Текст книги "Живи и давай жить другим"

41

Кому не хочется знать, как пройдут его собственные похороны? Думаю, это хоть немного интересно каждому, кроме разве тех, кто видит все в черном свете.

Много ли будет народу? Прозвучат ли красивые речи? Кто зарыдает? Закажут ли твои близкие изящное объявление и красивые цветы? Или затолкают тебя в дешевый ящик из плохонькой фанеры? Подадут ли кофе с кексом или раскупорят шампанское?

Уйма вопросов, мало ответов. Некоторые люди заранее подробнейшим образом сами намечают программу своих похорон, но большинство предпочитает прятать голову в песок, пока их останки не окажутся под землей. Пусть родственники соображают.

Я не раз представлял себе, что стою на кладбище и со стороны наблюдаю, как опускают в землю мой гроб.

Случалось также, что, сидя за рабочим столом, я вдруг задумывался над своим маскарадом после достопамятного дня.

– Нервничаешь? Думаешь о том, что будет дальше? – сочувственно спросила моя коллега Марике, когда я в очередной раз устремил взор в пустоту.

– Э-э-э… что-то вроде того, – ответил я.

– Плохо, конечно, что придется с этим кончать.

– С чем? – вздрогнул я.

– Я имею в виду – с работой.

– О да, плохо, твоя правда. И трудно.

Последнее время, разговаривая с кем-нибудь, я каждый раз думаю: а вдруг он что-то знает?

Я решил в ближайшие месяцы посетить как можно больше похорон. Конечно, не совсем незнакомых людей, это было бы слишком. Хотя… вряд ли кто подойдет ко мне и спросит: «Что вы здесь делаете?» Разве что народу будет совсем уж мало. В любом случае я вызову смутное воспоминание о шапочном знакомстве или сойду за дальнего родственника покойного. Через несколько дней хоронят старую тетку Афры. Я сказал Афре, что с удовольствием пойду на похороны. Она посмотрела на меня с изумлением:

– За двадцать лет ты ни разу у нее не бывал, а теперь, когда она померла, тебе вдруг вздумалось нанести ей визит.

Не в бровь, а в глаз. Я решил подлить масла в огонь:

– Хочу с ней попрощаться. Загладить вину.

Презрительный взгляд был мне ответом.

Но через три дня я еду с ней на кладбище в Зандам. Черпать вдохновение.

42

Вчера вечером, когда я возвращался с работы, в Пюрмеренде прямо у меня под носом произошла маленькая авария. Впереди, метрах в тридцати, зажегся красный, но старая «канта», которая медленно ползла передо мной, не затормозила и не слишком сильно, но с великим грохотом, ударила фургончик фирмы «Выгул собак». Из фургончика немедленно грянул оглушительный лай. Из кабины выскочила юная дама, ринулась к задней дверце и открыла ее. Лучше бы она этого не делала. Штук семь собак всех пород и размеров в панике бросились врассыпную. Вероятно, девушка хотела убедиться, что никто из обитателей ее передвижной конуры не погиб на поле боя, но это лишь усилило сумятицу. Хотя отнюдь не причисляю себя к любителям собак, я все же вышел из машины, дабы великодушно протянуть юной особе руку помощи. Между тем толстяк, почти лысый, но с конским хвостом, высунувшись из разбитого окна «канты», обрушил на девушку с собаками град проклятий.

– Я же ехал справа, корова ты гулящая! – завершил он канонаду оскорблений. – Да вытащите же меня отсюда, мать вашу! Я инвалид, не видите, что ли?

Я не сдержался:

– Ты пер на красный, дебил.

– Не лезь не в свои дела, козел.

К счастью, в этот момент с другой стороны подбежал какой-то молодой марокканец, который все видел, и с такой силой двинул по крыше «канты», что наш бесноватый инвалид струхнул.

– Заткни фонтан, баран, сам ведь нарушил. Не то я твою дурью башку на фиг оторву. – В тираде марокканца не было ни единого арабского слова.

Контратака произвела на человека из «канты» столь сильное впечатление, что он аж притих.

Через несколько минут мы втроем снова собрали собак в фургончик, а тем временем прибыла полиция. Толстяк все еще сидел в своей инвалидной развалюхе и клялся всеми святыми, что ехал на зеленый. Девушка, распустившая собак, после первого приступа активности никак не могла унять дрожь. Мы с марокканцем сказали ей и полицейским, что в случае чего подтвердим под присягой, что «канта» ехала на красный.

Полиция, сделав свое дело, удалилась, а толстяк, поначалу отказывавшийся подписывать протокол, с проклятиями отбыл в своей дребезжащей и помятой коробчонке. И тут на меня вдруг напал неудержимый хохот. Через минуту захохотали и юный марокканец, и юная дама из «Выгула собак». Она сказала, что ее зовут Карла, и выразила нам свою глубокую признательность.

В этот миг меня осенило. Если уж я оставлю Афре в качестве прощального подарка щенка лабрадора, то, может, стоит присовокупить к нему абонемент «Выгула собак» на три утра в неделю? Недурная идея, Артур, похвалил я себя. Попросил визитку у Карлы из «Выгула», и теперь она (визитка) покоится в моем бумажнике.

– Вы наверняка получите скидку, сударь. Обещаю.

Может, в свое время она подскажет, где купить хорошего щенка лабрадора.

И, может, я назло Афре устроюсь на работу и стану выгуливать собак.

43

У тети Мари оказалось больше знакомых, чем я мог себе представить. Всю жизнь она состояла в различных клубах: в клубе читателей, в клубе любителей игры в руммикуб[17]17
  Руммикуб – настольная игра для четырех игроков.


[Закрыть], любителей кулинарии, любителей игры на мандолине, любителей туризма, любителей гимнастики, любителей рукоделия и бог знает каких еще. Прибавьте сюда огромное семейство. Правда, своих детей у нее не было, но имелось восемь братьев и сестер и штук сорок племянников и племянниц.

Так и получилось, что тетя Мари, которая при жизни ни у кого не вызывала симпатии, на своих похоронах купалась в лучах огромного внимания. Новый, с иголочки, траурный зал на кладбище в Зандаме не вмещал всех желающих. Собственно, зал годился лишь для прощания с одинокими или неизвестными людьми и проектировал его архитектор, который, очевидно, сам никогда на похоронах не присутствовал. Там стояло штук семьдесят стульев, а один лишь мандолинный клуб командировал на похороны сорок членов. Из них половина прибыла с ходунками или с транспортом еще бóльших размеров, каковой рядом со стульями не припаркуешь.

Никогда в жизни я не видел более сумбурных похорон. Десятки людей не смогли попасть в зал. К счастью, дождя не было. Но у входа, кажется, разыгрывались весьма неприятные сцены.

Афра всегда панически боится опоздать, так что мы всегда приходим слишком рано. В данном случае это оказалось преимуществом, поскольку нам удалось захватить один стул.

Я поехал с Афрой, дабы почерпнуть вдохновение, что мне вполне удалось, хотя, так сказать, в обратном смысле.

При жизни тетя Мари была женщиной глупой, властолюбивой и амбициозной. Она влезала во всякое правление и во всякий комитет, чтобы протащить свое мнение. Но, следуя девизу «о мертвых либо хорошо, либо ничего», почти каждый клуб отрядил на ее похороны косноязычного оратора, и тот многословно восхвалял Мари за ее многочисленные заслуги перед клубом. И этому не было конца.

Одновременно на белой стене за гробом полтора часа демонстрировались одни и те же слайды: Мари на велосипеде, Мари с мандолиной, Мари вяжет, Мари печет оладьи, юная Мари, Мари в старости. А подо всем этим лежала мертвая Мари.

Хочешь не хочешь, а все-таки смотришь на эти слайды, хотя они крутятся уже в десятый раз. Никто не подумал остановить показ или хоть на время выключить длинные куски неведомо кем выбранной классической траурной музыки.

– Она никогда не слушала музыку, – прошептала мне на ухо Афра. – У нее и плеера не было, и ничего такого. Баха от «Битлов» не смогла бы отличить.

Последнее впечатление о покойнике подчас кардинально отличается от того, какое он производил при жизни.

И еще: теперь я понимаю, что на церемонии прощания число скорбящих мало что говорит о реальной симпатии к покойнику. Так что могу не волноваться. Я не ожидаю аншлага, когда настанет мой черед.

44

Из слизистых новостей: зоопарк «Артис» высадил на Таити 877 полинезийских древесных улиток. Думаю, что из всех 196 стран, существующих в мире, такое проделывают только Нидерланды. Наверное, в Италии поискали бы оптимальный способ употребить полинезийских улиток в пищу, а Нидерланды везут их на Таити. Вот я и говорю: раз этим улиткам приспичило вернуться на Таити, пусть бы добирались своим ходом.

Нидерланды прекращают строительство автострады только потому, что там обитают несколько редких лягушек. Нидерланды оборудуют спецпереходы для кроликов и оленей. Нидерланды построили, кажется, в Амстелвене, за несколько миллионов евро специальный мост для белок. Пока что на нем не была замечена ни одна белка.

Но таможня аэропорта Схипхол недавно задержала нелегального торговца животными с большим количеством живых белок, и оперативники, не зная, что с ними делать, отправили их в измельчитель для бумаги. Белок, а не контрабандиста, что было бы куда справедливее. И это тоже Нидерланды.

Мы, граждане Нидерландов, считаем другие страны странными или нецивилизованными, а нашу собственную маленькую страну – лучшей в мире, но это не соответствует истине. И посему я, без долгих размышлений, переберусь летом в Италию. Тоже странная страна, но климат там намного благоприятней.

45

Мое увлечение всем, что связано с похоронами и кремацией, достигло масштабов, близких к одержимости. Нужно хоть немного держать себя в рамках, но мне это не удается. Куда ни глянь, везде смерть. А где смерть, там и похороны. В наше время всё более крутые и модные. От традиции остались только земля или печь.

На кладбище в Зоргфлиде до недавнего времени проводили только погребения, но и там уже построили крематорион, что-то вроде здоровенного индейского вигвама, а в нем печь DFW-6000, этакий «мазерати» среди печей (производительность – шесть трупов в день). На торжественное открытие была приглашена Ленни Кюр[18]18
  Кюр Ленни (р. 1950) – нидерландская певица.


[Закрыть], исполнившая свой хит «Тысяча путей».

Обычно Ленни не поет на кремациях, но для такой махины ей, очевидно, захотелось сделать исключение. К счастью, у них там, в Зоргфлиде, хватило ума провести ввод суперпечки в эксплуатацию с фиктивным покойником.

Думаю, можно арендовать печь на вынос, без вигвама. Из газетной статьи я не совсем понял, можно ли взять ее на часок и запустить в личном садике за домом.

С ней справится и ребенок. Конечно, современный, продвинутый ребенок, ведь это модель с сенсорным управлением и в обращении с ней нужен навык. Иначе может случиться, что неграмотная в цифровом отношении пожилая дама, на беду, снова извлечет с другой стороны печки труп своего мужа. Бумс.

Но зачем принимать желаемое за действительное? Такая супермодная печь снабжена полностью автоматизированным, интегрированным механизмом. Ставишь на него гроб. Возможно, сгодится и джутовый мешок. Включаешь экран. Всего один клик – и мертвец отправляется в заранее разогретую печь.

Название крематорион составлено из двух слов: кремация и Орион (есть такое созвездие). Но в качестве созвездия можно бы взять и Кассиопею.

Раньше я бы не обратил внимания на подобную информацию в газете, но теперь, ввиду собственных похорон, смакую любую статью, имеющую отношение к погребению или кремации.

Между прочим, есть одна странность: одни газеты пишут о похоронах, а другие – о погребениях. Но это различие пока не заслуживает отдельного исследования. Меня раздражают люди, которые на каждый поставленный вопрос немедленно ищут ответ в телефоне. В иных компаниях я уже почти не осмеливаюсь задавать вопросы.

– Господи, да какое же ухо отрезал себе Ван Гог?

И сразу же три-четыре айфона включаются в поисках ответа. Мне это, в общем-то, безразлично. Да и Ван Гогу, в сущности, тоже.

46

Субботний вечер я провел в кафе в обществе Йоста и Ваутера. После долгих конструктивных консультаций и множества кружек пива мы набросали план моего исчезновения на нескольких пивных подставках, но в воскресенье утром я нигде не смог их найти. Меня охватила паника. Я смертельно испугался, что их найдет Афра. Или того хуже: вдруг уже нашла?

Я обыскал весь дом, делая вид, что потерял ключи от машины.

– Помочь тебе искать? – предложила Афра.

– Да нет, не так уж это важно.

– Ну… по-моему, ключи – вещь для машины довольно существенная. Поедешь завтра в Брёкелен на велосипеде?

– Ты права, дорогая. Но не волнуйся. Спокойно поищу, и они найдутся…

Пивные подставки не находились. Потратив два с лишним часа на бесплодные поиски, я позвонил Йосту и Ваутеру, но ни тот, ни другой ничего не знали, и вообще этим бесчувственным эгоистам было не до меня.

Тем временем я пришел к довольно уверенному выводу, что в доме подставок нет. Я проклинал себя за то, что так небрежно обошелся с потенциальной бомбой. И поклялся впредь быть в сто раз осторожнее. Еще несколько таких промахов – и я никогда не достигну своего рая в Тоскане.

В общих чертах план, составленный нами в промежутках между кружками пива, содержал следующие пункты:

1. В начале мая, во время школьных каникул, мы отправляемся в гольф-тур в Италию. Официальная версия: мы едем на юг Франции.

2. Берем фургон у «автосервисного человека», приятеля Ваутера, и грузим в него все, чего не хватает в Тоскане.

3. Едем через юг Франции, ночуем в мотеле под Авиньоном и в качестве вещественного доказательства посылаем женам наше групповое фото на фоне моста.

4. Затем в окрестностях Авиньона ищем подходящее место, где во время повторной поездки я смогу попасть в аварию.

5. Весь следующий день движемся прямиком к дому в Тоскане.

6. Там день-другой играем в гольф.

7. Возвращаемся в Пюрмеренд.

8. В начале летних каникул отправляемся на юг Франции по другому адресу, несколько дней играем в гольф, после чего я погибаю.

9. Наш похоронщик «забирает труп». То есть оформляет фальшивое свидетельство о смерти и обеспечивает заполнение гроба грузом в восемьдесят пять кило.

10. Я изменяю внешность.

11. Переезжаю на время в Гаагу, в квартирку Ваутера.

12. Присутствую на собственных похоронах.

13. На подержанном автомобиле под своим именем и со своим паспортом уезжаю в Италию.

В этом плане пока есть кое-какие слабые места. Например, нужно позаботиться, чтобы Стейн не смог участвовать в наших поездках. Другая проблема: чтобы меня не задержали на таможне с паспортом покойника. Может, фальшивый паспорт на новое имя был бы безопаснее, но где его взять? И еще одна проблема: чтобы никто не узнал меня на церемонии похорон.

Наверняка есть и другие вещи, которые мы в запарке упустили из виду.

Иногда меня жутко тошнит при мысли о том, что я собираюсь сделать.

– Ты еще можешь дать задний ход, – нашептывает мне осторожный внутренний голос. И ставит вопрос ребром: – В этом деле слишком много подводных камней. Что, если все откроется?

– Тогда об этом напишут в «Норд-Холландс дагблад», – отвечаю я живущему во мне великому пораженцу.

Я уже не дам задний ход.

VII

Моя подруга Иоланда призналась вчера вечером после тенниса, что любит свою собаку больше, чем мужа. А эта ее собачонка довольно противная. Маленькая, с непонятной родословной, то и дело тявкает и визжит, и кличка у нее – Кьяра.

– Да, может, это звучит странно, но если бы мне пришлось выбирать между мужем и Кьярой, я бы выбрала Кьяру, – сказала Иоланда. И как-то испуганно добавила: – Только Тео ни слова.

– Огромное преимущество собаки в том, что она не сопровождает саркастическим комментарием почти все, что ты делаешь, – сказала Йоке. – Так что я во многом с тобой согласна, Иоланда.

И полились жалобы на мужей. Из шести дам нашего теннисного клуба три совершенно в них разочарованы, две относятся к ним умеренно позитивно, одна не имеет мнения, поскольку не замужем. Я в числе разочарованных.

Самая частая жалоба: никакого интереса к жене.

– Харри почти не замечает, есть я или нет меня. Если мы дважды в месяц поговорим друг с другом – это уже много. Каждое слово дается с трудом. А что до секса, так лучше о нем и не мечтать, – проворчала Йоке. Все согласно кивнули, даже те две дамы, которые считают себя вполне удовлетворенными.

Я не подала виду, но Артур точно соответствует этой характеристике, хотя должна сказать, что в последнее время он как-то больше старается. Проявляет интерес, что ли. В смысле разговоров, а не секса. Год за годом один или два раза в месяц все та же рутина. А потом и она прекратилась. И никогда об этом не было сказано ни слова. Не помогает и то, что я ложусь в постель намного раньше, чем Артур. Он до глубокой ночи пялится в телевизор. Что смотреть – для него значения не имеет. Недавно я застукала его, когда он включил канал Rai uno. Он не просто смотрел, он изображал нечто вроде итальянского караоке.

Изредка он подползает ко мне, когда ложится в постель. А руки у него холодные.

Я еще раз обдумала разговор о собаке. Какая разница, обменяла бы я Артура на собаку или нет. На лабрадора или фризскую борзую обменяла бы, на питбуля или пекинеса нет.

47

Успех предприятия с сегодняшнего дня зависит от расторопности Этьена Хюммела. Должен признать, подобное имя отнюдь не внушает доверия[19]19
  Хюммел – по-нидерландски: коротышка, карапуз.


[Закрыть].

К тому же его облик вполне соответствует имени: это маленький лысеющий человечек с водянистыми глазками. В безукоризненном костюме и до блеска начищенных туфлях.

Мы с Йостом назначили ему встречу в 17.00 в ресторане первого класса на вокзале Амстердам-Центр. Он появился в 16.59 и стал искать нас взглядом. Он нас не видел, а Йост не пытался привлечь его внимание. Но когда Этьен отвернулся, глядя в другую сторону, Йост подкрался к нему сзади и энергично хлопнул по узкому плечику. Этьен аж подпрыгнул со страху.

– За битого двух небитых дают, Хюммел.

– О, это вы, как вы меня испугали. – Тихий, вежливый, чуть шепелявый голос.

– Неужели совесть нечиста, Этьен?

Йост еще раз хлопнул его по плечу. Этьен скривил губы в жалкой улыбочке и засеменил вслед за Йостом к нашему столу.

– Этьен Хюммел, приятно познакомиться. – Он протянул мне вялую руку, я ответил сильным рукопожатием, памятуя совет, некогда данный Йостом. «На вялую руку следует реагировать крепкой хваткой, чтобы был понятен расклад», – пояснил он тогда. Излишне жесткий хлопок по плечу имел ту же цель.

– Артур Опхоф, мне тоже очень приятно.

Но это было правдой лишь отчасти. Хорошо, что Йост раздобыл похоронщика, не слишком щепетильного в отношениях с законом, но этот был какой-то уж слишком скользкий. В людях, которые занимаются погребальными церемониями, часто есть что-то фальшивое; возможно, это профессиональная деформация. Они должны внушать уважение, излучать сочувствие, но стоит им появиться, как сразу создается впечатление, что вы смотрите плохую пьесу, в которой по десять раз на неделе играет один и тот же бездарный актер. И я не имею в виду покойника.

После обмена обычными любезностями между Йостом и Этьеном («Как ваши дела?» – «Хорошо, а ваши?») мы заказали вино для нас и кофе для Хюммела, и воцарилась тишина.

Это мы предвидели.

«Важно хорошо рассчитать время паузы. Почувствовать себя комфортно и уж тогда открывать рот, не то начнешь пороть чушь, а это уводит в сторону от цели», – проинструктировал меня Йост за четверть часа до встречи с похоронщиком.

Голова Этьена слегка покачивалась, будто плохо держалась на шее. Йост говорил, что Хюммел напоминает ему игрушечную собачку, кивающую головой в заднем окне машины. Теперь я понял, чтó он имел в виду.

Этьен был нужен нам для нелегального дела, и он вроде как согласился провернуть его, потому что задолжал Йосту за пустяковую услугу: Йост отмазал его от обвинения в двойной бухгалтерии и присвоении налика из кассы. Уменьшительная форма слова «нал» принадлежит Йосту. В общении со своими клиентами он для наглядности любит все преуменьшать, что делает клиентов более сговорчивыми.

«Потом предложим ему скромненькое денежное поощреньице – и наша козочка на другом берегу речки. Это срабатывает и с волками». В общем, Йост заранее проинструктировал меня, какую избрать тактику. Я могу еще многому научиться у своего друга, вопрос в том, так ли уж я этого хочу.

Этьен откашлялся.

Йост подбодрил его взглядом.

– Я так понимаю, вы проводите эксперимент. Чем конкретно я могу вам служить? – тихо спросил Этьен. Он склонил голову немного набок, но она снова закачалась.

– Мы хотели бы просить тебя о небольшой услуге, каковая, собственно, состоит в том, что ты в нужный момент кое на что закроешь глаза. У тебя, насколько я знаю, есть в этом некоторый опыт.

– Да-да. И на что конкретно я должен их закрыть?

– Ну, дело, в сущности, простое. Один мой приятель хочет исчезнуть путем так называемой безвременной кончины. Ему понадобится свидетельство о смерти, неотличимое от подлинного.

– О! – Этьен задумался. – И кто этот приятель?

– Это я, – сказал я как можно самоуверенней.

– И вы, конечно, хотите, чтобы вас, так сказать, похоронили?

– Желательно кремировали, – сказал я.

Господин Хюммел вспотел. И начал слегка заикаться.

– Ну-у… э-эт-то весьма необычно. Ни в чем таком я еще никогда не участвовал. Тут много подводных камней и риск большой. Я могу потерять бизнес.

– Рассматривай это как встречную услугу за то, что благодаря мне у тебя еще есть бизнес, – вкрадчиво заметил Йост. – Да тебе и не придется все делать одному. В основном мы сами справимся, а ты… – Йост выдержал паузу и наклонился к уху Хюммела. – …заработаешь недурные денежки, Этьен. Сможешь залатать кое-какие финансовые дырочки.

Я видел, что Этьен задумался и просчитывает свои варианты. Он потирал лоб и скреб лысину.

– Н-да, если я могу выручить вас, Йост…

– Наверняка можешь.

Не то чтобы я наблюдал этот диалог, затаив дыхание, скорее я тупо пялился на обоих. Позже Йост сказал, что мне не следует впредь так долго сидеть с разинутым ртом. Это производит дурацкое впечатление. Но, к счастью, Хюммел был так занят собой, что ничего не заметил. Он, словно одержимый, взвешивал риски и прикидывал, сколько может заработать.

– И какое вознаграждение вы имеете в виду?

Йост медлил с ответом, несколько раз прищелкнул языком и наконец сказал:

– Я имел в виду семь, священное число. Семь тысяч.

– Семь… Маловато.

– А ты на сколько рассчитывал, Этьен?

– На двенадцать.

– Разумеется, в честь двенадцати апостолов, – елейным тоном произнес Йост и взглянул на меня, как бы нуждаясь в моем согласии. Я почел за благо кивнуть. Йост предупредил меня, что сотрудничество с Хюммелом обойдется в десять тысяч, но для этого он должен изрядно потрудиться. «Он думает, мы ему заплатим, чтобы он закрыл глаза на маленькую неувязочку с законом. Но за эти деньги ему придется съездить во Францию и обратно и самому оплатить гроб и поддельное свидетельство о смерти».

Йост знает цену своей клиентуре. Он долго смотрел в потолок, затем шумно вдохнул и выдохнул:

– О’кей. Десять. Предлагаю десять. Пять авансом, пять по исполнении.

Он протянул руку. Этьен нерешительно подал свою. Он глядел на Йоста с некоторым подозрением, а может, и со страхом. Очевидно, спрашивал себя, не пахнет ли здесь каким-то подвохом. Голова его закачалась еще сильней, чем раньше.

– Хорошая сделка, – сказал Йост. – Разумеется, Этьен, никому ни слова. Даже твоей жене. Особенно твоей женушке. Ведь в недалеком прошлом мы не ставили ее в известность о некоторых вещах. Не так ли?

Мы выпили за благополучный исход дела. Я заказал коньяк для Йоста и для себя, Этьен предпочел еще одну чашку кофе.

– Что ж, – сказал Йост, – летом кое-что произойдет. Я полагаю, мы начнем приготовления в апреле. Тебя устраивает, Этьен?

– Вроде бы вполне.

– Отлично.