Текст книги "1Q84. Тысяча Невестьсот Восемьдесят Четыре. Книга 2. Июль–сентябрь"

– Понимаю. Но лучше заведите. Я, конечно, не вправе что-либо советовать… И все же.

– Ладно, – сказал Тамару. – Хорошо дрессированная собака и правда нужна. Подыщем как можно скорее.

Аомамэ скользнула глазами по часам на руке и встала. До вечера еще оставалось немного времени, но солнце уже запрашивало у неба разрешения на закат. В небесной лазури прослеживались неголубые оттенки. А хмель от хереса пока оставался в крови. Спит ли еще хозяйка?

– Как писал Чехов, – промолвил Тамару, подымаясь с кресла, – если в начале пьесы на стене висит ружье, к концу оно выстреливает.

– В каком смысле?

Тамару встал прямо перед Аомамэ. И оказался выше на каких-то несколько сантиметров.

– Не захламляй свою историю лишними инструментами, – сказал он. – Притащишь в свою историю пистолет – он обязательно выстрелит. Не увлекайся красивостями, они сработают против тебя. Вот что хотел сказать Чехов. Он любил истории, где нет ничего лишнего.

Аомамэ поправила юбку, перекинула ремень сумки через плечо.

– Значит, вот что вас беспокоит? – уточнила она. – Если есть оружие, оно обязательно выстрелит?

– Если по Чехову – да.

– И поэтому, насколько возможно, вы не хотели бы давать мне пистолет?

– Это опасно. И незаконно. Да и Чехов – один из немногих писателей, которым я доверяю.

– Но вы говорите о литературе. А я – о реальности.

Прищурившись, Тамару долго изучал лицо Аомамэ. И только потом изрек:

– А кто поймет, в чем отличие?

Глава 2
ТЭНГО
Нечего вытрясти, кроме души

Тэнго поставил на вертушку диск с «Симфониеттой» Яначека (Сэйдзи Одзава дирижировал Чикагским оркестром) и нажал на «автопуск». Пластинка завертелась, рычажок тонарма подплыл к краю диска, игла нащупала бороздку. Вздохнули фанфары – и по комнате раскатился величественный гром литавр. Вступление к первой части Тэнго любил в «Симфониетте» больше всего.

Под торжественные раскаты струнных-ударных-духовых Тэнго сел за процессор и начал быстро печатать слово за словом. Слушать «Симфониетту» на рассвете давно уже стало у него ритуалом. С тех пор как он разучил эту музыку со школьным оркестром, «Симфониетта» играла в его жизни особую роль. Это маленькое произведение одновременно и вдохновляло, и оберегало его. По крайней мере, так казалось ему самому.

Однажды он поставил «Симфониетту» своей замужней подруге.

– А что, неплохо, – одобрила она.

Впрочем, подруга куда больше классики уважала доавангардный джаз. И чем старее, тем лучше. Странный каприз для женщин ее поколения. Самой же любимой ее пластинкой был сборник блюзов Уильяма Хэнди в исполнении Луи Армстронга. С Барни Бигардом на кларнете и Трамми Янгом на тромбоне. Этот альбом она даже привезла Тэнго в подарок. Хотя, похоже, не столько затем, чтобы он услышал и оценил, сколько ради того, чтобы лишний раз насладиться самой.

Эту музыку они часто слушали в постели сразу после секса. И сколько ни ставили, подруге не надоедало.

– Конечно, и вокал, и труба Армстронга безупречны, – говорила она. – Но я считаю, тебе стоит особо внимательно вслушаться в кларнет Барни Бигарда.

Как назло, именно в этом альбоме сольных партий Бигарда раз-два и обчелся. И каждая – не дольше одного квадрата. Все-таки что ни говори, а это альбом Армстронга. Тем не менее каждый вздох кларнета подруга смаковала, как дорогое воспоминание, помнила наизусть и всякий раз тихонько мычала под музыку.

– Возможно, найдутся на свете кларнетисты и покруче Барни Бигарда, – говорила она. – Однако более идеального сочетания душевной теплоты с виртуозностью среди джаз-кларнетов не встретишь, сколько ни ищи. Его манера игры, особенно если маэстро в ударе, всякий раз порождает некий отдельный пейзаж-настроение.

Других кларнетистов Тэнго не знал, и сравнивать ему было не с чем. Но все же насколько добр, ненавязчив и богат на идеи кларнет на этой пластинке, он понял лишь постепенно, прослушав вместе с подругой весь альбом много раз. Хотя стоит признать: понял он это лишь благодаря тому, что его заставляли вслушиваться. Грубо говоря, ему требовался гид-проводник. Услышь он эту музыку случайно и в одиночку – черта с два бы что-нибудь разобрал.

– Барни Бигард – настоящий игрок второй базы, – как-то сказала подруга. – Понятно, что сами соло у него классные, но все же самое главное он вытворяет на подсознании слушателей. Жутко сложные вещи подает так, словно ни ему, ни нам это не стоит ни малейших усилий. Но эту его философию замечают только очень внимательные меломаны…

Всякий раз, когда начинался «Atlanta Blues» – шестой и последний на второй стороне альбома, – подруга хватала Тэнго за что-нибудь и требовала, чтобы он непременно вслушался в «особо чувственное» соло Бигарда, затиснутое между вокалом и трубою Армстронга.

– Вот! Слышишь? Сначала вскрикивает, как младенец. То ли от удивления, то ли от восторга, то ли просто от счастья… А потом превращается в радостное такое дыхание – и улетает неизвестно куда. В какое-то очень правильное место, которого нам и знать не дано. Во-от! Настолько воздушное, трепетное соло может выдать только он и больше никто. Ни Сидни Башей[2]2
  Принято Сидней Беше.


[Закрыть], ни Джимми Нун, ни Бенни Гудмен – ни один из мировых виртуозов кларнета на такую изощренную чувственность не способен.

– Откуда ты знаешь столько старого джаза? – как-то спросил ее Тэнго.

– В моем прошлом много такого, чего ты не знаешь, – ответила подруга, поглаживая его член. – И чего никому уже не изменить.

Поработав с утра, Тэнго прогулялся до станции, купил в киоске газету. Потом зашел в кафетерий, заказал себе тосты с яйцом и в ожидании завтрака погрузился в новости, прихлебывая кофе. Как и предсказывал Комацу, о Фукаэри написали. В разделе «Общество», сразу над рекламой автомобилей «мицубиси». Под заголовком: «Ведущая писательница-тинейджер исчезла?»

Как стало известно утром ** июля, автор нашумевшего романа «Воздушный кокон» г-жа Эрико Фукада (17 лет), известная под псевдонимом Фукаэри, пропала без вести. Согласно утверждениям ее опекуна, ученого-историка г-на Такаюки Эбисуно (63 года), объявившего ее в официальный розыск, вечером 27 июня Эрико не вернулась ни домой в Оумэ, ни в квартиру на окраине Токио, и связь с ней оборвалась. Как сообщил г-н Эбисуно по телефону, в последний раз, когда он видел Эрико, девушка выглядела жизнерадостной, никаких причин для того, чтобы она убегала из дому, он назвать не может, а поскольку до сих пор ничего подобного с ней не случалось, обеспокоен, не произошел ли несчастный случай. Ответственный редактор издательства ***, выпустившего «Воздушный кокон», г-н Юд-зи Комацу сообщает: «Хотя роман уже шесть недель лидирует в списках продаж, г-жа Фукада ни разу не выразила желания пообщаться с прессой. Насколько ее исчезновение связано с подобной линией поведения, издательству пока сказать трудно. Г-жа Фукада – юная одаренная личность, подающий надежды литератор. Мы от всей души молимся за то, чтобы как можно скорее увидеть ее вновь живой и здоровой». Полиция разрабатывает сразу нескольких версий произошедшего.

Тэнго понял: это пока все, что могут позволить себе газетчики. Если сейчас они подадут эту новость как сенсацию, а через пару дней Фукаэри как ни в чем не бывало вернется домой, журналист, написавший статью, сгорит со стыда, а репутация газеты заметно пошатнется. Ту же линию гнут и в полиции. Что одни, что другие предпочитают первым делом запустить в небеса не особо приметный аэростат и оттуда наблюдать, куда движется общественное мнение. Вот затрещат таблоиды, забубнят теледикторы в новостях – тогда и поговорим серьезно. А пока торопиться некуда.

И все-таки рано или поздно в воздухе запахнет жареным, в этом можно не сомневаться. Хотя бы потому, что «Воздушный кокон» – бестселлер, а его автор – притягательная семнадцатилетняя красотка. Которая пропала неведомо куда. Галдеж подымется до небес, это уж точно. О том, что Фукаэри никто не похищал и что она где-то, знают лишь четыре человека. Она сама, Тэнго, Эбисуно-сэнсэй и дочь сэнсэя Адзами. Ни одна живая душа, кроме них, понятия не имеет, что вся эта шумиха с исчезновением – просто спектакль для привлечения внимания.

Радоваться ли этому тайному знанию? Или опасаться за свою шкуру? Наверное, лучше радоваться. По крайней мере, за саму Фукаэри можно не волноваться, раз она в безопасности. Но с другой стороны, разве не сам Тэнго помог всей этой афере осуществиться? Сэнсэй поддел палкой огромный придорожный булыжник, напустил солнца в яму, что распахнулась в земле, и теперь дожидается, что же оттуда выползет. А Тэнго волей-неволей ждет рядом. Что именно выползет, ему знать не хочется. И по возможности, видеть – тоже. Вряд ли что-нибудь приятное. Но увидеть, к сожаленью, придется.

Тэнго выпил кофе, дожевал тосты и, оставив на столе прочитанную газету, вышел из кафетерия. Вернувшись домой, почистил зубы, принял душ и начал собираться на лекции.

В колледже на обеденном перерыве к нему явился посетитель. После утренних лекций Тэнго зашел в зал отдыха для преподавателей, сел на диван и собрался было пролистать еще не читанные утренние газеты. Вдруг перед ним возникла секретарша директора и сообщила, что некий господин просит у него, Тэнго, аудиенции. Секретарша была на год старше Тэнго. Очень способная женщина. Хотя формально и числилась секретаршей, в действительности тащила на себе почти все управление колледжем. Для классической красавицы лицо, пожалуй, грубоватое, но это с лихвой компенсировалось ее превосходным чувством стиля как в одежде, так и в манере держаться.

– Представился как господин Усикава, – добавила она.

Никого с таким именем Тэнго не помнил. Секретарша отчего-то слегка нахмурилась.

– И поскольку вопрос жизненно важный, попросил беседы с глазу на глаз.

– Жизненно важный? – удивился Тэнго. По крайней мере, в стенах этого колледжа никто до сих пор не обращался к нему с жизненно важными вопросами.

– Я пустила его в приемную, там сейчас свободно. Хотя, конечно, внештатным сотрудникам без особого разрешения приемной пользоваться не положено…

– Большое спасибо, – поблагодарил Тэнго. И чуть заметно улыбнулся. Но секретарша не обратила на это никакого внимания: развернулась, взмахнув полой летнего жакетика от «Аньес Б», и быстро зашагала прочь.

Усикава оказался низкорослым мужчиной лет сорока пяти. С обрюзгшим телом и толстыми складками на шее. Насчет возраста, впрочем, Тэнго тут же засомневался. Ибо чуть ли не главной особенностью этого лица было то, что возраст по нему определить невозможно. Может, далеко за сорок пять. А может, гораздо меньше. Сообщи он любой – от тридцати двух по пятидесяти шести, – и можно запросто убедить себя, будто ему столько и есть. Зубы неровные, позвоночник перекошен. Неестественно плоская лысина, окруженная буграми и рытвинами, венчала огромную голову – прямо полевая вертолетная площадка из кинохроники о Вьетнамской войне. Густая шевелюра вокруг этой лысины наполовину скрывала уши и была спутана так беспорядочно, что у девяноста восьми человек из ста наверняка вызывала ассоциации с лобковыми волосами (что могли вообразить остальные двое, Тэнго даже загадывать не решился).

И лицо, и тело гостя поражали своей асимметричностью: куда ни глянь, левая сторона не являлась даже приблизительным отражением правой. Эту странность в собеседнике Тэнго отметил мгновенно. Понятно, что абсолютной симметрии у человеческих тел не бывает. У самого Тэнго брови слегка отличались друг от друга по форме, а левое яичко свисало несколько ниже правого. Все-таки людей не производят на заводе по установленным стандартам. Но хотя бы приблизительное сходство правой и левой сторон нам от Природы, как правило, полагается. Этого же бедолагу старушка Природа гармонией обделила. Нарушения баланса в его внешности резали глаз и действовали на нервы любому. При виде этого человека становилось так же неуютно, как от взгляда в кривое, но совершенно отчетливое – и оттого еще более неприятное – зеркало.

Серый костюм незнакомца был так густо усеян складками и морщинами, что напомнил Тэнго скованную ледником равнину на аэрофотоснимке. Воротничок рубашки выбивался из-под ворота пиджака, а узел галстука, похоже, специально завязали так, чтобы на века зафиксировать всю нелепость существования его хозяина в этом мире. Костюм и рубашка не совпадали размерами, а узор на галстуке напоминал натюрморт «Расползшаяся лапша» кисти студента-неудачника из второсортного художественного колледжа. Все вещи явно куплены со скидкой на распродаже. Чем дольше Тэнго разглядывал одеяние собеседника, тем острее жалел его. К своему гардеробу сам он относился равнодушно, однако почему-то всегда обращал внимание на то, как одеты другие. И теперь мог с уверенностью сказать: в шорт-лист самых ужасно одетых людей, что ему встретились за последний десяток лет, сегодняшний визитер попадал без труда. И дело даже не в отсутствии вкуса. Этот тип будто ставил целью надругаться над понятием вкуса как таковым. При виде Тэнго незнакомец тут же поднялся с кресла и, согнувшись в поклоне, протянул визитную карточку. Имя и фамилия на визитке были напечатаны иероглифами и чуть ниже дублировались по-английски: Toshiharu Ushikawa. А под ними мелким шрифтом значилось: «Фонд поддержки искусства и науки новой Японии, штатный сотрудник совета директоров». Дальше указывались адрес организации – район Тиёда[3]3
  Тиёда – один из самых респектабельных районов центрального Токио, десятую часть площади которого занимает территория Императорского дворца.


[Закрыть], квартал Кодзимати – и номер телефона. Ни что именно развивал и поддерживал этот фонд, ни чем вообще может заниматься штатный сотрудник в совете директоров, Тэнго, разумеется, понятия не имел. Однако визитка была из дорогущей бумаги с водяными знаками, какой не предложат в обычной печатной лавке за углом. Несколько секунд Тэнго изучал визитку, затем поднял взгляд на ее хозяина. Что-то не сходилось. Ей-богу, организация с такими визитками, адресом и названием никак не могла позволить себе настолько нелепого на вид сотрудника.

Они сели в кресла у журнального столика и посмотрели друг другу в глаза. Незваный гость полез в карман, достал носовой платок, несколько раз старательно вытер потную физиономию и спрятал несчастный платок обратно. Девица из службы приема принесла им зеленого чаю. Тэнго поблагодарил ее. Усикава ничего не сказал.

– Простите, что отнимаю бесценное время отдыха… ну и что не договорился о встрече заранее, – проговорил наконец Усикава. Несмотря на вежливые слова, в его манере общаться сквозила некая фамильярная снисходительность. Что опять же не нравилось Тэнго. – Ах да! Вы же еще не обедали? Так, может, пойдем и побеседуем где-нибудь за едой?

– Между лекциями не обедаю[4]4
  Обеденный перерыв в большинстве японских фирм и учреждений – с 12.00 до 13.00.


[Закрыть], – сухо ответил Тэнго. – К двум часам все закончу, тогда и перекушу где-нибудь. Так что за мой обед прошу не беспокоиться.

– Понял! Здесь тоже можно. Хорошая обстановка. Ничто не отвлекает… – Усикава окинул приемную взглядом оценщика в ломбарде.

Что и говорить, комнатка не фонтан. На стене – горный пейзаж в массивной раме. При взгляде на эти горы только и думалось: сколько же, интересно, весит такая рама? В огромной цветочной вазе громоздились какие-то георгины. Тяжелые и угрюмые, точно женщины после наступления климакса. За каким лешим устраивать настолько мрачную приемную в колледже для абитуриентов, Тэнго не понимал.

– Извините, сразу не представился, – продолжал посетитель. – Как и написано на визитке, зовут меня Усикава. Хотя все мои друзья кличут меня просто Уси[5]5
  Фамилия «Усикава» записывается иероглифами «у́си» (корова) и «ка́ва» (река). Соответственно, Усикаву дразнят «коровой» или «быком». Стоит отметить, что в «низком» слое японской лексики сравнения людей с домашним скотом считаются оскорбительными.


[Закрыть]. Представьте себе, никто не хочет произносить мою фамилию как положено. Уси – и все тут! – Усикава добродушно осклабился. – Прямо беда…

Друзья? Тэнго подумал, что ослышался. Кем нужно быть, чтобы от чистого сердца дружить с таким типом? Посмотрел бы я на этих «друзей», хотя бы из любопытства…

В первые же секунды знакомства Усикава напомнил Тэнго скользкую бесформенную субстанцию, выползающую из темной норы. То, чему на свет божий являться никак нельзя. Не это ли зловещее нечто разбудил под придорожным булыжником Эбисуно-сэнсэй? Нахмурившись, Тэнго положил визитку на столик перед собой. Тосихару Усикава. Вот, значит, как тебя величать.

– Насколько я знаю, вы, господин Кавана, человек занятой, – сказал Усикава. – Поэтому предлагаю опустить в нашей беседе все ненужные экивоки и говорить только по существу.

Тэнго чуть заметно кивнул. Усикава отхлебнул чаю и начал разговор по существу.

– Полагаю, о «Фонде поддержки искусства и науки новой Японии» вы слышите впервые?

Тэнго снова кивнул.

– Неудивительно, – продолжал Усикава. – Организация создана совсем недавно. Ее главная цель – финансовая поддержка молодых независимых дарований в науке и искусстве, в первую очередь – тех, чьи имена пока не известны широкой общественности. Иными словами, мы стараемся отыскать и выпестовать ростки нового поколения японской культуры. Выходим на ученых, исследователей, творческих личностей самого разного профиля и заключаем с ними договоры. Ежегодно наша комиссия отбирает пять стипендиатов, которым предоставляется грант на развитие собственного проекта. Целый год можно заниматься тем, что вы любите больше всего, как вам самому угодно. Никто не будет дергать вас за ниточки. А в конце года, чисто для проформы, напишете простенький отчет. Пары-тройки абзацев достаточно: что проделали за год, каких успехов достигли. Ваш отчет будет опубликован в журнале, который издается Фондом. Абсолютно ничего сложного. Организация совсем молодая, и на данном этапе для нас самое важное – отчитаться о результатах финансовых вложений. Показать, что мы засеяли семена и урожая ждать уже недолго. А если конкретно – каждому из пяти стипендиатов выдается годовой грант на сумму три миллиона иен[6]6
  На время действия романа – около 25 000 долларов США.


[Закрыть].

– Неплохо для стипендии, – заметил Тэнго.

– Чтобы создать что-нибудь важное или открыть что-нибудь значительное, необходимы деньги и время. Конечно, далеко не всегда, потратив время и деньги, добиваешься выдающихся результатов. И все же эти две составляющие еще никогда никому не мешали. Особенно мало, как правило, времени. Оно исчезает буквально с каждой секундой: тик-так, тик-так… Раз! – и уже ничего не осталось. Чей-то шанс навсегда потерян. Но если есть деньги, время можно купить. Равно как и свободу. Свобода и время – важнейшие для человека вещи, какие только возможно купить за деньги…

Тэнго почти машинально опустил взгляд к часам на руке. Стрелки часов – тик-так, тик-так – отсчитывали секунды его перерыва.

– Поэтому извините, что в данном случае отнимаю время у вас, – тут же спохватился Усикава. С такой готовностью, будто специально разыграл эту сценку для пущей демонстрации своих слов. – Постараюсь быть краток. Разумеется, на три миллиона особо не пошикуешь. Но для молодого дарования этого вполне достаточно, чтобы целый год, не заботясь о хлебе насущном, заниматься любимым делом в науке или искусстве. Наша задача – поддержать таких людей. Через год результаты их усилий обсуждаются нашим руководством, и если работа признается успешной, грант продлевается еще на год. И так далее.

Не говоря ни слова, Тэнго ждал, чем закончится сей странный монолог.

– Вчера, господин Кавана, я целый час с большим вниманием слушал вашу лекцию, – продолжил Усикава. – Очень, оч-чень занимательно излагаете! Сам-то я в жизни с математикой никак не связан, да и в школе, признаться, терпеть ее не мог. Никак мне она не давалась. Бывало, заслышу слово «математика» – живот сразу скручивает, хочется бежать куда глаза глядят. Однако на вашей лекции, господин Кавана, о-о, даже мне стало интересно! Я, конечно, во всех этих интегралах и дифференциалах ни бельмеса не смыслю, но стоило вас послушать – волей-неволей подумалось: если и правда так интересно, может, и мне подучиться? И это, скажу я вам, очень здорово! У вас, господин Кавана, врожденный талант. Особый дар: увлекать воображение людей туда, куда вам хочется. Неудивительно, что ваши лекции так популярны среди абитуриентов этого колледжа!

Где и когда Усикава мог услышать его лекции, Тэнго не представлял. Стоя за кафедрой, он всегда очень пристально вглядывался в лица слушателей. Всех, конечно, не упомнишь. И все-таки, окажись в аудитории такое чудо света, как Усикава, от внимания Тэнго это не ускользнуло бы ни в коем случае. Среди обычных абитуриентов этот тип просто резал бы глаз, как сороконожка в сахарнице. Но Тэнго решил не уточнять. И без того их странная беседа уже затягивалась черт знает на сколько.

– Как вам уже известно, я простой внештатный преподаватель обычного подготовительного колледжа, – перебил он, чтобы как-то сберечь уходящее время. – Научными исследованиями не занимаюсь. Я всего лишь пытаюсь как можно доходчивей и интереснее донести до абитуриентов знания, которые широко известны и без меня. А также объясняю, как лучше решать задачи, с которыми они столкнутся при поступлении в вузы. Возможно, к такой работе у меня склонность. Но на мысли о том, чтобы стать ученым-математиком, я давно уже махнул рукой. С одной стороны, материально не нуждаюсь. С другой – не уверен, что у меня хватит таланта и выдержки для серьезной академической карьеры. Поэтому прошу меня извинить, господин Усикава, но ваших ожиданий я оправдать не смогу.

Усикава в растерянности поднял ладонь:

– О нет, я совсем не об этом! Боюсь, мое объяснение получилось слишком мудреным. Прошу прощения, коли так. Да, ваши лекции по математике весьма и весьма занимательны. Уникальные объяснения, оригинальный творческий подход. И все же я пришел совсем не за этим. Дело в том, господин Кавана, что куда больше вы интересуете нас как писатель.

На несколько секунд Тэнго потерял дар речи.

– Как писатель? – повторил он наконец.

– Именно так.

– Простите, не понимаю, о чем вы. То есть я действительно кое-что пописываю, вот уже несколько лет, но в стол. Эти тексты еще ни разу не публиковались. Таких людей, как я, писателями называть нельзя. С чего это вдруг вы заинтересовались моей персоной?

Усикава радостно рассмеялся, обнажив два ряда кривых зубов. Словно сваи морского причала, смытого цунами неделю-другую назад, эти грязные зубы торчали в разные стороны под разными углами. Никакими скобками уже не выровнять. Но было бы здорово, если бы кто-нибудь научил их хозяина правильно пользоваться зубной щеткой.

– Именно в этом и заключается уникальность нашего фонда! – гордо произнес Усикава. – Для предоставления гранта мы отбираем творцов, на чьи таланты еще никто не успел обратить внимание. Никто, кроме нас. Да, господин Кавана, созданные вами тексты пока нигде не печатались. Это нам хорошо известно. Тем не менее каждый год вы посылаете свои рукописи под псевдонимом на литературный конкурс «Дебют». И хотя, к сожалению, еще ни разу не победили, ваши произведения не раз попадали в финальный шорт-лист. Что, конечно, не могли не заметить те, кто знакомился с вашим творчеством, так сказать, по долгу службы. И среди этих специалистов по крайней мере несколько человек откровенно признают ваш талант. Как показывают наши исследования, в ближайшее время вероятность получения вами премии «Дебют» необычайно высока. Кому-то может показаться, что мы делим шкуру неубитого медведя. Но именно такие молодые дарования, как вы, и помогают нам выполнять наше главное предназначение – взращивать новое поколение отечественной культуры!

Тэнго взял чашку с остывшим чаем, сделал глоток.

– Вы хотите сказать, – уточнил он, – что я – претендент на получение вашего гранта?

– Именно! С единственной поправкой: любой отобранный нами претендент уже фактически стипендиат. Как только вы скажете, что согласны, вопрос решен. Подписываете договор – и три миллиона переводятся вам на счет. Вы сможете взять творческий отпуск и целые полгода, а то и год не ходить на работу в колледж, а сидеть дома и писать, что вам хочется. Насколько мы слышали, вы сейчас работаете над большим романом. Это ли не идеальная возможность выполнить то, что задумано?

Тэнго нахмурился:

– Откуда вам известно, что я работаю над большим романом?

Усикава опять рассмеялся, хотя по глазам было видно, что смеяться ему не хотелось.

– Нужные нам данные мы собираем очень кропотливо. Каждый претендент на грант проверяется по самым разным каналам. О том, что вы, господин Кавана, работаете над романом, сегодня знают несколько человек. Хотите вы этого или нет, а информация просачивается.

Тэнго напряг память. О том, что он пишет роман, знает Комацу. Знает замужняя подруга. Еще? Вроде больше никто.

– Насчет вашего фонда хотелось бы кое-что уточнить, – сказал он.

– Пожалуйста! Спрашивайте все, что угодно.

– Откуда организация берет деньги?

– Деньги дает частный инвестор. Фактически этот человек – единоличный владелец организации. Хотя, если строго между нами, те, кто занимается благотворительной деятельностью, освобождаются от солидной части налогов. А наш спонсор уделяет огромное внимание развитию науки и искусства, оказывает всемерную поддержку молодым дарованиям… Подробнее, к сожалению, я рассказывать не вправе, поскольку господин спонсор в общественной жизни предпочитает оставаться инкогнито. Управление фондом он доверил сообществу единомышленников, членом которого, в частности, является и ваш покорный слуга.

Несколько секунд Тэнго пытался осмыслить услышанное. Но поскольку фактов для осмысления ему предоставили совсем немного, оставалось просто уложить их в память один за другим.

– Не возражаете, если я закурю? – осведомился Усикава.

– Ради бога, – ответил Тэнго и подвинул к собеседнику тяжелую стеклянную пепельницу.

Усикава полез в карман пиджака, достал пачку «Севен старз», сунул в рот сигарету и прикурил от тоненькой золотой зажигалки.

– Ну так что же, господин Кавана? – спросил он, выпустив в воздух струйку дыма. – Вы согласны получить такой грант? Не буду скрывать, лично мне после вашей замечательной лекции стало весьма любопытно, какого рода литературой вы могли бы поразить читательскую аудиторию.

– Премного благодарен за столь щедрое предложение, – ответил Тэнго. – Но принять от вас такой грант я, увы, никак не могу.

Зажав дымящуюся сигарету в пальцах, Усикава прищурился и посмотрел Тэнго прямо в глаза.

– В каком смысле?

– Во-первых, не хочу принимать деньги от людей, которых не знаю. Особенно если в деньгах не нуждаюсь. Трижды в неделю я преподаю здесь, в остальное время работаю над романом. До сих пор это получалось без посторонней помощи, и менять что-либо в такой жизни мне бы не хотелось. Вот вам, собственно, две основные причины.

«В-третьих, господин Усикава, связываться с таким типом, как вы, неприятно чисто физически. В-четвертых, как ни крути, от описанного вами гранта слишком подозрительно пахнет. Уж очень все гладенько. Могу спорить, с изнанки что-нибудь прогнило. Я, конечно, не Шерлок Холмс, но такую откровенную туфту по запаху различаю», – добавил про себя Тэнго. Но вслух, понятно, этого не сказал.

– Вот, значит, как? – отозвался Усикава. И, затянувшись во все легкие, с заметным удовольствием выпустил дым. – Вот, значит, как… А вы знаете, я по-своему вас понимаю. И доводы ваши звучат вполне убедительно. И все же, господин Кавана, вам совершенно не обязательно отвечать нам прямо здесь и сейчас. Вернитесь домой, обдумайте все денька два-три, хорошо? Торопиться в таком деле не стоит. Вот и мы никуда не спешим. Взвесьте спокойно все «за» и «против». Все-таки предложение наше совсем, совсем неплохое!

Тэнго резко покачал головой:

– Спасибо за предоставленную возможность. Но лучше решить все именно сейчас, это сбережет нам обоим время и силы. Мне в высшей степени лестно, что ваша комиссия выбрала меня в стипендиаты. А также очень неловко за то, что вы специально пришли сюда мне о том сообщить. И все же простите, но я вынужден отказаться. Это решение окончательное и пересмотру не подлежит.

Несколько раз кивнув, Усикава с явным сожалением вдавил в пепельницу сигарету, которой успел затянуться всего пару раз.

– Ладно! Я вас понял, господин Кавана. И со всем уважением отношусь к вашей позиции. Напротив, это вы меня извините за отнятое время. Очень жаль, что наше обсуждение придется закончить…

Но вставать с кресла Усикава, похоже, не собирался. Он лишь почесал в затылке и прищурился.

– Однако советую учесть, господин Кавана, – хотя сами вы, может, этого и не замечаете, – у вас большое писательское будущее. Возможно, прямой связи между математикой и литературой не существует. Но на ваших лекциях возникает очень яркое ощущение, будто слушаешь увлекательную историю. Подобный талант рассказчика Небеса даруют единицам из миллиона. Это ясно даже такому дилетанту, как я. Будет очень обидно, если вы растратите себя впустую. Уж простите за назойливость, но я бы искренне советовал вам не отвлекаться на лишнее, а шагать по жизни своей персональной дорогой…

– Не отвлекаться на лишнее? – не понял Тэнго. – Вы о чем?

– Ну, скажем, о ваших отношениях с госпожой Эрико Фукадой, автором романа «Воздушный кокон». Ведь вы уже несколько раз встречались с нею, не так ли? А сегодня газеты вдруг сообщают, что она, похоже, пропала без вести. Можно представить, какую шумиху сейчас подымут все эти охотники за новостями.

– Даже если я и встречался с госпожой Фукадой, – резко произнес Тэнго, – кому и какое до этого дело?

Усикава снова вскинул перед Тэнго ладонь. Маленькую, с толстыми сосисками пальцев.

– Ну, ну… К чему такие эмоции? Я вовсе не хочу сказать ничего плохого. Бог с вами! Я всего лишь подчеркиваю простую истину: если постоянно растрачивать время и талант, просто зарабатывая на кусок хлеба, ничего стоящего не добьешься до самой смерти. Извините за прямоту, но лично мне будет крайне досадно наблюдать, как ваш драгоценный потенциал, способный породить шедевры, расходуется на повседневную суету. Если о ваших отношениях с госпожой Фукадой станет известно в свете, к вам непременно придут с расспросами журналисты. И не отстанут, пока не выудят хоть что-нибудь – не важно, было это на самом деле или нет. Уж такая это порода…

Тэнго молча разглядывал Усикаву в упор. Тот, продолжая щуриться, теребил мочку уха. Уши его были маленькими, а мочки – ненормально огромными. Ей-богу, находить все новые и новые диспропорции в строении этого нелепого тела можно до бесконечности.

– Разумеется, сам я никому ничего не скажу, – торопливо заверил Усикава. И выразительным жестом застегнул свои губы на невидимую застежку-молнию. – Это я вам обещаю. Не смотрите, что выгляжу я невзрачно, мое слово – могила. Не зря надо мной подшучивают, будто в прошлой жизни я был моллюском в ракушке. Захлопну створки – не разомкнуть никому. И уж эта информация, господин Кавана, навеки останется в недрах моей души. Хотя бы из личного уважения, которое я к вам испытываю.