел при себе сумму, примерно эквивалентную стоимости 170 лошадей, а также соответствующие квитанции об оплате в моем кармане, за минусом налога, а также скидок для администрации в данной местности. Представляя мне животное, фермер должен был назвать свое имя и место жительства, которые соответственно фиксировались в журнале. Тем не менее мне, например, было ясно, что запуганный несчастный польский фермер едва ли отважится пролепетать, заикаясь, свое имя. А если он и решится на это, то в обстановке царившей неразберихи его вряд ли правильно поймут. Итак, внешние приличия были соблюдены. Списки составлялись. Полицейское управление обеспечивало порядок. Однако деньги никогда не попадали туда, куда должны были попасть[22]22
  Очевидно, Тиль указывает на то, что управляющая организация (то есть бюрократы) завладевала деньгами, которые должны были получить польские фермеры, предоставлявшие лошадей, авансом начисляя деньги самим себе.


[Закрыть].

В более поздние годы от поляков, представляющих все общественные слои этого народа, а также из уст этнических немцев, как из Германии, так и из Поволжья, от украинцев, белорусов, галичан и т. д. я услышал подтверждение того, о чем мы догадывались, но осмеливались обсуждать лишь в узком кругу самых близких друзей. Передовые части наших наступавших войск, как и вновь назначаемая администрация, повсюду и повсеместно принимались населением. Но пришедшая следом партийная машина рейха единодушно проклиналась и повсюду воспринималась с ужасом.

Не каждый при этом «завывал вместе с волками», и только неразборчивые в средствах позволяли себе это. Но открыто выступить против сложившейся действительности тоже было невозможно, так как обычно это означало бы потерю тобой привычного способа существования, твоей семьи и самой жизни. Тот, кто обладал соответствующими знаниями и навыками, обычно просто получал почетную должность заместителя в определенной области, и горе тому, кто пытался стряхнуть с себя навязанные ему жесткие рамки. Были отработаны самые эффективные методы, чтобы добиться усердия и прилежания от каждого представителя народа, заставить его проявить себя с наилучшей стороны. Существовали способы превратить его в самый эффективный рабочий инструмент, и, как я уже пояснял, они («волки») были свободны в выборе и использовании таких средств. Товарищ из народа постоянно находился между молотом и наковальней. К его груди был приставлен пистолет, поэтому он всегда делал то, чего от него добивались, и даже больше.

Жизнь солдата на фронте была лучше, несмотря даже на то, что он вынужден был каждый час осознавать возможность оказаться на том свете. Но по крайней мере, он был избавлен от изматывающего нервы утомительного однообразия жизни в тылу, где жили мы. Он всегда радостно проводил свой отпуск дома и в кругу своих товарищей чувствовал себя лучше. Жесткий контроль и регулирование жизни в районах глубокого тыла были ему неведомы и непонятны. Он не сознавал, что даже его собственная семья и самые интимные моменты в ее жизни не остались без наблюдения. Например, мать и супруга в 8 часов утра должны были отправляться на собрание, беседу или курсы обучения. Сын в своей форме гитлерюгенда должен был тоже где-то выполнять свои обязанности, как и одетые в похожую форму и имеющие схожие обязанности сестры.

В то же время за хнычущими малышами до 6 лет, поскольку они еще не могли проходить соответствующую подготовку (и которым, к счастью, пока не приходилось носить форму), присматривали любящие старшие родственники или соседи.

Так все и было. Иногда были возможны варианты, но вот уже годы, как результат был один: воспитанное в таком духе молодое поколение слишком рано становилось отчужденным. Молодежь росла дикой и не признавала ни Бога, ни дьявола, не считалась с авторитетом ни родителей, ни школы.

Учащийся 6-го или 7-го класса одной из школ предстал перед судом для молодежи по обвинению в кражах из погребов, которые он совершил в качестве главаря шайки таких же юных учеников.

Отец мальчика был обязан присутствовать на слушании дела, во время которого имел место следующий диалог:

– Ваш возраст?

– Пятьдесят шесть лет.

– Род занятий?

– Почтовый служащий.

– Дети?

– Старший сын – военнослужащий, имеет высокие награды и хорошо продвигается по службе. Дочь замужем, зять – высокопоставленный гражданский служащий, сейчас тоже на фронте. И еще один сын здесь.

– Как стало возможным то, что обвиняемый юноша пал так низко?

Подавленный пожилой мужчина не смог удержаться и не сказать:

– Остальных детей вырастили мы вместе с женой, а вот этого воспитали вы.

Было очень неправильно с его стороны заявлять такое, так как это высказывание стало причиной его несчастья. Какого же? Дисциплинарное наказание и увольнение с работы без пенсии.

Раньше государство заботилось о воспитании молодежи. Однако для профессионального обучения все же был необходим частный преподаватель, и без всякого собеседования, даже не спросив меня о согласии, меня назначили в этом качестве в заведение, имевшее название Государственная коммерческая школа, с задачей обучать новичков.

Многие годы мне под любыми возможными предлогами удавалось избегать назначения под свое крыло таких новичков, и тем самым я избавлялся от связанных с подобной деятельностью раздражения и беспокойства. Некоторые из занятий в коммерческой школе пришлось внести в черный список из-за таких вот новичков, в ряды которых часто попадали осведомители и прочие информаторы. Как члену экзаменационной комиссии, мне время от времени приходилось участвовать в некоторых школьных событиях, и часто это было больше, чем я мог выдержать, сдерживая гнев и раздражение, особенно если случалось нечто похожее на случай, приведенный ниже.

В своей заключительной речи баннфюрер[23]23
  Баннфюрер (Bannfuhrer) – один из руководителей группы молодежи.


[Закрыть] (которому было 19 или 20 лет) разъяснил собравшейся толпе преданных, внимательно слушавших его юнцов в возрасте от 16 до 18 лет:

– Вам не нужно больше работать, как работали ваши отцы. Вы все возглавите свое собственное дело. У вас в распоряжении уже находится множество иностранных рабочих, а когда война наконец закончится, их станет еще больше.

С помощью таких вот и подобных «вливаний» готовили и формировали молодое поколение в 1940 году, и всем казалось, что так оно и должно быть. Было просто невозможно чему-то научить такого юнца, осененного золотой кистью пророка, и ни в коем случае ты не должен был вступать с ним в дебаты. Таких вот молодых фюреров готовили в нацистских школах, а потом натравливали их на всех остальных бедных немцев, в данном случае на молодежь…

Откровенно говоря, у той истории была и другая сторона. Никто не сможет отрицать, что в результате развития физической культуры и тщательных тренировок были достигнуты впечатляющие успехи в области здоровья и спорта. В противоположность прежним временам, в результате поисков одаренной молодежи были найдены действительно те, кто обладал талантами, даже если они и были выходцами из бедноты. Основополагающий принцип «Пусть победит тот, у кого есть способности!» не был пустыми словами.

Девушек готовили так же хорошо, даже с учетом того, что бывали случаи, когда доходили до крайности с назначением сурового режима. Изнеженная и обласканная дочь известного предпринимателя должна была провести обязательный год в тех же условиях, что и дочь самого низкооплачиваемого рабочего, помогая многодетному фермеру или выполняя простейшие рабочие операции вручную, как обыкновенный рабочий с синим воротничком, беспрекословно исполняя все, что ей поручено. Для каждого вовлеченного в процесс это оказалось прекрасной возможностью лучше узнать друг друга, получить действительно ценнейший опыт на всю оставшуюся жизнь.

Будущий солдат, или свободно размышляющий академический ученый, или закостеневший и не обладающий даже зачатками воображения гражданский служащий – на всех их, прошедших в свое время рабочую повинность, она оказала благотворное влияние. Мальчики ознакомились с основами дисциплины, всех их держали на одинаково коротком поводке, и они теперь знали не только то, чему учили их отцы, но и научились пользоваться топором, лопатой, киркой, пилой, молотком и другими рабочими инструментами, от которых образуются синяки и мозоли. Им пришлось заниматься спортивными упражнениями, легкими и тяжелыми, на открытом воздухе, и никто в результате не пострадал. Что касается молодых женщин из хороших семей, им тоже было невредно изучить для себя что-то новое. И в результате избалованный юнец становился настоящим мужчиной.

Для того чтобы понять обстановку того времени, составить свое представление о том, что следовало за тем годом, необходимо поговорить о нашем окружении. Важно также сказать несколько слов о наших иностранцах, которые жили рядом с нами. Среди них были и военнопленные, и гражданские заключенные, и интернированные или так называемые хиви (добровольцы)[24]24
  X и в и – так называемые «добровольные помощники» из числа взятых немцами в плен военнослужащих.


[Закрыть].

Со всеми без исключения (если только ты хотел работать и не был негодяем, саботажником или злым предсказателем) обращались хорошо. О них заботились, им платили, независимо от того, какую страну они считали своим домом.

Возможно, только иногда в лагере массового проживания, где лагерную администрацию можно было называть какой угодно, но только не бесполезной, или где кто-то из твоих соседей сделал что-то не так, обычный случай вдруг на время превращался в неприятное событие, особенно когда речь идет о заключенных-евреях. Эта самая болезненная для всех немцев глава написана не представителями нормальных людей. Нормальными людьми это всегда осуждалось и отвергалось. Об этом можно было бы рассказать и кое-что еще.

В общем, иностранные рабочие не имели причин для жалоб, если говорить о том жизненном уровне. У них никогда не переводился табак. Даже во время сбора урожая, когда давил объем работ, для них действовало правило о восьмичасовом рабочем дне, хотя его часто приходилось продлевать. Но если рабочий день продлевался, рабочие получали за это отдельную плату, дополнительное табачное довольствие, пиво или что-то еще. У каждого была чистая постель, соломенный матрас, два шерстяных одеяла, два полотенца, отхожее место, мыло, посуда и т. д. Наниматель должен был обеспечить все это и следить, чтобы вышеперечисленное всегда было в наличии.