Текст книги "Записки мертвых душ"

Записки мертвых душ
Hassan Elaev

© Hassan Elaev, 2024

ISBN 978-5-0062-5021-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Записки мертвых душ

(очерк в трех главах с эпилогом)

*Все события и персонажи вымышленные. Любые совпадения – случайность.

Записки мертвых душ

Глава 1

Адвокат при всех обстоятельствах должен сохранять честь и достоинство, присущие его профессии.

Профессиональная независимость адвоката, а также убежденность доверителя в порядочности, честности и добросовестности адвоката являются необходимыми условиями доверия к нему.

– КОДЕКС ПРОФЕССИОНАЛЬНОЙ ЭТИКИ АДВОКАТА

Принят I Всероссийским съездом адвокатов 31.01.2003

Явка с повинной

«Я, Горянский Павел Иванович, признаю себя виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 228 УК РФ, то есть приобретение и хранение наркотического средства „гашиш“ в размере 30 граммов, найденного сотрудниками полиции 04.08.2014г. в салоне моего автомобиля, при следующих обстоятельствах…»

Камера. Размером два на два. Первое, на что обращает внимание всяк сюда входящий: бетон, железо, холод. Камера разделяется примерно по центру решеткой, идущей от правой стены к левой и из потолка в пол. То есть внутри эта крохотная камера состоит из двух «отсеков», каждый из которых метр в ширину и метра два в длину. Во втором «отсеке» в стену встроена железная скамейка вдоль всей камеры. Сидя на скамейке, носом практически упираешься в решетку. За решеткой территория «закона». Там установлен стул, на который периодически присаживаются «потолковать» то «злой полицейский», то «добрый полицейский». Вопреки устоявшемуся мнению, есть еще третий вид: «тупой полицейский» – он не знает, что происходит, оказался тут случайно и ему не с кем больше поговорить. Большинство именно на нем и прокалываются, т.к. считают его беспристрастным.

Беспристрастность – единственное, что различает правосудие и произвол (самоуправство). Правосудие обязано быть беспристрастным, чтобы оставаться законным. Как только суд (или любой другой представитель власти) проявляет личную заинтересованность в предстоящем вердикте, правосудие превращается в карательную систему, основанную на «праве сильного».

В таких или почти таких размышлениях пытался уснуть на своей железной скамье Горянский, надеясь в глубине души проснуться с осознанием, что ему все это приснилось. Но – НЕТ. После череды переездов из камеры одного учреждения в камеру другого Горянский оказался в конечной точке своего маршрута на ближайшее будущее – СИЗО-111
  СИЗО – следственный изолятор – учреждение тюремного типа для содержания заключенного на время следствия и суда.


[Закрыть] города А., – где он впервые и встретился со своим защитником.

– Павел Иванович, я Ваш адвокат – Могилев Соломон Борисович, меня назначил Ваш следователь, – начал свою вступительную речь, как давно заученное стихотворение, человек поздних лет, в старом замызганном пиджаке, ожидавший в следственной комнате №4, пока конвой предоставит ему его подзащитного.

– Он мне сказал, что отпустит меня, если я признаю вину, – как будто сам себе под нос прошептал арестованный, наблюдая стеклянным взглядом, как конвоир закрывает за ним дверь клетки огромным ключом на три оборота. Было похоже на то, что он просто повторял бесконечно эти слова в своей голове последние сутки или двое, как та застрявшая на уме с утра до вечера старая песня, которую ты где-то услышал.

Это был чрезвычайно бледный и худой человек, еще молодой, двадцати шести лет. Одет был весьма чисто, по-европейски. Движения его были отрывистые, хаотичные, взгляд блуждал. Казалось, будто это был загнанный охотниками в лесу дикий зверь, который с ужасом пытается осознать происходящее, предчувствуя приближение смерти. Инстинкт самосохранения – его единственный товарищ и соратник, на которого он сейчас полагается и который им руководит. Инстинкт, как известно, подвержен субъективной оценке ситуации и всегда предпочитает надежное решение умному.

Адвокат же оценивал своего нового «клиента» взглядом, приспособленным отличать прибыльное дело от бесполезного. «Однозначно не из бедных, деньги есть… не у него, так у родителей», – проскользнула мысль в голове опытного вымогателя в костюме адвоката, паразитирующего на своих старых знакомствах, заведенных еще в бытность своей трудовой деятельности в полиции. Бывшие сослуживцы вызывали его, когда нужно было закрыть глаза на «мелкие шалости» полиции или склонить несговорчивого «клиента» на нужную риторику. Обычно это выглядело так: если царапины и синяки – упал; если подсадные понятые – не заметил; если не признает вину – убедил, что это лучший выход из возможных. А отсутствие «жалоб, замечаний и заявлений» и подпись адвоката в протоколе подтвердит в суде, что все происходило в рамках закона.

Коллаборация простая: чем чаще адвокат отыгрывает по сценарию следователя, тем чаще его вызывают в качестве государственного защитника; чем чаще его вызывают, тем больше он получает казенных денег за свой труд.

К прочему, адвокат может неплохо заработать, пообещав подзащитному «решить вопрос» со следователем или прокурором, с которым он давно знаком, и который за определенное вознаграждение поможет избежать самого сурового наказания. А обещать, как всем известно, не значит жениться.

Но на этот раз чутье старого Бурого грифа, которое обычно помогало, обмануло Соломона Борисовича: его клиент, еще располагавший некоторыми средствами совсем недавно, уже находился на краю финансовой и морально-нравственной пропасти, ввиду сильно затянувшегося увлечения развлечениями. В том числе наркотическими. Будучи подающим большие надежды школьником и студентом, отличавшимся от большинства сверстников хорошими умственными способностями и твёрдым характером, Горянский после окончания ВУЗа, не найдя своим способностям прямого предназначения, пустился прожигать жизнь общедоступными способами: весельем, алкоголем, женщинами и прочим по нарастающей. Поначалу ему еще удавалось отыскать какие-то средства, которые позволяли не впасть в уныние и покрывать текущие расходы. Возможно, Горянский со временем даже выбрался бы в уважаемые люди, если бы на его пути не встали наркотики. В данный же момент состояние его было плачевно: никаких средств и ноль перспектив. Лишь каким-то чудом Горянский сумел не промотать в угаре подаренную ему родителями машину, в которой его и задержали.

– У Вас нашли достаточно крупный вес, лет до десяти можно загреметь, – пустил первый пристрелочный выстрел Могилев.

– Нашли? Хм… – все еще не обращая внимания на собеседника, спросил арестованный.

– А Вы не в курсе?

– Нет, я просто думаю, что несложно найти, когда знаешь куда положил! – Арестованный бросил беглый взгляд на адвоката.

– Подбросили, хотите сказать? – с плохо отыгранным удивлением подхватил брюзглый адвокат с видом человека много пьющего, возможно, немного пьяного и сейчас, с редкими торчащими волосами, живущими своей жизнью, до которой их обладателю, видимо, не было никакого дела.

– Не хочу. Я вообще не хочу уже с вами о чем-то говорить, – устало произнес заключенный с явным акцентом на объединяющем в его мыслях всех тех, кто к нему обращался в последние дни словосочетании «с вами».

– А в организм Вам тоже сотрудники что-то подбросили, судя по тому, что вы отказались от медицинского освидетельствования? – продолжал вести мишень защитник.

– Нет, в себя я уже сам подбросил. Через водный22
  «Водный „бульбулятор“» или «мокрый „бульбулятор“» – устройство для курения конопли и табака. Как правило, представляет собой небольшой сосуд, частично заполненный водой, с конусообразным отсеком для тления конопли.


[Закрыть]. Несколько напасов «наркотического средства», как тут любят выражаться! – подняв голову и посмотрев на своего собеседника, произнес Горянский.

– Гашиш внесен в перечень наркотических средств на территории Российской Федерации, Павел… Хм… Иванович. А тридцать граммов – это целый кирпич, на роту солдат. Вам могут и сбыт впаять. Это уже от десяти лет, а не до… – произвел уже первый прицельный Могилев.

– Да, я уже понял, что тут МОГУТ и исполняют тоже!

– Павел Иванович, следователь мне сказал, что Вы признали вину, дали явку. Это так?

– Вы адвокат?

– Я – адвокат, защитник!

– Пришли меня защищать?

– Такая у меня работа! – оживился Могилев.

– Ну, Вам тогда должно быть дико интересно, что было на самом деле. Разве нет? – начал вовлекаться в беседу и оппонент.

– Для этого, собственно, я сюда и пришел, чтобы выслушать Вашу версию! – без смущения парировал защитник.

– Версию… Я тоже юрист, правда неудавшийся. Вам не сообщили? Закончил юридическую академию.

– Да что Вы? Нет, не сказали…

– Вот вы мне объясните, может, я чего-то не понимаю. Я вам расскажу, как все было, а вы скажите мне свое мнение. Договорились?

– Начинайте! – Соломон Борисович принял свою слушательную позу, закинув одну ногу на другую, предвкушая, как он, выслушав стандартный рассказ про «подставу», с ловкостью фехтовальщика продемонстрирует его несостоятельность и тогда уж точно соберет награды.

Горянский спокойно начал рассказ: «я жил за границей несколько лет. Недавно вернулся домой. Там отношение к траве совсем другое. Где-то совсем легально, где-то всем параллельно. Студент, двадцать лет, свобода – «sex, drugs, rock’n’roll», – как говорится. Вокруг тебя всегда праздник.

Это состояние я привез с собой. И не сразу понял, что оно здесь вне закона. Даже если у тебя хорошее настроение, лучше не улыбайся, иначе подумают, что ты дебил. Ну, это так, лирическое вступление. По законам жанра.

Позапрошлой ночью меня позвали друзья, точнее, я считал, что они мои друзья. Позвали к себе в кафе. Мы там после закрытия иногда собираемся компанией покурить. Собирались.

Я приехал, как обычно, к закрытию, часам к десяти вечера. Все уже были на месте, человек шесть всего. Это небольшой ресторан быстрого питания, располагающийся на первом этаже небольшого двухэтажного здания уродливой формы: высокое, узкое и вытянутое, как лондонский двухэтажный автобус, такого же нелепого вида. Небольшая бетонная площадка перед входом (место для курения), высотой в две или три ступени, с которой, собственно, входная дверь и окно справа от нее – вся ширина здания. За дверью сразу ярко освещенный основной зал, вытянутый и узкий, с двумя рядами столов, приставленных вдоль стен, между которыми проход к стойке, за которой зона кухни, где готовится шаурма и прочая гадость. Рабочее место моих товарищей.

Далее за стенкой подсобное помещение, где хранился всякий хлам и стоял наш аппарат – бульбулятор – для курения травы. Как только вошел внутрь, я заметил компанию студентов, два парня и две девочки, сидящих за одним из столов справа. Почему я обратил на них внимание? Во-первых, было поздно, заведение уже закрывалось; во-вторых, они ничего не ели и ничего не заказывали, а если не есть, то делать тут решительно нечего. Феномен, не иначе. Я прошел мимо них и подошел с своим друзьям, которые были заняты уборкой после рабочего дня. Мы поздоровались, по обычаю обнялись, и один из них дал знак, что там уже все готово; мы прошли в подсобную комнатку, где нас уже ожидали несколько других наших товарищей. Там по очереди каждый опустил пару водных. Это все сопровождалось громкими разговорами и смехом, т.к. компания «все свои», посторонних людей нет, стесняться некого. Волна настигла практически сразу. Ощущение времени растянулось и размылось, поэтому хронологический порядок последующих событий может быть нарушен, но я запомнил их так, как сейчас расскажу, и буду помнить всю оставшуюся жизнь.

Минут через десять мы вышли на улицу. Подышать, выкурить сигарету, зафиксировать эффект хорошего продукта. По пути я снова обратил внимание на компанию из четырех студентов, продолжавшую сидеть за пустым столом. Чтобы Вы тоже понимали, в чем абсурдность, помимо того, что они ничего не ели, как я уже сказал; почти полночь, нас там пять или шесть мужиков, одни чурки33
  Чурки – пренебрежительное наименование представителей нетитульной нации, перешедшее в обиход.


[Закрыть] (практически все мои друзья нерусские), обдолбанные, с глазами навыкат, ржут и орут на странном наречии, в одиннадцатом часу ночи, и восемнадцатилетние дети сидят без видимых причин среди всего этого бедлама. Странно. Эта мысль начала овладевать мной. Я люблю анализировать поведение человека и интерпретировать его мотивы. В этом случае я не мог понять, что их заставляет продолжать там находиться. А когда я понял, было уже поздно.

Затем, минут через двадцать, мы снова зашли за второй порцией дыма, хотя мне уже было достаточно, но, как принято в таких компаниях, если не хочешь повторить, тебя обязательно заставят, поэтому я решил пропустить эту формальную часть. Студенты были на своем месте. Мы повторили ритуальный танец вокруг бульбулятора и снова пошли на улицу, снова подышать. Студенты сидели. В какой-то момент, находясь на той самой бетонной площадке перед входом, я осознал, что вокруг меня нет ни одного знакомого лица. Я попросил прикурить у чувака рядом и спросил заодно: «А где Гарик?» – так зовут моего товарища – на что тот ответил, что не знает. С ним было еще несколько человек, которых я тоже видел впервые. Тогда я решил, что это, наверное, знакомые кого-то из моих друзей, которые приехали также к ним провести время. Я решил зайти внутрь, посмотреть, может мои товарищи зашли за новой дозой с кем-то из вновь прибывших. Внутри никого не оказалось, кроме, как вы уже догадались, тех самых студентов. Я снова вышел на улицу и снова наткнулся на ту же незнакомую компанию, которая что-то бурно обсуждала и смеялась. Я прикурил сигарету, продолжая глазами искать хоть кого-то из своих знакомых, но никого не обнаружил. Они испарились. Разглядывая среди компании вновь прибывших кого-то из знакомых, я обратил внимание, что все они были в рубашках с коротким рукавом в розовых и сиреневых тонах, которые носят официальные лица низкого ранга (у таких рубашек несколько выгодных характеристик для сотрудников небогатых ведомств: и как бы деловой стиль, и недорого, и бегать по бесконечным поручениям по летней жаре комфортно). Сознание начало проясняться. Далее я обратил внимание, что у всех рубашки были мятые ниже пояса, как они бывают, если были заправлены в брюки весь день, а вечером выпустили, чтобы расслабиться или придать себе менее официальный вид. Менты! С**А!!!

В эту же секунду я разгадал феномен четырех студентов – понятые! Еще обучаясь на юридическом, я запомнил, что моих коллег-студентов часто используют в качестве понятых. А они и рады, лишь бы на занятия не ходить. Ясен пень! Зачем им еще сидеть в закрытом кафе посреди ночи среди толпы наркоманов?

Все стало очевидно как дважды два. Вдруг вдалеке, поверх голов в мятых рубашках, я увидел Гарика, который, не оглядываясь, прыгнул в такси и сбежал. Корабль тонет. Раз крысы все разбежались, можно было покинуть судно и капитану – решил я и направился к своей машине, которая стояла в метрах десяти от меня, надеясь, что охота ведется не на меня и я смогу уйти незаметно. Надежда, как и капитан, покинула эту ночь последней.

Им как раз это и было нужно. Ждали, пока я сяду в машину. А дальше, как в кино, все спецэффекты: мигалки, камеры, «старшина полиции», «ваши документы», «имеете право» и «а это что у нас такое тут лежит?».

Нашли, как Вы говорите, под передним пассажирским сиденьем. Пока меня отвлекали гаишники, ребята в мятых рубашках времени зря не теряли. Минут через 10—15 несвязного диалога гаишники установили «достаточные основания предполагать» мою нетрезвость. После чего мятые рубашки, наконец, представились. Неожиданно они оказались сотрудниками ГНК44
  ГНК (Госнаркоконтроль) – Федеральная служба Российской Федерации по контролю за оборотом наркотиков (ФСКН России).


[Закрыть], которые, в свою очередь, «имея достаточные основания подозревать» меня в хранении наркотиков, стали производить обыск в присутствии, кого бы Вы думали, тех самых студентов, пару часов, смиренно ожидавших этой развязки. Теперь у тех «были достаточные основания» не идти утром на занятия, т.к. они всю ночь принимали участие в задержании «опасного преступника». Из-под сиденья моей машины мятые рубашки в присутствии студентов вытащили тот самый «кирпич», о котором Вы говорили. У меня, в свою очередь, появились достаточные основания полагать, что я тупой идиот, которого достаточно примитивно лоханули люди в мятых, на хрен, рубашках!

– Так, а зачем Вы тогда признали это своим? Писали явку?

– Сработал, наверно, эффект домино. Сгорел сарай – гори и хата. Я был настолько разгневан, раздавлен и раздосадован, что в какой-то момент стало абсолютно все равно. Лучше было бы сгинуть со света, чем пройти через этот стыд. Родители… Они так в меня верили. Будущее уже не имело никакого смысла. В тот момент я хотел наказать себя как можно сильнее за то, что привел самого себя к этому положению.

– Вам, можно сказать, это удалось! – как поздравление выпалил Могилев.

– И это Ваше мнение? – посмотрел на своего собеседника Горянский.

– Мнение? Мое мнение в том, что дело – труба. Даже если Вас и развели, как Вы говорите. Я лично Вам, кстати, ВЕРЮ, но доказать это будет крайне затруднительно или невозможно. Сотрудники полиции, понятые, съемка с места – все доказывает, что сверток нашли в вашей машине.

– А то, что я его никогда не трогал? Ни отпечатков моих, ни следов на нем нет!

– То, что вы не брали его в руки, еще не означает, что Вы его не приобретали и не хранили. Верно?

– Это как так?

– Обычно! Вы передаете деньги, например, барыге, Вам под сидение кладут сверток. Возможно? Очень возможно!

– Ну, пусть доказывают, что так. Ищут барыгу!

– Когда докажут, будет поздно! – перешел в открытую атаку Могилев.

– И что Вы предлагаете как адвокат?

– Предлагаю пойти на сотрудничество. Тем более, Вы уже признались, это достаточно умное решение, – подкармливал лестью свою добычу защитник.

– Допустим… Что меня ждет?

– С хорошим поведением и моими связями можно отделаться условным сроком, если сильно постараться.

– Насколько сильно?

– тридцать граммов – это где-то три миллиона раз постараться, – потирая лоб, Соломон Борисович в мыслях уже пересчитывал свой заработок.

– И что будет? – уже просто из любопытства спросил Горянский.

– Во-первых, я напишу, что цели сбыта не было. Напишу ходатайство, чтобы дополнительно допросили в этой части. Во-вторых, мы не будем отказываться от хранения, что вес Ваш, тогда следователь и прокурор не станут давить на сбыт.

– «Напишу ходатайство»? Идеальный вообще расклад! Мало того, что сами подбросили тонну анаши, то есть по факту совершили преступление и подлежат суду, теперь выясняется, что я хотел сбывать то, что мне подложили! В итоге я вам еще должен три ляма отвалить, чтобы вы все вернулись к закону и здравому смыслу! Кто из нас, уважаемый защитник, в итоге преступник, я не пойму? Я всего лишь покурил траву, а вы и ваши друзья уже на целый букет статей набрали! Мне казалось, что я действительно в чем-то виноват, но теперь начал понимать, что просто попал в преступный синдикат по вымоганию денег, который работает от имени государства!

– Я Вам ничего не подбрасывал, начнем с этого.

– Давайте уже закончим! Спасибо за помощь, такая помощь мне не нужна! Можешь пойти и передать своим дружкам, что я готов сидеть десять лет и рубля вам не дать!

– Так и передам! – Могилев суетливо засобирался и чуть ли не выбежал из следственной комнаты, оставив своего подзащитного наедине с клеткой.

– Кто бы сомневался… – самому себе произнес Горянский.

Визит Могилева окончательно расставил все точки над «i». Не осталось никаких сомнений в том, что все от начала до конца было спланировано и осуществлено. «Хорошо устроились!» – думал, уже находясь в камере, Горянский. – Отлаженный, мать его, механизм!».

Ему еще предстояло узнать, сколько подобных ему заключенных находятся под жерновами этого механизма. Сколько семей жертвуют своими квартирами и домами в надежде скорее вызволить своего заплутавшего ребенка из паутины, сотканной «защитниками закона и общества». Из почти полутысячи содержащихся под стражей людей больше половины были арестованы по «два-два-восемь» (наркотики), статья даже получила название «народной». Практически каждому из них на том или ином этапе предлагали «решить вопрос». За восемь месяцев пребывания в СИЗО Горянский слышал сотни таких рассказов, все они повторяли друг друга под копирку, и каждый из них напоминал ему его собственный. Адвокат больше его не навещал. Могилев продолжал присутствовать безмолвным зрителем при проведении формальных следственных мероприятий, типа ознакомлений с бесконечными переписками следователя с разными инстанциями, экспертизы, продления, дополнения и т. д. и т. п. Каждый новый визит дело обрастало новым томом, которых уже набралось около пяти. Каждый новый визит сопровождался чередой одних и тех же вопросов. Сам Лев Николаевич позавидовал бы такой скорости сложения писанины в тома.

Могилев был разочарован. Он даже себе не мог объяснить, чем именно. Он и раньше получал отказы от сотрудничества, но в этом случае было что-то другое, что его тревожило. Впрочем, это чувство его вскоре покинуло. В своем потрепанном, как и пиджак, ежедневнике Могилев запишет:

«09.08.14 – встреча с клиентом прошла без видимых результатов. Клиент склонен к неврозу. Нужно переговорить с родственниками. Может, получится убедить. Надо выпить.»