Текст книги "На шаг сзади"

5

Они прошли в регистратуру родильного отделения. Было десять минут четвертого. Валландер рассказал все, как было, ничего не утаивая. Сведберг убит. Одним или несколькими выстрелами из охотничьего ружья. Кто стрелял, когда и почему – пока неизвестно. Он, правда, не стал ей описывать, как выглядит место преступления.

Не успел он закончить, зашла одна из ночных сестер – хотела спросить о чем-то.

– Я пришел с известием о смерти, – сказал Валландер. – Не могли бы вы немного подождать?

Сестра уже собиралась уйти, как Валландер попросил принести ему стакан воды – у него настолько пересохло во рту, что язык прилипал к нёбу.

– Мы все в шоке, – сказал Валландер. – То, что произошло, совершенно непостижимо.

Ильва Бринк не произнесла ни слова, только страшно побледнела. Пришла сестра со стаканом:

– Могу я чем-нибудь помочь?

– Сейчас – нет, – сказал он.

Он, не отрываясь, опорожнил стакан, но жажду не утолил.

– Я не понимаю, – сказала Ильва Бринк. – Просто не могу понять.

– И я не понимаю. Пройдет много времени, прежде чем пойму. Если вообще когда-нибудь пойму.

Он поискал в куртке ручку. Ручка нашлась, но блокнот он, как всегда, забыл. В корзине для бумаг нашел листок, на котором были нарисованы человечки. Он расправил его и положил на газету.

– Я должен задать несколько вопросов, – сказал он. – У него есть родственники? Должен признаться, что знаю только тебя.

– Родители умерли. Сестер и братьев нет. Кроме меня только один двоюродный брат. Я – двоюродная сестра по отцовской линии, а он – по материнской. Его зовут Стуре Бьорклунд.

Валландер записал.

– Он живет здесь, в Истаде?

– На хуторе под Хедескугой.

– Он крестьянин?

– Профессор Копенгагенского университета.

Валландер удивился:

– Сведберг, по-моему, никогда о нем не говорил.

– Они почти никогда не встречались. Если ты спрашиваешь, с кем из родственников Калле поддерживал контакт, то ответ один – только со мной.

– Все равно ему надо сообщить. Как ты сама понимаешь, пресса подымет шум. Полицейский умирает насильственной смертью.

– Насильственной смертью… – повторила она. – Что ты имеешь в виду?

– Я имею в виду, что он, скорее всего, был убит.

– А что это еще может быть?

– Это мой следующий вопрос – мог ли он совершить самоубийство?

– А разве не все могут совершить самоубийство? Если обстоятельства вынуждают?

– Может быть, ты и права.

– А разве вы не можете отличить убийство от самоубийства?

– Увидим. Скорее всего, можем. Но я все равно должен был спросить.

Она подумала.

– Даже у меня были такие мысли, – сказала она, – после того, через что я прошла. Но никогда не думала, чтобы Карл…

– То есть причин у него не было?

– Несчастным его назвать было нельзя.

– Когда ты видела его в последний раз?

– Он звонил в воскресенье.

– И как он тебе показался?

– Как обычно.

– Почему он звонил?

– Мы обычно перезваниваемся раз-другой на неделе. Если бы он не позвонил, позвонила бы я. Иногда я приглашала его поужинать. Иногда приходила к нему. Как ты помнишь, мужа моего почти никогда не бывает дома. Он начальник машинного отделения на танкере. Дети наши уже выросли.

– То есть Сведберг готовил ужин и приглашал тебя?

– А почему бы нет?

– Даже представить не могу его на кухне.

– Он очень хорошо готовил. Особенно рыбу.

Валландер помолчал.

– Значит, он звонил в воскресенье. Четвертого августа. И все было как всегда.

– Да.

– О чем вы говорили?

– Обо всем и ни о чем. Помню, он жаловался, что устал. Выработался.

Валландер насторожился:

– Так и сказал? Выработался?

– Да.

– Но он же только что из отпуска?

– Я точно помню. Он именно так и сказал.

Валландер подумал немного:

– А где он отдыхал?

– Он не любил уезжать из Истада. Обычно проводил отпуск дома. Может быть, ненадолго съездил в Польшу.

– И что он делал дома? Просто сидел в квартире?

– У него были свои увлечения.

– Какие?

Она укоризненно покачала головой:

– Странно, что не знаешь. Целых два – астрономия и история американских индейцев.

– Про индейцев я слышал. Еще знаю, что он иногда ездил в Фальстербу смотреть на птиц. Но про звезды слышу первый раз.

– У него замечательный телескоп.

Валландер попробовал вспомнить. Нет, телескопа в квартире Сведберга он не видел.

– А где он стоял?

– В кабинете.

– То есть так он и проводил отпуск? Смотрел на звезды и читал про индейцев?

– Думаю, что да. Правда, это лето было необычным.

– В каком смысле?

– Мы летом, как правило, встречаемся почаще. Но в этом году у него не было времени. Несколько раз отказывался, когда я приглашала его поужинать.

– Почему?

Она поколебалась:

– У него вроде бы не было времени.

Чутье подсказало Валландеру, что все это неспроста.

– Он не говорил, чем он занят?

– Нет.

– Но ты задавала себе этот вопрос?

– Да нет.

– А ты не заметила в нем никаких перемен? Что он стал каким-то другим? Что его что-то беспокоит?

– Он был совершенно обычным. Разве что времени у него ни на что не было.

– И когда ты это заметила? Когда он сказал это впервые?

Она немного подумала:

– Сразу после Иванова дня. Как только ушел в отпуск.

В дверях появилась давешняя сестра. Ильва Бринк встала:

– Сейчас вернусь.

Валландер поискал туалет, помочился и выпил еще два стакана воды. Когда он вернулся, Ильва уже ждала его.

– Я ухожу, – сказал он. – Остальные вопросы могут подождать.

– Если хочешь, я позвоню Стуре. Мы должны организовать похороны.

– Хорошо бы ты сделала это в течение ближайших часов. В одиннадцать мы должны сделать заявление для прессы.

– Никак не могу поверить, – сказала она.

На глаза ее вдруг навернулись слезы. Валландер сам чуть не заплакал. Они посидели молча, пытаясь справиться с чувствами. Валландер сосредоточил взгляд на настенных часах – смотрел, как бежит по кругу секундная стрелка.

– У меня есть еще один вопрос, – помедлив, сказал он. – Сведберг был холостяком. Я никогда не слышал, чтобы у него была какая-то женщина.

– У него и не было.

– Может быть, этим летом он с кем-то познакомился?

– С женщиной?

– Да.

– И поэтому сказал, что «выработался»?

Валландер осознал нелепость своей версии.

– Это моя обязанность – задавать вопросы, – сказал он, словно извиняясь. – Иначе мы никуда не придем.

Она проводила его до стеклянной двери.

– Вы должны найти того, кто это сделал, – сказала она, сильно сжав его руку.

– Убить полицейского – самое худшее, что может сделать преступник. В таких случаях существует неписаная гарантия – мы его поймаем.

Он тоже пожал ее руку.

– Я позвоню Стуре, – сказала она. – Самое позднее в шесть.

В дверях Валландеру пришел в голову еще один вопрос. Рутинный вопрос, он попросту забыл его задать.

– Ты, случайно, не знаешь, у него не было привычки хранить дома большие суммы денег?

Она посмотрела на него непонимающе:

– Большие суммы? Откуда он бы их взял? Он всегда жаловался, что мало получает.

– И был прав. Мы получаем очень мало.

– А ты знаешь, сколько получает акушерка?

– Нет.

– Тогда я лучше умолчу. Дело не в тех, у кого большие заработки, а в тех, у кого они меньше всех.

Выйдя из больницы, Валландер с наслаждением вдохнул свежий ночной воздух. Еще не было четырех, но птицы уже начали свой утренний концерт. С моря тянул легкий приятный бриз, было тепло и тихо. Он медленно пошел по Большой Норрегатан.

Один вопрос казался ему важнее прочих.

Почему Сведберг сказал, что он выработался? Вышел из отпуска и сказал – я выработался.

Может ли это каким-то образом быть связано с убийством?

Он остановился на краю узкого тротуара. Вызвал в памяти картину, увиденную им в гостиной Сведберга. Мартинссон за спиной. Тело убитого и ружье… Тогда почти сразу у него возникло чувство – что-то не так, что-то не сходится.

Может быть, сейчас ему удастся сообразить?

Он напряженно размышлял, но в голову ничего не приходило.

Терпение, подумал он. Надо набраться терпения. К тому же я устал. Ночь была долгой, и она еще не кончилась.

Он снова зашагал. С горечью подумал, что выспаться вряд ли удастся. И почитать свои диетические инструкции. Вдруг он снова резко остановился. Что будет, если и он умрет так же внезапно, как Сведберг? Кто о нем пожалеет? Что скажут на похоронах? Что вот, дескать, хороший был полицейский… А теперь его стул на совещаниях пуст. Но кому будет не хватать не полицейского на стуле, а человека? Может быть, Анн-Бритт Хёглунд. Мартинссону…

Совсем рядом, чуть не задев крылом щеку, пролетел голубь.

Ничего, ничего мы не знаем друг о друге. А кем для меня был Сведберг? Если начистоту – будет ли мне его не хватать? Можно ли вообще оплакивать человека, которого толком не знаешь?

Он шел дальше – прекрасно зная, что эти вопросы будут к нему возвращаться вновь и вновь.

Переступив порог квартиры Сведберга, он словно вернулся в некий беспросветный кошмар. Все исчезло – летний бриз, щебет птиц. Здесь царил мрак смерти, особенно заметный по контрасту со светом мощных ламп. Лиза Хольгерссон уехала в полицию. Валландер позвал Анн-Бритт и Мартинссона в кухню. Хотел еще раз спросить, когда она в последний раз видела Сведберга, но удержался. Они сели за стол. Лица у них были серо-землистые. Интересно, как он сам выглядит.

– И что? – спросил он.

– Что это может быть, если не взлом?

– Очень многое, – сказал он. – Месть. Какой-нибудь псих. Два психа. Три психа. Мы не знаем. А пока мы не знаем, надо исходить не из того, что мы знаем, а из того, что видим.

– И еще одно обстоятельство, – медленно проговорил Мартинссон.

Валландер кивнул. Он знал, что тот скажет.

– Сведберг был полицейским. Здесь могут быть особые мотивы, – закончил Мартинссон.

– Что-нибудь обнаружили? Какие-то следы? – спросил Валландер. – Что у Нюберга? Что говорит врач?

Они стали листать свои записи. Анн-Бритт управилась первой.

– Стреляли из обоих стволов. И врач, и Нюберг считают, не знаю уж почему, что выстрелы последовали один за другим, почти сразу. Прямо в голову.

У нее задрожал голос. Она сделала глубокий вдох и продолжила:

– Сидел ли Сведберг на стуле, когда в него выстрелили, определить нельзя. Так же, как и точное расстояние. Если принять во внимание размеры комнаты и расположение мебели, самое большее – с четырех метров. Или ближе.

Мартинссон резко встал и, пробормотав что-то невнятное, скрылся в туалете.

– Мне надо было кончать с этой работой два года назад, – тихо сказал он, вернувшись. – Решил тогда, и надо было поступать, как решил.

– Может быть. Но сейчас ты нужен здесь, – резко сказал Валландер. В душе он прекрасно понимал Мартинссона.

– Сведберг одет, – продолжила Анн-Бритт. – Значит, его не подняли с постели. Но точное время смерти пока установить не удается.

Валландер посмотрел на Мартинссона.

– Двадцать раз спрашивал – и с той стороны, и с этой. Никто из соседей ничего не слышал.

– Может быть, из-за шума транспорта на улице? – предположил Валландер.

– Никакой транспорт не заглушит дуплет из дробовика.

– Другими словами, мы не знаем, когда это случилось. Знаем только, что Сведберг был одет. Значит, последние ночные часы можно исключить. Мне всегда казалось, что Сведберг ложится рано.

Мартинссон подтвердил – да, рано. У Анн-Бритт мнения на этот счет не было.

– Как попал в квартиру преступник? Через дверь?

– Следов взлома нет.

– С другой стороны, вскрыть этот замок ничего не стоит, – заметил Валландер.

– И почему он оставил оружие? Испугался и убежал? Или что?

Ответа на этот вопрос тоже не было. Валландер поглядел на усталых и подавленных сотрудников.

– Я выскажу свое мнение. Чего оно стоит, узнаем со временем. Как только мы вломились в квартиру и увидели всю эту жуть, у меня появилось странное чувство: что-то здесь не склеивается, что-то не так. Что именно – пока не могу сообразить. Убийство – значит, кто-то вломился в квартиру. А если не взлом, тогда что? Месть? Или, скажем, взлом, но не для того, чтобы украсть, а чтобы что-то узнать?

Он встал, нашел стакан и выпил воды.

– Я говорил с Ильвой Бринк в родильном отделении. У Сведберга почти нет родственников – она и еще один двоюродный брат. И все. У нее со Сведбергом был постоянный контакт. Она сказала одну вещь, которая меня беспокоит. В воскресенье она говорила со Сведбергом, и он пожаловался ей, что выработался. Почему? Он ведь только что вернулся из отпуска.

Анн– Бритт и Мартинссон ждали продолжения.

– Не знаю, что все это значит. А узнать надо.

– Кто-нибудь знает, чем в последнее время занимался Сведберг? – спросила Анн-Бритт.

– Пропавшими юнцами, – сказал Мартинссон.

– Вряд ли только этим, – возразил Валландер. – Дела о пропаже молодых людей официально не заведено. Мы просто держим его на контроле. К тому же он ушел в отпуск еще до того, как родители забили тревогу.

Добавить к этому было нечего.

– Пусть кто-нибудь узнает, чем он занимался.

– Ты думаешь, он что-то скрывал? – осторожно спросил Мартинссон.

– По-моему, все что-нибудь скрывают.

– Значит, нужно раскапывать тайны Сведберга?

– Нужно найти того, кто убил его. Вот и все.

Они договорились встретиться в полиции в восемь. Мартинссон пошел в квартиру напротив заканчивать опрос свидетелей. Анн-Бритт задержалась. Валландер посмотрел на нее – усталое, изможденное лицо.

– Ты не спала, когда я звонил? – спросил он и тут же пожалел. Какое ему дело, в конце концов?

Но она восприняла вопрос как должное.

– Нет, – сказала она. – Не спала.

– Что, муж дома? Ты приехала очень быстро. Он, наверное, остался с детьми?

– Когда ты позвонил, мы ругались. Маленькая дурацкая склока. Такие случаются, когда на настоящую ссору нет сил.

Они помолчали. Время от времени в кухню доносились желчные реплики Нюберга.

– И все же я не понимаю, – сказала она. – Кто мог это сделать? Сведберг такой безобидный человек, кто мог желать ему зла?

– Кто знал его лучше других?

Она удивленно посмотрела на него:

– Я думала, ты.

– Нет. Я знал его очень поверхностно.

– Но он старался тебе подражать.

– Даже представить себе такого не могу.

– Ты просто не замечал. Я тоже стараюсь тебе подражать. Другие, может быть, тоже. Он никогда ни словом тебе не перечил. Даже когда ты ошибался.

– Ты не ответила на вопрос, – сказал Валландер, – кто знал его лучше других?

– Никто.

– Теперь нам придется узнать его очень близко. Только теперь, когда он умер.

В комнату с кружкой кофе вошел Нюберг. Валландер знал, что дома у Нюберга всегда стоит термос с готовым кофе – на случай, если его вызовут среди ночи.

– Что нового? – спросил Валландер.

– Похоже на взлом. Непонятно только, почему преступник бросил ружье.

– И мы пока не знаем, когда точно это случилось.

– Теперь пусть медики определяют.

– А ты как думаешь? Мне хотелось бы знать твое мнение.

– Не люблю гадать.

– Знаю, что не любишь. Но у тебя есть опыт. Мне нужно твое мнение, а не официальное высказывание.

Нюберг потер небритый подбородок. Глаза у него были красными.

– Сутки, – сказал он наконец. – Не меньше суток.

Они замолчали. Сутки, подумал Валландер. В среду вечером. Или утром в четверг.

Нюберг зевнул и вышел.

– Думаю, Анн-Бритт, тебе лучше поехать домой, – сказал Валландер, – а то заснешь на утренней оперативке.

Настенные часы показывали четверть седьмого.

Она взяла куртку и ушла. Он остался один. На подоконнике лежала пачка счетов. Он начал их просматривать. С чего-то же надо начинать. Со счетов, например. Здесь лежал счет за электричество, квитанция банкомата, еще одна – из магазина мужской одежды. Валландер надел очки. Деньги взяты из банкомата второго августа, две тысячи крон. Остаток на счете – 19314 крон. Счет за электричество надо было оплатить до конца августа… Квитанция – третьего августа куплена сорочка, 695 крон. Дорогая сорочка, подумал Валландер, немного удивился и положил бумаги на подоконник. Пошел к Нюбергу и попросил пару пластиковых перчаток. Вернулся в кухню, огляделся и начал методично осматривать содержимое шкафчиков и ящиков. У Сведберга в кухне был такой же порядок, как и на рабочем столе в полиции. Ничто не привлекало внимания, все было на месте – по крайней мере на первый взгляд. Валландер еще раз пошел к Нюбергу и попросил карманный фонарик. Приоткрыл шкафчик под мойкой и посветил на сливные трубы. Он понятия не имел, что ищет или что надеется найти. Телескоп, вспомнил он. Где-то должен быть телескоп. Он прошел в кабинет, сел за стол и огляделся. Пришел Нюберг – они закончили, тело можно было забирать. Может быть, он хочет еще раз посмотреть? Валландер покачал головой. Он был уверен, что если бы его сейчас попросили описать увиденное им в гостиной, он не упустил бы ни малейшей детали… Взгляд его блуждал по сторонам. Книжная полка… почти все книги сброшены и валяются на полу. На столе – автоответчик, стаканчик для карандашей, несколько старых оловянных солдатиков, ежедневник. Валландер начал листать его, страницу за страницей. Одиннадцатого января Сведберг посещает зубного врача. Седьмого марта – день рождения Ильвы Бринк. Восемнадцатого января – написано «Адамссон». Просто фамилия, больше ничего. Эта фамилия – Адамссон – повторяется пятого и двенадцатого мая. За июнь и июль никаких записей нет. У Сведберга отпуск. Он жалуется, что выработался. Он начал медленно листать дальше. Пусто. За последние дни его жизни – ни одной записи. Восемнадцатое октября – день рождения Стуре Бьорклунда. Четырнадцатое декабря. Снова Адамссон. Дальше пусто. Валландер положил ежедневник на место. Судя по всему, Сведберг был очень одиноким человеком. Впрочем, что такое – ежедневник? Валландер вспомнил свой собственный – то же самое. Ничего существенного. Он откинулся на стуле и закрыл глаза. Он очень устал, к тому же его снова мучила жажда. Интересно, кто такой Адамссон? Он открыл глаза, наклонился к столу и поднял коричневую подкладу для письма. Там лежали несколько памятных записок и визитная карточка. Адрес антикварного магазина «Буман» в Гётеборге. Телефон автомастерской «ауди» в Мальмё. Сведберг был поклонником одной марки, он всегда ездил на «ауди». Так же как Валландер постоянно менял свой «пежо» на следующий «пежо». Визитная карточка, на которой указано некое предприятие в Миннеаполисе под названием «Indian Heritage». Еще там было вырезанное из газеты объявление – магазин «Травы и старинная медицина» в Карлсхамне. Валландер положил подкладку на место. Два ящика письменного стола лежали на полу. Остальные просто выдвинуты. Он вытянул первый – там было несколько копий налоговых деклараций. В другом – письма и открытки. Валландер проглядел письма – многие были отправлены больше десяти лет назад, почти все от матери. Он положил их на место и взял стопку открыток. К удивлению Валландера, одна была от него самого – из Скагена. «Пляжи здесь потрясающие», – написал он Сведбергу. Валландер задумался, держа открытку в руке.

Это было три года назад. Он был на больничном и сомневался, сможет ли вообще продолжать службу в полиции. Он не мог припомнить, что посылал открытку Сведбергу. Он вообще мало что мог припомнить из того периода. Но значит, он все же написал тогда Сведбергу. Потом вернулся в Истад и вышел на, работу. Он помнил, как это было, и запомнил реакцию Сведберга. Бьорк привел его на оперативку и поздравил с выходом на работу. Стало очень тихо – все были уверены, что он не будет больше работать в полиции. Прервал молчание именно Сведберг. Валландер помнил дословно, что он сказал: Замечательно, что ты вернулся. Для меня ты все время был здесь, ни одного дня без тебя не проходило.

Валландер не отпускал вставшую перед глазами картинку, пытаясь вновь увидеть Сведберга. Тот почти все время молчал. При том что мог лучше кого бы то ни было тактично прервать неловкое молчание, сказать что-то уместное, облегчить настроение. Он был толковым полицейским. Не выдающимся, не блестящим – именно толковым. Упорным, верным долгу. Рапорты писал неважно, чем раздражал прокуратуру. Но работал хорошо – у него была превосходная память, и он умел отличать важное от неважного…

Еще одна картинка всплыла в памяти. Несколько лет назад они вели запутанное дело об убийстве, где главную и, прямо скажем, жутковатую роль играл владелец Фарнхольмского замка, и Сведберг вдруг сказал: тот, у кого так много всего, просто не может быть порядочным человеком. В другой раз, в связи с тем же самым делом, Сведберг поделился с ним мечтой – я всерьез надеюсь, сказал Сведберг, что когда-нибудь мне удастся добраться до этих господ, уверенных, что для них закон не писан.

Валландер встал и прошел в спальню. Телескопа не было и здесь. Он опустился на колени и заглянул под кровать. Сведберг, очевидно, был чистюлей – пыли под кроватью не было. И вообще ничего не было. Он поднял подушки, одну за другой. Ничего. В платяном шкафу – аккуратно развешенная одежда. На дне – обувная полка. Валландер отодвинул костюмы и посветил карманным фонариком – там стояли чемоданы. Он вытащил один и открыл – пусто. Потом занялся стоявшим у короткой стены комодом. Там лежали простыни, пододеяльники и нижнее белье. Он приподнял стопки белья, провел рукой по дну – ничего. Он сел на край кровати. На ночном столике лежала открытая книга – «История индейцев сиу» на английском. Сведберг довольно плохо говорил по-английски, подумал Валландер. Читал, наверное, лучше.

Он рассеянно перелистал книгу, задержавшись на красивой и гордой фотографии Сидящего Буйвола. Потом встал и пошел в ванную. Открыл зеркальный шкафчик над раковиной. Ничего такого, что привлекло бы его внимание – примерно то же, что и у него самого. Оставались прихожая и гостиная. Он начал с прихожей. Из кухни вышел один из криминалистов. Валландер сел на табуретку и выдвинул ящик маленького комодика под зеркалом. Там лежали перчатки и пара бейсбольных кепок, одна из них с рекламой сети магазинов радиотоваров.

Он встал. Гостиная… Ему очень не хотелось туда идти. Оттягивая неприятный момент, он вернулся в кухню и выпил стакан воды. Было уже почти шесть. Он страшно устал. Глубоко вдохнув, он вошел в гостиную. Нюберг надел наколенники и ползал по полу вокруг черного кожаного дивана, стоявшего у стены. Стул так и лежал опрокинутым, никто его не поднял. И ружье было на месте. Единственное, что исчезло, – тело Сведберга. Валландер окинул взглядом комнату. Попытался представить, что здесь произошло. Что было до того, как прозвучали выстрелы? Но ничего не получалось. Вернулось странное чувство, что он не видит чего-то решающего, какого-то важного и не замеченного им противоречия. Он даже задержал дыхание, пытаясь понять, что это, но снова не смог. Нюберг встал с колен. Они поглядели друг на друга.

– Тебе все понятно? – спросил Валландер.

– Нет. Напоминает загадочную картинку.

Валландер глянул на него испытующе:

– Какую картинку? О чем ты?

Нюберг высморкался и аккуратно сложил носовой платок.

– Все в кашу. Перевернутый стул, выдвинутые ящики, раскиданная посуда, бумаги… Тебе не кажется, что беспорядка чересчур много?

Валландер понял, что Нюберг имеет в виду. Сам он об этом не подумал.

– Ты хочешь сказать, что это инсценировка?

– Это всего лишь мое предположение.

– Что именно заставляет тебя думать, что это все сделано нарочно?

Нюберг показал на маленького фарфорового петушка на полу:

– Можно догадаться, что петух стоял на этой полке. Где же еще? И представь, кто-то выдирает ящики, чуть не выламывает их… до петуха ему, понятно, дела никакого нет. Петух падает… и оказывается чуть не в трех метрах от полки.

Валландер кивнул. Нюберг был прав.

– Объяснение, наверное, найдется, – сказал Нюберг. – Но искать его тебе.

Валландер промолчал. Он постоял немного в гостиной и вышел из квартиры. Уже рассвело. У дома стоял полицейский автомобиль, но любопытных пока не было. Валландер предположил, что полицейским дано распоряжение пока помалкивать.

Он сделал несколько глубоких вдохов. Начинался один из редких погожих дней позднего сконского лета.

Только сейчас он почувствовал настоящую скорбь. Словно бы он оплакивал и Сведберга, и самого себя, словно бы получил жестокое напоминание, что и он смертен. В то же время ему было немного страшно. Смерть подошла совсем близко. Не так близко, как тогда, когда умер его отец, зато более наглядно и жестоко.

Это пугало его.

Было двадцать пять седьмого, утро пятницы, девятое августа. Он медленно пошел к машине. Мимо, грохоча, проехала бетономешалка.

Еще через десять минут он открыл дверь полицейского управления.