Текст книги "Великий йогин Шри Шивабалайоги Махарадж. Жизнь, духовный путь, наставления по практике"

День третий – вторник, 9 августа 1949 года

После освежающего ночного сна Сатьяраджу встал приблизительно в половину седьмого и съел легкий завтрак из идли и чатни, приготовленный для него сестрой. Когда он завершил завтрак, его сознанием снова завладело божественное видение озаренного светом шивалингама и звук омкара дхвани, после чего юноша опять отправился на дамбу канала, где божественное переживание овладело им впервые. Придя на место, он ощутил сильнейший физический дискомфорт, затем началась рвота и диарея. Пока ему было плохо, за ним присматривал его приятель Говинда, увязавшийся за ним. Вскоре Сатьяраджу снова погрузился в созерцание божественного видения.

Позже тем же утром на дамбу канала пришла одна женщина из деревни, твердо уверовавшая, что Сатьяраджу теперь стал бала-йоги. Она совершила поклонение, зажгла благовония и возложила цветы, а также принесла кокос в качестве подношения. Завершив ритуал поклонения, женщина взяла кусочки кокоса и совершила прасад (священное подношение). Позже тем же утром селяне по собственному почину решили под ближайшим деревом баньян соорудить для Сатьяраджу пандал (тент) из листьев пальмировой пальмы. Работа над пандалом была завершена приблизительно в половине четвертого. Затем эти люди приблизились к Сатьяраджу и пригласили его обосноваться под нововозведенным пандалом. Сатьяраджу принял приглашение и занял приготовленное для него место.

Приблизительно в половине шестого вернулись из Какинады мама и дедушка Сатьяраджу. Когда им сообщили о странных событиях последних двух дней, они очень встревожились и немедленно отправились на дамбу, чтобы лично увидеть, как обстоят дела. Прибыв туда, они обнаружили Сатьяраджу сидящим возле дерева баньян, под пандалом из листьев пальмировой пальмы. Он был погружен в самадхи. Встревоженные, Парватхамма и Голи Сатьям стали наперебой звать мальчика по имени, но он не откликался. Сатьяраджу был отрешен от внешнего мира и не осознавал присутствия родных. Увидев своего сына в таком состоянии, Парватхамма потеряла власть над собой и впала в истерику: она рыдала в голос, прижимала мальчика к груди и причитала, вопрошая, что же могло такое произойти, что довело его до этого состояния. Стенания и всхлипывания матери постепенно вернули Сатьяраджу в состояние, когда он стал осознавать окружающую действительность. Увидев, что сын, наконец, заметил ее присутствие, Парватхамма стала молить его, обливаясь слезами, чтобы он вернулся домой. Ум Сатьяраджу на тот момент уже полностью отрешился от любых мирских взаимоотношений, так что слезы и мольбы матери не тронули его. Он спокойно сообщил ей, что начал божественный поиск и теперь не сойдет с этого благословенного пути – не вернется домой. Сказав это, он снова погрузился в отрешенность, и никакие просьбы, никакие протесты матери его не смягчили. Осознав, что внук твердо решил идти новым путем, дедушка благословил его и сказал, что это, несомненно, достойный выбор, а поэтому юноша должен твердо придерживаться избранного пути. В то же время он не смог удержаться и от того, чтобы высказать свое разочарование. Он сказал, что видел в нем надежду для всей семьи и рассчитывал на его поддержку в старости. А теперь выходит, что позаботиться о них некому. В ответ Сатьяраджу заверил деда, что у родни не будет никаких проблем, финансовых или иных… все у них будет хорошо.

После этой краткой беседы Сатьяраджу закрыл глаза и снова погрузился в самадхи. Объятая горем мать, однако, и помыслить не могла о том, чтобы оставить его сидеть там одного, а самой вернуться домой. Она просто не знала, что делать дальше… не знала, как разрешить эту странную ситуацию, а поэтому просто села рядом, растерянная и безутешная. Время от времени она бросала взгляд на сына, а потом начинала тихо плакать, зарывшись лицом в свое сари. В один из моментов, когда она подняла взгляд на Сатьяраджу, перед ее взором внезапно возникла яркая вспышка, в которой явился чарующий образ Тримурти[15]15
  Тримурти – образ Бога, проявленного в виде индуистской троицы – Брахмы, Вишну и Махешвары (Шивы).


[Закрыть]. Решив, что это галлюцинация, женщина закрыла глаза, потерла их и снова открыла. Видение было на месте – ослепительно великолепное и завораживающе прекрасное. И теперь, куда бы она ни посмотрела, везде видела только Тримурти, и ничего более. Как долго это продолжалось, она не знает, ибо само время как будто бы застыло на месте. Это видение помогло ей осознать, что сын находится под божественной защитой и ей не нужно о нем волноваться. Ее растревоженный ум обрел покой, и женщина вернулась домой, радостная и удовлетворенная.

Первые трудности

Хотя божественное видение и принесло Парватхамме утешение, ее материнское сердце все еще тревожилось о благополучии Сатьяраджу, и поэтому она поначалу пыталась подкармливать его и ухаживать за ним. Однако Сатьяраджу отказался принять заботу матери, и дошло до того, что стал просить, чтобы она вообще не приходила. Это очень опечалило Парватхамму, но она вынуждена была смириться. На этом этапе заботиться о молодом йогине стал Гора Маллана, чей дом находился неподалеку от места, где сидел бала-йоги. Хотя Гора Малланой руководили самые добрые намерения, он совершенно не разбирался в духовных материях. Тут уместно будет вспомнить, что именно он пробудил Сатьяраджу из его изначального состояния самадхи, когда стукнул по лбу дубинкой, руководствуясь ложным предположением, будто юношей овладел злой дух. А теперь этот Гора Маллана припомнил, как кто-то когда-то рассказал ему, что риши древности, совершая тапас, черпали силу из одного только ваю (воздуха). Вот он и посоветовал Сатьяраджу поступить так же. Юноша согласился. Тогда Гора Маллана стал постепенно сокращать количество молока и фруктов, которые употреблял Сатьяраджу. В конце концов Гора вообще перестал приносить ему пищу – отныне Сатьяраджу совсем не ел. Когда Парватхамма услышала об этом, она очень обеспокоилась, взяла немного молока, отправилась к сыну и стала уговаривать его выпить. Тронутый мольбами матери, Сатьяраджу выпил принесенное ею молоко. Это очень рассердило Гору Маллану, который принялся его распекать: «А если я мяса принесу, ты его тоже съешь?» Бала-йоги посмотрел на него спокойно, а потом мягко ответил: «Да. Если ты поднесешь мне его с чувством бхакти (любви), то съем». Гора Маллана, однако, не успокоился и рассержено потопал домой, бросив на прощание, что больше он не желает иметь с этим йогином ничего общего. С того дня он не только перестал оказывать те маленькие услуги, которые прежде оказывал йогину, но стал активно осмеивать его.

Странный, но непреложный факт: когда искатель вступает на духовный путь, он неизменно встречает немало очернителей, которые ставят ему палки в колеса. Это случилось и с Сатьяраджу. Хотя приходящие к нему люди в большинстве своем признавали в юноше бала-йоги и относились к нему с почтением, были и такие, кому не удавалось разглядеть свет этого человека. Движимые завистью, а возможно и просто злобой, они подвергали погруженного в самадхи юного йогина всевозможным издевательствам, особенно когда рядом не было никого, кто мог бы пресечь безобразие. Когда от Сатьяраджу в раздражении ушел Гора Маллана, о юноше стала заботиться его мать, Парватхамма. Между тем она не могла находиться рядом постоянно, и стоило ей отправиться домой, как к нему пробирался кто-нибудь из мальчишек, которые издавна боялись и ненавидели Сатьяраджу, но прежде не решались открыто выказывать свое враждебное к нему отношение, а теперь получили возможность измываться над ним в свое удовольствие. Однажды какой-то особенно злонамеренный тип пропитал тряпку керосином, поджег ее и швырнул в сидящего в самадхи бала-йоги. Поскольку Сатьяраджу в тот момент был полностью отрешен от тела, он даже и не заметил ничего, а поэтому горящая тряпка оставила сильные ожоги на его руках и ногах. Но бала-йоги продолжил свой тапас, не обращая внимания на мучительную боль от ожогов. Когда весть об этом происшествии разошлась по деревне, один добрый старик приготовил лечебную мазь. Он ежедневно навещал йогина и обрабатывал ожоги мазью, пока йогин невозмутимо сидел в состоянии самадхи, после чего спокойно возвращался домой. Благодаря заботам этого доброго старика ожоги постепенно зажили, однако шрамы на теле йогина остались до конца его жизни.

Хотя большинство людей к этому времени уже поверили, что Сатьяраджу действительно погрузился в тапас, оставались, как водится, и скептики, которые вообще насмехались над этой формой подвижничества как таковой. В числе таких людей был мужчина по имени Дора Вирараджу, живший в Адиварапупете. Дора Вирараджу поставил себе за цель разоблачить бала-йоги, и с этой целью он заручился поддержкой своего приятеля, Чинты Суранны, пандита-аюрведиста родом из Сомешвары, что близ Рамчандрапурама. Однажды вечером эти двое пришли туда, где под пандалом из листьев пальмировой пальмы сидел бала-йоги, якобы для того, чтобы получить его даршан, и дождались, пока остальные посетители разойдутся. Как только они остались с бала-йоги наедине, Чинта Суранна, желая проверить интенсивность самадхи йогина, расплел ноги Сатьяраджу, чтобы нарушить падмасану. Ему удалось расплести ноги, но потом они так и застыли в том положении, в каком он их оставил. Затем он попытался вывести йога из состояния самадхи, разомкнув веки на одном его глазу своими пальцами. Веки на этом глазу тоже так и остались полуоткрытыми, но состояние йогического самадхи прервать не удалось. Поскольку Суранна кое-что смыслил в таких вещах, он теперь убедился, что самадхи юноши подлинное, так что ему стало неловко от собственных действий. Тогда он попытался сомкнуть полуразомкнутые веки юноши и сложить его ноги обратно в падмасану, но ничего из этого не вышло, несмотря на долгие усилия. Наконец, когда йогин все же вышел из состояния самадхи, Суранна упал к его ногам и стал молить о прощении за то, что сделал. Бала-йоги улыбнулся и легко простил этого человека. На следующее утро Суранна посетил Парватхамму. Он сказал женщине, что ее сын – махатма, и просил ее заботиться о нем как подобает.

Временное прибежище в ашраме Пасалапуди

Бала-йоги терпел издевательства в течение двух месяцев. Он не допустил, чтобы эти досадные события прервали его тапас, однако они, в конце концов, стали нарушать покой его ума. Он то и дело воздерживался от погружения в самадхи, чтобы мучители не воспользовались его бессознательным состоянием и не подвергли его новым издевательствам. В таких случаях, когда Сатьяраджу пребывал в состоянии глубокой дхьяны, но не самадхи, ему нередко удавалось поймать людей, которые намеревались побить его, ошибочно полагая, что он погружен глубоко в самадхи. Испуганные злодеи в таких случаях молили о прощении, и юноша их отпускал. Как бы там ни было, но ему, наконец, все это стало невмоготу, и он решил перебраться в какое-нибудь такое место, где можно осуществлять тапас без помех. Перебирая в уме места, где он мог бы спокойно погрузиться в себя, Сатьяраджу вспомнил, что слышал об ашраме в Пасалапуди, деревне приблизительно в восьми километрах от Адиварапупеты. Говорили, что там живет некий садху, погрузившийся в тапас. В надежде, что в этом ашраме он найдет то, что ему нужно, юноша одним октябрьским вечером, в десять часов, отправился в Пасалапуди. Это случилось менее чем через два месяца после того, как начался его тапас. Сатьяраджу отыскал этот ашрам, но едва он вошел, как садху, находившийся внутри, стал издавать странные звуки. По-видимому, садху подумал, что в ашрам хочет тайком проникнуть какой-то юный бродяжка, и попытался так отпугнуть его. Бала-йоги же, со своей стороны, предположил, что садху издает эти звуки потому, что не хочет, чтобы его беспокоили, а поэтому Сатьяраджу покинул помещение и уселся снаружи. Так получилось, что именно в эти дни по деревням в той местности шастали коммунистические бандформирования, терроризируя сельских жителей. Чтобы защитить себя, жители деревень собирали дозоры из вооруженных мужчин, которые патрулировали окрестности, задерживая всяких подозрительных типов, шатающихся поблизости. Один из таких дозоров, проходя мимо ашрама, заметил снаружи этого юношу – явно не местного. Они окружили Сатьяраджу и принялись его допрашивать. Бала-йоги пребывал в таком состоянии сознания, что не вполне понимал, что происходит, и уж точно не мог связно отвечать на вопросы. Странное поведение юноши вызвало подозрение у деревенской стражи, и ситуация уже едва было не начала развиваться как-то совсем некрасиво. Но, к счастью, в какой-то момент один из мужчин признал в юноше бала-йоги из Адиварапупеты. Когда дозорные узнали, что бала-йоги приехал в Пасалапуди, чтобы остановиться в ашраме, они позвали управляющего ашрамом и провели бала-йоги внутрь. Разместив молодого йогина, управляющий спросил его, какую садхану тот практикует. Бала-йоги не мог дать вразумительного ответа, поскольку изначально он погрузился в самадхи спонтанно. Поэтому он просто ответил:

– Я не знаю.

– Если так, – напыщенно произнес управляющий, – тогда я проведу для тебя посвящение. Отныне непрестанно повторяй мантру «Садгуру».

С этими словами он покинул юношу и отправился обратно к себе в постель. А бала-йоги, оставшись, наконец, в одиночестве там, где ему никто не мешал, снова погрузился в самадхи. На следующее утро управляющий навестил бала-йоги и спросил, выполняет ли тот джапу (повторение) мантры, которую он ему передал. Бала-йоги ответил отрицательно, чем изрядно рассердил управляющего.

Карри Субхи Редди, который являлся председателем деревенского совета и заодно присматривал, как идут дела в ашраме, позднее тем утром заглянул в ашрам. Увидев его, живущий в ашраме садху почтительно поднялся и совершил намаскар. Он велел сделать так же и бала-йоги, но бала-йоги, казалось, ничего не замечал, полностью погруженный в дхьяну. Редди был преисполнен чувства собственной важности, а поэтому такое пренебрежительное отношение со стороны юноши его обидело. Едва сдерживая раздражение, он резко спросил, какой диеты тот придерживается. Бала-йоги ответил, что питается только молоком. Тогда председатель безапелляционно заявил, что молока для него нет, а поэтому юноше больше не следует оставаться в ашраме. Видя такое отношение со стороны администрации ашрама, бала-йоги понял, что тут ему совсем не рады, а поэтому решил вернуться в Адиварапупету. Он пустился в путь в сумерки, и к десяти часам вечера вновь оказался в родной деревне – после 24-часового отсутствия. Вернувшись в деревню, он не пошел на свое прежнее место. Вместо этого Сатьяраджу уселся под деревом баньян на участке, принадлежавшем его дяде. На следующее утро, когда жители Адиварапупеты узнали, что бала-йоги вернулся, они очень обрадовались, и многие потянулись к нему, чтобы получить даршан.

Буря

Округ Восточный Годавари расположен у моря, а поэтому там часто бывают штормовые циклоны. Один такой шторм необычайной силы обрушился на регион в ноябре 1949 года. Жесточайший ветер с тропическим ливнем разразился приблизительно в половине третьего ночи и неистовствовал до утра. Многие деревья были вырваны с корнем, дома разрушены, огромные территории затоплены, люди – в отчаянии. Во время этого бедствия Мать Парватхамма, естественно, испугалась за сына – и побежала туда, где он сидел, не обращая ни малейшего внимания на бушующую вокруг бурю. Это было весьма безрассудно с ее стороны, и женщина едва не погибла, когда ей на голову упала огромная ветка, отломанная ураганом от дерева. Удар оглушил ее, но вскоре мать пришла в себя и, движимая тревогой о сыне, все же как-то добралась до дерева баньян, под которым сидел бала-йоги. И там она с изумлением обнаружила, что то место, где сидел юноша, оставалось островком покоя посреди бушующей стихии. Бала-йоги был погружен в глубокую дхьяну, и все это неистовство совсем его не трогало. Вокруг него было спокойно и чисто, ни один листок не колыхался под сенью баньяна. Мать Парватхамма испытала облегчение, смешанное с изумлением. Она подошла к сыну и села рядышком. Когда шторм утих и затеплился рассвет, она увидела в свете нарождающегося дня, что рядом с бала-йоги нашли убежище полчища огромных рыжих муравьев, которые буквально облепили тело йогина. Встревоженная, она вскочила на ноги и стала убирать насекомых с его тела, но бала-йоги жестом велел оставить муравьев в покое.

На кладбище

Бала-йоги продолжал свой тапас под баньяном, но вскоре его снова стали жестоко донимать деревенские дети и даже некоторые недоброжелательно настроенные взрослые. Днем они не решались на проделки, поскольку к йогину постоянным потоком шли верующие, чтобы получить даршан. Их время наступало ночью, когда расходились по домам посетители, а также те люди, которые ухаживали за бала-йоги, и он оставался совсем один. Он стал всерьез раздумывать, что предпринять, чтобы оградить себя от этих докучливых людей, и вот однажды ему пришло в голову, что, если он переберется на кладбище, все эти заблудшие души побоятся следовать за ним туда, тем более ночью. Так он сможет обрести покой. И вот 18 ноября 1949 года бала-йоги переместился для продолжения своего тапаса на кладбище, расположенное на окраине деревни. Его интуиция сработала безошибочно, ибо люди в большинстве своем испытывают перед кладбищами и местами кремации благоговейный страх и пытаются по мере возможности избегать таких мест. Из-за этого страха никто не решается заходить на кладбище по ночам, так что бала-йоги там никто не донимал, даже когда он оставался совсем один. Так он избавился от докучавших ему недоброжелателей. Но радовался он недолго, ибо скоро обнаружил, что на кладбище кишат насекомые и грызуны, питающиеся плотью похороненных там тел. Когда эти существа обнаруживали неподвижного бала-йоги в состоянии самадхи, они принимали его за труп и пробовали на зуб, отчего его тело вскоре покрылось ранами, особенно в нижней части, которая прикасалась непосредственно к земле. Затем, когда бала-йоги отправлялся для ежедневного омовения на канал, обитающие там рыбы тоже кусали его в эти израненные места. В результате получилось, что, хотя бала-йоги избавился от душевных страданий, которые причиняли ему докучливые мальчишки, ему пришлось заплатить за это физическими страданиями от насекомых, грызунов и рептилий, обитающих на кладбище.

3. Тапас четырех сторон света

Укушенный коброй бала-йоги

В декабре 1949 года, приблизительно через пятнадцать дней после того, как бала-йоги перебрался на кладбище, когда он шел на канал для ежедневного полуночного омовения, его укусила в ногу смертоносная черная кобра, лежавшая поперек тропинки. Из ранки закапала кровь, но йогин не стал обращать на это внимания. Он искупался, вернулся на свое привычное место на кладбище и погрузился в самадхи. Вначале укус кобры совсем не обеспокоил бала-йоги. Тем не менее яд не мог не подействовать на тело, и первые признаки не заставили себя ждать. Вначале кожа покрылась бледными пятнами. Затем началась гангрена, в результате чего тело стало издавать отвратительный запах. Можно только представить себе, какую боль и неудобство испытывал бала-йоги вследствие всего этого. Эти мучения от укуса кобры стали последней каплей, которая, добавившись ко всем другим бедам, переполнила чашу его терпения. Разбитый и подавленный нескончаемыми злоключениями, Сатьяраджу решил отказаться от йогической практики и вернуться домой. Ведь он прежде никогда и не намеревался становиться на путь йогина – он сделал это лишь по велению джангам вайшдхари[16]16
  Этот термин означает человека, который облачен в одеяние джангам дэвара и имеет соответствующий внешний облик. До того, как он узнал, кем на самом деле является его гуру, Сатьяраджу думал, что его гуру и есть джангам вайшдхари, а поэтому и называл его так.


[Закрыть], которого признал за своего гуру, но теперь юноша решил, что дело не стоит всех этих мучений. Лучше уж вернуться домой и жить обычной жизнью. С такими мыслями бала-йоги однажды вечером встал со своего места и побрел домой.

Между тем факт заключается в том, что Сатьяраджу вступил на тапо-маргу (путь тапаса), изначально не имея намерения этого делать. Поэтому несложно догадаться, что ему и не будет дозволено сойти с него по собственной воле. Так и получилось. Когда бала-йоги приблизился к дереву баньян, которое росло на пути домой, он внезапно увидел того же джангам вайшдхари – своего гуру. Он стоял под деревом, преграждая юноше путь. Увидев гуру, бала-йоги совершил намаскар. С легкой улыбкой гуру спросил юношу, куда это он идет.

– Иду домой, – ответил бала-йоги.

– Почему же? – спросил гуру.

И тогда бала-йоги поведал обо всех бедах и злоключениях, которые выпали на его долю с тех пор, как он вступил на путь йогической практики. Рассказал он и о мучениях, которые причинил ему укус кобры. В завершение юноша сказал, что он больше не в силах терпеть все это, а поэтому решил прекратить тапас и теперь идет домой. Гуру выслушал его в полном безмолвии и затем еще в течение некоторого времени пристально смотрел на парня. Наконец, он велел юному ученику возвращаться на свое место и не отказываться от йогического пути. Затем он передал бала-йоги «Паньч акшри мантру»[17]17
  Мантра есть мистическое сочетание семенных букв или звуков. «Паньч акшри мантра» состоит из пяти таких букв. В основе мантры обычно лежит имя того или иного божества, и искатель должен повторять ее регулярно (джапа) – это одна из составляющих его служения этому божеству.


[Закрыть]. Гуру велел бала-йоги повторять эту мантру ежедневно, в результате чего страдания, причиненные укусом змеи, исчезнут без следа и юноша вскоре полностью излечится. Послушавшись гуру, бала-йоги вернулся на свое место на кладбище. Юноша испытывал некоторое смущение из-за того, что уступил минутной слабости и направился домой, и теперь он твердо решил, что будет следовать йогическому пути и не станет йога-бхрастой (так называют человека, сошедшего с этого пути). Чтобы укрепить свою решимость на будущее, Сатьяраджу дал торжественный обет, что никогда больше не отклонится от пути, который указал ему гуру. Воодушевленный новым благословением гуру и собственной новообретенной решимостью, юноша принялся повторять «Паньч акшри мантру». Вскоре он погрузился в глубокое самадхи и, как и обещал гуру, повторение мантры нейтрализовало действие яда – здоровье юноши полностью восстановилось.