Текст книги "Три сестры"

Глава 12

Вранов-над-Топлёу, Словакия

Март 1943 года

– Пора, Магда! Надень пальто и иди, – шепотом говорит Хая, стараясь не разбудить Ицхака, дремлющего в кресле.

Магда лежит на диване, свернувшись калачиком, и переводит взгляд с незажженного камина на спящего деда.

– Магда, вставай! Тебе нужно уйти! Скоро они придут, – более настойчиво повторяет Хая.

– Зачем, мама? Какой в этом смысл? Рано или поздно они доберутся до меня, и, может быть, в этом случае я буду рядом с Циби и Ливи, – отвечает Магда, не двигаясь с места.

Хая снимает с вешалки у двери пальто Магды и кладет ей на колени.

– Магда Меллер, надень пальто и отправляйся к госпоже Трац! Недавно я разговаривала с ней, и она тебя ждет.

Встав, но не сделав попытки надеть пальто, Магда бросает еще один взгляд на деда. Она догадывается, что он не спит и слушает их спор. Интересно, вмешается ли он, думает она. И чью сторону он примет? Но он не шевелится.

– Прошел уже почти год, мама. Мы не можем так жить дальше. Посмотри вокруг, нам уже почти нечего продать. В какой момент мы сдадимся? Когда не останется стульев и не на чем будет сидеть? И не останется кроватей? Все ушло за кусок хлеба!

– Они забрали двух моих дочерей, и я не позволю им забрать тебя. У меня осталось немного драгоценностей на продажу, но сейчас я хочу, чтобы ты ушла. Только на одну ночь.

– В этот раз я пойду, – наконец надевая пальто, говорит Магда. – Но узнай, пожалуйста, у дяди Айвана, нет ли новостей?

– Узнаю. А теперь иди.

Магда целует мать в щеку, а потом легким поцелуем касается головы деда.

– Я знаю, что ты не спишь, – шепчет она.

Открыв глаза, он улыбается и встречается взглядом с Магдой. Это разбивает ей сердце.

– Умница, всегда делай то, о чем просит мама. А теперь беги.

Вставая и потягиваясь, Ицхак подходит к окну, где стоит Хая. В это время Магда открывает дверь, посмотрев налево и направо – нет ли глинковцев, – а потом сворачивает на тропинку и, выйдя на улицу, бежит к дому на противоположной стороне.

Как только за Магдой закрывается дверь соседей, Хая опускает штору.

– Я приготовлю нам что-нибудь поесть.

– Я не голоден, ешь сама, – говорит Ицхак. – Выпью липового чая, если что-то осталось.

Госпожа Трац высматривает Магду. Она знает, скоро явятся глинковцы, разыскивающие оставшихся еврейских девушек и юношей. Они приходят в Шаббат, зная, что все еврейские семьи будут дома. Ее собственные взрослые дети, живущие в Братиславе, защищены своей римско-католической верой. Как же они критиковали мать, узнав, что она прячет в доме Магду, – вера не защитит ее, если станет известно, что она укрывает еврейку.

– Скорее, дорогая моя, они могут в любой момент постучать в дверь. Наверху я оставила для тебя немного хлеба и сыра.

– Спасибо, госпожа Трац, не надо было, но спасибо вам. Не знаю, как мы сможем отблагодарить вас за то, что вы так сильно рискуете ради моей семьи.

– Отблагодаришь меня, оставшись в живых и наказав тех, кто преследует тебя. Теперь пора прятаться.

Немного помедлив и горячо обняв соседку, Магда спешит к стулу, стоящему в узком коридоре, над которым в потолке размещается небольшой люк. Откинув его, она забирается в маленькое пространство за ним, на антресоли.

Свет из коридора освещает тарелку с хлебом и сыром. Магда знает: как только люк закроется, она окажется в кромешной тьме, а потому быстро замечает одеяла и подушку рядом с собой. Здесь она будет лежать, пока на следующее утро не раздастся знакомый стук снизу – знак спуститься. До нее доносится царапающий звук, когда госпожа Трац тащит стул по деревянному полу обратно в кухню. Она надеется, стул не оставил никаких предательских отметок, ведущих прямо к ее тайнику.

Немного погодя Магда слышит громкий стук во входную дверь и голос, требующий открыть дверь.

Скрип входной двери подсказывает Магде, что госпожа Трац сейчас стоит лицом к лицу с кем-то из Глинковой гвардии.

– Госпожа Трац, есть в доме кто-нибудь еще, кроме вас? – спрашивает глинковец.

– Ласло, ты ведь знаешь, мой сын и моя дочь живут сейчас с семьями в Братиславе. Зачем им быть здесь?

– Мы обязаны спросить. И вы это знаете. Не возражаете, если мы войдем и осмотрим дом?

– А если бы я возражала, это разве остановило бы вас? – следует дерзкий ответ госпожи Трац.

– Отойдите, дайте нам пройти! – требует другой глинковец, явно раздосадованный этими разговорами.

– Закройте за собой дверь. Вы впускаете холод, – говорит госпожа Трац.

Магда слышит звуки шагов, идущих от входной двери к кухне. Когда шаги раздаются прямо под тем местом, где она прячется, Магда задерживает дыхание. Могут ли они заметить следы от стула?

– Надеюсь, вы не ждете, что я предложу вам чай, – заявляет госпожа Трац.

– Мы в порядке, нам ничего не нужно, – отвечает Ласло.

– Вы видели дочь Меллеров, живущую напротив? – спрашивает другой глинковец.

– Мне хватает забот о собственных детях, чужие меня не интересуют, – резко отвечает госпожа Трац.

– Мы спрашиваем лишь о том, видели ли вы ее недавно. Время от времени ее встречают в городе, но, когда мы приходим, ее никогда не бывает дома. Что вы можете о ней сказать?

– Ну, она очень красивая девушка. Хотите пригласить ее на свидание?

– Прошу вас, госпожа Трац. – Вновь слышится голос Ласло. – Не мешайте нашему расследованию. Вы должны сообщить нам, если увидите ее. У нас к ней важные вопросы.

– Как? Что может знать эта девушка, чего не знаете вы?

– Приходите к нам, если увидите ее. Это все, о чем мы просим.

– Вот сейчас я смотрю по сторонам и не вижу ее. А вы?

– Спасибо, что уделили нам время. Провожать нас не надо.

Магда слышит удаляющиеся шаги и затем щелчок входной двери. Она берет хлеб и ложится на одно одеяло, укрываясь другим. Она радуется, что госпожа Трац может пока позволить себе топливо для дровяной горелки – Магда чувствует тепло через потолок. Запах древесного дыма успокаивает.

На следующее утро Магда просыпается от скрипа стула, который передвигают по деревянным половицам. Она слышит «тук, тук, тук» рукоятки швабры по люку.

Тело Магды одеревенело после ночи в тесном закутке, и она медленно спускается вниз. Захлопнув крышку люка, Магда идет в ванную, а затем заходит на кухню, где госпожа Трац пьет чай.

– Спасибо за хлеб и сыр. Я съела хлеб, а сыр отнесу домой деду. Вы не возражаете? Он соскучился по сыру.

– Конечно. Если хочешь, я могу дать вам еще.

– Нет-нет! Этого больше чем достаточно. – Магда кивает на чашку, которую госпожа Трац подносит к губам. – Липовый чай?

– Выпьешь чашку, дорогая моя? У меня его много, благодаря твоей матери.

– Нет, спасибо. У нас еще есть немного, и я лучше пойду домой. Мама и дед будут волноваться. – Магда дотрагивается до плеча женщины. – Спасибо вам, госпожа Трац. Не знаю, как… – Слова застревают у нее в горле.

– Не благодари меня, девочка. Просто передай привет маме и деду. А мы увидимся в следующую пятницу. Хорошо?

– Хорошо. Но посмотрим, какая установится погода. Возможно, с наступлением тепла я смогу ходить в лес. – Магда наклоняется и целует госпожу Трац в щеку.

– Есть новости от сестер?

Магда качает головой. Она не в силах передать словами свою безысходную тревогу за сестер.

Занятая мыслями о пропавших сестрах, Магда не сразу отвечает на вопросы матери о проведенной у соседки ночи и визите глинковцев.

– Магда, пожалуйста, вернись на землю! – упрашивает мать.

– Дедушка! – очнувшись от транса, восклицает Магда. – Где дед? У меня для него кое-что есть.

– Я здесь, Магда. Что это?

Ицхак входит в гостиную с заднего двора, протягивая руку за подарком, который принесла ему Магда.

– Это от госпожи Трац, – объявляет она.

Ицхак смотрит на маленький желтый кусочек сыра.

– Не стоило ей, – приглушенным голосом произносит он.

– Но я не могу вернуть его.

Ицхак ловит взгляды внучки и дочери. В каждой складке, каждой морщинке его лица запечатлена боль. В этой комнате должно быть пять человек, с которыми можно разделить неожиданное угощение.

Хая протягивает руку и гладит его по плечу.

– Садитесь. Мы поделим сыр, – говорит он. – Хая, приготовишь чай? По-моему, со вчерашнего дня осталось немного халы. Мы устроим пир, возблагодарим удачу.

Ицхак первым идет на кухню. Хая берет Магду под руку, ей необходимо ощущать материальность дочери.

– Дядя Айван зайдет к нам? – шепотом спрашивает Магда.

– Да, должен скоро прийти, но я не знаю, что ты хочешь от него услышать.

Сыр и хлеб съедены, налита последняя чашка чая, когда они слышат негромкий стук в заднюю дверь.

– Вот как раз дядя, – говорит Магда, вскочив, чтобы открыть дверь.

Он сразу же заключает ее в объятия.

– Ты в порядке, ты пережила очередную пятницу, – шепчет он ей на ухо.

Дядя Айван садится за стол, и все глаза устремляются на Магду, ведь именно она докучала ему по поводу новостей.

Чувствуя на себе взгляды, Магда отворачивается.

– Магда, у меня нет никаких новостей о твоих сестрах. Только слухи. – Маленькую комнату заполняет напряженная тишина; Айван откашливается. – Трудно узнать какие-то подробности. Но я слышал одну вещь о транспорте твоих сестер. Думаю, Циби и Ливи были отправлены в Польшу.

– В Польшу?! – восклицает Хая. – Немцы увезли их в Польшу? Зачем, черт возьми?!

– Ты забываешь, сестра, что немцы оккупировали Польшу.

Глаза Магды загораются. Ицхак тянется к ней через стол и берет ее за руку, качая головой, когда она открывает рот.

– Ты знаешь, где именно в Польше, дядя?

– Нет, Магда. И твое место здесь, рядом с матерью. Мы все останемся здесь столько, сколько сможем.

– А Клайв, твой приятель из канцелярии совета… Он всегда был большим другом нашей семьи, сынок. Ты видишься с ним? – спрашивает Ицхак.

– От случая к случаю, отец. Он делает все, что может, чтобы защитить нас. Каждую неделю он заносит нашу фамилию в конец списка евреев, живущих во Вранове, но теперь… – Айван вздыхает. – Теперь перед нашей фамилией осталось всего несколько других. Это лишь вопрос времени.

– Есть что-то еще, Айван. Слышу это в твоем голосе, – настаивает Ицхак. – Скажи нам все.

Старик кладет перед собой ладони на стол, распрямляет спину.

Айван медлит с ответом, переводя взгляд с Хаи на Магду и, наконец, вновь на Ицхака.

– Я слышал, они начинают забирать даже маленьких детей, а также их родителей, бабушек и дедушек, теток, дядьев… всех.

Хая издает тихий стон.

– Чего они от нас хотят? – спрашивает она.

– Я не знаю, просто не знаю. – Айван встает и начинает вышагивать по маленькой комнате. – Может наступить время, когда всем вам придется прятаться в Шаббат. Или у госпожи Трац, или в лесу.

Хая хватает за руку Айвана, начавшего очередной круг по комнате:

– Ты что, собираешься делать это вместе с Еленой и детьми? Уходить в лес каждую пятницу вечером?

С каждым словом, слетающим с губ Айвана, отчаяние Хаи растет.

– Сестра, я сделаю что угодно, чтобы защитить свою семью, и это относится к вам троим. – Айван улыбается Хае, но это лишь пустые слова. Его глаза, как и глаза Хаи, наполнены страхом. – Как у вас с едой? Деньги вам нужны?

– У меня сохранилась часть материнских драгоценностей, но я не хочу их продавать. – К глазам Хаи подступают слезы. – Это все, что у меня от нее осталось.

– Не глупи, Хая! – не выдерживает Айван. – Думаешь, она хотела бы, чтобы ты держалась за побрякушки, когда голодает твоя семья? Обещай, что продашь их, если потребуется.

Хая опускает голову.

– Она сделает это, – говорит Ицхак.

– Магда, ты продолжаешь ходить в город для обмена? – спрашивает Айван, направляясь к задней двери.

– Да, дядя, но только раз в неделю.

– Я сообщу вам имена людей, которые дадут хорошие деньги за драгоценности. Они не евреи, но сочувствуют нашей ситуации.

Айван открывает дверь, и Магда, Хая и Ицхак встают из-за стола.

– Приходите сегодня на ужин, – говорит он перед уходом. – Мальчики все время о вас спрашивают, а Елене хочется по-женски посплетничать.

Он примирительно улыбается Хае, и она улыбается в ответ.

– Придем. Спасибо, Айван. Передай, пожалуйста, Елене, что мы с удовольствием разделим с вами трапезу, – отвечает Ицхак.

Глава 13

Освенцим-Биркенау

Весна 1943 года

– Проснись, Циби! Проснись!

Ливи расталкивает сестру. В бараке темно, и все остальные спят.

– В чем дело? Оставь меня в покое, – бормочет Циби.

– Ты во сне пела, – шепчет Ливи.

– Правда? – Циби со вздохом открывает глаза. Сквозь трещины в штукатурке просачиваются узкие полоски света, и Циби различает контуры лица Ливи, страх и тревогу в глазах сестры. – Это был просто сон. – Она прижимает к себе Ливи. – Там был дедушка Эмиль. Он взял нас за руки и провел по лагерю.

– Здесь? В Биркенау? – Ливи ошеломлена.

Она никак не может это вообразить. Уж слишком странно.

– Он отвел нас в баню. Там нас ждал дедушка Ицхак. Он играл «Хатикву» на мамином противне для выпечки. Это было так странно, Ливи. К противню были приделаны струны, как у скрипки.

– Ты уверена, что не сходишь с ума?

Ливи как будто улыбается, но в голосе слышится тревога. Они видели нескольких девушек, потерявших рассудок, что гарантировало их смерть.

– Заткнись, Ливи! Я еще не закончила. Помнишь, как мы всегда подпевали ему, когда он исполнял «Хатикву»? Ну и во сне мы делали то же самое. Наши дедушки сказали нам, что будут присматривать за нами.

– Циби, ты веришь, что они могут присматривать за нами? – спрашивает Ливи.

– Я верю, что возможно всё. Посмотри на нас, Ливи. Мы здесь уже почти год, и мы живы.

– Это только благодаря тебе, одна я бы не выжила.

– Ты сильнее, чем думаешь, сестренка. Ну давай спать.

На следующий день, когда они возвращаются после долгого пути на холоде из Освенцима, следом за ними к их нарам подходит Рита. Она вручает Циби два синих платья – типичный наряд немецкой домохозяйки – и пару темно-синих фартуков и белых косынок.

– Наденьте эти платья в воскресенье утром, – говорит им Рита.

– Зачем? – спрашивает Циби.

– Просто наденьте. А пока положите их под тюфяк, чтобы никто не стащил.

Когда Рита уходит, Циби и Ливи рассматривают одежду. Циби оглядывается по сторонам – не подглядывает ли кто за ними. Несколько девушек слышали их разговор с Ритой. Циби осторожно засовывает платья под их тюфяк.

В воскресенье утром после переклички и завтрака около их нар появляется Рита.

– Давайте, надо переодеться. Быстрее! – командует она.

Циби достает платья.

Сестры быстро снимают свою изорванную грязную одежду и заменяют ее на свежий наряд.

Когда Циби начинает надевать через голову фартук, к ней подходит Рита.

– Дай помогу. Должно быть идеально.

Капо тщательно разглаживает фартук, а потом завязывает ленты на талии Циби, расправляя складки. Закончив, она делает то же самое для Ливи. Рита отходит назад, чтобы полюбоваться своей работой.

– Важно, чтобы вы хорошо выглядели. А теперь повяжите косынки.

Другие девушки в бараке молча наблюдают за ними.

Рита возвращается ко входу в барак, а потом вызывает всех на построение.

Девушки из блока 21 присоединяются к другим девушкам на плацу для построений. Снег прекратился, и теперь в этот яркий весенний день сияет солнце. К блоку подъезжает черный сверкающий автомобиль, из которого выходят офицеры СС в отутюженных формах, сверкающих медалями. Их встречает немка, старший офицер, которую нечасто можно увидеть в лагере.

Тысячи женщин стоят ровными рядами и наблюдают за происходящим.

Офицеры тихо разговаривают с женщиной-офицером, а затем в сопровождении лагерных капо начинают обход рядов женщин. Когда они подходят к заключенной, один из офицеров указывает налево или направо. Капо тотчас же направляет узницу в левую или правую часть большой зоны в дальнем конце плаца.

– Это отбор! – шепчет Циби. – Не забудь, Ливи, держаться прямо и ущипни себя за щеки, чтобы порозовели.

Кажется, сестры уже несколько часов стоят по стойке смирно, когда наконец нацисты подходят к блоку 21. Невозможно сказать, какая команда – налево или направо – определенно означает смерть, поскольку они видят, что сильных, относительно здоровых девушек отправляют в ту и другую сторону.

Циби смотрит, как мужчины подходят ближе. Они подойдут к ней раньше, чем к Ливи. Не говоря ни слова, Циби меняется местами с сестрой.

Стоящая впереди в шеренге их подруга Ленке протягивает руки офицеру для осмотра. Руки красные и опухли от холода.

– Они отправили Ленке налево, – шепчет Ливи. – Это хорошо? Может, нам тоже надо показать руки.

Циби бросает взгляд на свои руки. Ранка на указательном пальце замотана грязным бинтом. Она срывает бинт, бросает в снег и встает на него.

– Опусти руки. Выпрями спину. Постарайся выглядеть сильной и здоровой, – сердито шепчет Циби.

Офицеры подходят ближе, и у Циби подкашиваются ноги. Она старается ровно дышать. Вдох, выдох. Вдох, выдох. Неужели это тот момент, когда решится их судьба?

Офицеры задерживаются перед Ливи, и Циби не может осуждать ее за то, как сестра расправляет плечи и поднимает голову. Мужчины мельком смотрят на нее и отправляют направо.

Теперь Циби ждет. Я буду жить, думает она. Я должна жить. Перед глазами у нее мелькает лицо Магды, потом лицо отца. Сестры однажды воссоединятся, клянется она себе, и они исполнят свой обет не только выжить, но и преуспеть в жизни. Перед Циби останавливается офицер. Она проглатывает ком в горле. Он не спеша оглядывает ее с головы до ног. Отходя к следующей девушке в шеренге, он машет рукой вправо.

Собравшись с другими девушками в правом углу плаца, Циби и Ливи так и не знают, какая их ожидает судьба. Пощадят их или отправят в газовую камеру?

– Зачем ты поменялась со мной местами? – спрашивает Ливи.

Циби молча опускает глаза на свои ноги.

– Циби! Скажи, почему ты захотела, чтобы меня осмотрели первой? – настаивает Ливи.

– Мне надо было принять решение. Вот и все, – отвечает Циби. – Пожалуйста, не проси объяснить.

– Ты должна сказать. – Ливи показывает на двор, на лагерь, на мир. – Мы здесь вместе. Ты должна рассказать, о чем думала.

После долгой паузы Циби смотрит Ливи в глаза:

– Если бы тебя отправили налево, я пошла бы за тобой. Вот и все. Не важно, куда пошлют меня, я пойду за тобой.

В глазах Циби блестят слезы.

– Даже на смерть? Ты это имеешь в виду?

У Ливи перехватывает дух, безумные глаза широко открыты.

– Да, – кивает Циби, из ее глаз льются слезы. – Но я верю, что мы выживем.

– А что, если бы тебя отправили налево, что мне надо было делать? Скажи, Циби, что мне надо было делать?

– Перед тем как идти налево, я постаралась бы, чтобы ты не увидела меня и не смогла пойти за мной.

– Как ты могла? Ты так решила! А как же я, как, по-твоему, я могла бы жить, если бы ты умерла? – На лице Ливи неподдельный гнев.

– Прости меня, Ливи. Пожалуйста. Повторяю, ты сильнее, чем думаешь. Если я умру, ты должна постараться выжить. Кто-то должен быть рядом с Магдой. С мамой и дедом.

Некоторые девушки из их группы слышат разговор сестер. Многие рыдают. Ливи отодвигается от Циби, не соглашаясь принять жертву сестры, которая готова отдать собственную жизнь, чтобы Ливи не пришлось умереть в одиночку.

Одна из девушек крепко обнимает Ливи за плечи:

– У меня нет сестры, которая заботилась бы обо мне, которая ради меня пошла бы на такую жертву. Она верит, что делает для тебя все возможное. Так оно и есть.

Ливи смотрит на Циби, устремившую взгляд прямо перед собой.

Поднимается ветер, и снова начинает валить снег. Предстоит осмотреть еще несколько блоков, но нацисты решают на этом остановиться. Переговорив с немецким офицером, они садятся в автомобиль и уезжают.

Девушки продолжают стоять под снегом, глядя, как тысячи женщин, стоящих в левой части плаца, идут к воротам женского лагеря, где им приказывают снять обувь. Из обуви вырастает гора. Босых женщин ведут по тропе к газовым камерам.

Циби была права, но это не приносит ей удовлетворения. Они спаслись. Благодаря Рите.

Наконец к группе девушек, в которой находятся Циби и Ливи, подходит немецкий офицер. Он велит им идти в баню по тропе, ведущей через мужской лагерь по ту сторону дороги, которая делит лагерь Биркенау на две части.

Девушки идут под снегом, а мужчины-узники пялятся на них. Похоже, они даже не воспринимают их как женщин.

В бане девушкам велят раздеться догола. И вновь они терпят унизительную процедуру, когда мужчины-узники бреют им волосы на голове, под мышками и на лобке. Циби пристально смотрит на Ливи, которая напоминает скелет, обтянутый просвечивающей кожей, затем проводит рукой по собственной грудной клетке, как бы пересчитывая ребра. Если она – зеркало для Ливи, то Ливи – наверняка зеркало для нее.

Первая мысль Циби, когда они входят в баню, – это то, что сейчас пустят газ. Но вместо газа из отверстий в потолке выходят струи пара. Поначалу жара очень приятна. Уже давно сестры не согревались по-настоящему, но вскоре жар становится удушающим, невыносимым. Девушки вокруг них падают в обморок. Циби и Ливи поддерживают друг друга, кашляют, стараясь продышаться. Я ошиблась, думает Циби. Это еще один способ убить нас.

Наконец подача пара отключается. Двери открываются, и пар рассеивается. На мокром бетонном полу вокруг них лежат десятки девушек без сознания. Тем, кто еще может стоять, приказано вытащить их из помещения. Циби берет за руку лежащую девушку и как можно осторожнее тащит ее по полу. Ливи делает то же самое. Снаружи они сразу приходят в себя от холодного воздуха. Тем, кто еще остался внутри, помогают ледяными струями воды, низвергающимися с потолка.

Их приводят в другое помещение, и Циби с радостью замечает разложенную на столе одежду.

Поначалу обрадовавшись при виде белья, обуви и носков, Циби в недоумении смотрит на предложенные им платья. Это в основном коктейльные платья, наряды, подходящие лишь для вечеринок.

– Это не шутка? – спрашивает Циби у дежурной капо. – Как я смогу это носить?

Она держит в руках платье, сшитое из тонкой полупрозрачной ткани, с низким декольте и рукавом три четверти.

– Это то, что прислали. Выбирай. Эти платья или ничего.

Циби поворачивается к Ливи, которая смеется над ней. Она берет платье.

– Кто-нибудь идет со мной на бал? Где мой принц? – надевая платье, шутит Циби, кланяясь девушкам.

Их радость оттого, что отвоевали для жизни еще один день, выливается в желание быть легкомысленным подростком, желание дурачиться и смеяться.

Платье Ливи сшито из похожей ткани зеленого цвета, но оно с короткими рукавами, поэтому ей дали также кофту.

– Можно мне тоже кофту? – спрашивает Циби у капо. – Боюсь, в этом платье мне будет не очень-то тепло.

– У тебя есть рукава, – заявляет капо. – И вряд ли ты захочешь прикрыть такое элегантное платье.

После бессонной ночи на влажном полу бани девушек отводят обратно в женский лагерь, где их ждет делегация старших офицеров СС.

– Я комендант Рудольф Хёсс. Признайтесь прямо сейчас: есть ли среди вас те, кто не хочет работать или не умеет работать. Пусть они выйдут вперед, и их немедленно ликвидируют. Теперь я могу говорить об этом свободно. Вы все знаете, что бывает, если вы не работаете или заболеваете. – Хёсс для эффекта делает паузу, тонкие губы растянуты в напряженной улыбке. – Вы меня слышали. Между нами больше нет тайн. Выбор за вами.

Эта делегация нацистов, как и предыдущая, отъезжает в блестящем черном автомобиле. Вперед выходит незнакомая женщина-офицер СС.

– Я офицер СС Грезе. Отныне я буду руководить вами и лагерем в целом. Вы прошли отбор. В последующие недели сюда прибудет много новых заключенных. Я приказала, чтобы девушки с четырехзначными номерами прошли отбор. Если вы будете усердно работать и останетесь здоровыми, то сохраните себе жизнь.

Вздрогнув, Циби уясняет себе значение сказанного. Поскольку лагерь расширяется, растут и номера, и теперь у многих девушек на руке пятизначные цифры. У девушек, прибывших одновременно с ней и Ливи, на руке лишь четыре цифры. Почти все они из Словакии, их несколько тысяч, и они находятся здесь дольше других узников. Циби задается вопросом: почему им сохраняют жизнь? Наверное, потому, что они находятся в Освенциме так же долго, как офицеры, капо и надзиратели, и поэтому вышколены и знакомы с правилами лагеря.

Ливи и Циби освобождены от отбора: проблеск надежды. Теперь им надо лишь выжить.

Девушкам приказано втиснуться в три барака. Блок 21, в котором они жили, будет заселен новенькими. Им не надо напоминать, что крайний блок лагеря под номером 25, или «Барак смерти», имеет специальное назначение. Туда помещают больных, неспособных работать, и каждое утро его обитателей отправляют в газовую камеру.

На пути к новому бараку Циби и Ливи замечают Силку, молодую словацкую девушку, живущую в собственной комнатушке в блоке 25, где она надзирает за женщинами, обреченными на смерть.

– Ливи, ты ведь знаешь, почему она там? – спрашивает Циби.

Ливи качает головой. Она не может вообразить, как и зачем Силка живет среди женщин, обреченных на неминуемую смерть.

– Говорят, к ней ходит комендант ради секса, – шепчет Циби.

– Ради секса? – переспрашивает Ливи. – Она занимается с ним сексом? – Юная девушка шокирована: она скорее умрет, чем будет спать с нацистом. – Как же она может, Циби? Почему?

– Как и мы, она хочет выжить, так что никогда не суди ее, Ливи. Ты думаешь, ей нравится в блоке двадцать пять? Или думаешь, она флиртовала с комендантом? Мы все хотим выжить и делаем для этого все, что можем. – Циби очень волнует эта мысль, и ей надо, чтобы Ливи поняла ее. – Если бы она отказала ему, то была бы уже мертва.

– Но, Циби, я не могла бы этого сделать. Просто не могла бы. – Ливи опускает голову.

– Тогда будь благодарна, что ты не на ее месте. Должно быть, нужно определенное мужество, чтобы просыпаться каждое утро и жить дальше.

В новом бараке сестры с радостью обнаруживают чистые теплые одеяла.

На следующее утро, словно и не было прошлой ночи, они приходят на сортировку одежды в «Канаду» в Освенциме. Первая их задача – выбрать подходящую одежду, и они с облегчением меняют причудливые коктейльные платья на грубые шерстяные одеяния заключенных.

Однако сестрам опять не везет с обувью. У них нет подходящих ботинок, и ноги девушек сильно страдают от холода. Пока еще свирепствует зима, и настала очередь Циби страдать. В особо холодные дни ей требуется помощь подруг, чтобы дойти до Освенцима и вернуться обратно.

И когда она уже с трудом переставляет ноги, ничего не остается, как просить о помощи своего начальника, офицера СС Армбрустера. Набравшись смелости, она обращается к нему с просьбой, и офицер выслушивает ее, кивая седой головой.

Циби уже догадалась, что он не похож на других офицеров и предпочитает тишину кабинета обходам лагеря с важным видом, как делают большинство его сослуживцев. Если ему не понравится то, что она говорит, он, скорее всего, скажет, чтобы она перестала ныть и принималась за работу, но не станет посылать ее на смерть.

Однако Армбрустер велит ей сесть и снять обувь. Когда он осторожно стягивает с нее носки, кожа со ступни сдирается. По комнате распространяется сильный запах гниения, и Циби отшатывается. Вот так пахнет смерть, думает она. Смерть просто ждет, когда сможет завладеть ею целиком.

Армбрустер молча смотрит на ее ступни, а затем выходит из кабинета и возвращается с тазом теплой воды. Пока больные ноги Циби отмокают в воде, он снова выходит и вскоре возвращается с мазью, чистыми носками, крепкими ботинками и коробкой с несколькими маленькими жестяными банками. Эти банки заполнены чаем, некоторые с добавкой из трав и специй или крошечных высушенных цветов. Он заливает воду в небольшой чайник и ставит его на дровяную печь.

Армбрустер просит Циби выбрать сорт чая.

– У вас есть липовый цвет? – быстро спрашивает она, чувствуя, как сильно забилось сердце.

– Пожалуй, нет. Мне неизвестен такой чай. Этот чай дала мне жена. Она знает, что перед сном я люблю выпить чашку чая.

Циби откручивает крышки некоторых баночек, вдыхая аромат чайного листа. Выбрав самый резкий, она протягивает баночку Армбрустеру.

Не говоря ни слова, он заваривает для Циби горячий крепкий чай с пикантным ароматом.

В следующие несколько дней Армбрустер приносит Циби тазик с теплой водой. Держа ноги в тазу, она каждый день пьет новый сорт чая.

И пока раны одной сестры заживают, начинает страдать другая. Ливи жалуется на спазмы в желудке. Она стала еще бледнее, и Циби боится, что у сестры опять тиф.

Циби старается быстрее справиться с канцелярской работой, чтобы помочь Ливи на сортировке. Новые железнодорожные ветки связывают два лагеря, и теперь днем и ночью в Биркенау сотнями прибывают заключенные. Девушкам на сортировке приходится делиться с ними работой. До Циби доходят слухи о закрытии гетто в Польше, когда пожилые люди и дети уничтожаются, а молодых мужчин и женщин отправляют в Освенцим. Она слышит разговор Армбрустера с коллегой о том, что из города Лодзь вывозят большое количество жителей. Она не знает, где находится Лодзь, и говорит себе, что это не важно, а важно как можно быстрее отсортировать ценные вещи, которые они привозят с собой.

Девушки держат мысли при себе и полностью концентрируются на работе.

В сортировочном помещении Циби выкладывает на стол содержимое какого-то чемодана. Она разбирает одежду, отделяет белье от юбок. В нос ей ударяет сильный едкий запах. Продолжая ворошить вещи, она находит источник вони. Это завернутая в тряпицу луковица, сок которой пропитал одежду.

– Ливи, иди сюда! – зовет она сестру.

Согнувшись над столом, где она сортирует носки, Ливи бросает взгляд на Циби, и та понимает, что у сестры опять болит живот. Ливи, опасаясь капо, качает головой. Но капо занята тем, что заносит чемоданы в помещение.

Циби медленно подходит к Ливи, держа луковицу за спиной.

– У меня для тебя кое-что есть. Хочу, чтобы ты это съела. Тебе станет лучше. – Она протягивает луковицу Ливи.

Ливи широко открывает глаза, морщит нос.

– Я не ем сырой лук, – заявляет она.

– Ливи, прошу тебя! Не помнишь, что говорил дедушка? «Лук – лучшее лекарство на свете».

Циби достает маленький ножик из галифе Ливи и принимается разрезать луковицу на четвертинки.

– Пожалуйста, не заставляй меня! – стонет Ливи, зажимая нос пальцами.

– Это полезно! Зажми нос. А теперь открой рот.

– Нет!

– Давай! – настаивает Циби.

Ливи открывает рот, и Циби запихивает кусочек сырого лука сестре в рот. Пока Ливи жует, у нее по щекам текут слезы, но в конце концов она проглатывает лук.

– Я хочу, чтобы ты съела все.

Циби улыбается, как ей кажется, подбадривающей улыбкой, и Ливи, смеясь и плача, съедает всю луковицу кусочек за кусочком.

Проснувшись на следующее утро, Ливи чувствует себя намного лучше. Светит солнце, зима уступает место весне. Деревья в лесу покрываются зеленой дымкой.

Позже Циби вставляет в пишущую машинку лист бумаги и печатает дату. 29 марта 1943 года. Вдруг у нее начинают дрожать руки. Она роняет голову на грудь, осознав, что прошел почти год с тех пор, как они с Ливи покинули дом. Год с того момента, как они в последний раз видели мать, деда и Магду. На миг она представляет себе трех сестер в тот далекий день, когда они дали друг другу обещание никогда не разлучаться.