Текст книги "Пленница"

Глава 7

– Я мог бы поклясться, что распрощался с тобой вчера вечером, – сказал брату Джаррет, входя в библиотеку.

Джеймс в белой сорочке и черных бриджах сидел за письменным столом брата. Европейский стиль его одежды нарушали лишь сапоги из оленьей кожи. Откинувшись в кресле, он положил ноги на стол. В руке он держал рюмку с янтарным бренди. Лицо его было серьезным.

– Не думай, что я не рад видеть тебя здесь, – поспешно добавил Джаррет. – Всякий раз, как ты уезжаешь, сердце у меня уходит в пятки при мысли о том, увидимся ли мы когда-нибудь вновь.

Джеймс с улыбкой отсалютовал брату рюмкой:

– Спасибо, что беспокоишься, Джаррет. Ты хороший брат. Тот присел на край стола.

– Почему ты в такой меланхолии? Джеймс задумался.

– Временами я чувствую, что могу существовать, играть роль во всем этом, жить по совести и оставаться не только живым, но и в здравом уме. Но вдруг я подумал: как легка моя жизнь сейчас. Я приезжаю сюда, вкусно ем. Мой доход с наших общих земель позволяет мне хорошо одеваться. Но я бежал вместе с воинами, вынужденными оставить свои деревни, увести стариков, женщин и детей. Я видел, как голодные дети превращаются в скелеты, но не в силах был помочь им. Сейчас я сижу в твоем замечательном кресле, и ничто не угрожает мне, когда я любуюсь красотой твоего газона и реки. Я позволил себе большую роскошь – оставил у тебя мою дочь. И все же я не могу остаться здесь, забыть Мэри, все то, чему меня учили в детстве.

– Не было минуты, чтобы я не тревожился о Мэри, после того как все это началось.

– Знаю, что беспокоишься, ведь ты такой же хороший сын, как и я. Но в тебе нет индейской крови, а во мне есть. И изменить это нам не дано. Я не способен забыть моих друзей, мой народ. Когда белые солдаты нападают на деревни, я бросаюсь в самую гущу битвы. Я упорно старался не отрицать всего того, что во мне есть… и, как уже сказал, иногда мне удается так существовать. Вести беседу с любым из твоих гостей, придавать некоторую пикантность твоим вечерам. Я могу вести переговоры с американскими генералами, возможно, лучше, чем другие, понимаю, истинны или ложны обещания, данные друг другу белыми и семинолами. Но порой я чувствую, что вскоре мне придется заплатить за это своей душой.

Джаррет внимательно посмотрел на брата.

– Пожалуй, мне тоже нужно выпить, – Он направился к небольшому столику, где стояли рюмки и хрустальный графин, налил себе немного, но, подумав, удвоил порцию и вернулся к столу. – Это должно скоро закончиться. Джеймс покачал головой;

– Вспомни, что было прежде. Ты пытался предупредить белых генералов о том, что грядет. Черт, все индейцы меняли шкуры выдр на порох. Очень многие воины планировали это. Ты сам говорил, что договор «Моултри-Крик» ужасен, но предполагалось, что он не потеряет силы в течение еще девяти лет. Однако этого не случилось. Слишком уж привлекательными казались индейские земли. Уайли Томпсон заковал в цепи Оцеолу. Оцеола убил Томпсона. Последовала расправа над Дейдом и его людьми. Теперь назначили генерала Томаса Сидни Джесэпа. Вот он-то и пугает меня больше всех. Джесэп прибыл сюда полный решимости переселить всех индейцев из района залива Тампа в Уитлакоочи и понял, какая борьба ему предстоит. Он должен найти людей, чтобы удерживать свои форты и склады, и при этом иметь солдат, которые будут загонять врага в болота. У него все это чертовски хорошо получается. Он держит всех в постоянной боевой готовности. Я знаю его проблемы с добровольцами, устремившимися сюда из южных штатов. Я слышал, что некоторые из них были настроены весьма отважно и решительно, но теряли отвагу, услышав уханье совы в ночи и вой волков на луну. Но Джесэп отлично передвигается. Он проницателен и умен. Насколько я понимаю, он и Уинфилд Скотт сейчас почти возненавидели друг друга из-за успехов Скотта в войне с индейцами племени крик. Однако с точки зрения противника, стремительность и боевая готовность Джесэпа значительно превосходят способности Скотта! Многие воины подписали перемирие этой весной, считая, что делают это во имя Миканопи. Именно тогда ваши газеты так злобно обрушились на него, поскольку он предусмотрел, что индейцы и их союзники будут свободны на западе. Под союзниками имелись в виду негры, которые здесь свободные люди или стали рабами местных индейцев. Слишком много белых было заинтересовано вернуть себе своих негров.

– Среди семинолов есть банды чернокожих, – напомнил Джаррет. – Многие боялись, что бывшие рабы начнут нападать на них в поселках и городах.

– Верно, но можно ли винить бывших рабов, обретших свободу? Кто добровольно расстанется с нею, однажды изведав ее?

– Никто, – согласился Джаррет. – Я говорил об этом своим друзьям – политикам и военным. Джесэп, однако, сказал мне, что приказы в отношении беглых рабов исходят из, самого Вашингтона.

– Ах да! Военный министр Пойнсет при президенте Мартине Ван Бурене. Протеже бывшего президента Эндрю Джэксона. Но ведь он никогда и не скрывал своего отношения к краснокожим, не так ли?

– При нынешнем настроении в стране ни у кого в Вашингтоне нет особого выбора. Аболиционисты начинают высказываться решительнее, но едва ли их голоса прозвучат настолько громко, чтобы в ближайшее время помочь нам здесь. Это весьма острый вопрос на Капитолийском холме.

– Он всегда был таким. Томас Джефферсон знал, что это превратится в осиное гнездо, еще когда писал свою Декларацию независимости.

Джаррет поморщился:

– Ты хорошо изучил историю Америки.

– Я с самого начала надеялся уцелеть. «Знай своего врага», и все в таком духе.

– Ну а я – американец и не враг тебе. Я твой брат. Джеймс поднял рюмку:

– И чертовски хороший брат, как известно.

– Хорошо бы это слышали все! – Джаррет тоже поднял рюмку. – Ну, так ты погостишь немного у нас? Я был бы очень рад.

– Нет, не могу. Вот если только чуть-чуть… мне необходимо связаться с теми, кто согласился приехать в форт Брук и убедиться, что белые принимают условия. Мне нужно найти Оцеолу…

– ..который, несомненно, готов воевать до скончания века, – перебил его Джаррет.

Джеймс с сомнением взглянул на брата:

– Не знаю. Он нездоров.

– Болен?

– Оцеола перенес лихорадку и с тех пор неважно выглядит. Я даже заподозрил, что его власть ослабевает.

– Поверь мне, имя Оцеолы белые солдаты произносят с ужасом.

– Он странный и обаятельный человек. Покоряет сердца, а вместе с тем кое-кто из вождей семинолов боится его так же сильно, как и белые. Другие почитают его. Есть и такие, кто предпочел бы иметь более традиционного лидера. Честно говоря, я сам восхищаюсь им, поскольку знаю его гораздо лучше других, однако считаю, что временами он был не прав. Но я должен вернуться к Оцеоле, быть рядом с ним. И когда он стремится к переговорам, я выражаю готовность вести их. Я ежедневно молю Верховного Духа нашей Мэри и Господа нашего отца, чтобы все это закончилось. Но это не закончится, Джаррет. Как бы далеко на юг или в болота нас ни оттеснили, воины все равно будут сражаться. Сражаться и бежать. Да, многие согласятся уйти на запад. Все кажется лучше той жизни, которую они вынуждены вести здесь. Даже бесплодная пустыня, населенная индейцами из племени крик! И сотни погибнут. У всех нас красная кровь, и она зальет землю, словно реки. Я с ужасом вижу это, но не могу предотвратить. Мне остается лишь полагаться на судьбу.

– Джеймс, ни один человек не сделал бы больше, чем ты. Ты остался верен своим корням – всем корням. В застигшей нас буре мы способны делать только то, что в наших силах. Мне больно говорить это, потому что я боюсь за тебя. Я очень хотел бы уберечь тебя от пушек, но ты должен поступать так, как говорил: в соответствии с голосом совести. И тогда, брат мой, что бы ни случилось, ты спасешь свою душу.

Джеймс улыбнулся:

– Ты не только чертовски хороший брат. Ты мудрый и очень хороший человек.

– Спасибо. Я стремлюсь к совершенству.

– А Тара знает об этом? – пошутил Джеймс.

– Я пытаюсь убедить ее, что это так.

– За Тару! – Джеймс приподнял рюмку. – Отличное бренди. Однако роскошь здешней жизни пробуждает во мне чувство вины. Вкусно есть, жить в таком тепле, спать с такими… удобствами…

Джаррет нахмурился.

– Я стал слишком увлекаться бренди. – Джеймс поставил рюмку и направился к окну. – Джесэп должен очистить все хорошие земли от краснокожих. Но там, в том районе, очень много банд. Оцеола рядом. Филипп, Аллигатор – тоже. Джесэпу придется гнать своих людей через джунгли и болота. Но думаю, ему удастся добиться этого. Мне ненавистна война, Джаррет! Отвратительна мысль о том, что она будет тянуться бесконечно. Мне же вопреки собственной воле придется балансировать, воевать, отчаянно взывать к благоразумию и при этом почти всегда знать, что мои слова едва слышны. Я ненавижу повторять лживые слова. Мне гадко молиться о том, чтобы наступил конец… я молюсь за будущее. За Дженифер, за себя. За другое время, другую жизнь.

– Я знаю, – тихо сказал Джаррет. – Боже милосердный, я знаю.

– Я хотел бы… – начал было Джеймс, но осекся, и на губах его заиграла легкая улыбка, когда он посмотрел в окно. – Вон Тара едет верхом. А ведь твоя жена просто неподражаема.

– Ты прав, – согласился Джаррет.

– Она теперь ведет себя осмотрительнее во время верховых прогулок? – Джеймс впервые столкнулся с невесткой, когда его отряд располагался поблизости, а Тара заехала чуть дальше, чем следовало бы. Джаррет полагал, что жена извлекла из этого урок, а Джеймс не знал, осознает ли она, насколько ухудшилось положение с начала войны.

– Тара очень осторожна и никогда не покидает границ владений, – заверил брата Джаррет.

– Она едет с дочерью Уоррена, – пробормотал Джеймс.

– М-м-м, – чуть раздраженно промычал Джаррет. Джеймс вздохнул:

– Я же извинился перед тобой за то, что был груб с ней на твоем торжестве.

– А перед ней ты извинился?

– Думаю, мне удалось объяснить девушке свое поведение.

– Если ты остаешься, не присоединиться ли нам к ним? Надеюсь, ты будешь любезен, хотя бы ради меня.

– Ладно.

– Обещаешь?

– Да.

– Перекрестишься?

– Джаррет, мы же взрослые мужчины.

– Перекрестись. Даже Мэри заставляла тебя делать это, помнишь?

– Мне не нравится, что ты сомневаешься в моих словах.

– Я всегда доверяю тебе, особенно если ты перекрестишься. Джеймс раздраженно пожал плечами.

– Вот те крест! – И он слишком истово перекрестился. – Ну, так ты присоединишься к жене, прежде чем она постареет и поседеет?

– Готов и жду тебя. – Джаррет указал брату на дверь и низко поклонился.

– В тебе слишком много крови белых. – Джеймс покачал головой и с улыбкой прошел мимо брата.

Типа почти сразу поняла, как обширны и прекрасны владения Маккензи. Она влюбилась в них. Ей нравились дубы, поросшие мхом и склонившиеся над ручьями, подстриженная лужайка и склон, спускавшийся к реке, пастбища и поля, выдры, спешащие к воде, экзотические птицы, взмывающие в лазурно-голубое небо. Тара показала гостье дорогу к дому Роберта Трента, их ближайшего соседа, и тропу, ведущую к деревне Джеймса.

– Конечно, там сейчас мало что осталось. Часть хижин еще сохранилась, но Джеймс увел свой народ, тех, кто не умер от лихорадки и не погиб во время боев.

– Бои шли близко?

– Очень близко.

– Его жена?.. – напряженно спросила Тила. – Надеюсь, ее не убили солдаты, Тара?

Та покачала головой:

– Ее унесла желтая лихорадка. Джеймс страшно тосковал по ней. Иногда я думаю, что именно поэтому он так безрассудно посредничает между воюющими вождями и белыми офицерами, не боясь ни пуль, ни стрел, подстерегающих его. Он очень любил жену и до сих пор не смирился с ее смертью. У него была еще одна дочь, чуть старше Дженифер, – милое, прелестное и невинное создание. Она тоже умерла. Если бы Дженифер не уцелела, Джеймс ни во что не ставил бы свою жизнь. Конечно, они с Джарретом ближе, чем бывают единокровные братья. Их связь неразрывна, так распорядилась судьба.

У Тилы, смотревшей на заросшую тропу, болезненно сжалось сердце. Джеймс глубоко любил жену и до сих пор скорбит о ней. Хоть белые и не убили ее, она умерла в разгар этой ужасной войны. Девушке стало не по себе. Она вспомнила, как Джеймс касался ее, вспомнила его слова. Чего же ей было ожидать? Джеймс пришел к ней, потому что она явилась в его комнату, и взял то, что ему предлагали. У них нет будущего. Он сожалел только о том, что лишил невинности ту, которую считал невестой своего друга. В том, что произошло, не было Ничего, кроме страсти, обычного вожделения.

На что же она надеялась? Джеймс – полукровка. Он проводит почти все время на болотах, напрашиваясь на пули. Он презирает ее и не хотел он нее ничего, кроме того, что взял.

Да, все это так, но… Щеки Тилы запылали, и она быстро отвернулась от Тары.

Все это так, и все же яркие воспоминания о прошедшей ночи внушали девушке уверенность в том, что она никогда уже не испытает ничего столь волшебного, неистового, безрассудного и страстного. Никогда больше не будет так безудержно желать мужчину, и ни один из них не околдует ее так, как Джеймс.

Тила с грустью осознала, что это наваждение не исчезло.

А ведь дальше пути нет.

И тем не менее она желала чего-то большего.

«Я должна отвесить ему еще одну пощечину, – решила она. – Нет, осыпать его градом пощечин, чтобы сбить с него наглость и спесь. Он сегодня уедет», – напомнила себе Типа.

И снова на сердце ее легла тяжесть. Джеймс уедет, а она никогда не забудет его.

– Легок на помине, – пробормотала Тара. Тила развернула гнедого жеребца и посмотрела через поле в сторону конюшни и складов Симаррона. Джаррет и Джеймс скакали к ним. Джеймс на серой кобыле в яблоках, Джаррет на красивом гнедом жеребце. Оба без седел. Лошади неслись голова к голове.

– Они соревнуются. – Тара покачала головой. – Мальчишки всегда остаются мальчишками.

Тила улыбнулась. Братья соревновались, но, видимо, ни один из них не мог одержать верх. И они, кажется, не хотели признаваться ни себе, ни другим, что соревнуются.

– Ну, мисс Уоррен, – весело спросил Джаррет, – что вы думаете о Симарроне?

– Он прекрасен, – ответила Тила, стараясь не замечать Джеймса. Проклятие, она ощущала жар голубых глаз, пристально смотревших на нее! – Пожалуй, это самая прекрасная плантация из всех, что я видела.

– Из всех?

– Да. Хотя, конечно, «Голубой лес», мой родной дом в Чарлстоне, кое в чем может сравниться с Симарроном.

– Чарлстон – чудесный город. У нас там родственники, – сказал Джаррет. – Но раз уж вы находите Симаррон столь очаровательным, надеюсь, он станет для вас вторым домом. Не правда ли, любовь моя? – обратился он к жене.

– Надеюсь, что так, – искренне отозвалась та, – хотя эти земли иногда внушают ужас.

– Они полны варваров и диких существ, – усмехнулся Джеймс. Тила, вздернув подбородок и обернувшись, встретила его вызывающий взгляд.

– Думаю, мне уже встречались подобные создания, – спокойно заметила она. – Кроме того, – добавила девушка, обращаясь к Таре и Джаррету, – «Голубой лес» находится вблизи болот и лесов, хотя и не таких диких, как здесь. Вот там я и обнаружила, что большинство Божьих созданий становятся кровожадными, чувствуя угрозу или страх. Если же им бояться нечего, то они вполне сносны.

– Есть существа, которых нельзя приручить, – возразил Джеймс.

Тара, не понимая подтекста разговора, заметила;

– Никто еще не приручил гремучую змею, так что будь начеку в лесу.

– Я буду осторожна. – Тила с мрачной улыбкой взглянула на Джеймса.

– Ты показала мисс Уоррен всю плантацию? – спросил Джаррет жену.

– Мы были везде, где безопасно.

– Вы обе, наверное, голодны и хотите пить. Пожалуй, нужно вернуться домой и посмотреть, что предложит нам Дживс.

– Поскольку я надеялась, что ты, завершив дела, присоединишься к нам, то попросила Дживса организовать ленч на веранде. День просто чудесный. Пока еще прохладно, но солнце так пригревает!

– На веранде – это замечательно! – обрадовался Джаррет.

Супруги обменялись улыбками. Тила подумала, что они на редкость красивая пара. Ей снова стало больно и захотелось исчезнуть. Девушке казалось, будто она наблюдает что-то глубоко личное, хотя они даже не касались друг друга.

Тила отвернулась. И встретила взгляд другого Маккензи – такой оценивающий, что ее бросило в жар. Она не могла избавиться от мыслей о прошлой ночи и все думала, бывают ли настоящие леди настолько близки с мужем даже после десяти лет супружества. Это, конечно, не так уж важно, но Тила чувствовала себя растерянной и обескураженной, размышляя об этом. Она разделила с Джеймсом такое, что ни с кем и никогда не сможет разделить. И это пугало ее.

Но он уже был женат, глубоко любил и поэтому скорее всего не понял бы ее чувств. Тила и сама т толком не понимала.

– Давайте вернемся домой, – предложила Тара. Она поехала впереди с Джарретом. Вот так само собой и получилось, что Тила оказалась позади них, рядом с Джеймсом. Небольшое расстояние между двумя парами постепенно увеличивалось.

– Вы все еще здесь, – промолвила девушка через несколько мгновений. – В Симарроне.

– Да.

– Останетесь?

– Ненадолго. Мне нужно кое о чем позаботиться.

– О!

Помолчав, Джеймс любезно осведомился:

– Вы хорошо себя чувствуете?

– Конечно. А почему должно быть иначе? Он выгнул бровь.

– Возможно, вы еще не осознали этого, но в вас… что-то изменилось навсегда.

– Я чувствую себя прекрасно и не настолько наивна, чтобы нуждаться в вашей заботе. Поэтому нет необходимости держаться со мной резко и грубо…

– Я не был груб.

– Значит, это жестокость.

– Что?!

– Может, дело в вашем отношении, в том, как вы излагаете мысли, в том, что стоит за ними…

– Ах, покорнейше прошу простить меня. Вам не нужна моя забота? Чего же вы хотите? Вечной благодарности за то, что столь нежная и невинная леди позволила мне лишить ее девственности?

Бросив на него разъяренный взгляд, Тила пустила лошадь вскачь. Джеймс нагнал ее и схватил за руку.

– Простите. Возможно, я и в самом деле груб. По правде говоря, я очень сожалею, что так мало задумывался о своих действиях. – Девушка не сводила с него глаз. Он грустно улыбнулся и добавил:

– Но пожалуй, не раскаиваюсь в самих действиях.

Тила быстро опустила глаза.

– Я не хочу, чтобы вы сожалели о случившемся.

– Всегда неприятно причинять боль.

– Вы не причинили мне боли.

– Не обманывайте меня.

– Разве что чуть-чуть.

– Вам было чуть-чуть больно или вы чуть-чуть обманываете?

– И то и другое.

Джеймс тихо засмеялся. Ей очень понравился его смех, такой же соблазнительный, как бронзовая кожа, выразительные черты лица, жар сильного тела и обжигающий взгляд голубых глаз.

«Не увлекайся им слишком!» – предостерегла себя девушка. Но он не ошибся, прошептав в темноте, что мотылек чересчур приблизился к огню. Она обожгла крылья и больше не сможет улететь.

Даже если Джеймс и исчезнет из ее жизни.

– Джеймс…

– Осторожно, – тихо предупредил он. – Мы уже возле дома.

Тара и Джаррет остановили лошадей у заднего крыльца Симаррона. Два мальчика подошли взять поводья и ждали, пока Тила и Джеймс спешатся.

– Лимонад уже на столе, – весело сказала Тара. – Дживс решил создать здесь островок мира, Джеймс, что бы ни творилось вокруг!

– Дживс – замечательный человек, дорогая сестра, никогда не забывай об этом. – Джеймс взглянул на Типу, и легкая улыбка тронула его губы. Испугавшись, что покраснеет, она опустила глаза.

– Пойду сообщу ему, что мы готовы к ленчу, – проговорила Тара.

– Прошу вас, мисс Уоррен, – пригласил девушку Джаррет. Она вздрогнула, почувствовав руку Джеймса на своей талии. Он подвел ее к небольшому столу, где стояли стаканы и запотевший графин.

Джаррет отодвинул для Тилы стул, поглядывая на брата.

– Кажется, вы милостиво простили Джеймсу вчерашнее возмутительное поведение?

Тила с вызовом посмотрела на Джеймса. Настал ее черед поиграть.

– Да, мистер Маккензи, простила.

Джеймс опустился на стул рядом с ней.

– Мисс Уоррен на редкость великодушна. – Его глаза сузились. – Однако я не могу просить прощения за мои чувства к Уоррену.

Тила напряглась. Она тоже не могла ни у кого просить прощения за свои чувства к отчиму. Но Джеймс Маккензи не вправе так смотреть на нее.

– Джеймс… – начал Джаррет.

Тила сделала вид, будто не слышит его.

– Разве вы повинны в грехах вашего отца, мистер Маккензи? – обратилась она к Джеймсу.

– У моего отца их не было.

– Грехи есть у каждого.

– Кроме моего отца, – твердо возразил Джеймс. Поняв, что он боготворит отца, девушка ощутила сочувствие к нему. Если Джеймс любил своего белого отца так же сильно, как Джаррета, то индейская война – сущий ад для него.

Тронутая нежностью Джеймса к отцу, Тила тем не менее заметила, что он решил держаться подальше от нее. Что ж, она сохранит хотя бы гордость.

Не она вызвала это страшное кровопролитие. И ее не заставят расплачиваться за него.

– Какое совпадение! – воскликнула девушка. – У моего родного отца тоже не было грехов. Ни одного. Он был совершенством во всех отношениях.

Джаррет тихо засмеялся. Даже Джеймс чуть улыбнулся.

– Лимонада?

– Пожалуйста, – ответила Тила.

– Ты останешься еще на одну ночь? – спросил брата Джаррет.

Джеймс взглянул на Типу.

– Заманчивое предложение. Домашний уют так соблазнителен.

Тила, взяв стакан дрожащими пальцами, едва не выронила его. Джаррет бросил на нее странный взгляд, явно желая что-то сказать, но тут из дома вышла Тара.

– Дживс сейчас придет, – весело сообщила она. – Джеймс, ты непременно должен посмотреть на детей.

Пока мы катались, Дженифер играла с маленьким Йеном, и они оба заснули на большой медвежьей шкуре в моей комнате. Они спят, как ангелы.

– Неужели Джен так хорошо справляется с малышом? – улыбнулся Джеймс.

– Поразительная девочка! – Тара сжала его руку, и у Тилы опять защемило сердце. Они все так близки! Любовь связывала не только братьев, не только мужа и жену, но и всех их, включая детей. Девушка подумала, что это и есть настоящая семья и ничто не может нарушить гармонию их отношений.

Джеймс Маккензи, белый семинол, никогда бы не понял ее зависти. Тила любила мать и заботилась о ней. Та тоже любила ее. Но после смерти Лили девушка осталась одна, боролась с превратностями судьбы и в одиночестве предавалась мечтам. Кроме любви матери, ее жизнь ничто не скрашивало.

– Дженифер – прелестная малышка, – сказала Тила, и Джеймс тотчас посмотрел на нее. Неужели он сомневается в ее искренности? Может, полагал, что она добавит: «Необычайно прелестная для дочери индианки»?

– Девочка похожа на вашу жену? – не подумав, поинтересовалась Тила. К счастью, Джеймс не рассердился.

– Да, очень похожа на Наоми.

– Но у Дженифер ваши волосы.

– Волосы нашего отца, – уточнил Джаррет.

– Волосы нашего безгрешного отца, – добавил Джеймс, грустно улыбнувшись.

Тара встала и посмотрела в сторону реки.

– Джаррет, кто-то приехал.

Озабоченный, Джаррет поднялся. Вниз по реке шло небольшое судно.

– Это военный корабль, – заметил он, взглянув на брата. Джеймс, как и все они, напряженно следил, как корабль подходит к причалу.

– Ты ждал кого-нибудь? – спросила Тара мужа.

– Харрингтона… но через несколько дней. И этот корабль, похоже, пришел с запада.

С судна спустили трап, и по нему сбежал мужчина в военной форме при всех регалиях.

Тила не верила своим глазам. Ее охватило смятение. По спине прошел неприятный холодок.

– Уоррен! – бросил Джеймс с ненавистью и презрением.

И в самом деле Уоррен. Девушка стиснула зубы и едва дыша наблюдала, как отчим подошел к дому, поговорил с мужчинами, а затем стремительно направился к Симаррону.

Может, Джеймс и дикарь, но он прав в одном: нет дьявола страшнее, чем ее отчим.

Красота дня померкла для нее. Уоррен разрушил ощущение волшебного единения, которое она только-только начала испытывать в этой дружной семье. О, если бы его появление было лишь страшным сном! Привидевшимся ей кошмаром.

Тила открыла глаза. Увы, это был не сон, а Уоррен собственной персоной, дьявол во плоти. Готовый утащить ее в свой ад.