Текст книги "Четверги в парке"

III

Джини перемешала горячие макароны с томатным соусом и базиликом и выложила их в большую голубую глиняную миску. В просторной кухне было тихо, мягкими золотистыми лучами солнце освещало сад за высокими французскими окнами. Она любила ее больше всего, именно здесь они проводили почти все свободное время. Этот дом в Георгианском стиле казался Джини таким чопорным и мрачным, и хотя в комнатах с идеальными пропорциями были высокие потолки, он почему-то выглядел печальным. А вот кухня выходила на юг, и с тех пор как они сделали там большие окна с видом на террасу, она была залита светом. Джордж хотел установить плиту «Aga», когда они ремонтировали старую кухню, но Джини настояла на элегантной, современной плите «Bosh» и теплой терракотовой плитке вместо унылого линолеума. Теперь кухня стала светлой и чистой, зеркальный буфет был раскрашен в светло-голубой, как и карнизы и дверь.

Джордж казался задумчивым с тех пор, как вернулся с гольфа; он сидел молча за кухонным столом с бокалом красного вина в руке, мерно покачивая ногой в вельветовом тапке. Номер «Times» лежал перед ним на столе, но он не читал; он смотрел на жену.

– Почему ты так поздно вернулась? – спросил он.

Джини стало не по себе. «Опять», – подумала она.

– Я встречалась с новым производителем органического салата. В баре «Поттера». Я же тебе говорила.

– Ты сказала, что встреча в два. Ты же не могла провести там пять часов.

Муж буравил ее взглядом, словно хотел проникнуть ей в душу. Даже на расстоянии чувствовалось напряжение.

– Потом я вернулась в магазин. У меня были еще дела, – вздохнула она, с грохотом ставя миску с макаронами на стол.

– Ясно… и когда же ты вернулась в магазин?

– Прекрати, Джордж, пожалуйста.

Она всегда отвечала на абсурдные вопросы Джорджа, даже не задумываясь об этом, пока не вспоминала, что своими ответами лишь усугубляет его тревогу.

– Что прекратить? Я просто интересуюсь, как прошел твой день. Разве это не входит в обязанности мужа?

Он тяжело вздохнул, и Джини поняла, что допрос окончен – до поры до времени. Следует отдать ему должное – Джордж действительно старался контролировать себя, когда очередной приступ заканчивался.

– Как игра? – спросила она, кладя перед ним упаковку свежего «Пармезана», который взяла с витрины в собственном магазине. Обычно Джордж, поглощенный гольфом, развлекал ее историями о жульничествах своего партнера. Дэнни, если верить словам ее мужа, любил жульничать больше, чем играть в гольф.

Но в тот вечер Джордж только поправил очки на носу и взял сервировочную ложку, которую подала ему жена.

– Нормально. Дэнни выиграл, как всегда.

– И? – Джини посыпала свои макароны тертым сыром.

Она заметила, как муж глубоко вдохнул.

– Джини, – начал он и замолчал, потом положил руки на стол около тарелки, большими пальцами сжимая шершавую нижнюю часть стола. – Я тут подумал…

Джини нахмурилась, она ждала. Сегодня Джордж нагонял на нее тоску.

– Продолжай, – нетерпеливо попросила она молчавшего Джорджа. – Я уже волнуюсь.

– Я давно об этом думаю, и, наверное, время как раз подходящее, в следующем месяце ведь тебе будет шестьдесят.

Он снова умолк. Сердце Джини бешено колотилось. Неужели он сейчас скажет, что уходит от нее? Или последние десять лет у него есть любовница, и закат своих дней он хочет провести в ее объятиях, подумала она вдруг. Это многое объясняет. Она отмахнулась от мрачных мыслей.

– Да? – торопила она его.

– Ты помнишь, мы уже много лет собираемся подыскать загородный дом на выходные? Я подумал, и мне кажется, это неразумно – содержать два дома, когда мы с тобой только вдвоем.

Джини кивнула.

– Наверное, ты прав. Хотя, конечно, замечательно иметь такое место, куда можно было бы сбежать, но туда пришлось бы ездить каждые выходные, а по выходным я занята больше всего.

С минуту они ели молча.

– Я не совсем это имел в виду, – продолжал Джордж, отрывая маленькие кусочки хлеба и скатывая их в шарики.

Снова Джини ждала, озадаченная, пока ее муж неспешно, тщательно разжевывал макароны.

– Я имел в виду, что вместо коттеджа только на выходные нам стоит продать этот дом и переехать за город. Жить там.

– Что? – Джини остолбенела. – Продать дом? Ты серьезно?

Джордж прищурился, болтая вино в бокале и собираясь сделать большой глоток.

– Понимаю. Это серьезный шаг.

– Но этот дом принадлежал твоей семье не одно поколение!

– Причем тут это? – искренне удивился он.

– Куда же ты хочешь переехать? – Джини не знала, с чего начать, все это было как гром среди ясного неба. Джордж жил в этом нелепом, огромном доме на Хайгейт, когда они познакомились в семидесятые. Тогда он обитал на диване в комнате, которую называл утренней, среди книг и личных вещей своего больного дядюшки Рэймонда и понятия не имел, за что хвататься. Именно Джини взяла дело в свои руки, запрятала тяжеловесную викторианскую мебель на мансарду и оформила все в современном стиле – с яркими цветами и новомодными тканями. Она всегда считала, что Джорджу нравится тут жить, в отличие от нее.

– А как же магазин, я не могу его бросить, – продолжала Джини, все еще ошарашенная заявлением мужа.

– Ты ведь выйдешь на пенсию, когда тебе будет шестьдесят, да? Немного осталось, – ухмыльнулся он.

– На пенсию?

– Джини, через месяц тебе будет шестьдесят. Люди уходят на пенсию в этом возрасте, по крайней мере, женщины. Ты часто говорила, что магазин – сущий кошмар, что ты устаешь. Я уже давно на пенсии, – заметил он рассудительно.

Джини встала и принялась ходить взад-вперед, позабыв об ужине.

– Ради всего святого, Джордж. Шестьдесят – это еще не старость в наши дни. К тому же только я должна решать, когда уходить, а не ты, – сверкнула она на него глазами.

– Я еще ничего не решил, успокойся, старушка, – покачал головой Джордж в замешательстве. – Я думал, тебе это понравится. Мы ведь только обсуждаем. Ты всегда говорила, что любишь бывать за городом.

– Хватит называть меня «старушкой». Ты ведь знаешь, я терпеть этого не могу, – она готова была сорваться. – Да, я люблю проводить за городом выходные, посидеть с книжкой, погулять. Но жить там я не хочу. Да и где? – спросила она снова.

Джордж вздохнул.

– В Дорсете, например, на побережье, может быть, на Лайм-Вэй. Там красиво.

Джини уставилась на него.

– Так ты все уже обдумал, да?

Муж кивнул.

– Я хочу уехать из Лондона, Джини – нам здесь незачем оставаться. Там мы начнем все сначала – ты и я.

– Тебе было до смерти скучно, когда ты рос там, – напомнила Джини, будто и не слышала его слов. Она уже давно подозревала, что ему не нравится то, что она занимается бизнесом. Он никогда не говорил этого прямо, но намеков хватало.

– Да, но тогда я был подростком. Теперь все изменилось, как ты понимаешь. В нашем возрасте мы хотим от жизни уже совсем другого.

– Ты – может быть. А я нет, – возразила Джини. – А как же наши друзья, гольф? А как же Элли?

Она надеялась, что имя их внучки станет козырной картой, которая положит конец этому безумию.

– Элли сможет приезжать в гости, на выходные и каникулы. Ей там понравится, ей будет полезно выезжать из Лондона. А друзей мы новых заведем. В Дорсете есть даже поле для гольфа, представляешь, – Джордж ухмыльнулся. – Послушай, Джини, ты просто подумай, это все, о чем я прошу. Это же смешно – два старика, скучающие в этом огромном доме, а с тех пор как ушла миссис Миллер, здесь даже чисто уже не бывает. Мы могли бы тратить деньги с большей пользой.

– Деньги тут ни при чем, ты сам это прекрасно понимаешь. С уборкой проблемы, но их легко решить. У Йолы есть подруга, которая готова приходить к нам пару раз в неделю. Просто надо это организовать.

Он посмотрел на нее снисходительно, будто ее слова не имели никакого значения.

– Я мечтаю уехать отсюда, старушка.

Он говорил тихо, своим привычным обманчиво мягким тоном, но Джини с ужасом поняла, что вопрос решен.

– Я сказала, перестань так меня называть. Мы не старые, – пробормотала она чуть слышно. – Правда, Джордж, мы совсем еще не старые. Мы среднего возраста.

На этом обсуждение закончилось, но Джини провела бессонную ночь. Джордж всегда получал то, чего хотел. Этот дом принадлежал ему, и, если он решит продать его, она не сможет воспрепятствовать. В таких вопросах он был старомоден. Хотя она была деловой женщиной, владелицей успешного магазина натуральных продуктов, именно Джордж занимался всеми финансово-хозяйственными вопросами в их жизни. Он решал, куда вложить деньги, когда делать ремонт или расширять сад, покупать новую машину и, конечно, он оплачивал все счета. Она прекрасно могла бы сделать это сама, но он даже не думал поинтересоваться ее мнением. Неужели он действительно продаст дом без ее согласия, думала она, когда лучи восходящего солнца озарили небо и, как обычно, послышались осторожные шаги наверху.

* * *

Шанти открыла дверь родителям: «Тс… Элли еще спит, она весь день капризничала. Мы в саду».

На цыпочках они прошли через дом на террасу, оформленную в бледных тонах согласно последней моде. Пасхальный обед на восемь человек был накрыт на кованом железном столе – белая скатерть, протертые до блеска фужеры и начищенные серебряные приборы изящно сияли в лучах апрельского солнца. Погода стояла на удивление теплая. Джини пожалела, что не взяла с собой солнечные очки.

– Привет, Алекс, – Джордж подошел, чтобы пожать руку зятю. Алекс сегодня постарался. Привычная потрепанная футболка уступила место мятой голубой рубашке, и от него, к радости Джини, пахло мылом, а не краской и застарелым потом.

– Мы ждем кого-то еще? – спросила Джини, указывая на стол.

– Мой старый школьный приятель, Марк, с женой и детьми. Ничего, что будут не только наши семьи? – настороженно спросил Алекс, будто ждал, что Джини возразит.

– Прекрасно. Мы ведь с ними еще не знакомы?

Шанти вынесла на террасу поднос с бокалами и бутылкой шампанского.

– Вряд ли, – сказала она, ставя поднос на стол. – Они прожили в Гонконге пять лет. Марк прилично заработал, и недавно они купили участок в Дорсете.

Джини бросила взгляд на Джорджа, ей вдруг показалось, что ее заманили в ловушку. Шанти прятала глаза. Алекс победоносно улыбался.

– Замечательно.

Она не собиралась глотать наживку, но Алекс не мог удержаться.

– Мы подумали, вам будет полезно завести друзей среди жителей юго-западных графств.

Джини взяла бокал шампанского и направилась к шезлонгу, стоявшему в тени вишневого дерева. Это несправедливо, подумала она.

– Просто замечательно, – повторила Джини, но напряжение сгущалось, словно грозовая туча.

Дочь присела на корточки перед ней.

– Мама, Алекс просто дразнит тебя. Мы пригласили Марка и Рейчел, потому что не виделись с ними с тех пор, как они вернулись, а не потому, что папа хочет переехать.

Джини улыбнулась, но на душе у нее было скверно.

– Не будем сейчас об этом, но почему ты так против? Элли бы понравилось… свежий воздух и простор. Ты бы видела ее чаще, чем сейчас, если бы бросила магазин…

– Если Элли нужен свежий воздух, почему бы тебе с Алексом не переехать в этот чертов Дорсет? – отрезала она.

Шанти проявила терпение.

– Не злись, мама, ты же знаешь, я не смогу быть выпускающим редактором из Дорсета, а мне надо работать.

Джини прикусила язык, чтобы не бросить оскорбительное замечание своему никчемному зятю.

– Мне тоже надо работать, – возразила она.

– Знаешь, у тебя нет такой необходимости.

– Финансово – нет, конечно же, нет. Но это важно для меня, я должна работать ради себя самой. – Нелепые слезы выступили у нее на глазах. – Твой отец уже списал нас со счетов, Шанти. Я не старуха; я, конечно, уже не девочка, но в этой старой калоше еще кипит жизнь.

Шанти улыбнулась.

– Конечно, мам, – согласилась она не совсем уверенно. – Ты выглядишь намного моложе своего возраста. Но переезд за город – это же не смерть. Тысячи людей живут там счастливо, понимаешь.

– Да, да, а еще там поле для гольфа.

Шанти не поняла.

– Мы думали, ты обрадуешься, что не придется так много работать.

В дверь позвонили, и Джини услышала плач Элли из спальни на втором этаже.

– Я пойду к ней.

Она поднялась с шезлонга и отправилась за внучкой.

* * *

Магазин внезапно приобрел совершенно особое значение для Джини. Открывая его во вторник после Пасхи, она с любовью смотрела на коробки с пшеницей и шпинатом, стоявшие за дверью, на неизбежную лужу воды под витриной для охлажденных продуктов, помидоры «черри», которые за ночь успели подгнить, и думала о сроках годности, которые нужно без конца проверять. А когда приехала Йола и сказала, что новая девушка уволилась, не успев приступить к работе, Джини и глазом не моргнула. Да, управлять магазином тяжело, но ей это нравилось. Это ее дело, к тому же очень успешное.

В тот день, на Пасху, она не хотела говорить с Джорджем. Обед прошел замечательно: баранина получилась нежно-розовой, пудинг произвел фурор, друг Алекса и его жена оказались на удивление обаятельными, учитывая их дружбу с ее зятем. А сам Алекс был не таким раздражительным и грубым в их присутствии. Но Джини просто соблюдала приличия. Никто этого не заметил, кроме ее излишне проницательного зятя, но это одна из немногих привилегий зрелого возраста: способность притворяться.

Во вторник было много дел. Все вернулись после Пасхальных каникул, и до самого вечера у них с Йолой не было свободной минутки. Но пока она, улыбаясь, болтала с клиентами, заставляла полки, оформляла доставку, ее преследовала нависшая над ней тень, словно полузабытый сон.

Поэтому с огромной радостью она прочитала сообщение от своей подруги Риты: «Корт наш в пять вечера сегодня. Приезжай, а то пожалеешь. Р.».

* * *

Рита, высокая афро-американка атлетического телосложения, ждала ее на корте в Ватерлоо-парке. Небо затянули облака, поднялся холодный апрельский ветерок, но Рита разделась, чтобы продемонстрировать как всегда безупречное платье для тенниса и ослепительно-белые кроссовки. Джини, напротив, надела серые спортивные брюки и черную футболку. Силы у них были равны, так что еженедельная игра всегда превращалась в схватку не на жизнь, а на смерть. Рита, со своими длинными руками и убийственно хорошей подачей, превосходила в силе, но двигалась медленнее. Джини носилась по корту как молния, придумывала новые тактики, и ее удары были точнее. На протяжении многих лет ни одна из них не могла похвастаться безоговорочным преимуществом, поэтому каждая победа была особенно радостна и дорога.

Но сегодня Джини то и дело спотыкалась и чувствовала себя неуклюжей, будто кто-то сковал ей ноги.

– Бог ты мой! – крикнула Рита, выиграв первый сет. – Проснитесь, миссис Л., а то у меня такое чувство, будто я сама с собой играю.

Джини помахала ракеткой, извиняясь.

– Прости, прости, никак не сосредоточусь.

Второй сет прошел не лучше. Они собрали свои вещи раньше времени и уселись на свою любимую скамейку, откуда открывался вид на город вдали. Солнце садилось, окутывая парк нежаркими мягкими лучами.

– Рассказывай, – потребовала Рита.

– Помнишь, мы хотели подыскать домик на выходные?

Рита кивнула.

– Так вот, Джорджу взбрело в голову, что этого недостаточно. Он хочет продать все и вообще уехать из Лондона. Он настроен крайне решительно, да еще вовлек в это всю семью. Шанти стала донимать меня на Пасху. И Алекс. Они думают, вопрос уже решен: «Продай магазин, ты старая, тебе не нужно работать и так далее».

– Мерзавцы! Они не вправе указывать тебе, как жить. – фыркнула Рита и пристально посмотрела на подругу. – Ты ведь не поддашься, да?

– Они даже Элли использовали: сказали, ей будут полезны свежий воздух и простор, – покачала головой Джини.

– Смешно. Дети тут совсем ни при чем. Джордж не продаст дом без твоего согласия.

Муж Риты, Билл, всегда делал то, что она говорила, даже глазом не моргнув.

– Да и что он может? – продолжала Рита. – Потащит тебя в какую-то грязную пещеру за волосы?

– Может, ты бы уважала его больше, если бы он так поступил! – рассмеялась Джини.

Она знала, что Рита не против Джорджа, он даже нравится ей, но она никогда не понимала, почему Джини так часто уступает ему.

– Нет, серьезно, дорогая, что он сказал?

Джини вздохнула.

– Дело не в том, что он сказал о переезде, а в его отношении ко мне, к нам. Он действительно считает, что мы старые. Он так и сказал: «Теперь, когда мы состарились…, ты же не хочешь вечно возиться с этим магазином?». Уверена, ему не нравится, что я работаю. Он полагает, что как только я образумлюсь и уволюсь, мы с ним укатим в лучах заходящего солнца и будем жить счастливо до конца наших дней. Старички.

– С ума сойти, – рассмеялась Рита.

– Было бы не так плохо, если бы только он мучил меня, но когда родная дочь пытается избавиться от тебя, то начинаешь верить, что оба они правы, – взглянула она на обеспокоенное лицо подруги. – Я не чувствую себя старой, Рита. Я полна сил и жажды жизни. Конечно, я устаю быстрее, чем раньше, и, может, забываю больше, но мне кажется, что это не причина, потому что на самом деле на протяжении всей своей жизни я периодически уставала и что-то забывала.

Рита схватила ее за руку:

– Посмотри на меня, – приказала она. – Ты, Джини Лосан, не старая. Ты среднего возраста – что, возможно, хуже, если задуматься, – но даже если подключить все свое воображение, старой тебя не назовешь. Это просто невозможно! Я же твоя ровесница.

Джини сжала ее руку.

– Посмотри на себя. Ты же красавица. Никто бы не догадался, что ты почти пенсионерка.

Они обе рассмеялись.

– Большое спасибо.

– Но я серьезно. Тебе легко дашь сорок восемь.

– И что же мне делать?

– Дело ведь не в возрасте и не в переезде за город, правда? – На мгновение взгляд Риты задержался на лице подруги, и Джини поняла, что сейчас последует. – Пойдем, я замерзла.

Рите редко бывало тепло в этом «унылом климате».

– Только не начинай, – ответила Джини раздраженно.

– Что ж, дорогая, придется повторить еще. Прошлый раз ты меня не услышала. Почему? Почему ты позволяешь этому человеку контролировать себя? Ты сильная, умная женщина, Джини. Проснись. Они же ничтожества, эти людишки.

– Какие людишки, о ком это ты?

– О таких, как Джордж, – совершенно бесцеремонно продолжала ее подруга, пока они шли через парк. – Пассивно-агрессивных, навязчивых, любящих контролировать. Посмотреть на Джорджа, так можно подумать, он тише воды, ниже травы. Обаятельный, вежливый, тихий, не лишен чувства юмора.

Джини подумала, что это идеальный портрет Джорджа.

– Но, Джини, он… ну, выражаясь прилично, у него проблемы. Он слишком умен, чтобы показывать характер в моем присутствии, но иногда он выдает себя. Помнишь, на той неделе, когда он запретил тебе пить и чуть ли не силой уволок с вечеринки еще до того, как принесли пудинг?

Джини кивнула.

– Ты не хотела уходить, мы с Биллом заметили это, но ты позволила ему издеваться над собой. – В голосе Риты ясно чувствовалось раздражение. – Почему?

– Потому что… потому что он так волнуется.

– Волнуется? – Рита еле сдерживала возмущение. – Ты унижаешься перед ним, потому что он волнуется? Это же смешно. Из-за чего же он волнуется?

Джини покачала головой. Они дошли до верхнего конца Хайгейт-Хилл. Здесь их пути расходились, Рита шла домой, на одну из зеленых улочек напротив Кенвуда, а Джини – к себе, в дальний конец Понд-Сквера. Они обе остановились на углу, возле автобусной остановки.

– Не знаю. Это же Джордж. Он не всегда был таким.

Ей до смерти захотелось, наконец-то, рассказать подруге о той ночи, когда Джордж отверг ее, когда все безвозвратно изменилось для них обоих. Но она не хотела, чтобы Рита еще больше презирала ее мужа. Кроме того, она не знала, как после стольких лет объяснить чудовищность того случая. Спустя столько времени она начала думать, не преувеличила ли она случившееся. Она знала, что пары часто перестают заниматься сексом и спят в отдельных спальнях; они так давно в браке. Однако она знала, что в тот день с Джорджем произошло что-то очень серьезное. Что-то, о чем он не мог рассказать ей, несмотря на все ее просьбы. А она и не представляла себе, что это могло быть.

– Что ж, – сказала Рита, – если он не всегда был таким, то и сейчас ему не стоит быть таким, да?

– Наверное. Но я не понимаю, почему…, – пожала плечами Джини.

Рита ждала, но Джини ничего больше не сказала.

– Слушай, дорогая, важно вот что: ты не старая, ты работаешь и ты совершенно не хочешь переезжать за город. Так что все серьезно. Если тебя уволокли с вечеринки, это плохо, но не смертельно. А вот если тебя уволокут в Дорсет? За городом мерзко, не забывай: столько грязи, никакого стиля, элегантности, и фермерские магазины, где капуста, которая лежит там по полтора года, обойдется тебе вдвое дороже, чем государственный долг.

Они обе рассмеялись.

– Значит, я скажу ему, что я не старуха, что я не откажусь от магазина и точно не перееду за город.

– Ура! – подняла руку Рита, предлагая Джини «дать пять». – Серьезно, Джини, пора уже настоять на своем.

– Он неплохой человек, Рита… Я уверена, он просто не может контролировать себя, – неуверенно произнесла Джини. Ее подруга просто закатила глаза и зашагала к круговому перекрестку, помахав ей на прощание, теннисная сумка хлопала ее по спине в такт шагам.

* * *

Вечером, когда Джини готовила на ужин салат, а Джордж все еще возился с часами, она вспомнила, что ее тетя Норма говорила о шестидесятилетнем возрасте.

Она, единственная сестра отца, которой недавно исполнилось девяносто, все еще жила счастливо, ни от кого не завися, в своем доме в Уимблдоне. Остроумная, веселая, с проницательными голубыми глазами, которые унаследовала Джини, она работала в МИ-5 во время войны, а потом сама заботилась о своих престарелых родителях. Но когда ей исполнилось шестьдесят, они оба скончались, и тетушка Норма, некогда старая дева, придерживающаяся самых строгих нравов во всей округе, начала вести богемный образ жизни, превратила свою столовую в студию и стала рисовать.

– Шестьдесят – это рай, – сказала она Джини, когда они с ней пили чай вместе. – Мир покончил с тобой, ты превращаешься в невидимку для любых намерений и целей, особенно если ты женщина. Я люблю называть это третьей жизнью. Есть детство, потом зрелый возраст с его условностями – работа, семья, ответственность – а потом, когда все решат, что все кончено, ты старуха, и пора тебя отправить на свалку, настает свобода! Наконец-то можно быть такой, какая ты есть, а не такой, какой хочет тебя видеть общество, и не такой, какой ты думаешь, что должна быть.

– Сейчас другое время, – возразила тогда Джини. – Мы ведь теперь свободны; благодаря феминизму мы можем делать все, что хотим.

Тетушка Норма мудро кивнула.

– Неужели? Ты действительно можешь делать все, что захочешь? – улыбнулась она, блеснув голубыми бусинками глаз. – Думается мне, все еще много требований… семья и так далее. – Она покачала головой. – Хотя откуда мне знать?