Текст книги "Страх и отвращение предвыборной гонки – 72"

Послание О’Брайену

Ну, Ларри… Мне действительно неприятно говорить тебе все это, потому что раньше мы были приятелями… Это было еще в те времена, когда я скупал белые костюмы из синтетики, потому что думал, что собираюсь стать следующим губернатором американского Самоа.

Ты просто водил меня за нос, Ларри! Ты надул меня с покупкой всех этих чертовых костюмов, и это из-за тебя я торчал в гостинице «Холидей Инн» в городе Пирр, Южная Дакота, ожидая подтверждения моего назначения на этот пост… Но так и не дождался, Ларри! Никто меня так и не назначил. Ты одурачил меня как младенца.

Но что с того, черт возьми? Я никогда не обижаюсь дольше того, чем это необходимо… И я не хочу, чтобы ты думал, что теперь, когда ты возглавляешь партию лояльной оппозиции, я решил пойти на дешевое предательство.

Ты – и Хьюберт с Маски, и Джексоном, и безумным Сэмом Йорти, и Уилбуром Миллсом, и, да, даже с Линдси и Макговерном. Лояльность партии – это название игры, правильно? Джордж Мини, Фрэнк Риццо, мэр Дейли…

Ну, ерунда. Что я могу сказать, Ларри? Я по-прежнему обеими руками за эту тусовку на Самоа или где-либо еще, где светит жаркое солнце… Ведь у меня все еще лежат те вонючие белые костюмы, и я начинаю всерьез подумывать о поездке за границу в конце этого года. Может быть, в ноябре…

При других обстоятельствах, Ларри, я мог бы попытаться надавить на тебя: может быть, заставить тебя посодействовать мне в такой мелочи, как назначение в отдел наркотиков и политики в нашем представительстве на Канарских островах. Мой друг Кардосо, отставной декан гонзо-журналистики, только что купил там джаз-бар и говорит, что это очень странное место.

Но вот дерьмо, Ларри, зачем себя обманывать? В ноябре ты уже не сможешь никого никуда назначить. У тебя не будет даже работы, а если и будет, то это одна из тех тусовок, где тебе придется получать половину зарплаты в золотых слитках… Ведь судя по тому, как дела обстоят сейчас, после 7 ноября Демократическая партия уже не сможет выдавать чертовски много гарантированных чеков.

Помнишь вигов[31]31
  Партия вигов – политическая партия США, существовавшая в 1832–1856 годах. – Прим. ред.


[Закрыть], Ларри? Они пошли вверх брюхом вообще без предупреждения, когда горстка молодых политиков, таких как Эйб Линкольн, решила положиться на собственные силы и трахнула их… И это отлично сработало, потому что почти сразу стало ясно, что виги были просто бандой старых пустопорожних импотентов, не имеющих реальной власти, и их партия загнулась и сдохла… И все политики, кто был настолько глуп, чтобы «оставаться лояльным», пошли на дно вместе с кораблем.

* * *

Вот в чем заключается «проблема Макговерна»: на самом деле он просто еще один хороший демократ, и единственное, что отличает его от остальных, – это несгибаемая, почти мазохистическая честность, которая заставляет его мотаться по стране, увеличивая и без того огромные счета, и отпугивает людей.

Мы не нация любителей правды. Макговерн понимает это, но продолжает говорить все эти ужасные вещи… И понаблюдав за ним некоторое время в Нью-Гэмпшире, я задался тоскливым вопросом: какого черта все вертится вокруг этого человека, за которого я не могу отдать свой голос, хотя и согласен со всем, что он говорит?

Я думал об этом пару недель, потому что мне нравится Макговерн, что до сих пор удивляет меня, потому что политики, как и журналисты, слишком тяжелые люди, чтобы кому-то нравиться. Единственные, кого я знаю как еще более гнусных людей, чем политики, – это тайт-энды[32]32
  Тайт-энд – примыкающий линейный, позиция в профессиональном футболе. Представляет собой смесь блокирующего и принимающего. – Прим. ред.


[Закрыть] в профессиональном футболе.

Между хорошим тайт-эндом и успешным политиком много общего. Оба будут спускаться в выгребную яму и делать все, что должно быть сделано, а затем вылезут оттуда, улыбаясь и слизывая кровь с зубов.

Джин «Большой папочка» Липскомб не был тайт-эндом, но обладал теми же инстинктами. «Балтимор колтс» платили ему, чтобы он размазывал по полю квотербеков, а если это было невозможно, ломал им ключицы и делал их глухими.

Незадолго до того, как передознуться герычем, «Большой папочка» объяснил свою технику во время ланча толпе ротарианцев. «Я всегда двигаюсь прямо к голове, – рассказал он. – Любому, кто окажется напротив меня, я вдаряю ладонью – долблю прямо в отверстие для уха в шлеме раз пять подряд. Довольно скоро он начинает так нервничать, что не может сконцентрироваться. Он не может даже услышать сигналы. Как только мне удается его напугать, остальное уже проще».

Во всем этом есть нечто притягательное – и не стоит забывать, что Кеннеди выиграл выдвижение на пост президента от демократов в 1960 году, не апеллируя к высоким материям, а буквально раздавив людей Эдлая Стивенсона, когда состоялась встреча в Лос-Анджелесе. «Машина Кеннеди» была настолько хороша, что даже мэр Дейли подоспел к раздаче. Хороший политик может предчувствовать удар молота, как старый моряк чувствует приближение бури в солнечную погоду.

Но в этом году Дейли действует не как человек, чувствующий, что молот занесен. Когда в прошлом месяце Джордж Макговерн отправился к нему с «визитом вежливости», совет мэра был таков: «Отправляйтесь и победите на выборах, а затем возвращайтесь – и тогда поговорим».

Макговерн и его искренние либеральные советники не любят рассказывать об этом визите, точно так же как Маски и его людям не нравится вспоминать о «визите вежливости» Большого Эда к «суперкопу» Фрэнку Риццо, новому мэру Филадельфии.

Но это люди с мускулами, и они могут обеспечить много голосов. По крайней мере, так подсказывает здравый смысл. Дейли, Риццо, Джордж Мини – хорошие ребята, которые создают «королей».

В Макговерне есть один изъян: большой свисток просвистел, а он по-прежнему человек партии. Десять лет назад электорат не видел ничего плохого в том, что двое мужчин, борющихся за выдвижение в кандидаты на пост президента от партии, до самого съезда называют друг друга «шлюхами», «предателями» и «ворами», а затем чудесным образом появляются вместе, оставляя прошлое порасти травой, чтобы противостоять общему врагу – другой партии.

Однако теперь у электората другие вкусы, и это уже не прокатывает. Еще в 1960 году большинство американцев считали, что тот, кто живет в Белом доме, несомненно праведный и выдающийся человек. Иначе он бы там не оказался…

Это было через 28 лет после Рузвельта и Эйзенхауэра, которые были очень близки к Богу. Гарри Трумэн, оказавшийся чуть ближе к дьяволу, рассматривался больше как случайность, чем как настоящий президент[33]33
  Эта оценка подверглась внезапному пересмотру сразу после смерти Трумэна вскоре после выборов 1972 года. Не берусь сказать, было ли это напрямую связано с недавней убедительной победой Никсона, но факт тот, что, столкнувшись с перспективой провести еще четыре года с Никсоном и Эгню, множество людей вдруг решили, что Трумэн был не так уж плох.


[Закрыть].

22 ноября 1963 года стало началом конца, когда в Далласе какой-то психанутый маленький выродок вдребезги разнес голову президенту… А через год Линдон Джонсон был переизбран в качестве «кандидата-миротворца».

За пять кровавых лет Джонсон наворотил массу плохого, но, только когда будут написаны книги по истории, он предстанет в своей истинной роли как человек, который заставил целое поколение американцев потерять всякое уважение к институту президентства, Белому дому, армии и структуре правительства в целом.

И вот настал 1968 год, и почти все худшие опасения по поводу будущего республики подтвердились… А потом, чтобы довершить дело, другой низкопробный карманник переехал в Белый дом. Если бы Джо Макгиннис написал «Как продать президента» о старом добром Айке[34]34
  Айк – прозвище 34-го президента США Дэвида Дуайта Эйзенхауэра. – Прим. ред.


[Закрыть], его бы преследовали по улицам Нью-Йорка разъяренные толпы. Но когда он написал это о Никсоне, люди просто пожали плечами и сказали: «Да, если это правда, это чертов позор, но что с того?»

Я ходил на инаугурацию Никсона. Вашингтон под ледяным дождем превратился в море грязи. Когда инаугурационной парад приблизился к углу 16-й и Пенсильвания-авеню, какой-то фрик бросил кувшин с полугаллоном вина в кабриолет, в котором ехал командующий морской пехоты… А когда несостоявшийся кандидат в президенты Джордж Ромни проезжал мимо толпы в своей новой роли министра здравоохранения, образования и социального обеспечения, люди на тротуаре начали скандировать: «Ромни жрет дерьмо! Ромни жрет дерьмо!».

Джордж попытался проигнорировать эти выкрики. Он знал, что на него направлены телевизионные камеры, и поэтому скривил рот в отвратительной улыбке и продолжал махать толпе, а она все кричала: «Ромни жрет дерьмо!»

Настроение толпы было отвратительным. Не имея навыков кулачного боя, невозможно было пройти и 15 м. Кульминацией парада, конечно, был момент, когда мимо проследовал новый президентский автомобиль.

Но понять, в какой именно из машин едет президент, было непросто. Секретная служба время от времени совершала вдоль выстроившейся толпы ложные проезды, по-видимому, чтобы запутать снайперов и вызвать огонь на себя… Но ничего серьезного не произошло: просто град камней, пивных банок и бутылок вина… Так что в конце концов они решили, что провезти президента будет безопасно.

Если верить телевизионщикам, Никсон подъехал на чем-то вроде огромного пушечного ядра на колесах. Это была довольно отвратительного вида бронированная машина, и одному Богу известно, кто на самом деле сидел внутри нее.

Я стоял рядом с репортером CBS-TV по имени Джо Бенти и услышал, как он сказал: «А вот и президент…»

– Как вы узнали? – спросил я его. Едва ли было возможно хоть что-то увидеть сквозь щели, которые были у этой машины вместо окон.

– Президент машет толпе, – сказал Бенти в микрофон.

– Фигня! – воскликнул Леннокс Рафаэль, стоящий рядом со мной. – Это Нил Кэссиди[35]35
  Нил Кэссиди – одна из культовых фигур поколения битников 1950-х и психоделического движения 1960-х. Прототип Дина Мориарти в романе Джека Керуака «В дороге». – Прим. ред.


[Закрыть]!

– Кто? – спросил Бенти.

– Не берите в голову, – сказал я. – Он в любом случае вас не услышит. Эта машина имеет вакуумную изоляцию.

Бенти уставился на меня, потом отошел. Вскоре после этого он оставил свою работу и переехал с семьей в Копенгаген.

Когда придет пора перечислить главные провальные события нашего времени, на первом месте, безусловно, будет инаугурация Никсона. Алтамонт был кошмаром, Чикаго еще хуже, Кент Стейт был настолько плох, что по-прежнему трудно найти правильные слова, чтобы описать это… Но в тех событиях, по крайней мере, был краткий проблеск надежды, мелькнувший прежде, чем ее покрыл саван.

Инаугурация Никсона была адским обломом от начала до конца. От нее исходил самый что ни на есть низкопробный запашок. Стоя там, на Пенсильвания-авеню, и наблюдая, как наш новый президент едет на черном бронированном катафалке в окружении рысящей фаланги сотрудников Секретной службы, которые размахивают в воздухе руками, отбиваясь от брошенного из толпы мусора, я задавался вопросом, как чувствовал себя генерал Ли при Аппоматтоксе и что испытывал японский адмирал, когда его везли на линкор «Миссури» подписывать акт о капитуляции.

Ну… Сейчас уже почти рассвело, и единственное, что помогает мне оставаться в здравом уме, – это осознание того, что, закончив эту тарабарщину, я смогу рвануть во Флориду. У меня есть кредитная карта, и это значит, что я могу обезумевшим от кислоты ввалиться в «Колони хотел» на Палм-Бич.

Верно. Зарегистрироваться в пентхаусе и попросить прислать мне в номер галлон рома и девять метров лучшего ирландского шелка. Мне нужен сшитый на заказ свободного покроя костюм на тот случай, если они пригласят меня в Каракас на гонки. Запишите расходы на счет Клиффорда Ирвинга… И пока вы там, дружище, закажите пару белых ботинок из кожи аллигатора и наймите араба, чтобы полировать окна.

Я собираюсь подробно осветить эти предварительные выборы во Флориде. Нью-Гэмпшир был… Что же это на самом деле было? В самолете на пути из Бостона я просмотрел New York Times и обнаружил, что Джеймс Рестон, как всегда, вцепился зубами прямо в кость.

«В конечном счете, – писал он, – дело в различном отношении кандидатов и партий к наиболее благоприятным условиям поддержания мира, торговли, а также к распределению ограниченных ресурсов между конкурирующими запросами военной безопасности за рубежом и общественного порядка и социальных нужд дома. Вот в чем суть этой президентской кампании».

Рестон недалек, но умеет зрить в корень, и в этом случае он, похоже, прав. Президентская кампания 1972 года все больше напоминает закулисную склоку банкиров, генералов и воротил бизнеса. Не похоже, что для кого-то еще конечный результат будет иметь большое значение. Если выиграют республиканцы, мы немедленно объявим ограниченную ядерную войну по всему Индокитаю, и Налоговое управление США начнет забирать 20 процентов налога с продаж на каждый потраченный кем-либо доллар на нужды национальной обороны.

А если победят демократы, конгресс начнет 14-летние дебаты по вопросу, следует ли объявить войну с применением обычных видов оружия по всему Индокитаю, и Налоговое управление начнет забирать 20 процентов «налога национальных неудачников» на все доходы свыше 25 000 долларов в год на нужды национальной обороны.

Последние опросы Гэллапа говорят о том, что Никсон и Маски идут голова к голове, но при ближайшем рассмотрении цифры показывают, что Маски чуть меньше чем на один процент отстает, и поэтому он отказался от членства в загородном клубе конгресса «только для белых», расположенном в пригородах рядом с Кэбин Джон, Мэриленд, где популярна верховая езда. Он решился на этот болезненный шаг в конце января, примерно тогда же, когда начал критиковать предложения Никсона «закончить войну».

Наблюдая за выступлениями Маски по телевидению на этой неделе, я вспомнил слова экс-сенатора от Аляски Эрнеста Грюнинга, произнесенные, когда он появился на Массачусетском форуме радикал-либералов в новой роли официального представителя Макговерна. Грюнинг был одним из двух сенаторов, проголосовавших против резолюции по Тонкинскому заливу в 1964 году – резолюции, которая дала ЭлБиДжею карт-бланш на то, чтобы «сделать все необходимое» для победы во Вьетнаме. (Кроме него «против» проголосовал Уэйн Морс из Орегона, и оба, Грюнинг и Морс, потерпели поражение, когда выдвигались на переизбрание в 1966 году.)

В Вустере Эрнест Грюнинг подошел к сцене, как еле движущийся голем. Ему 85 лет, и ноги у него уже не сгибаются, но когда он поднялся на сцену и заговорил, то был неумолим, как Смерть с косой. «Я знаю Эда Маски на протяжении многих лет, – сказал он. – Я считал его другом… Но не могу не думать о том, что все эти годы, пока мы все глубже и глубже увязали в этой войне и пока все больше мальчиков погибали, Эд Маски хранил молчание».

Грюнинг забыл сказать, где был Макговерн в день голосования по Тонкинскому заливу… Но я помню, как кто-то говорил на площадке для прессы возле крыши спортзала колледжа Успения Девы Марии: «Я могу простить Макговерну то, что он профукал историю с Тонкином, потому что Пентагон лгал, но почему он не голосовал против этого проклятого законопроекта о прослушивании?» (Речь идет о по-настоящему жестоком сводном законе 1968 года «О контроле над преступностью и обеспечении безопасности на улицах»[36]36
  Этот закон, среди прочего, несмотря на очевидное нарушение неприкосновенности частной жизни, разрешил прослушивание телефонных разговоров в течение 48 часов по некоторым делам федеральной юрисдикции без предварительной санкции судьи. – Прим. ред.


[Закрыть]. Даже Линдон Джонсон был потрясен им, но не смог заставить себя наложить вето на эту содомию по той же причине, по которой многие сенаторы, называвшие законопроект «страшным», не стали голосовать против него: они не хотели попасть на карандаш как выступившие против «безопасных улиц и контроля над преступностью». Небольшая горстка сенаторов, все-таки не отдавших за него свои голоса, объясняли свою позицию в очень зловещих формулировках. Для получения дополнительной информации смотрите «Правосудие» Ричарда Харриса.)

Я думал об этом, но также думал и обо всех других аспектах этой загадочной и удручающей кампании, которая, как казалось всего несколько месяцев назад, имела большой потенциал, так что я даже переехал из Колорадо в Вашингтон ради того, чтобы освещать ее. Мне подумалось, что в тот момент поступить так было правильно, особенно на волне успеха, которого мы добились в ходе двух прошедших одна за другой кампаний движения «Власть фриков» против укоренившейся в Аспене власти денег / политики / деревенщины.

Но в Вашингтоне дела обстоят иначе. Не то чтобы каждый, с кем вы говорите, проявляет агрессивную враждебность к любой идее, которая может нарушить его устоявшийся образ жизни, – нет, они просто даже не думают об этом. И не видят никакого смысла жизни в субкультуре. Согласно вашингтонским представлениям о действительности, наркоманское / левое / рокерское / радикальное сообщество обитает где-то между Толедо и Билокси. «Встряхнуться» в Вашингтоне означает прикончить пинту виски «Фо роузес», а затем над куриными крылышками спорить с каким-нибудь пьяным конгрессменом об иностранной помощи.

Последнее повальное увлечение местного высшего общества – растворять шесть или восемь таблеток аспирина в свежей «Кока-Коле» и выпивать это все за раз. На это подсела масса людей из правительства. Но то, что кажется в Вашингтоне массовой паранойей, на самом деле просто тягучая тоска – и люди, которые здесь живут и процветают в великой паутине правительства, первыми расскажут вам на основе своего многолетнего опыта, что имя или даже партийная принадлежность следующего президента по большому счету не имеет никакого значения.

«Листья меняются, – говорят они, – а корни остаются теми же. Так что просто расслабься и живи с этим». Устроить шумный скандал в таком месте, как Сан-Франциско, и начать кричать: «Вот как делаются дела в Вашингтоне!» – это то же самое, что сидеть на Суперкубке на самых верхних местах и орать лайнбекерам «Майами»: «Остановите Дуэйна Томаса!»

Это один из аспектов Суперкубка-72, который никто надлежащим образом не рассматривал: каково это было для тех, лишенных чувства юмора, богобоязненных и склочных одержимых Иисусом – выйти на арену в Новом Орлеане перед 100 000 зрителей и быть побитыми, как последние скоты, единственным подтвержденным травяным торчком в НФЛ? Томас мчался сквозь «Дельфинов», как мул сквозь кукурузные стебли…

Это было прекрасное зрелище. Но никто особо не удивился, когда через две недели техасские копы арестовали его за хранение марихуаны, а тренер «Далласа» сказал: «Да, он готов продать Дуэйна Томаса почти любому клубу».

Они не сошлись характерами. Том Лэндри, тренер «Ковбоев», никогда не упускает случая встать на площадке с Билли Грэмом, когда бы тот ни выступал в Далласе. Дуэйн Томас называет Лэндри «гибким человеком». Журналистам он сказал, что генеральный менеджер команды Текс Шрам «болен, безумен и порочен». Но в прошлом году весь сезон Томас отыграл, не вынося приговоров никому в команде: ни тренеру, ни квотербекам, ни блокирующим – никому. Мертвая тишина.

Все, что он делал, – это хватал мяч и бежал каждый раз, когда называли его номер, что стало происходить все чаще и чаще, и на Суперкубке он уже устроил целое представление. Но теперь сезон закончен, главный приз надежно спрятан в хранилище, а Дуэйну Томасу грозит от двух до двадцати лет за хранение.

Никто не ожидает, что он будет отбывать срок, но никто, похоже, и не думает, что он будет играть в следующем году за «Даллас»… Кое-кто из мира спорта, кто утверждает, будто знает, что происходит в НФЛ, сказал, что он вообще ни за кого в следующем году играть не будет и что комиссар Лиги возмущен этим осмеянием телевизионных роликов «Остерегайтесь травы», профинасированных правительством, которые заполонили экран осенью прошлого года.

Все мы наслаждались этими кадрами, но никто не счел их убедительными. Это была директива Белого дома, гласившая, что несколько миллионов долларов должно быть потрачено на то, чтобы обязать десятки известных игроков, глядя в камеру и не скрежеща зубами, заявить, что они ненавидят наркотики… И как раз в этот момент лучший в мире раннингбек оказался чертовым наркошей.

После этого играть ему осталось недолго. В НФЛ не так много мест для фриков. Джо Нэмэта спасла слепая удача, когда его задрафтовала команда из Нью-Йорка, города, где общественные изгои не всегда воспринимаются как преступники. Но его ждала бы совсем другая участь, задрафтуй его «Сент-Луис Кардиналс»[37]37
  Летом 1972 года «Даллас» продал Дуэйна Томаса «Бостон Пэтриотс», где он продержался меньше недели. Руководство «Бостона» отправило его обратно в Даллас, ссылаясь на таинственные «проблемы с физическим состоянием». Затем «Даллас» продал Томаса в «Сан-Диего Чарджерс», но и это не сработало. После долгих споров о зарплате и широкого обсуждения его все более странного общественного поведения Томас исчез из поля зрения и наблюдал весь профессиональный футбольный сезон 1972 года по телевизору в своем доме в Техасе.


[Закрыть].

Впрочем, мы, кажется, ушли в сторону. Хотя почему бы и нет? Время от времени надо отвлекаться от этого уродского путешествия в мир политики, иначе недолго начать колотить в стены и швырять акустическую систему AR3 в камин.

В этом мире обломы случаются на каждом шагу, но где найти слова, чтобы описать свои чувства, когда, усталый и безумный, вы возвращаетесь после недели, проведенной в дороге, и находите на своем столе 28 толстых газет: семь Washington Post, семь Washington Star, семь New York Times, шесть Wall Street Journal и один Suck… И все их надо прочитать, отметить и вырезать нужное, распределить по папкам, привести в какой-то порядок… А потом изрезать, сжечь, растоптать и, наконец, на радость соседям выбросить на улицу оставшееся.

После двух или трех недель такого безумия вы начинаете как никто понимать человека, сказавшего: «Отсутствие новостей – уже хорошая новость». В 28 газетах только при большой удаче встретится больше двух-трех статей, представляющих какой-либо интерес… Но и тогда все самое интересное обычно бывает похоронено где-то в 16-м абзаце возле слов «Продолжение на стр….».

В Post будет рассказ о выступлении Маски в штате Айова. Star cообщит ровно то же самое, а Journal вообще ничего не расскажет. Но в Times могут где-нибудь в самом низу оставить что-то вроде: «Закончив свою речь, Маски разрыдался и ухватил руководителя своей кампании за шею. Они сцепились, но их стычка была быстро прервана женщиной-азиаткой, которая держала ситуацию под контролем».

Вот это хорошая журналистика. Объективная, активная и бьющая прямо в цель. Но мы должны знать больше. Кто эта женщина? Почему они сцепились? Куда привезли Маски? Что он говорил, когда выключили микрофон?

Господи, какой же еще там должен быть вопрос? Каждый журналист в Америке знает «Пять вопросов на W». Но я могу вспомнить только четыре: who (кто), what (что), why (почему), where (где)… и да, конечно, when (когда)!

Черт возьми! Такие статьи разжигают интерес… Так что пора выдвигаться: собрать чемодан из слоновьей кожи от Abercrombie & Fitch за 419 долларов, отправить отдельным багажом телефоны, сканер и диктофон, загрузить все остальное в бездонный портфель… Затем вызвать сверхскоростное такси в аэропорт; погрузиться на борт и рвануть туда, где, как говорят, что-то происходит.

Общественность этого и ждет. Они хотят человека, который может носиться по всей стране, как чертова метамфетаминовая летучая мышь: гонки от аэропорта до аэропорта, от одного решительного момента к другому – высасывая новости, а затем выдавая их с помощью «пяти W» в упаковке, которая прекрасно донесет смысл происходившего.

Почему нет? Если правда скучна и уныла, все, что остается, – это дикие всплески безумия. Или же надо улететь восвояси и вообще ничего не писать; снять номер на окраине Чикаго и колоться там дней 16 подряд, а потом приползти обратно в Вашингтон с записной книжкой, полной удивительно тонких проникновений в суть «Настроений Среднего Запада».

Будьте осторожны. Прошел слух, что за Маски забронировано выдвижение кандидатом на пост президента от Демократической партии после того, как будут подсчитаны голоса в Висконсине… И не смущайтесь тем, что только 12 процентов потенциальных избирателей пойдут в этом штате на выборы. (Избирательные участки Аризоны – с помощью мегафонов, рекламных щитов и целой вереницы кочующих автобусов для избирателей – смогли вытащить на участки 13 или 14 процентов.)

Эта жестокая правда начинает, наконец, доходить до высокопоставленных демократов. Они на весь вечер захватили целый канал для телевизионной трансляции под названием «Лояльная оппозиция», где показывали Ларри О'Брайена и других представителей верхушки, обсуждающих перспективы партии на 1972 год.

Это было ужасно. Хоть я заплатил за просмотр этих помоев, я едва мог глядеть на экран. Это было похоже на собрание акционеров Woolworth, сетующих, будто все их неприятности связаны с тем, что компания наняла на руководящий пост еврея.

Что бы у О'Брайена и его людей ни было на уме, они этого не показали. Они выглядели и говорили, как кучка угрюмых, спалившихся республиканцев – и до сих пор удивительно, что у Хьюберта Хамфри с его политикой радости ничего не вышло в 1968-м.

Господи, каким это было потрясением! Хьюб всегда казался подходящей кандидатурой. Но что-то пошло не так… Что же это было? Демократы, похоже, не знают или, даже если знают, не хотят говорить об этом.

На другой вечер у них состоялся большой ужин по сбору средств для кандидатов в танцевальном зале в центре Вашингтона, но люди, которые пошли туда, сказали, что это был отстой. Там не появился ни один из кандидатов, кроме Хамфри, да и тот не смог остаться на ужин. Джин Маккарти был представлен, но не был расположен говорить. Тед Кеннеди остался на ужин, но никто не упомянул его имя… А когда незадолго до полуночи вечеринка закончилась, председатель все еще искал кого-то, кто мог бы сказать что-то значимое. Но никто не был готов – по крайней мере, ни один из преданных сторонников, а ведь когда речь идет о партийных мероприятиях, именно преданные сторонники в основном и говорят.

Люди, которые пошли на вечеринку, – по 500 долларов с носа – рассказывали, что к концу вечера, когда наконец стало ясно, что никто ничего говорить не собирается, толпа начала маяться.

«Это было очень тревожно, – рассказывали они, – то же самое, что идти на собрание болельщиков без девчонок-чирлидеров».

В одном сообщении говорилось, что Тед Кеннеди «просто сидел там и выглядел так, как будто ему очень некомфортно».

Бывает! Одной из моих последних политических акций в Колорадо была перерегистрация с демократа на независимого. В соответствии с законодательством Колорадо я могу голосовать на любых предварительных выборах, но сомневаюсь, что найду для этого время – и сейчас трудно сказать, в каком настроении я буду 7 ноября.

Между тем я застрял в Вашингтоне в ожидании следующего самолета куда-либо и удивляясь, что же, во имя всего святого, привело меня сюда. Это не то, что мы, журналисты, называем «удачным попаданием».

Сначала я думал, что причина во мне, что я пропускаю всю движуху, потому что не включен в процесс. Но потом я начал читать журналистов, которые включены в него, и мне очень быстро стало ясно, что большинство из них просто заполняют место на полосе, потому что в их контрактах сказано, что они должны писать определенное количество слов каждую неделю.

Тогда я попытался поговорить с некоторыми людьми, о которых говорят, что «они находятся в самой гуще событий». Но все они смотрели на вещи очень мрачно, и не только на предстоящие выборы-72, но и на будущее американской политики и демократии в целом.

Однако это точно не тот вопрос, который мы должны сейчас обсуждать. Суть проблемы в том, что освещать эту предвыборную гонку настолько скучно, что это едва можно переносить… И единственное, что может быть хуже, чем участвовать во всем этом и таскаться в алкогольном безумии с одного выступления на другое, – это вернуться в Вашингтон и написать об этом.