Текст книги "Татуировщик из Освенцима"

Глава 4

По пути в Освенцим Барецки пребывает в приподнятом настроении и забрасывает Лале вопросами.

– Сколько тебе лет? Что ты делал раньше – до того, как тебя сюда привезли?

По большей части Лале отвечает вопросом на вопрос: он уже знает, что Барецки любит говорить о себе. Лале выясняет, что охранник всего на год моложе его, но на этом сходство кончается. Он говорит о женщинах, как подросток. Лале решает, что это различие между ними может ему пригодиться, и начинает исподволь учить его приятным манерам.

– Вы когда-нибудь дарили девушке цветы? – спрашивает Лале.

– Нет, а зачем?

– Затем что им нравятся мужчины, которые дарят цветы. Лучше даже самому их собрать.

– Ну, не стану я этого делать. Меня поднимут на смех.

– Кто? Хотите сказать, другие мужчины?

– Ну да. Подумают, я хлюпик.

– А что, по-вашему, подумает девушка, когда получит цветы?

– Какая разница, что она подумает? – Ухмыльнувшись, Барецки трогает себя за пах. – Это все, что мне от них надо, и все, что им надо от меня. Я-то в этом понимаю.

Лале уходит вперед. Барецки догоняет его:

– В чем дело? Я сказал что-то не то?

– Правда хотите, чтобы я ответил?

– Угу.

Лале поворачивается к нему:

– У вас есть сестра?

– Угу, – отвечает Барецки, – две.

– Разве вы хотите, чтобы другие мужчины обращались с вашими сестрами так, как вы обращаетесь с девушками?

– Пусть только кто-нибудь попробует сделать это моей младшей сестричке, и я убью его. – Барецки вынимает из кобуры пистолет и несколько раз выпаливает в воздух. – Пристрелю мерзавца!

Лале отскакивает назад. Вокруг разносится эхо от выстрелов. Барецки тяжело дышит, у него покраснело лицо и потемнели глаза.

Лале поднимает руки:

– Уловил. Есть о чем подумать.

– Не хочу больше об этом говорить.

* * *

Лале выясняет, что Барецки не немец, он родился в Румынии, в небольшом городке близ границы со Словакией, всего в нескольких сотнях километров от Кромпахи, родного города Лале. Барецки сбежал из дому в Берлин, вступил в гитлерюгенд, а затем в СС. Он ненавидит отца, жестоко избивавшего его, братьев и сестер. Он по-прежнему беспокоится о сестрах – одной младшей и одной старшей, – которые живут дома.

Позже в тот вечер, на обратном пути в Биркенау, Лале тихо говорит:

– Если не возражаете, я воспользуюсь вашим предложением дать мне бумагу и карандаш. Ее номер 34902.

После ужина Лале бесшумно проскальзывает в блок 7. Капо сердито смотрит на него, но ничего не говорит.

Лале делится с товарищами по бараку дополнительным вечерним пайком – это всего лишь несколько сухарей. Заключенные разговаривают, обмениваются новостями. Как обычно, верующие приглашают Лале к вечерней молитве. Он вежливо отказывается, и его отказ вежливо принимается. Это привычная процедура.

* * *

Лале просыпается в своей комнатушке и видит стоящего над ним Барецки. Тот не постучал, перед тем как войти – он никогда этого не делает, – но этот визит чем-то отличается от других.

– Она в блоке двадцать девять. – Он вручает Лале карандаш и клочок бумаги. – Вот, напиши ей, а я позабочусь, чтобы доставили.

– Вы знаете, как ее зовут?

Взгляд Барецки отвечает на этот вопрос. А как ты думаешь?

– Я вернусь через час и заберу записку.

– Пусть будет через два.

Лале мучительно раздумывает над первыми словами, которые намерен написать заключенной номер 34902. Как начать? Как к ней обратиться? В конце концов он решает написать просто: «Привет, меня зовут Лале». Когда Барецки возвращается, он вручает ему листок с несколькими предложениями. Он написал ей, сколько ему лет, что он из Кромпахи в Словакии, перечислил своих родных. Он просит ее прийти к административному корпусу утром в воскресенье. Объясняет, что постарается тоже быть там, а если не сможет, то из-за работы, не такой регламентированной, как у других.

Барецки берет письмо и читает его, стоя перед Лале:

– Это все, что ты хочешь сказать?

– Остальное скажу при личной встрече.

Барецки садится на койку Лале и, наклонившись к нему, начинает хвастливо рассказывать, что бы написал он, что хотел бы сделать на месте Лале, который не знает, доживет ли до конца следующей недели. Лале благодарит его за информацию, но говорит, что предпочитает рискнуть.

– Отлично. Я отнесу ей это так называемое письмо и дам карандаш и бумагу для ответа. Скажу, что приду завтра утром. Пусть ночью подумает, нравишься ты ей или нет. – Выходя из комнаты, он криво ухмыляется Лале.

Что я наделал? Он подвергает опасности заключенную 34902. Он-то под защитой. Она – нет. И все же он хочет, стремится рискнуть.

* * *

На следующий день Лале и Леон работают до позднего вечера. Барецки постоянно околачивается неподалеку, часто демонстрируя свою власть стоящим в шеренге заключенным, и, если ему не нравится чей-то взгляд, пускает в дело приклад винтовки. С лица охранника не сходит злобная ухмылка. Он явно наслаждается, с важным видом прохаживаясь вдоль строя. И только когда Лале с Леоном принимаются укладывать свои принадлежности, он достает из кармана френча листок бумаги и протягивает его Лале.

– Ах, Татуировщик, – говорит он, – она не много написала. Думаю, тебе следует выбрать себе другую девушку.

Лале тянется к записке, но Барецки игриво отдергивает руку. Ладно, хочешь поиграть. Лале поворачивается и уходит прочь. Барецки нагоняет его и отдает записку. Лале лишь сухо кивает. Положив записку в портфель, он идет на раздачу ужина. Леон направляется к своему бараку. Лале понимает, что тот, возможно, опоздал на свою раздачу.

Ко времени прихода Лале еды остается совсем мало. Поев, он запихивает в рукав несколько кусков хлеба, мысленно сетуя на то, что его русскую военную форму заменили на робу без карманов. Войдя в блок 7, он слышит привычный негромкий хор приветствий. Он объясняет, что у него есть еда только для Леона и, может быть, еще двоих, и обещает, что завтра постарается добыть больше. Он остается там совсем ненадолго и спешит в свою комнату. Ему необходимо прочитать записку, запрятанную под инструментами.

Он бросается на койку и прижимает листок к груди. Представляет себе, как заключенная 34902 пишет слова, которые он жаждет прочитать. Наконец он разворачивает записку.

«Дорогой Лале», – так начинается письмо. Как и он сам, женщина написала лишь несколько осторожных строчек. Она тоже из Словакии. Она находится в Освенциме дольше Лале, с марта. Работает на одном из складов «Канада», где заключенные сортируют конфискованные у жертв вещи. Она будет в лагере в воскресенье. И поищет его. Лале перечитывает записку и несколько раз переворачивает листок. Взяв из портфеля карандаш, он с нажимом пишет на обороте письма: «Твое имя, как тебя зовут?»

* * *

На следующее утро Барецки сопровождает в Освенцим одного Лале. Новая партия невелика, и Леон может денек отдохнуть. Барецки принимается поддразнивать Лале по поводу записки: что он, мол, потерял контакт с дамами. Лале игнорирует это, спрашивая его, прочитал ли он за последнее время какие-нибудь хорошие книги.

– Книги? – бурчит Барецки. – Я не читаю книг.

– А стоило бы.

– Зачем? Какой толк в книгах?

– Из них можно многое узнать, и девушкам нравится, когда цитируешь что-то из книги или читаешь стихи.

– Мне нет нужды цитировать книги. У меня есть военная форма – это все, что нужно, чтобы заполучить девчонок. Они любят форму. У меня есть подружка, знаешь ли, – хвастается Барецки.

Для Лале это новость.

– Это хорошо. И ей нравится твоя форма?

– Конечно. Она даже надевает ее и марширует по комнате, отдавая честь, словно она чертов Гитлер. – С ужасным хохотом он передразнивает ее, важно прохаживаясь с поднятой рукой. – Хайль Гитлер! Хайль Гитлер!

– То, что ей нравится твой мундир, не означает, что ей нравишься ты! – выпаливает Лале.

Барецки застывает на месте.

Лале ругает себя за неосторожное замечание. Он замедляет шаг, раздумывая, стоит ли вернуться и извиниться. Нет, он пойдет дальше и посмотрит, что произойдет. Прикрыв глаза, он продвигается вперед мелкими шажками, ожидая, что прогремит выстрел. Потом слышит за собой топот бегущих ног, и кто-то дергает его за рукав:

– Так вот что ты думаешь, Татуировщик? Что она любит меня за военную форму?

Лале с облегчением поворачивается к нему:

– Откуда я знаю, что она любит? Может, расскажешь о ней?

Ему совсем не хочется продолжать этот разговор, но, избежав пули, он чувствует, что у него нет выбора. Как выясняется, Барецки почти ничего не знает о своей подружке, в основном потому, что никогда не расспрашивал ее. Лале никак не может это проигнорировать и безотчетно продолжает засыпать Барецки советами о том, как обращаться с женщинами. Мысленно Лале велит себе заткнуться. Какое ему дело до обретающегося рядом с ним монстра и до того, научится ли тот хоть когда-нибудь уважительному отношению к женщине? По правде говоря, он надеется, что Барецки не выйдет отсюда живым и женщин у него больше не будет.

Глава 5

Наступило воскресное утро. Лале вскакивает с кровати и бежит наружу. Солнце встало. Где все люди? Где птицы? Почему они не поют?

– Сегодня воскресенье! – кричит он неизвестно кому, а обернувшись, замечает направленное на него с ближайшей сторожевой вышки дуло автомата. – Ох черт!

Он мчится обратно в барак, а в рассветной тишине резко раздаются звуки выстрелов. Похоже, караульный решил попугать его. Лале знает, что это единственный день, когда заключенные спят дольше обычного или, по крайней мере, выходят из бараков только от голода, чтобы выпить черный кофе и съесть кусок черствого хлеба. Караульный забавы ради выпускает в здание еще одну очередь.

Вернувшись в свою комнатушку, Лале шагает взад-вперед, репетируя первые слова, которые он ей скажет.

Ты самая красивая девушка из тех, что я встречал. Но Лале отбрасывает эту фразу. Он совершенно уверен, что она не чувствует себя красивой с бритой головой и в мешковатой одежде с чужого плеча. Все же эти слова могут потом пригодиться. Наверное, самое хорошее – держаться просто. Спросить: «Как тебя зовут?» и посмотреть, к чему это приведет.

Лале заставляет себя оставаться в бараке, пока не улавливает звуки пробуждения лагеря, столь хорошо теперь ему знакомые. Сначала сон заключенных прерывается сиреной. Потом эсэсовец, не выспавшийся и злой с похмелья, грубо выкрикивает команды. К каждому бараку с лязгом доставляются баки с завтраком. Несущие их заключенные стонут: день ото дня они все слабее, а баки все тяжелее.

Он подходит к пункту раздачи завтрака, присоединяясь к другим, которым положен дополнительный паек. Происходит обычный обмен кивками, взглядами, случайными беглыми улыбками. Никаких слов. Он съедает половину своего хлеба, остатки сует в рукав, завернутый в виде манжеты. Если получится, он предложит хлеб ей. Если нет, то Леону.

Лале наблюдает, как свободные от работы встречаются со знакомыми из других бараков и, разбившись на небольшие группы, садятся погреться под лучами солнца, пока лето еще не кончилось. Приближается осень. Он отправляется в лагерь на поиски девушки, но вдруг понимает, что у него нет портфеля. Мой спасательный круг. Лале никогда не выходит из комнаты без портфеля, а вот сегодня вышел. Где моя голова? Он бегом возвращается в барак и вновь появляется с портфелем в руке – человек на задании.

* * *

Как ему кажется, он долго бродит среди заключенных, болтая со знакомыми из блока 7. А тем временем выискивает взглядом группу девушек. Он разговаривает с Леоном и вдруг чувствует, что волосы у него на затылке встали дыбом. Такое ощущение возникает, когда за человеком наблюдают. Он поворачивается. Вот она.

Она разговаривает с тремя другими девушками. Заметив, что он увидел ее, замолкает. Лале подходит к девушкам, и подружки отступают назад, освобождая место для незнакомца. Они слышали про Лале. Она стоит одна.

Он подходит к девушке ближе, вновь привлеченный ее глазами. Подружки тихо хихикают в сторонке. Она чуть улыбается неуверенной улыбкой. Лале едва не теряет дар речи, но собирается с силами. Он протягивает ей хлеб и письмо. В этом письме он, не в силах сдержать свои чувства, написал, что постоянно думает о ней.

– Как тебя зовут? – спрашивает он. – Я хочу знать твое имя.

– Гита, – произносит кто-то за его спиной.

Он не успевает ничего сказать или сделать, а подружки Гиты тут же подбегают к ней и уводят с собой, по пути шепотом ее расспрашивая.

В ту ночь Лале, лежа на кровати, снова и снова повторяет ее имя.

– Гита. Гита. Какое красивое имя.

* * *

В блоке 29 женского лагеря Гита лежит, обнявшись с подругами Даной и Иваной. Сквозь щель в деревянной стене просачивается луч прожектора, и Гита пытается прочитать письмо Лале.

– Сколько раз ты собираешься его читать? – спрашивает Дана.

– О-о, не знаю, пока не выучу все наизусть, до последнего слова, – отвечает Гита.

– Когда это будет?

– Было часа два назад, – хихикает Гита.

Дана крепко обнимает подругу.

* * *

На следующее утро Гита и Дана покидают барак последними. Они выходят, держась за руки, болтая и не обращая внимания на окружающее. Без предупреждения эсэсовец у барака ударяет Гиту по спине прикладом винтовки. Обе девушки падают на землю. Гита кричит от боли. Он винтовкой делает им знак подняться. Они встают, глядя в землю.

– Прекратите улыбаться! – с отвращением глядя на них, рычит он.

Потом вынимает из кобуры револьвер и прижимает его к виску Гиты. Отдает приказание другому офицеру:

– Сегодня их не кормить!

Когда он уходит, к ним приближается капо и быстро бьет каждую по лицу.

– Не забывайте, где находитесь.

Надсмотрщица уходит, и Гита кладет голову на плечо Даны:

– Я говорила тебе, что Лале хочет повидаться со мной в следующее воскресенье?

* * *

Воскресенье. Узники бродят по лагерю поодиночке и небольшими группами. Некоторые сидят, прислонившись к стене барака, не в силах двигаться от усталости и слабости. Горстка эсэсовцев слоняется поблизости от них, болтая, куря и не обращая внимания на заключенных. Гита с подругами прогуливаются, сохраняя на лицах серьезное выражение.

Лале наблюдает за Гитой и другими девушками, улыбаясь тревожному выражению ее лица. Вот-вот она его увидит, но тут он прячется за спины других заключенных. Однако продолжает медленно продвигаться к ней. Дана замечает его первой и собирается что-то сказать Гите, но Лале подносит палец к губам. Не останавливаясь, он берет Гиту за руку и продолжает идти. Подруги прыскают и хватаются друг за друга, а Лале молча уводит Гиту за административный корпус, удостоверившись, что караульный на ближайшей вышке отвлекся и не смотрит в их сторону.

Прижавшись спиной к стене здания, он опускается на корточки и увлекает Гиту за собой. Отсюда им виден лес за оградой территории. Гита уперла взгляд в землю, а Лале пристально смотрит на нее.

– Привет… – робко произносит он.

– Привет, – откликается она.

– Надеюсь, я тебя не напугал.

– Это не опасно? – Она бросает взгляд на ближайшую сторожевую вышку.

– Вероятно, нет, но я не могу просто смотреть на тебя. Мне надо быть с тобой, разговаривать, как должны делать люди.

– Но мы не в безопасности…

– Здесь никогда не будет безопасно. Поговори со мной. Хочу услышать твой голос. Хочу все о тебе узнать. Я знаю лишь твое имя. Гита. Красивое имя.

– Что ты хочешь от меня услышать?

Лале ищет подходящий вопрос. Начинает с чего-то обычного:

– Как… Как проходил твой день?

Теперь она поднимает голову и смотрит ему прямо в глаза:

– О-о, ты знаешь, как это бывает. Вставала, плотно завтракала, целовала на прощание маму и папу и ехала на автобусе на работу. Работа была…

– Ладно, ладно, прости, глупый вопрос.

Они сидят рядом, но смотрят в разные стороны. Лале слышит дыхание Гиты. Она постукивает большим пальцем по бедру. Наконец она спрашивает:

– А как проходил твой день?

– О-о, знаешь, я вставал, плотно завтракал…

Они поглядывают друг на друга и тихо смеются. Гита слегка подталкивает Лале локтем. Их руки случайно соприкасаются.

– Что ж, если мы не можем говорить о том, как ты проводила дни, расскажи мне о себе, – говорит Лале.

– Рассказывать нечего.

Лале ошеломлен.

– Как это нечего? Как твоя фамилия?

– Я всего лишь номер. – Она пристально смотрит на Лале, качая головой. – Уж ты-то это знаешь. Ты сам мне его дал.

– Да, но это только здесь. Кто ты за пределами этого места?

– «За пределами» больше не существует. Существует только «здесь».

Лале поднимается и смотрит на нее:

– Меня зовут Людвиг Эйзенберг, но люди называют меня Лале. Я родом из Кромпахи в Словакии. У меня есть мать, отец, брат и сестра. – Он замолкает. – Теперь твоя очередь.

Гита отвечает ему дерзким взглядом:

– Я заключенная 34902 из Биркенау в Польше.

Разговор сменяется неловким молчанием. Он смотрит на нее, на ее опущенные глаза. Она борется со своими мыслями: что сказать, а чего не говорить.

Лале снова садится, на этот раз перед ней. Он порывается взять ее за руку, но не решается.

– Не хочу докучать тебе, но обещай мне одну вещь.

– Какую?

– Перед тем как мы уедем отсюда, скажешь мне, кто ты и откуда родом.

Она смотрит ему прямо в глаза:

– Обещаю.

– Пока мне и этого довольно. Значит, тебя поставили на работу в «Канаде»? – (Гита кивает.) – Там нормально?

– Нормально. Но немцы просто сваливают вместе все вещи узников. Испорченная еда вперемешку с одеждой. И плесень. Терпеть ее не могу, она воняет.

– Я рад, что ты не работаешь снаружи. Я разговаривал с мужчинами, знакомыми с девушками из их деревни, которые работают в «Канаде». Они сказали мне, что те часто находят драгоценности и деньги.

– Слышала об этом. Я, похоже, нахожу лишь заплесневелый хлеб.

– Будь осторожна, ладно? Не делай глупостей и всегда поглядывай на СС.

– Я хорошо усвоила этот урок, уж поверь.

Звучит сирена.

– Тебе лучше вернуться в свой барак, – говорит Лале. – В следующий раз принесу тебе немного еды.

– У тебя есть еда?

– Могу брать дополнительный паек. Достану для тебя, и увидимся в следующее воскресенье.

Лале встает и протягивает Гите руку. Она берется за нее. Он помогает ей подняться и удерживает ее руку в своей чуть дольше необходимого. Ему никак не оторвать от нее глаз.

– Нам пора.

Она отводит взгляд, но он весь во власти ее очарования. От ее улыбки у него подгибаются колени.

Глава 6

Проходят недели, деревья вокруг лагеря сбрасывают листья, дни становятся короче, предвещая наступление зимы.

Кто эти люди? Лале задает себе этот вопрос со дня прибытия в лагерь. На стройплощадках каждый день появляются группы людей, одетых в гражданскую одежду. После окончания работы они исчезают. Вдохновленный встречами с Гитой, Лале уверен, что сможет поговорить с кем-нибудь из них, не привлекая внимания эсэсовцев. Портфель послужит ему щитом.

Лале непринужденно шагает к одному из строящихся кирпичных зданий. Эти здания не похожи на бараки для узников, но их назначение сегодня его не интересует. Он подходит к двум мужчинам – один старше другого, – занятых укладкой кирпича, и опускается на корточки возле штабеля. Мужчины с интересом смотрят на него, замедлив темп работы. Лале берет кирпич, делая вид, что изучает его.

– Не понимаю, – тихо говорит он.

– Чего не понимаешь? – спрашивает тот, что постарше.

– Я еврей. Меня пометили желтой звездой. Вокруг себя я вижу политзаключенных, убийц и бездельников, не желающих работать. А теперь вы. На вас нет клейма.

– Не твое дело, еврейский мальчик, – говорит молодой, сам почти мальчик.

– Я к вам по-дружески. Вы ведь понимаете, я просто осматривался и заинтересовался вами и вашими товарищами. Меня зовут Лале.

– Отстань! – заявляет парень.

– Угомонись! Не обращай на него внимания, – произносит старший мужчина охрипшим от сигарет голосом. – Меня зовут Виктор. Этот крикун – мой сын Юрий.

Виктор протягивает ему руку, и Лале пожимает ее. Лале подает руку Юрию, но тот отказывается от рукопожатия.

– Мы живем неподалеку, – объясняет Виктор, – и каждый день приходим сюда на работу.

– Просто я хочу четко это уяснить. Вы добровольно приходите сюда каждый день? То есть вам за это платят?

– Правильно, еврейский мальчик, – высоким голосом говорит Юрий. – Нам платят, и мы каждый вечер уходим домой. А вот ты…

– Юрий, я сказал, заткнись! Не видишь – парень со всей душой.

– Спасибо, Виктор. Я не причиню вам вреда. Я уже сказал: просто проверяю что и как.

– Зачем тебе портфель? – выкрикивает Юрий, смущенный тем, что его отчитали на глазах у Лале.

– В нем мои инструменты. Чтобы наносить заключенным татуировки с номерами. Я татуировщик.

– Хлопотная работа, – язвит Виктор.

– Иногда. Я никогда не знаю, когда привезут партию людей и насколько большую.

– Я слыхал, будет что-то похуже.

– Расскажешь?

– Это здание. Я видел планы. Тебе не понравится, когда узнаешь.

– Наверняка не может быть хуже того, что здесь уже происходит.

Теперь Лале стоит, облокотившись на штабель кирпичей.

– Это называется «Крематорий номер один», – тихо произносит Виктор и отворачивается.

– Крематорий. Номер один. Возможно, будет и номер два?

– Прости. Я же сказал, тебе не понравится.

Лале бьет ладонью по последнему положенному кирпичу, сшибает его и от боли трясет рукой.

Виктор лезет в лежащий рядом мешок и достает кусок сырокопченой колбасы, завернутый в вощеную бумагу.

– Вот, возьми, я знаю, вас морят голодом, а у меня еще много этого дома.

– Это наш обед! – кричит Юрий, бросаясь к отцу, чтобы выхватить у него колбасу.

Виктор отталкивает Юрия:

– Ничего с тобой не случится, если денек не поешь колбасы. Этому парню она нужнее.

– Вот скажу маме, когда придем домой.

– Моли Бога, чтобы я не рассказал ей о твоем поведении. Тебе еще долго придется учиться хорошим манерам, молодой человек. Пусть это будет твоим первым уроком.

Лале все-таки не берет колбасу:

– Простите. Я не хотел доставить вам беспокойство.

– Но все же доставил, – причитает обидчивый Юрий.

– Ничего подобного, – возражает Виктор. – Лале, бери колбасу и снова приходи к нам завтра. Я принесу тебе еще. Черт, если мы в силах помочь хотя бы одному из вас, мы это сделаем! Правда, Юрий?

Юрий неохотно протягивает руку Лале, и тот пожимает ее.

– Спаси одного – спасешь целый мир, – тихо говорит Лале скорее себе самому, чем окружающим.

– Я не могу помочь вам всем.

Лале берет еду:

– Мне нечем вам отплатить.

– Это не важно.

– Спасибо. Правда, может быть, я найду способ вас отблагодарить. Если найду такой способ, сможешь достать мне кое-что еще, например шоколад?

Ему нужен шоколад. Вот что можно подарить девушке, если получится достать.

– Уверен, мы что-нибудь придумаем. Тебе лучше уйти, на нас пялится офицер.

– Пока, – говорит Лале, засовывая колбасу в портфель.

Пока он идет к своему бараку, в воздухе кружатся снежинки. Попадая в последние лучи солнца, они вспыхивают. Эти пляшущие огоньки напоминают ему о калейдоскопе, с которым он играл в детстве. Что не так с этой картинкой? По пути в барак Лале обуревают эмоции. Снег тает на его лице, перемешиваясь со слезами. Наступила зима 1942 года.

* * *

Придя в свою комнату, Лале достает кусок колбасы и аккуратно разламывает на равные части. Потом разрывает вощеную бумагу на полоски и плотно заворачивает каждый кусочек, потом убирает в портфель. Дойдя до последнего кусочка, Лале останавливается и рассматривает этот небольшой плотный сверток с едой, зажатый в его огрубевших грязных пальцах. Пальцах, когда-то бывших гладкими, чистыми и холеными, пальцах, которыми он брал со стола изысканную еду, которые поднимал, говоря хозяину дома: «Нет, благодарю, мне, пожалуй, больше не нужно». Покачав головой, он засовывает сверток в портфель.

Он идет в сторону одного из зданий «Канады». Как-то он спросил знакомого из блока 7, почему эти сортировочные склады так называются.

– Работающие там девушки мечтают о какой-то далекой стране, где всего вдоволь и все живут счастливо. Они решили, что Канада – как раз такая страна.

Лале общался с двумя девушками, работающими именно в этой «Канаде». Он много раз следил за всеми выходящими оттуда. Гита тут не работает. Есть другие здания, до которых не так-то легко добраться. Должно быть, она работает в каком-нибудь из них. Он высматривает двух девушек, с которыми как-то разговаривал. Они идут вместе. Он достает из портфеля два свертка и с улыбкой подходит к ним, потом поворачивается и идет с ними рядом:

– Пусть каждая из вас медленно вытянет руку. Я собираюсь дать вам по кусочку колбасы. Откройте сверток, только когда будете одни.

Девушки делают то, что он сказал, не замедляя шага и озираясь по сторонам: не наблюдает ли за ними эсэсовец. Получив колбасу, они обхватывают себя руками, чтобы согреться и укрыть подарок.

– Девушки, я слышал, вы иногда находите драгоценности и деньги. Это правда? – (Женщины переглядываются.) – Послушайте, я не хочу подвергать вас риску, но как, по-вашему, можно ли кое-что из этого тайком передать мне?

– Пожалуй, это не сложно, – нервозно произносит одна. – Наши надсмотрщики перестали строго за нами следить. Они считают нас безобидными.

– Отлично. Не вызывая подозрений, достаньте то, что сможете, а я на это куплю вам и другим еды вроде этой колбасы.

– Как думаешь, ты мог бы достать шоколада? – спрашивает одна, и глаза у нее загораются.

– Обещать не могу, но попробую. Помните: только берите понемногу. Я постараюсь прийти сюда завтра ближе к вечеру. Если не приду, есть ли надежное место, где вы можете спрятать вещи до моего прихода?

– Только не в бараке. Это невозможно. Нас постоянно обыскивают.

– Я знаю где, – говорит другая. – За нашим бараком сваливают снег. Можно завернуть вещи в тряпку и, когда мы пойдем в туалет, спрятать там.

– Ага, это подойдет, – говорит первая девушка.

– Нельзя никому говорить, что вы делаете или откуда берете еду. Это очень важно. Ваша жизнь зависит от того, будете ли вы молчать. Поняли?

Одна из девушек подносит палец к губам. Они подходят к территории женского лагеря, Лале отделяется от них и на некоторое время задерживается у барака 29. Гиты не видно. Так и должно быть. Но через три дня снова наступит воскресенье.

* * *

На следующий день Лале за несколько часов заканчивает работу в Биркенау. Леон просит его провести с ним остаток дня, чтобы обсудить их дела без посторонних ушей. Лале отказывается, сославшись на неважное самочувствие и желание отдохнуть. Они расходятся по своим баракам.

Лале пребывает в сомнении. Ему позарез нужна любая еда, и Виктор мог бы ее принести, но ему надо чем-то расплатиться. Девушки заканчивают работу примерно в то же время, когда уходят Виктор и другие приходящие работники. Хватит ли у него времени узнать, достали ли они что-то? В конце концов он решает подойти к Виктору и уверить того, что думает, как найти источник оплаты.

С портфелем в руке Лале направляется к строящемуся зданию. Осматривается в поисках Виктора и Юрия. Виктор замечает его, толкает локтем Юрия, и они отходят от других рабочих. Медленно приближаются к Лале, а тот останавливается и делает вид, будто ищет что-то в портфеле. Юрий здоровается с Лале за руку.

– Мать вчера вечером поговорила с ним, – начинает Виктор.

– Простите, я не смог придумать, чем с вами расплатиться, но надеюсь, скоро придумаю. Пожалуйста, больше ничего не приносите, пока я не расплачусь за то, что вы уже дали.

– Все нормально, у нас есть чем поделиться, – говорит Виктор.

– Нет, но вы рискуете. По меньшей мере вы должны получить что-то взамен. Дайте мне день или два.

Виктор достает из мешка два свертка, которые опускает в открытый портфель Лале:

– Мы будем здесь завтра в то же время.

– Спасибо, – говорит Лале.

– Пока, – произносит Юрий, и это вызывает у Лале улыбку.

– Пока, Юрий.

* * *

В своей каморке Лале открывает свертки. Колбаса и шоколад. Он подносит шоколад к носу и вдыхает аромат. И вновь он делит еду на небольшие порции, чтобы девушкам было легче прятать ее и раздавать другим. О-о, он надеется, они будут осторожными. О последствиях неосторожного поведения даже думать невыносимо. Лале оставляет немного колбасы для блока 7. Его маниакальные попытки разделить продукты на абсолютно одинаковые порции прерывает сирена, возвещающая об окончании работы. Он бросает все в портфель и поспешно идет к «Канаде».

Недалеко от женского лагеря Лале нагоняет двух своих знакомых. Они видят, как он подходит, и замедляют шаг, смешиваясь с толпой девушек, устало бредущих «домой». В одной руке он держит свертки с едой, в другой – открытый портфель, а сам вклинивается между девушками. Не глядя на него, каждая девушка бросает что-то в его портфель, а он сует еду им в руки, и они засовывают свертки в рукава. У входа в женский лагерь Лале покидает девушек.

Лале не знает, что найдет в четырех лоскутках, разложенных на кровати. Он аккуратно разворачивает их. Монеты и банкноты польского злотого, бриллианты, рубины и сапфиры, золотые и серебряные кольца, украшенные драгоценными камнями. Лале отступает назад и ударяется о дверь у себя за спиной. Его смущает грустное происхождение этих вещей, каждая из которых связана с важным событием в жизни бывшего владельца. К тому же он опасается за собственную безопасность. Если у него обнаружат это богатство, смерти ему не избежать. Шум снаружи заставляет его побросать драгоценности и деньги в портфель, а самому улечься на койку. Никто не входит. В конце концов он поднимается и идет на ужин, прихватив портфель. В столовой он не ставит портфель под ноги, как обычно, а придерживает рукой, стараясь не привлекать к себе внимания. Ему кажется, у него ничего не получится.

Поздно вечером он отделяет драгоценные камни от денег, одиночные камушки от украшений и заворачивает каждый в отдельный лоскуток. Бо́льшую часть добычи он прячет под матрас. В портфеле он оставляет одиночный рубин и кольцо с бриллиантом.

* * *

Утром в семь часов Лале околачивается у ворот в главный лагерь, когда входят рабочие из местных. Он бочком подходит к Виктору и, разжав ладонь, показывает ему рубин и кольцо. Виктор в рукопожатии накрывает руку Лале, спрятав драгоценности в ладони. Портфель Лале открыт, и Виктор быстро засовывает туда несколько свертков. Их договор теперь подписан.

– С Новым годом! – шепчет Виктор.

Лале устало идет прочь под сильным снегом, укрывающим лагерь. Начался 1943 год.