Текст книги "Ариэль"

– Это возможно. но я так не думаю.

– Не думаете? Если вы так самоуверенны, то, может, назовете нам убийц? – произнес Лейво мрачно.

– Если все-таки имела место операция, а я убежден, что именно так и было, то я вижу только две версии. Либо внутри террористической группы возникли разногласия и более фанатичные ее члены ликвидировали остальных, либо убийцы работают на разведку какого-то государства.

Полдюжины пар глаз устремились на инспектора Силланпяя. Теперь я точно находился на территории СУПО. Силланпяя не потрудился даже встать.

– У нас нет никаких указаний на то, что речь идет о плане каких-то террористов, и я посмею сказать, что мы обладаем более полной информацией по этим вопросам. Кроме того, мы сотрудничаем с разведывательными службами разных стран и получаем информацию сразу, если даже какой-нибудь предполагаемый террорист-одиночка приближается к нашим границам. У агентов иностранных государств не принято приезжать сюда для осуществления операций такого масштаба, который предполагает только что изложенная версия.

Силланпяя выступал убедительно. И я почувствовал, что он пытается направлять и тормозить расследование. Я очень чуток к таким вещам. Или хотел бы верить, что чуток.

– Не стоит делать панических выводов только из того факта, что все убитые являются арабами, – продолжал Силланпяя. – Разумеется, возможность терроризма не исключается. Мы проверим информацию об убитых через наши международные связи. Тем не менее призываю осторожнее обращаться со словом «террорист». Если такая информация просочится в газеты, то в дальнейшем у нас не будет ни минуты покоя, а при плохом раскладе это дойдет и до зарубежных средств массовой информации.

– Уже дошло, – заметил Хуовинен. – Пару часов назад звонили из «Афтонбладет», а сразу следом из «Экспрессен», а тогда трупов было всего два. Оба издания интересовались, не связаны ли эти события с терроризмом. Я не понимаю, откуда они это взяли.

Заместитель начальника управления Лейво был мрачен. Вероятно, он хотел бы увидеть на страницах шведских газет свое имя, и желательно с фотографией.

– В любом случае нам необходимо очень четко договориться о тактике предоставления информации прессе, включая формулировки, и не путаться в них.

– Мы намерены просто констатировать, что эти события имели место и что мы следим за ходом расследования, как и всегда в таких случаях, – сказал Силланпяя. – Упоминание терроризма в прессе неизбежно будет указанием на определенные государства. Мы не можем воспрепятствовать спекуляциям средств массовой информации. Если руководство полиции желает предоставить разъяснения на дипломатическом уровне, то пожалуйста, но не впутывайте в это нас.

Лицо Лейво снова приняло озабоченное выражение. Он определенно не хотел предоставлять дипломатические разъяснения.

– Если СУПО знает о деле больше нас и хочет, чтобы мы не вмешивались, лучше всего поделиться информацией.

– Я поделился бы, если б знал, – сказал Силланпяя. – Я просто изложил свое мнение и нахожусь здесь именно для этого.

Хуовинен снова обратился ко мне:

– Предлагаю поручить принимать решения комиссару Кафке. Он лучше всех осведомлен о деле.

Я взглянул на Силланпяя, лицо его ничего не выражало.

– Отчасти я придерживаюсь того же мнения, что и Силланпяя. Мы еще попробуем установить личность неизвестного убитого своими силами. Если это не удастся, то рассмотрим возможность публикации фотографии.

Силланпяя почти незаметно кивнул.

По дороге в свой кабинет я вспомнил, что мой коллега, комиссар Кари Такамяки, сидящий через несколько комнат от меня, как раз завершил расследование дела о гибели арабского парня.

Сообразив, что мне предстоит пройти отчасти теми же тропами, что и он, я решил с ним посоветоваться. Показал ему фотографии убитых, но он никого на них не узнал. Мы поговорили с минуту, и Такамяки порекомендовал мне побеседовать с представителем или с имамом исламской общины, дал мне имена и телефоны обоих. Я поблагодарил его за хороший совет.

Глава 6

Имам Омар Надер был, очевидно, очень терпимым человеком. Во всяком случае, он никоим образом не дал понять, что мы со Стенман непрошеные гости, хотя полицейские, представленные евреем и женщиной, наверняка не каждый день появлялись в приемной исламской общины.

Я позвонил имаму домой, и он предложил встретиться у них в офисе. Со Стенман мы договорились, что на всякий случай разговор в основном буду вести я.

Имам производил впечатление мягкого человека. Он носил очки в тяжелой оправе. Возраст определить было сложно, но я решил, что ему лет пятьдесят. Я подумал так потому, что борода, которая не очень шла к его круглому лицу, уже начала седеть. Имам был одет в молодежный свитер, что несколько не сочеталось с его положением.

– Вы сказали, что вам нужна моя помощь. Чем могу помочь?

Он говорил на почти безупречном финском. Я видел его в какой-то телевизионной передаче и знал, что он живет здесь уже больше десяти лет.

– Надеюсь, для начала вы сможете опознать одного человека.

Я протянул ему фотографию трупа, обнаруженного на рельсах. Изображение было отретушировано, чтобы скрыть травмы от столкновения с поездом и землей. Имам поправил очки и пристально посмотрел на снимок.

– Я видел его однажды в мечети, но не знаю имени. Мне показалось, что он француз, поэтому я и запомнил его. Он погиб?

– Вы знаете, у кого он гостил?

– Нет. Возможно, ни у кого. Вполне вероятно, он просто пришел помолиться и встретиться с братьями по вере во время поездки в Финляндию. Такое случается часто.

– Почему вы подумали, что он француз?

– Кажется, кто-то сказал, не помню кто. Во всяком случае, у меня сложилось такое впечатление.

Я дал имаму еще три фотографии:

– А эти?

На этот раз на лице имама отразились беспокойство и печаль.

– В новостях говорили о них?

Я утвердительно кивнул.

– Они все погибли?

– Да.

– Это для меня печальный день, по многим причинам. Да будет милостив к ним Аллах.

– Вы знаете кого-то из них?

Имам помедлил, но затем показал на фотографию Али Хамида:

– Он был хорошим мусульманином, часто посещал мечеть, вся семья там бывала. Все они – хорошие люди, добропорядочные финны. – Имам достал из кармана клетчатый платок и отер лоб. – Я очень боюсь, что это принесет нам немалые неприятности. У людей много предрассудков по отношению к мусульманам. Финляндия хорошо приняла нас, мы не хотим отвечать злом на добро. Вы можете быть уверены, что подавляющее большинство мусульман, живущих в Финляндии, как и Коран, осуждают насилие. Очень печально, если нас сочтут причастными к этим кровавым преступлениям. Я всегда говорю, что насилие порождает еще большее насилие.

– По словам жены Али Хамида, ее муж со своим двоюродным братом позавчера вечером ходили в мечеть. Вы виделись с ним?

Имам снова мгновение помешкал.

– Мы поздоровались, но не разговаривали.

– Вы знакомы с его двоюродным братом Таги Хамидом?

– Видел его пару раз, не более того.

– Разговаривал ли Али Хамид с кем-то кроме своего брата?

– Разумеется. Он не был немым, общался с друзьями… Понимаю, что вы имеете в виду, не заметил такого.

Впервые в его словах промелькнуло нетерпение.

– Вы не могли бы уже сказать, чего хотите?

Я посмотрел на имама и поверил в его искренность.

– Пока не знаем. Убийства произошли в двух разных местах, но нам известно, что они связаны между собой. Вы не знаете, у этих четверых были какие-то дела друг с другом?

– Я вообще не знаю двоих из них, но, вероятно, они арабы. В Хельсинки довольно мало арабов, возможно, они знакомы друг с другом, возможно – нет, я не могу сказать.

Стенман молчала уже достаточно долго.

– У вас нет никаких предположений, что могло послужить мотивом для этих убийств?

– Некоторые люди и определенные круги испытывают к нам неприязнь, больше ничего не могу сказать. Вы знаете, что это за круги, не хуже нас.

– Может ли причина заключаться во взаимном конфликте между двумя агрессивными арабскими группировками?

– Могут быть расхождения во взглядах, и они есть, но по главным вопросам практически все придерживаются общей точки зрения. Я не понимаю, зачем арабам убивать друг друга, да еще тут, в Финляндии.

Я не знал, как имам отнесется к следующей моей просьбе, но тем не менее изложил ее:

– Надеюсь, вы сможете показать фотографии членам вашей общины как можно скорее. Мы будем благодарны за любую информацию об этих лицах.

– Вы их в чем-то подозреваете?

– Нет, но, естественно, мы хотим знать, почему их убили. Расследование не продвинется, пока не станет ясным мотив. Мы не думаем, что в данном случае речь идет о преступлении по расистским мотивам. В особенности нас интересуют неизвестный, которого вы считаете французом, а также Али и Таги Хамид. Четвертый – это работник Хамида. Мы думаем, что его убили только потому, что он оказался в мастерской, когда убивали Али Хамида.

Имам посмотрел на фотографии покойных и сказал, не поднимая глаз:

– Я сделаю, что смогу.

Я отвез Стенман домой и вернулся в Пасилу узнать последние новости. Не удивился, заметив, что в кабинете Симолина горит свет.

Я был таким же, когда начинал работать в Отделе по расследованию преступлений против личности. Мог до поздней ночи просиживать в кабинете и копаться в деталях дела. Мне нравилось заходить ночью к дежурным и слушать их рассказы. Я был благодарным слушателем. Мы потягивали кофе из картонных стаканчиков, которые выдавал нам автомат, и разговаривали. Иногда выпадало интересное дело, и я отправлялся на место происшествия с коллегами за компанию. Так что я понимал Симолина лучше, чем тот мог себе представить.

Он сидел за столом, склонившись над стопкой бумаг. Куртка висела на спинке стула. На Симолине были белоснежная сорочка и темно-синий галстук.

– Не устал?

– Немного задержался. Хочу разобрать до конца показания опрошенных.

– Есть что-нибудь интересное?

– Часть, как и ожидалось, с расистским душком – типа так им, черномазым, и надо. Хотя в материалах может быть и важная информация. Но на данном этапе это трудно понять. Я попытался рассортировать показания по степени важности. Могу зачитать несколько.

– Давай.

– Госпожа Аунэ Куяла рассказала, что в половине девятого утра видела, как молодой мужчина, по виду иностранец, загружал велосипед в белый микроавтобус перед Городским театром. В автомашине было двое мужчин тоже иностранной внешности. Ни номера, ни марки машины она не запомнила. Мне пришло в голову, что пожилая женщина могла принять минивэн за микроавтобус.

– Завтра съезди и опроси поподробней.

– Еще поступило сообщение от одного владельца автозаправки о том, что трое скинхедов смотрели сюжет об убийстве в новостях по пятому каналу и смеялись, как будто имели отношение к делу. Мы изъяли запись с камеры видеонаблюдения и получили удовлетворительное изображение этой троицы. Парни объявлены в розыск. Из СУПО мы получили имя и адрес одного из них, но его не оказалось дома. Наряд полиции ночью навестит его еще раз.

– Не думаю, что это наши клиенты.

– Я тоже, – сказал Симолин.

– А о «ситроене», который арендовал Хамид, ничего не слышно?

– Нет, как ни странно.

Ближе к вечеру Оксанен выяснил, что Али Хамид брал в аренду в «Хертце» зеленый пикап «Ситроен С5». Описание автомобиля передали в средства массовой информации лишь после того, как все наряды полиции безуспешно искали его на протяжении двух часов. Мне казалось очень странным, что от граждан не поступает сообщений.

– Наверное, машина в частном гараже, – заметил Симолин. – И может быть, ее еще не использовали, а берегут для каких-то определенных целей.

– Не исключено.

В кабинете Симолина не было заметно ни малейших попыток владельца помещения как-то проявить свою индивидуальность. Стены не украшали фотографии с охоты или рыбалки, какие-нибудь забавные картинки, плакат с Че Геварой или что-то подобное. На полках располагались только папки с делами и скромная библиотека юридической литературы. Симолин предпочитал искать информацию в Интернете. Единственным штрихом, отражающим личность хозяина, можно было назвать разве что заставку на мониторе компьютера, на которой красовался вождь индейского племени сиу в пышном головном уборе из перьев. О том, что индеец был из племени сиу, мне сказал однажды сам Симолин. Позже я слышал от его сокурсников, что он увлекается индейцами Северной Америки и изготовил себе из шкуры лося полное индейское облачение, а кроме того – точные копии индейского лука и стрел. Я не удивился, так как вполне мог представить себе Симолина в этом наряде.

Слухи об этом увлечении быстро разнеслись по отделу, и какое-то время Симолин совершенно терялся перед бесчисленными шутками. Всегда, когда он присутствовал на совещании, какой-нибудь шутник скрещивал руки на груди и заканчивал свое выступление словами: «Угх! Я сказал!» До тех пор пока эта тема не приелась, в отделе при каждом удобном случае звучали такие слова, как Змеиное Жало, бледнолицый, типи[17]17
  Типи (язык индейцев сиу) – жилище кочевых индейцев.


[Закрыть], Большой Белый Вождь, Длинный Нож и Желтоволосый.

Симолин не злился, лишь смущенно улыбался. Он обладал очевидной самодостаточностью спокойного, уверенного в себе человека, которого не следует недооценивать. Увлекайся Симолин боксом, он стал бы бойцом, который, оказавшись в нокдауне, неизменно поднимается снова.

– Почему фотографии убитых не передали прессе? – спросил Симолин.

Я рассказал о причинах, приведенных на совещании. Симолина это, похоже, не убедило.

– Мне кажется, что с помощью снимков можно было бы получить полезную информацию. На данный момент мы даже не знаем всех имен и места, где жили остальные убитые.

В этом Симолин был прав. Странно, что у кузена Хамида Таги не оказалось постоянного места жительства. Пару месяцев назад он съехал со своей квартиры в Каннелмя-ки и никому не сказал нового адреса, даже своему брату. Или же Али Хамид не сообщил его жене.

В училище, где числился Таги, его не видели уже на протяжении многих недель, и никто о нем ничего не знал.

Собранная информация о Вашине Махмеде, работнике Али Хамида, лишь подтверждала, что он не имел никакого отношения к делу.

– Если расследование не продвинется, завтра можно опубликовать фотографии.

– К этому времени убийцы уже могут покинуть страну.

И снова Симолин был прав.

– Ничего не поделаешь. Иди домой спать, – сказал я.

– Сейчас пойду.

– Я, во всяком случае, ухожу.

Зазвонил мой мобильник.

– Кафка.

– Это Вивика Мэттссон из Городского театра. Вы заходили утром.

– Да.

Я взглянул на Симолина. Он уже читал следующие показания и бросил через плечо:

– Спокойной ночи.

Я вышел в коридор. Почему-то мне не хотелось, чтобы Симолин слышал наш разговор с Мэттссон.

– Вы просили позвонить, если я что-нибудь вспомню.

– Так… Вы что-то вспомнили?

– Кто-то кричал на мосту… Я только что вернулась с репетиции и по дороге заглянула в киоск. Там было двое мужчин арабской внешности. Они ссорились, и один зло сказал другому: «Маньяк!» Я почти уверена, что слышала на мосту слово «маньяк».

– Еще что-нибудь помните?

– Нет, к сожалению. От меня не много пользы.

– Нам полезна любая дополнительная информация.

– Вы уже знаете, кто убил тех мужчин?

– Нет.

– То есть знаете, но не говорите, да?

В ее голосе слышался упрек.

– Нет.

– А вы не могли бы порасспросить меня… хотя бы совсем чуть-чуть…

– Как-нибудь в другой раз.

– Наверное, вы это говорите всем женщинам.

Я подумал, не зашла ли она по дороге домой в бар. Тем не менее мне показалось, что между нами что-то возникло, хотя это могли быть лишь мои фантазии.

– Извините, я устала и начинаю говорить глупости. Репетиция длилась одиннадцать часов. Надеюсь, вы раскроете дело. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи. – Я бесцеремонно завершил разговор.

Посмотрел на телефон и ощутил себя сухарем-чиновником. Мне уже за сорок, а я так и не научился разговаривать с женщинами.

С минуту я посидел за своим столом, обескураженный беседой с Мэттссон. Затем подключился к Интернету и ввел в Гугле запрос «Вивика Мэттссон».

Потратил минут десять, листая материалы о ней. Выяснил, что она родилась в Таммисаари, единственный ребенок в семье, осталась без отца в двенадцать лет – как и я – и в детстве была озорным мальчишкой в юбке. У нее есть питомец – чемпион собачьих выставок джек-рассел-терьер по имени Оле. Она свободно владеет французским и не замужем.

Я вышел из поисковика и откинулся на стуле. Прошло еще несколько мгновений, прежде чем мне удалось вытряхнуть из головы Вивику Мэттссон.

– Маньяк, – сказал я вслух.

Я отыскал в своей записной книжке номер старого школьного товарища, который больше десяти лет прожил в Израиле. Он свободно говорил как на иврите, так и на арабском.

Ответила его жена и позвала мужа к телефону. После короткого вступления я перешел к делу.

– «Маньяк», просто «маньяк» и больше ничего?

– Да.

– Это ругательство на арабском языке, но у него есть не менее двух разных значений в зависимости от контекста. По-фински это может означать что-то типа «пидор» или «мудила». Подходит?

– Отлично подходит.

Если женщина расслышала правильно, то кричал, вероятно, мужчина, который упал на крышу поезда. С чего бы это кричать людям, которые стояли в безопасности на мосту? То есть мужчина был, вероятно, арабом, как мы и предполагали. Раз он использовал арабское ругательство, то его преследователи тоже были арабами.

Я решил снова связаться с имамом.

Глава 7

Я жил в двухкомнатной квартире на улице Меримиехенкату в районе Пунавуори. Эта квартира была моим домом уже тринадцать лет, и мне оставалось выплатить по кредиту совсем немного. При необходимости описать ее в нескольких словах я сказал бы, что она представляет собой самое что ни на есть холостяцкое жилье. С другой стороны, вся мебель, телевизор и стереосистема были классными. Стены украшало несколько полотен маслом. Я приобрел их по минимальной цене «только для тебя» у своего кузена, довольно успешного художника. Одну картину получил от него в подарок на сорокалетие.

После смерти матери я перевез из ее квартиры пару предметов обстановки, кровать красного дерева, которую поставил в спальне, и зеркало в прихожую. Антиквариат больше подходил для навороченной квартиры моего старшего брата в престижном районе Эйра. Я не завистлив, но слово «навороченная» очень правильно описывает квартиру Эли.

Если быть точным, это квартира его жены, происходящей из семьи столь богатой, что о таких понятиях, как бедность, нужда, ее родственники не имеют представления – разве чисто теоретическое.

Я зашел на кухню, выложил рядом с мойкой купленный по дороге китайский фаст-фуд и накрыл стол. Говядина в соевом соусе и жареный рис. Я вовсе не приверженец кошерного питания, но без необходимости есть свинину не стану. Открыл холодное пиво.

Мобильник зазвонил именно в тот момент, когда я приступил к еде. Звонил мой богатый брат Эли.

– Посмотрел сейчас новости, ты еще на работе?

– Только что вернулся домой.

– Я перед самым твоим домом. Открой, загляну тебя навестить.

Я нажал кнопку на домофоне и остался у двери ждать Эли. Не в его традициях было являться без предупреждения, да еще так поздно.

В пестрой спортивной амуниции Эли смотрелся забавно. Обувь и костюм, казалось, только что извлечены из магазинного пакета. Я открыл пиво, но брат взял его без особого энтузиазма. Он уселся на диван в гостиной. Мы с Эли совершенно не похожи друг на друга. Он круглолицый, толще меня и ниже на десять сантиметров. Эли играет в теннис и в гольф, катается на горных лыжах, но, несмотря на это, полнеет все больше. Брат осмотрелся, как будто пришел покупать квартиру:

– Если вдруг ты ищешь квартиру в этом районе, у меня есть одна на примете. Продают наследники. Ее следовало бы купить даже просто ради вложения средств.

– По мне видно, что я ищу недвижимость, чтобы вложить деньги?

– Могу организовать ссуду под низкий процент.

– Дешевой ссуды не бывает.

– Ты уже решил, где будешь праздновать Новый год? – спросил Эли и пригласил меня к себе.

Я уже получил пару других приглашений. Мужчина-еврей моего возраста, живущий один, представляет собой легкую добычу. Я был предметом всеобщей заботы, ответственность за который делили между собой все родственники.

– Могу прийти, если не случится ничего непредвиденного.

– Хочешь сказать, что сорокалетний еврей-полицейский верит в чудеса?

– Только в очень маленькие.

– Не позволяй чудесам вклиниваться между тобой и твоим родом. Силья просила передать, что рассердится, если ты не придешь.

– Постараюсь прийти.

– Дядя тоже будет.

– Как он?

– Производит хорошее впечатление.

У меня получалось неплохо общаться с дядей, лучше, чем со всеми остальными родственниками, за исключением, может быть, Эли.

– Послезавтра день рождения Ханны, – напомнил Эли.

Я не забыл.

Ханна была моей сестрой, на семь лет моложе меня. Пять лет назад она покончила жизнь самоубийством. Она страдала шизофренией. Болезнь проявилась, когда Ханна жила в кибуце в Израиле. Она сидела вечером в местном кафе, когда в проезжавшей мимо машине взорвалась бомба. Шесть человек погибло, из них четверо были друзьями Ханны по кибуцу. Ее извлекали из-под трупов и фрагментов тел. Чудом она отделалась только легкими травмами, но рассудок ее так и не оправился от потрясения.

– Кого ты еще пригласил?

– Макса с женой.

Эли и наш младший двоюродный брат Макс были совладельцами адвокатской конторы «Кафка & Оксбаум». Макс в удвоенном количестве обладал всеми замашками распоследнего говнюка-нувориша.

– Зачем ты пригласил Макса?

– Он сказал, что хотел бы повидать родственников, с которыми давно не встречались, например тебя. Невозможно было его не позвать.

– Мне кажется, что богатый человек в пятьдесят лет может позволить себе не делать того, чего ему не хочется.

– Ты даже не можешь себе представить, как много в жизни приходится делать того, чего не хочется. Сначала нами повелевает мама, потом жена и в конце концов – традиции. Иногда я думаю, что гораздо проще было бы родиться лютеранином.

– Такие мысли приходят в первую очередь в Йом Кипур, – добавил я.

– И тогда тоже.

Я устало зевнул. Эли допил бутылку и встал.

– Это правда, что убитые, по всей видимости, были арабами? – спросил он.

Я подтвердил, поскольку об этом уже сообщалось в новостях.

– Надеюсь, это их внутренняя разборка. Я имею в виду, лишь бы это не оказалось расистской выходкой неофашистов, – быстро добавил Эли. – Такая версия первой приходит на ум.

– Скоро узнаем.

– Эта история не имеет отношения к нашим?

Я не понял вопроса Эли:

– Что ты имеешь в виду?

– Еврейскую общину.

– А почему она должна иметь отношение?

– В наше время все возможно. Хоть Финляндия и далеко, мы не можем вечно оставаться в покое.

– Ты знаешь что-то, чего не знаю я?

– Нет, разумеется, просто почему-то подумалось… Спасибо за пиво, хоть оно и не пошло на пользу моей вечерней пробежке.

– Передавай привет семье.

Эли наставил на меня свой мясистый указательный палец:

– И не забудь прийти послезавтра.

– Постараюсь. Спокойной ночи.

Эли натянул на голову вязаную шапочку и поскакал вниз по лестнице. Я выглянул в окно и увидел, как он вышел на улицу и свернул в сторону берега. Внезапно Эли остановился, осмотрелся и сел в припаркованный у тротуара пикап «вольво» на пассажирское сиденье.

Значит, он не заскочил ко мне во время вечерней пробежки, а приезжал специально.