Текст книги "Волки Второй мировой войны. Воспоминания солдата фольксштурма о Восточном фронте и плене. 1945"

– Я верну ваше оружие любой ценой, – заявил кто-то, – а потом приведу сюда вора, и мы прикончим его! Мы здесь сейчас на фронте, и я буду судить за кражу оружия по нашим законам!

Я забеспокоился и стал проклинать себя за то, что наделал. Я ни за что не должен позволить отнять за этот проступок человеческую жизнь. Мне удалось вырвать невнятное обещание, что эти люди не будут заниматься поиском вора. Пистолет нашли в сене в сарае рядом с жилыми помещениями. А вор, несомненно один из моих знакомых, кто-то из тех, что пользовался сомнительной репутацией, несколько дней провел в страхе за свою жизнь.

Спустя почти три недели наша работа, как мы полагали, подошла к концу. Мы упаковали свои вещи в грузовой автомобиль и отправились на нем до ближайшей железнодорожной станции.

Дома мы оказались в самый разгар работ по сбору урожая, обогащенные новыми впечатлениями.

Прошло несколько месяцев, заполненных тяжелой работой, как потом оказалось, последней работой такого рода. Сегодня о том доме, о саде и семье, о том, что когда-то у меня был свой домашний очаг, остались лишь воспоминания. В ноябре мне пришлось пройти еще одни двухнедельные курсы в Милау (Млаве), в Польше, где нас учили действиям в противотанковой обороне. Нашими преподавателями были в основном имевшие множество наград заслуженные ветераны и специалисты по действиям на поле боя. Проведенные там дни показались мне интересными и беззаботными, настоящим отдыхом. А в это время уже не только повсюду в наших несчастных разрушенных городах постоянно рвались бомбы, но и сами фронты неизменно откатывались назад «по стратегическим соображениям». Мы видели, что все шло к полной катастрофе, и все же нам не хотелось верить, что русские пересекут границу Германии[40]40
  В это время границу с Германией советские войска уже перешли на востоке Восточной Пруссии.


[Закрыть]. Отсылать семьи на запад нам запретили, да и это было бы неправильно и безответственно – отправлять их туда, где рвутся бомбы. К тому же это значило бы, что придется бросить свой дом и свою ферму.

Спустя многие годы я обдумывал заново то время и пришел к тем же выводам. Мы вели себя правильно[41]41
  Тиль имеет в виду, что они вели себя правильно, оставаясь в своем доме как можно дольше.


[Закрыть].

Каждый день налеты на Берлин и Кассель становились все более ожесточенными, и никогда нельзя было оставаться уверенным, что твои родственники все еще живы. Связь по телефону была возможна только через военные ведомства, да и то если в момент, когда ты придешь и обратишься туда, там окажется твой хороший друг.

В первые дни января 1945 года мне снова пришла повестка. Я попытался сразу же записаться в вермахт, но мне это не удалось. А мое время было ограничено, и мне пришлось отправиться туда, куда предписывалось повесткой.

К этому времени был создан фольксштурм. Для того чтобы прибегнуть к этому последнему средству обреченных, наши вожди призвали каждого, кто все еще был способен стоять и передвигаться без посторонней помощи на своих ногах. Пришло время вступить в войну последнему контингенту немецких мужчин.

Несколько остановившихся на постой в нашем районе старших офицеров охотно согласились организовать эвакуацию моей семьи, если это будет необходимо. За пару недель до того, как я покинул свой дом, они стали частыми и желанными гостями в нем, и мы часто отправлялись вместе поохотиться. Благодаря хорошим знаниям государственного леса, где мне было дано разрешение на охоту на определенный срок, я сумел разыскать для этих людей места, где водилось большое количество косуль, несколько оленей и кабанов. Одним из тех, с кем я охотился, был командующий группой армий генерал N., а остальные принадлежали к его ближайшему окружению. Все они были прекрасными людьми. Больше мне не довелось встретить ни одного из них. Однако они сдержали свое слово, и в самый последний момент им удалось вывезти мою жену и детей в безопасное место.

В любом случае обстановка на момент моего отъезда была не лучшей. Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понять, что часы неумолимо приближаются к отметке 12 и что наступает момент истины. Поэтому я мог лишь попросить двух остающихся дома мужчин, чтобы они позаботились о моей семье, а также дать им советы, как бежать отсюда, если возникнет такая необходимость. Было бессмысленно пытаться навести в делах порядок или строить планы на будущее. Все бледнело по сравнению с осознанием того, что надвигаются самые черные события.

Снова я уложил в свой рюкзак лишь самое необходимое. Лишь особенно внимательно осмотрел свой старый пистолет маузер. Потом в последний раз зашел посмотреть на мирно спящих детей и отправился прочь.

Господи боже! Что за пестрая толпа набранных с бору по сосенке людей! Неужели это и есть последнее средство Гитлера, его оружие возмездия? Особое оружие, которое, когда оно попадет на поле битвы, наконец сумеет обратить ее в нашу пользу? Мужчины всех профессий, всех слоев общества, в возрасте от семнадцати до семидесяти. Настрой у всех разный, однако никто не в настроении идти сражаться. И предполагалось, что эта толпа людей будет наскоро обучена и отправится в бой.

По мере необходимости (вернее, по мере наличия) с армейских складов должна быть получена форма гражданского кроя, но, пока этого не случилось, каждый должен носить знаки различия на головном уборе. По количеству звездочек можно было отличить рядового от его начальников, определить его воинское звание. Каждому, кто не имел собственного оружия, вручались винтовки итальянского или чешского производства, а также сумка с обоймами – всего пятьдесят патронов. Наверное, любой из разбойников-баронов был бы доволен, обладая таким пестрым разношерстным воинством, как мы.

Мы представляли собой абсолютно новую, отдельно развернутую часть. Разумеется, нам приходилось контактировать с подразделениями регулярной армии, но по большей части мы действовали самостоятельно. Такая система оказалась неработоспособной, и, как выяснилось позже, она стоила нам многих ненужных потерь.

Нас разместили в мазурском городке К(альтенборн) (Зимна-Вода), неподалеку от хорошо известного всем военного учебного центра А. Здесь же, в Кальтенборне, находились и несколько штабных офицеров, которые отвечали за подготовку и развертывание дивизии. Пища и условия проживания были хорошими, и, поскольку я почти не встретил здесь знакомых, мне было довольно просто спокойно находиться на втором плане и наблюдать за всем как бы со стороны, тщательно проверяя свои впечатления и делая выводы. Мне удалось избежать целого ряда вопросов, касающихся того или иного аспекта нашей подготовки и обучения.

Тем не менее я должен был оставаться там, где были и остальные, и, какое бы неприятие это во мне ни вызывало, приходилось снова проходить очередной курс подготовки. Я надеялся, что при возникновении некоторых благоприятных обстоятельств я сумею получить какую-нибудь необременительную должность, на которой я приобрел бы некоторую толику независимости и, что самое важное, не стал бы взваливать на себя слишком много ответственности. Работа в тыловом районе, например, водителем или что-либо подобное меня вполне бы устроило. И когда командир нашей роты начал искать кого-то знакомого с телефоном и основами составления доклада…

– Так точно, я готов.

– Хорошо, попробуем, – ответил он.

Мне следовало держать рот на замке, как я поступал и прежде, потому что после короткого экзамена этот очень хороший, но не имеющий никакого опыта человек назначил меня на должность «ротной мамочки»[42]42
  На сленге – обер-фельдфебель.


[Закрыть].

В армии обер-фельдфебель действительно является «ротной мамочкой». Для солдат этот человек важнее, чем даже сам командир, и пользуется большим уважением. В нашей организации мы пытались как можно ближе копировать армию.

Однажды, когда я, к своему разочарованию и к удовольствию командира, сидел, погрузившись в работу, рядом с нами вдруг остановилась машина командира дивизии, который подозвал нас к себе с докладом. Для меня это стало приятным сюрпризом, так как мы с этим человеком были давно знакомы. Несколько лет мы не общались, но до этого несколько раз очень хорошо провели время в обществе друг друга.

– Почему у вас нет под началом собственной роты? – спросил он меня. – Здесь вы ничего хорошего не высидите. В любом случае у меня прямо сейчас есть для вас более подходящая работа. Немедленно следуйте со мной.

Так я стал комендантом городка Кальтенборн (ныне Зимна-Вода) и начальником над всем хозяйством дивизии, куда относилось здание школы, помещения, где жили преподаватели, а также другие местные постройки. День и ночь я трудился, как пчела в улье: мне приходилось постоянно поддерживать связь с соответствующими службами, а также с расположенными по соседству подразделениями солдат действительной службы (вермахта). Это была как раз та ответственность, которой я не хотел, и она давила меня всей своей тяжелой массой. Мне почти не удавалось спать, времени едва хватало на то, чтобы поесть из-за непрекращающегося наплыва визитеров, каждый из которых желал узнать непосредственно из уст «рабочей лошадки», то есть меня, как теперь обстоят наши дела. Ночами переутомленное начальство играло в карты под выпивку и радио, пребывая в жадном ожидании свежих новостей. Время от времени поступали доклады, из которых мы получали информацию о текущей обстановке и о перемещении войск на фронтах.

Мы постоянно жили при втором уровне тревоги в дневное время и первом ночью, и такое положение никогда не менялось. А это при общих плохих условиях сильно действовало на нервы. Тогда еще нам очень не хватало железного спокойствия, что характеризовало тех бывалых закаленных парней, кто провел много времени на фронте.

Итак, однажды наша подготовка подошла к концу, было объявлено, что мы готовы к боям, и нам было приказано приготовиться к маршу. Прежде чем мы выступили, я постарался одеться как можно лучше. Я мог себе это позволить, поскольку мне предстояло вместе с секретными папками и телефонными аппаратами выступить из города в числе последних, и меня ждал грузовик, в который было загружено почти все, чего может пожелать душа солдата. Водители были ошеломлены тем спокойствием, с которым я забирал из грузовика вещи, в которые одел некоторых своих друзей, что все еще находились рядом со мной. Я облачил их в прекрасные камуфляжные теплые куртки новейшей разработки, разыскал для них белье и одеяла и прочие предметы униформы, а также лучшие куртки водителей. Потом все это было роздано, и все начали смотреться так, будто собираемся отправиться в безопасную и комфортную поездку домой.

Поскольку мы двигались в сторону переднего края, я не мог захватить с собой немногих из оставшихся в этом районе гражданских лиц, которые, вероятно, испытывали смешанные чувства, глядя на наши приготовления к отъезду. Теперь нашим пунктом назначения был Г(уттштадт) (Добре-Място), и, хотя расстояние до него едва ли превышало 80 км, наш путь занял два дня, и в течение их нам приходилось, прежде чем мы нащупали верную дорогу в этот город, несколько раз делать вынужденные остановки. Нам повезло, что по дороге нам попадались многочисленные лесные массивы. Там мы могли спокойно размяться и проверить состояние машин.

Подобно ястребам, Jabos[43]43
  То есть Jagdbomber, или истребитель-бомбардировщик. Здесь, очевидно, имеются в виду советские самолеты-штурмовики.


[Закрыть], пилоты низколетящих самолетов наблюдали за улицами по 24 часа в день, напоминая нам о давно забытых упражнениях по гимнастике.

И несмотря на то что действовали они неэффективно, такая компания была неприятной, так как всегда следовало иметь в виду, что однажды они могут и не промахнуться и нанести по нас несколько точных ударов – материальных свидетельств в канавах по обочинам дороги тому можно было найти достаточно.

Районный центр О(ртельсбург) (Щитно), который был мне хорошо знаком, стал жертвой первого мощного авианалета как раз тогда, когда мы проезжали через него. В городе было несколько очагов пожаров; в это время большая часть обитателей города находилась либо в собственных подвалах, либо на пути к своим домам. Несколько нанесенных поблизости бомбовых ударов заставили нас остановиться в поиске укрытия. Затем, чуть позже, мы стали искать возможности для того, чтобы снова собраться вместе, для чего назначили время, когда мы снова отправимся в дорогу.

На железнодорожной станции находились два длинных поезда, переполненные беженцами, которые были готовы отправиться в путь. Бедные пассажиры наблюдали за результатами авианалета и прикидывали, что может остаться от их города, если самолеты снова вернутся.

– Давайте наконец уедем отсюда, чтобы не оставаться на рельсах, где мы беззащитны перед падающими бомбами. Хватит уже этого утомительного ожидания.

– Отправимся ли мы уже, наконец?

– Мы что, хотим взлететь над Вислой?

– Где сейчас русские?

– Вы действительно не можете или вам просто не разрешают ничего нам говорить?

– Почему вы не даете нам никаких гарантий?

– Правда ли то, что русские уже совершали военные преступления?

Нескольких из тех, кто задавал эти вопросы, покидая свои дома, я знал лично. Я постарался покинуть их как можно скорее. Они ничего не могли увезти с собой: только немного продуктов и самое необходимое из одежды.

Я попытался добиться телефонного разговора со своей семьей, но все мои попытки были тщетны. До дома было напрямую всего 22 км, но телефонная связь была нарушена, и я не смог даже найти подходящий штаб, где у меня были бы знакомые. Я находился в конфликте с самим собой: может быть, мне следовало просто, воспользовавшись возможностью, сбросить мундир и отправиться домой к жене и детям? С одной стороны, я владел всей информацией о сложившемся положении во всей его сумасшедшей неприглядности. Однако, с другой стороны, существовала опасность, что я все равно никого не найду дома, и тогда мое дезертирство окажется бесполезным.

Нет и еще раз нет! У меня есть долг, и я не могу просто так бросить товарищей в трудный час. У нас есть свой счет к Иванам, и нам следует рассчитаться с ними.

Мы прибыли к месту назначения в Г(уттштадт), который оказался переполнен войсками различных дивизий и корпусов, но в котором не оказалось ни одного человека из нашей части. Поскольку здесь меня знали, нам предоставили место для размещения, где мы хорошо отдохнули, сформировав собственное небольшое подразделение (это произошло в О(ртельсбурге). Всего три человека стали отдельным подразделением. Я припарковал грузовик в свободном месте, где обеспечивалась хорошая маскировка.

У нас было более чем достаточно продуктов. Глава местных гражданских чиновников, местный глава района и бургомистр вскоре стали у нас постоянными визитерами, и наше жилище быстро превратилось в какую-то контору, куда все приходили, чтобы встретиться с ними. Здесь бывали фермеры, беженцы и большее, чем это необходимо, количество снабженцев. Все они с удовольствием и очень охотно выполняли мои распоряжения, поскольку знали, что, в отличие от «нормальных» чиновников, я решаю проблемы быстро и тут же, на месте. Другая часть «административного аппарата» представляла собой всего лишь группу суровых стариков фермеров, с которыми я был хорошо знаком. Они потеряли связь со всеми вышестоящими инстанциями, но продолжали даже при данных обстоятельствах упрямо настаивать на выполнении приказов и инструкций, которые давно потеряли смысл и легитимность.

Народ здесь тоже оказался просто глупым. Даже после всех выпавших на их долю испытаний эти люди продолжали с беспокойством интересоваться, не сделали ли что-то не так и как избежать в таком случае ответственности. Мне удалось сохранить то доверие людей, которым я пользовался и прежде, поэтому на несколько дней и ночей мне пришлось стать центральной фигурой в Г(уттштадте): я стал наиболее часто разыскиваемой фигурой в городе, эдаким гражданским управляющим. Когда однажды меня все же отыскал погруженным в ворох дел командир нашей дивизии, он был более чем удивлен, особенно с учетом того, что кто-то сообщил ему о моей гибели. Мы шумно отпраздновали мое возвращение, а инцидент с моей жизнью гражданского лица был благополучно забыт[44]44
  Скорее всего, автор имеет в виду то, что командир застал его за решением проблем гражданского населения.


[Закрыть].

Мы изучали карты и обсуждали планы развертывания войск. С того времени, когда я последний раз слышал новости, ситуация еще более изменилась. Было похоже на то, что движение фронтов на какое-то время остановилось, и обе стороны вели яростные бои. Планировалось направить фольксштурм на оказание поддержки регулярным войскам с целью укрепить их позиции на особенно уязвимых участках, после чего использовать нас по мере необходимости.

С одобрения представителей регулярных войск[45]45
  Имеется в виду вермахт.


[Закрыть] нас должны были подчинить какой-либо части из Abschnitt[46]46
  Abschnitt в данном контексте может означать, например, полк. Но более вероятно, что Тиль имеет в виду нечто вроде «административного сектора» СС или СД.


[Закрыть].

Уже был наготове посыльный с приказами для подразделений, разбросанных на довольно обширной территории. Наконец мы могли начать выдвижение в сторону переднего края.

Моей задачей стало обеспечивать доставку боеприпасов и создать склады, используя для этого несколько грузовых автомашин и несколько групп мобилизованных возчиков с телегами на конной тяге. Но пока мы занимались планированием, появился крайслейтер[47]47
  Крайслейтер – то есть «лидер», руководитель в данном районе – крайсе. Крайс являлся одной из единиц административно-территориального деления в нацистской Германии, представлял собой территорию меньшую по размерам, чем гау.


[Закрыть] (лицо, занимавшее высшую политическую должность, самый влиятельный политический деятель района), который попросил помощи в эвакуации людей из прифронтовых населенных пунктов. Я сразу же отправился выполнять это поручение.

В О. я получил некоторые подкрепления в виде дополнительных грузовиков с сопровождением. Наша колонна пробиралась к фронту через закрытые для движения городки по тщательно затемненным улицам. Попутно мы собирали людей, которые предпочли выжидать и оставаться на месте до последней минуты. В жилых домах мы находили тех, кто был слишком стар и слишком слаб, чтобы эвакуироваться самостоятельно, или кто опоздал к последнему поезду либо просто не пожелал уехать.

Насколько позволяло наличие места, мы набирали в грузовик людей с минимальным багажом, а потом доставляли их до ближайшей железнодорожной станции. Во время поездки наши пассажиры обращались с многочисленными требованиями к водителям или взывали к нашему «человеколюбию». Водители были совершенно измотаны длительной дорогой в темноте с многочисленными препятствиями на ней. А нас точно так же выматывало чувство ответственности за пассажиров. Но еще сложнее было довольно часто принимать порой безжалостные решения, например, выбирать, оставить ли 81-летнего старика, хуже того, если возникнет такая необходимость, оставить всю семью.

У нас не хватало времени для того, чтобы отвезти в безопасное место всех. Русские могли появиться здесь в любую минуту. Мы никак не могли верно оценить обстановку, исходя из сбивчивых, противоречивых слов наших солдат. В любом случае единственно правильным было то, что мы буквально вырывали из рук русских своих последних гражданских.

Мы очень скоро прониклись настоящей ненавистью к преступно безответственной пропаганде, а также к полному провалу в организации дела. Бедные наши люди могли бы спокойно и с комфортом уехать отсюда, если бы кому-нибудь в голову пришла мысль организовать это несколько недель или даже несколько дней назад. Но вместо этого в голове у этой толпы были лишь мысли о хорошей организации на фронте, об успешных контрударах, о том, что «все должны оставаться в своих домах», что, «если наступит необходимость, людям дадут команду эвакуироваться» и т. д.

Было тяжелым нервным потрясением наблюдать за тем, как женщины и дети бросаются в объятия своим больным или старым, прикованным к постели родственникам, чтобы проститься с ними. Или же смотреть на то, как женщины ложатся на дорогу перед переполненными грузовиками, как они протягивают нам грудных детей и подростков, умоляя нас забрать хоть кого-то из остающихся здесь родственников. Или наблюдать, как мать наконец нашла себе место в грузовике вместе с двумя младшими детьми и вдруг обнаружила, что в суматохе ее третьего ребенка оттерли и он отстал и потерялся. Некоторые выбрасывали чьи-то вещи из машин, чтобы обеспечить место для себя. И что я запомню на всю жизнь, я не мог запереть задний борт грузовика, так как отчаявшиеся бедняги не желали отпускать его, чтобы не упустить свой шанс на спасение любой ценой. Бедные люди цеплялись ко мне как пиявки, и никакие обещания снова вернуться за ними не помогали. Моим людям приходилось спасать меня, применяя силу… и так проделывали рейсы взад-вперед несколько раз, то в одном, то в другом направлении, совершая эти опасные, страшные, выматывающие броски в сторону переднего края.

Потом мне пришлось оставить эту работу и срочно переключиться на организацию склада боеприпасов. Нам в больших количествах выдавали настоящий кофе и алкогольные напитки, что помогало нам держаться. Следующие два дня и две ночи напролет мы продолжали поездки, даже тогда, когда однажды откуда-то из небольшого леска нас вдруг неожиданно встретил огонь из пистолета-пулемета.

Это действовало деморализующе, как ничто другое, но мы все равно не позволяли себе прекращать наши поездки. Позже нам стало известно, что к нашим позициям выдвинулась одна из разведывательных групп противника, которые действовали все более нагло.

На следующем пункте прибытия мы составили краткий рапорт по поводу «рейда», после чего продолжили путь. В здании школы в городе С. я организовал временный лагерь. Здание располагалось отдельно посреди обширного лесного участка, и предполагалось, что оно станет для нас важной базой. В нем также расположилось и саперное подразделение вермахта. Саперам было приказано организовать минные поля на подходах к мостам, в лесном массиве и в других важных с военной точки зрения пунктах. Как-то после прекрасного обеда в своем расположении дружелюбно настроенный капитан вежливо, но твердо протянул мне теплую куртку и приказал, чтобы я, по крайней мере в течение одной ночи, хорошо отдохнул.

Через несколько часов сгустилась темнота, а потом кто-то из солдат бесцеремонно согнал меня с койки. Во всем здании царила полная неразбериха. При прерывистом свете фонарей солдаты пытались найти свои вещи, со стуком надевали стальные шлемы и пристраивали противогазы на поясе, подгоняли ремни под подсумки с ручными гранатами и боеприпасами. Даже будучи еще полусонным, я сразу же понял, что нам предстоит бой. Может быть, до него еще далеко, но несколько взрывов и типичный звук минометного огня быстро заставили меня забыть об усталости.

Как только ярко загорелась соседняя ферма, мой фонарь перестал быть нужным. Я оставил свою теплую куртку и захватил с собой лишь несколько «лимонок»[48]48
  «Л и м о н к а» – общепринятое сленговое название ручной гранаты характерной формы. Применявшееся в Германии сленговое обозначение такого типа гранат звучало как Eier – яйцо.


[Закрыть], повесив их на пояс.

Торопливо доедаю консервы из открытой банки, плитку шоколада и сигареты – в мешок. Затем делаю добрый глоток коньяка и бегу искать своих людей. Напрасные поиски. Я начинаю понимать, что их, скорее всего, подняли раньше меня, погрузили в грузовики и куда-то повезли.

Огонь усиливался, и теперь он освещал весь поселок. Похоже, что в нем не осталось никого, кроме одного солдата, который бежал в мою сторону и куда-то дальше. Он сообщил мне, что его командир находится на командном пункте, и отвел меня к нему. Тот удивился моему появлению, но был явно рад прибавлению еще одного «бойца» в своем поредевшем воинстве. Его подчиненные заняли позиции в укрытиях в лесу за городком С. При штабе с командиром оставалось всего примерно сорок солдат. Наши шансы были таковы, что хуже не придумаешь! Очевидно, мы оказались в полном окружении. Но из-за того, что на местности имелись участки довольно густого леса, где противник мог уже быстро развернуть свои силы, последние отправленные посыльные не могли сказать ничего определенного о том, где именно сейчас противник. Вскоре иваны догадались, как обеспечить себе подсветку: минометным огнем и трассерами снарядов. Это была по-своему прекрасная, незабываемая картина – многочисленные всполохи пламени, которых становилось все больше и больше, и тем самым они освещали целый город, а также опушку леса за ним и примерно полтора километра полосы покрытой снегом земли. Было светло как днем.

Стоило высунуть голову за срез бруствера окопа, как вокруг тут же начинали свистеть пули, затем следовала очередь из пулемета, а потом тут же слышался грубый взрыв минометного снаряда.

Вскоре нам послышались какие-то свистки. Наши закаленные ветераны схватились за свои стальные шлемы, окинули привычным взглядом ремни и коротко кивнули друг другу. Они знали, что после третьего свистка русские пойдут в атаку. И действительно, вскоре из-за опушки леса показалась что-то монотонно ревущая масса людей, которая бросилась на нас. Это было похоже на стадо скотины, которую загоняют на скотный двор несколько орущих во весь голос пастухов.

Когда до них оставалось примерно сто метров, командир приказал открыть огонь. У легкого пулемета прекрасный прицел, и результат оказался ожидаемым. Первая волна атакующих была отражена. По соседству картина была такой же.

Затем нас стали «размягчать», обрабатывая минометным огнем. Появился первый убитый. О раненых быстро позаботились, но девать их было некуда. Теперь от нас осталась лишь горстка людей. Все понимали, что следующую атаку нам не остановить, что никаких подкреплений не ожидается, что контратаковать было бы самоубийством и что отступить невозможно. На этот раз по свистку с опушки леса ринулись сразу две толпы. По ним открыли огонь даже раньше, чем за 100 метров, но мы не смогли их остановить. Я приготовил обе последние ленты с патронами. Теперь темп стрельбы изменился. Наш пулеметчик стал прицеливаться очень аккуратно. Командир осторожно положил рядом ручные гранаты, но так и не обнаружил рядом ни одного полного магазина к своему автомату. Я уже подготовил к стрельбе все четыре имеющихся панцерфауста[49]49
  П а н ц с р ф а у ст (Panzerfaust) – противотанковый гранатомет. Существовало несколько их типов.


[Закрыть].

Они лежали рядом с двумя моими винтовками и с грудой патронов.

А потом все произошло так, как бывает в кино. Никто уже не думал о том, чтобы укрыться. Каждый стрелял так быстро и часто, как только мог, и всегда попадал прямо в середину медленно надвигающейся на нас ревущей толпы смертельно пьяных людей. Легкий пулемет, наше главное оружие, замолчал: кончились патронные ленты. Толпа побежала на нас еще быстрее. Мы еще могли пользоваться винтовками. Один за другим я расстрелял все патроны. Расстояние все еще слишком велико, чтобы пустить в ход маузер, но мой панцерфауст должен сослужить мне хорошую службу. Эффект от выстрела был ошеломляющим: я стрелял прямо в гущу врагов. Из второго гранатомета выстрелил командир. Я стрелял из третьего. Перед нами не осталось врагов. Мы решили уйти с нашей позиции и пойти посмотреть, что творится на других участках траншеи. С пистолетами в руках мы продвигались вдоль нее, и за нами следовали трое уцелевших. По дороге мы видели, как раненые помогают друг другу, а также мертвых, которым помощь была уже не нужна.

Мы бросили траншею и бросились через горящий город. Кто-то из солдат показал на несколько фигурок, которые двигались туда же. Тут мы услышали русскую речь и как можно скорее бросились бежать в противоположном направлении. Город был занят Иванами. Мы бросались то туда, то сюда, как мыши, угодившие в ловушку. Иногда нам попадалась полоса открытой земли, но ничто не могло заставить нас набраться храбрости и броситься вперед, возможно, прямо в руки к Иванам без всякого прикрытия, подать им себя, как на серебряном блюдечке. Но в конце концов у нас не осталось другого выхода, и тогда случилось чудо – мы смогли добраться до леса без всяких проблем.

Мы упрямо брели на север, стараясь держаться друг от друга на расстоянии голоса. Наконец нас остановили солдаты какого-то передового подразделения. Мы прибыли на участок территории, находившейся под нашим контролем, и предстали перед целым хором удивленно приветствовавших нас лиц. Когда мы представлялись в штабе, выяснилось, что мы оказались единственными, кому удалось вырваться из района находившегося в кольце города С. Среди нас были один капитан-инженер, один фельдфебель, один солдат регулярных войск и один солдат фольксштурма. Командир моей дивизии развернул свою палатку там же. Он был шокирован, когда мы доложили ему об обстановке. Никто не мог даже подумать, что русские были уже так близко, и не представлял себе, что их так много, что они так хорошо вооружены.

Сразу же решили отправить нас дальше, но случилось так, что я решил принять предложение своего командира сменить мундир и остаться при нем[50]50
  С этого момента статус Тиля как военного приобрел некоторую двусмысленность, поскольку он, будучи бойцом фольксштурма, оказался среди солдат регулярной армии. Эта двусмысленность и стала причиной всех его проблем после того, как он попал в плен.


[Закрыть].

Возможно, удачное отступление было бы лучшей идеей, но я не хотел поступать нечестно по отношению к своему старому «руководителю».

На следующий день нас вновь свел вместе случай. Мой командир шел вдоль железнодорожной насыпи, рядом с которой был оборудован мой наблюдательный пункт, и мы криками поприветствовали друг друга. Он остановился и, указывая куда-то в сторону, отдал своим подчиненным какое-то распоряжение. Не успел он сделать это, как в голову ему ударила пуля. Один из его солдат просто убил меня тем, что забрал его бумажник. Мой командир был выходцем с Рейнской области. Он был прекрасным солдатом и человеком, тем, кого я очень ценил в тот короткий период, что нам пришлось быть вместе. И вот так он нашел свою смерть.

За те дни мне пришлось еще не один раз встретиться с Иванами. При этом со мной всегда тяжелый пулемет, а также несколько верных испытанных гранатометов «Панцерфауст», которые хорошо мне послужили. В критических ситуациях эти прекрасные игрушки всегда помогали нам вновь обрести дыхание, пусть даже это было ненадолго.

Со мной рядом был один из командиров нашей дивизии обер-лейтенант С., который еще в первую войну был несколько раз ранен. По профессии он был учителем, но это был жесткий человек, хладнокровный и отважный боец. Были и еще несколько человек, и все они были настроены ко мне по-дружески. Мы стали неразлучны. Мы научились быстро создавать временные пристанища, в которых обустраивались с комфортом. Однако, к сожалению, мы так до самого конца оказались оторваны от наших главных сил.

Мы могли бы установить связь с некоторыми районами за линией фронта, попытаться навести там порядок, но, к сожалению, это уже не имело значения. Трудно было требовать храбрости и инициативы от солдат, некоторые из которых даже не прошли подготовку, в момент, когда русские были повсюду. Повсюду царила паника. Из-за того, что положение было безнадежным, стремление к безопасности (что в данном случае означало желание спастись бегством) было больше невозможно побороть. Войска больше нельзя было считать подразделениями в полном смысле этого слова, так как они на самом деле состояли из нескольких небольших групп солдат по нескольку человек, разбросанных на больших участках местности, и каждому давно надоело воевать. Повсюду солдаты, на первый взгляд, производили прекрасное впечатление, но у них, как и у нас, была потеряна связь с тыловыми базами далеко за линией фронта. И каждый, независимо от воинского звания, был измотан боями.