Текст книги "Человек без собаки"

– Роберт куда-то исчез, – сообщила она, вернувшись через десять минут, и стала помогать матери мыть тарелки.

– Исчез? Что ты имеешь в виду? Как это – исчез?

– Я имею в виду, что его наверху нет. Неудачно выразилась. Постель застелена. Он уже куда-то ушел. Здесь его тоже нет.

– Кого это нет? – спросила Кристина, появившаяся в дверях в сопровождении мужа в костюме от Армани и сына в матроске, тоже наверняка от кого-то.

– Какое у тебя красивое платье, – сказала Розмари. – Тебе всегда шло красное. Эбба вся в голубом, ты вся красном. Можно подумать, что…

– Спасибо, мама, – оборвала ее Кристина. – Но кого нет?

– Роберта, само собой. – Эбба поморщилась. – Наверное, опять ушел гулять или курить. У него и правда есть над чем подумать. Как в отеле – хорошо спалось?

– Просто отлично, – заверил Якоб.

Кельвин болтался у него на руках, как тряпичная кукла.

С этим ребенком определенно что-то не так, машинально отметила Розмари.

– У тебя усталый вид, Кристина, – констатировала она так же машинально. Ее насторожила бледность дочери. – Я думала, вы хорошо выспались.

– Не просто хорошо, а слишком хорошо. Я переспала. Поздравляю, папа. Поздравляю, Эбба. А где пакет, Якоб?

– О, черт, – спохватился муж. – Он остался в машине.

– Я потом принесу, – успокоила его Кристина. – Еще не время торжественных вручений. Лучше пойди и уложи Кельвина.

Якоб вышел с ребенком на руках. Что она, издевается над мужем, что ли? Вчера я этого не заметила, удивилась Розмари.

– А что у тебя с лицом, папа? – спросила Кристина. – Ты не похож на себя.

– Возраст, возраст, – вставил Лейф.

– Не знаю, – сказал Карл Эрик и провел ладонями по щекам. – Проснулся в полчетвертого и не мог уснуть. Не знаю, что случилось. Такого со мной раньше не было… Устал, должно быть.

– Тебе надо выдернуть волосы из носа, – тихо напомнила Розмари.

– Я думаю, папе надо немного вздремнуть, – решительно заявила Эбба. – Тут с утра толпится народ.

И ведь не только я ничего к ним не чувствую, подумала с горечью Розмари, они и сами друг друга терпеть не могут. Если я сейчас же не приму самарин[33]33
  Самарин – популярный лекарственный препарат от изжоги.


[Закрыть], загорюсь.

В дверях появились братья Грундт, тщательно причесанные и при галстуках.

– Доброе утро, шалопаи, – гаркнул их отец. – А что это за удавки у вас на шее?

– Теперь, когда все собрались, самое время съесть по бутерброду и выпить кофе, – сказала Розмари Вундерлих Германссон.

Глава 11

Во второй половине дня температура упала градусов на пять. Пошел снег. Юго-западный ветер сменил направление и к тому же усилился с трех до восьми метров в секунду. Теперь он дул с севера, но это обстоятельство никоим образом не повлияло на запланированное мероприятие: одним из важных моментов празднования должна была стать прогулка по городу.

Уже двадцать пять лет Карл-Эрик проводил такие двухчасовые прогулки с учениками восьмых классов на уроках обществоведения – хотел привить подрастающему поколению хотя бы поверхностные знания о родном городе и его достопримечательностях. Время года и погода значения не имели. Май, декабрь – неважно. Урок должен состояться так, как задумано.

Ратуша. Музей сапожного ремесла. Старая водонапорная башня. Хеммельбергский сад, Ганский парк и, конечно, прекрасно сохранившаяся кузница Радемахера у небольшого водопада на реке Чимлинге.

Большинству из участников сегодняшней прогулки все это было давно известно, за исключением разве что совсем недавно отстроенной (всего восемь месяцев) новой библиотеки и отреставрированного алтаря в церкви.

Но никто не стал огорчать отца отказом, к тому же после долгого сидения было приятно выйти на воздух. Пошли все, кроме Розмари – она с подругой и добровольной помощницей Эстер Брельдин осталась дома, чтобы накрыть стол к предстоящему торжественному ужину. Роберта на прогулке тоже не было – он так и не появлялся с утра.

– Типично для него, – шепнула Эбба сестре. Отец к этому времени закончил экскурсию по Музею сапожников и знаком приказал компании следовать за ним к улице Линнея. – Даже сегодня не мог проявить обязательность.

– Что значит – типично? – Кристина пожала плечами. – Он свободный человек, как и все мы.

– Свободный? – Эбба сложили ладони и поднесла их к губам, словно старалась вспомнить, что это за понятие. – О чем ты?

– О том, что нечего торопиться осуждать, пока мы не знаем, что его задержало.

– Я и не имела намерения кого-то осуждать. Ты меня обижаешь.

– Тогда прости. – Кристина вытерла сыну нос. – Просто Роберт – слишком уж легкая добыча. А уж для тебя и подавно.

Эбба хмыкнула и взяла мужа под руку.

– Итак, мальчики, – сказал Карл-Эрик, Истинный Столп Педагогики, внукам, – скажите-ка мне, что означает эта дата на портале?

– Тысяча восемьсот сорок восьмой год, – прочитал Хенрик и задумался. – Коммунистический манифест. Хотя я и предположить не мог, что он был написан в Чимлинге. Как их сюда занесло?

Карл-Эрик хохотнул. Ему удалось все же улучить четверть часа для сна, и он чувствовал себя намного лучше.

– Браво, Хенрик! Но ты прав – Маркс и Энгельс, насколько известно, никогда не бывали в Чимлинге. У кого еще есть соображения на этот счет?

– Городской пожар, – без запинки сказала Эбба. – В то время почти весь город был деревянным, и уцелел только дом Лерберга. Говорят, что в доме во время пожара была лишь пожилая служанка, и она молилась так усердно, что огонь пощадил и ее, и здание.

– Совершенно точно! – Карл-Эрик сделал паузу и продолжил с интонацией профессионального гида: – Город в том виде, в каком мы его сейчас видим, начали строить в пятидесятых годах девятнадцатого века. Его спланировали по-новому. Исчезли лабиринты средневековых улочек, возникли Северная и Южная площади, крытый рынок.

– Снег так и валит, – присоединился к лекции Лейф. – Спасибо, догадался сменить резину. А что, вчерашний виски кончился?

– Лейф, я тебя умоляю, – покачала головой Эбба и высвободила руку.

– По-моему, да. Кончился… И в самом деле, куда подевался Роберт? – произнес Карл-Эрик с озабоченной миной.

Он сказал все это подряд, залпом, как будто два этих обстоятельства – выпитый виски и пропавший сын – были как-то между собой связаны, подумала Кристина, и в первый раз ее словно что-то кольнуло – где же брат? Было уже полпятого, за весь день он не появился и не позвонил… Довольно странно… Даже для Роберта странно.

Хотя сейчас он наверняка уже дома на Альведерсгатан и попивает пиво с матерью и Эстер Брельдин.

– Теперь быстро до церкви, а там домой… пора промочить горло, – распорядился Карл-Эрик, опустил наушники на кожаной кепке и двинулся вперед, не оглядываясь на озябших экскурсантов.

– Ну и погода, – посочувствовала Розмари Вундерлих Германссон три четверти часа спустя. Все семейство топталось в прихожей, стряхивая снег с одежды и ища тапочки. – Никто не простудился? А это еще что такое? – Она показала на красно-белые пакеты с едой.

– Кристина с Хенриком добежали до магазина «ICA» и купили кое-что… А Роберт объявился? – спросила Эбба.

– Нет, – помогая Якобу раздевать Кельвина, сказала Розмари. – Не понимаю, куда он делся. Но вы же совершенно промокли! Ты уверен, что это была хорошая мысль, Карл-Эрик? Заставить гостей в такую пургу таскаться по городу?

– Чепуха, – сказал Карл-Эрик. – Я старше всех, и если уж мне погода нипочем… А сейчас все к камину… Пришло время глёгга, прошу всех к камину.

– Конечно, конечно, – спохватилась жена именинника. – Все к камину. Стол будет готов примерно через час. Звонила, кстати, Эльза-Мари и поздравляла. Вас обоих, разумеется.

– Спасибо, – сказала Эбба.

– Спасибо, – сказал Карл-Эрик.

Кристоферу глёгг пить было рано, и Хенрик из братской солидарности тоже отказался. Братья пошли наверх в свою зелено-полосатую комнату.

– Знаешь, – сказал Хенрик, отправив очередную эсэмэску, – я хочу тебя попросить об одной вещи.

– М-м-м… – промычал Кристофер без интереса.

– Мне… нужна твоя помощь.

Моя помощь? Ему нужна моя помощь? Дело идет к Армагеддону или как это там называется…

– Помощь так помощь, – сказал он вслух.

– Скорее даже не помощь… Мне нужно твое молчание.

Сердце Кристофера забилось так, что он испугался, что брат заметит.

– Просто давай договоримся, что ты будешь молчать.

– О чем? – Кристофер притворно зевнул.

Хенрик помолчал немного, словно взвешивая, стоит ли привлекать брата в союзники. Кристофер начал насвистывать, стараясь, чтобы вышло как можно более непринужденно.

– Мне надо исчезнуть ночью на пару часов.

– Что?

– Ночью меня не будет. Несколько часов.

– Почему?

– И я прошу тебя никому и ничего об этом не говорить.

– Понятно… а куда ты собрался?

Хенрик подумал немного.

– Мне кажется, тебе лучше об этом не знать. Просто не говори маме… и вообще никому.

Кристофер насвистел еще несколько тактов. «Stairway to heaven»[34]34
  «Лестница в небо», песня британской группы «Led Zeppelin».


[Закрыть], вот это откуда, вспомнил он.

– Если ты просишь меня молчать, я имею право знать, о чем молчу.

– Вовсе не обязательно.

Кристофер задумался.

– Может, и не обязательно, но в этом случае…

Хенрик сел на постели:

– All right. Я хочу встретиться со старым другом.

– Старым другом? В Чимлинге?

– Да. Что здесь странного? Они переехали сюда несколько лет назад.

Врешь ты все, братишка, подумал Кристофер. И врешь к тому же плохо. Но что ему ответить?

– Это девушка? – спросил он. Вопрос словно бы сам выскочил, почти машинально, но в ту же секунду он понял, что это как раз тот самый вопрос, который и следовало задать. Учитывая обстоятельства. Все обстоятельства.

Прошло несколько секунд.

– Да, – сказал Хенрик. – Девушка.

Кристофер вынужден был притворно зевнуть, чтобы скрыть охвативший его азарт. Врешь как бобик, опять подумал он. Может быть, девушку зовут Йенс?

Но откуда здесь взяться Йенсу? Тот ведь живет в Карлскуге?

Да нет, конечно. Это Йенни живет в Карлскуге. Йенни, которой, скорее всего, не существует в природе.

– Договорились?

– Э-э-э… договорились. Буду молчать как рыба.

– Ну вот и хорошо. И… знаешь, это я так. Может случиться, что мне и не понадобится никуда исчезать, но на случай, если…

– На случай, если… – повторил Кристофер. – Я понимаю.

Ничего я не понимаю, добавил он мысленно. Если и понимаю, то не совсем.

Хотя что тут не понять? Почему бы этому Йенсу не объявиться в Чимлинге… может, у него родители здесь живут? Или где-нибудь в округе… Вполне может быть, хотя и не особенно правдоподобно.

А поездка вышла довольно интересной, улыбнулся Кристофер, куда интереснее, чем я рассчитывал.

– Не понимаю, что ты хочешь сказать. – Карл-Эрик был заметно раздражен. – И что ты вообще хочешь?

– Что тут не понять? – Они стояли в комнате для стирки, куда Розмари мягко, но решительно увела мужа. – Роберт не вернулся.

– Я это заметил, – буркнул Карл-Эрик. – Стол накрыт, закуска готова, во всяком случае, Эстер сказала, что готова, все сидят за столом и ждут. Ты хочешь сказать, что мы должны позволить этому мерзавцу испортить весь праздник?

– Это твой сын, – чуть не зарычала Розмари, но взяла себя в руки. – Думай, что говоришь, Карл-Эрик.

– Здрасьте! Чуть не пятьдесят лет я думал над каждым словом… когда-нибудь этому надо положить конец. Я хочу не думать, о чем говорю, а говорить, что думаю. Можешь зарубить это на носу.

Что это с ним? – удивилась Розмари, но волнение не дало ей углубиться в анализ.

– Возьми себя в руки, – сказала она. – Я обнаружила еще кое-что.

– Ну да, конечно. И что же это такое ты обнаружила? Уже почти полседьмого, больше ждать нельзя. Не только я – все теряют терпение.

– А обнаружила я вот что, – нарочито медленно сказала Розмари. – Роберт вообще не ночевал дома. Его не было всю ночь.

– Что за глупости! Конечно, он ночевал. Где ему еще ночевать? Вон и машина его стоит у ворот. – Я знаю, что машина на месте.

Розмари подошла совсем близко к мужу и посмотрела ему в глаза. Другого способа определить, сколько стаканчиков глёгга он принял у камина, она не знала.

– Слушай меня внимательно, Карл-Эрик, – твердо сказала она. – Роберт в своей постели не спал. Я положила под подушку его старую пижаму и полотенце, но он к ним и не притронулся – лежат, как я их положила. Он исчез еще с вечера. Даже не ложился.

В глазах Карла-Эрика промелькнуло беспокойство. От него сильно пахло глёггом.

– А ты говорила с Кристиной и… остальными? – спросил он. – По-моему, мы пошли спать, а они долго еще сидели и разговаривали.

– Ни с кем еще не говорила. Я обнаружила это пять минут назад.

Карл-Эрик с мрачным видом расправил плечи:

– Значит, надо поговорить. Может быть, он сказал им, куда направился так поздно.

– А ты что по этому поводу думаешь? У меня, например, совершенно нет настроения садиться за стол.

– А мобильник? Позвони ему на мобильник! – догадался Карл-Эрик.

– Уже звонила. Раз шесть-семь, не меньше. Мобильник, судя по всему, отключен – после трех сигналов включается автоответчик.

Карл-Эрик разочарованно вздохнул:

– А его чемодан? У него же был с собой чемодан!

– Так и лежит в комнате. Карл-Эрик…

– Да?

– Как ты думаешь, Карл-Эрик… с ним ничего не случилось?

Карл-Эрик Германссон преувеличенно громко откашлялся и попытался расхохотаться:

– Глупости. Что может случиться с Робертом в Чимлинге? А теперь пошли к столу. Он наверняка появится, а если не появится, устроим после ужина семейный совет. Сейчас не время. Согласись, сейчас не время.

– Сейчас не время, – устало повторила Розмари. – И в самом деле, можно сделать так, как ты говоришь.

Они пошли в гостиную. Карл-Эрик остановился в дверях, словно ему внезапно открылось истинное положение вещей и он решил раз и навсегда определить свое к этому отношение.

– Ты должна знать, Розмари, – сказал он. – Ты должна знать: я чертовски устал от Роберта. Если бы он опять убрался в Австралию, я только возблагодарил бы Бога.

– Не думай, что я это не поняла, Карл-Эрик. – Розмари резко повернулась и пошла в кухню. Настал час подавать блины с красным луком, сваренной на пару спаржей и двумя сортами икры зубатки – черной и красной.

Говорились речи.

Подняв бокал поданного к блинам рислинга, юбиляр произнес длинный тост. Вся футбольная команда, сказал он, более чем желанные гости за этим столом. При этом он имел, очевидно, в виду и себя самого, и отсутствующего Роберта, и Эстер Брельдин в кухне, иначе никак не набиралось одиннадцать человек. Это знаменательный день, пояснил он. И для него, и для Эббы. Сорок лет – человек в расцвете сил, ему остается еще лет десять до срединного пункта в жизни. А шестьдесят пять вовсе не означает, что человек совершил посадку и никогда больше не взлетит. Это прежде всего означает, что он достиг цели. Забил, так сказать, свой гол, если продолжать использовать спортивную метафоричность.

На длинном и вряд ли правильном слове «метафоричность» Карл-Эрик слегка запнулся, чего с ним обычно не бывало. Розмари опять подумала, не болен ли он. Лучше было бы сказать «спортивные метафоры». Или, на худой конец, «спортивная метафорика». Что-то в Педагогическом Столпе было не так.

Но он продолжал еще минут двадцать, не меньше. Говорил о шведской школе, как она развивалась под его наблюдением с 1968 года, провозгласил здравицу Истинным Знаниям, которые не продают себя жадным сибаритам рынка и не дают случайным чечениям себя увлечь (хотел сказать «течениям», машинально отметила Розмари).

– Добро пожаловать! – заключил он свою речь, отпил глоток вина и принялся за блины.

После этого подали седло косули с овощами, с крошечными маринованными луковками, желе из черной смородины и грушами дюшес. Настал черед Лейфа.

Его тост распался на три части.

В первой части он долго рассказывал малопонятную историю о продавшице из мясного отдела «Консума» с необыкновенно большой грудью.

Потом секунд двадцать говорил комплименты жене и ее ни с чем не сравнимым добродетелям, а под конец сообщил, что, с его точки зрения, Карлу-Эрику никогда не дашь шестидесяти пяти. Шестьдесят четыре с половиной, не больше.

За сыром Розмари внезапно заплакала, встала и вышла из-за стола. Вернувшись, извинилась – не могу совладать с чувствами, в кои-то веки собралась вся семья, и вообще…

В этот неловкий момент неожиданно встал Хенрик и спел а капелла что-то вроде итальянской серенады. Это было очень уместно. Ему бурно аплодировали, и настроение заметно улучшилось.

Наконец подали десерт – груши со взбитыми с коньяком сливками. И под самый конец высокопарную, хотя и безличную благодарственную речь произнес Якоб. (А что удивляться, подумала Кристина, откуда у него взяться чему-то личному, господи… сколько раз я это слышала.) Для такого случая даже Эстер Брельдин вытащили из кухни и вручили ей бокал малаги.

Настало время кофе, торта и подарков.

Главный подарок для Эббы – сервиз известной английской марки: глубокие и мелкие тарелки, блюдца, кофейные и чайные чашки, различные блюда и миски под предводительством роскошной супницы. Помимо этого она получила пригласительный билет в «Ясугари» в Хассельуддене – тридцатиминутный массаж на горячих камнях и роскошный ужин – и еще один билет в салон красоты «Сельма Лагерлёф» в Сунне. Она там уже была дважды, но, естественно, промолчала.

У Карла-Эрика ассортимент был еще богаче: множество книг и альбомов, махровый халат, трость с серебряным набалдашником, пять шелковых галстуков (судя по всему, купленных Робертом в дьюти-фри в Бангкоке), цифровая камера и старая литография, изображающая битву под Бальдкирхенерхаймом в 1622 году.

И только после того, как было покончено со всеми торжественными процедурами, заговорили об исчезновении Роберта.

Дело шло к одиннадцати, и празднование стопятилетия, в общем, закончилось. Можно и проветрить скелеты в шкафу, как неуклюже сформулировал Лейф Грундт, за что получил выговор от своей вечно сорокалетней супруги.

– Он вышел пройтись и выкурить сигарету, – повторила уже в третий раз Кристина. – Я не посмотрела на часы, но думаю, примерно в полпервого.

– Как он тебе показался? – спросила Розмари.

– Не знаю… как всегда.

– Почему ты об этом спрашиваешь, мама? – Эбба подняла брови.

– По-моему, вполне естественный вопрос.

– Конечно, – сказал Лейф. – Нашел подружку. Это как раз то, что ему сейчас нужно.

– Лейф! – резко повернулась к нему Эбба. – Уймись!

– Да-да, – сказал Лейф. – Это всего лишь предположение. У кого-то есть другая версия?

– А мне кажется, было позже, чем полпервого, – осторожно заметил Кристофер. – Я пошел спать без двадцати, а он еще был в гостиной.

– Неважно, – заключил Карл-Эрик. – Десять минут туда, десять минут сюда – что за разница. Что нам и в самом деле не о чем говорить?

– Нам есть о чем говорить, Карл-Эрик, – холодно сказала Розмари. – Но среди нас есть люди, кому небезразлична судьба Роберта. Хотя ты, похоже, в их число не входишь.

Карл-Эрик одним глотком допил кофе и встал:

– Мне надо в туалет.

– Бывает и такое, – прокомментировал Лейф Грундт.

– А говоря серьезно, Кристина, как он тебе показался? Вы же выходили на улицу, разговаривали по душам. Он был сильно пьян?

Кристина видела, как взволнована мать. Что она хочет узнать? Кристина молчала, пытаясь подобрать нужные слова. Был ли он пьян? Показался ли он ей странным? Конечно, совершенно трезвым его назвать было нельзя.

И меня, кстати, тоже. Я тоже была под градусом. Но у меня были другие заботы… Да уж, подумала она, совсем другие, и говорить нечего… особенно после ухода Роберта.

А сегодня Хенрик заявил: обязательно приду ночью. Если Кристина надеялась, что он, подумав, откажется от этой мысли, она глубоко ошибалась.

– Я приду к тебе ночью, Кристина, – сказал он с нажимом, когда они, словно бы по взаимному соглашению, улизнули в магазин во время прогулки. – А ты не передумала?

Она покачала головой. Нет, не передумала. Особенно если ты сам не передумал.

После этого они за весь вечер не обменялись ни словом, даже старались не глядеть друг на друга. Вполне объяснимо. И за все время этой говорильни и поедания местных деликатесов она чувствовала странное возбуждение, напомнившее ей… да, вот именно, напомнившее ей то время, когда она, захлестываемая гормонами четырнадцати-, пятнадцатилетняя школьница, интересовалась то одним, то другим прыщавым подростком. Пока Хенрик пел свою серенаду, ей казалось, что у нее сейчас сердце выскочит из груди.

И в этом был еще один щекочущий нервы момент: если бы Эбба узнала, что происходит между ее сыном и ее же сестрой, она, ни секунды не сомневаясь, убила бы ее. Это было как… как если бы какая-нибудь малозначительная зверюшка оказалась с глазу на глаз с львицей, защищающей свое потомство. Лучше сравнения не придумаешь.

А Роберт? Нет, она и в самом деле не знала, куда он мог подеваться.

– Над чем ты задумалась, Кристина? – спросила мать. – Поделись…

Они сидели в кабинете с маленькими рюмками маслянистого «Бейли». Розмари прямо-таки затолкала ее сюда, и Кристина поняла: мать уверена, что дочь скрывает какую-то тайну.

– Мне очень жаль, мама… но я и в самом деле ничего не знаю. Конечно, Роберт не в полном порядке, кто бы был на его месте… но если ты думаешь, что он может что-то с собой сделать, это вряд ли… Уверена, что это не так.

– Я ничего на этот счет… – начала было Розмари, но тут же оборвала себя, яростно топнув ногой. Потом недоуменно уставилась на поведшую себя столь необычным образом ногу и, казалось, с трудом удерживала слезы.

Кристина молчала. Ей вдруг стало до боли в сердце жаль мать и захотелось ее обнять. Но она не успела даже шагнуть к ней, как в дверях появился Якоб:

– Кристина?

– Да?

Впрочем, ему не надо было продолжать. Она и так знала. Он сидел за столом весь вечер, потягивал «Рамлёсу»[35]35
  «Рамлёса» – сорт минеральной воды.


[Закрыть] и постепенно дошел чуть не до бешенства, хотя, как всегда, умело это скрывал. Ясное дело, ему не терпелось скорее смыться. Бросить жену с ребенком в отеле и укатить в гордом одиночестве. Отматывать милю за милей по пустым ночным дорогам и слушать Декстера Гордона. Она его прекрасно понимала.

И порыв нежности к матери угас так же быстро, как появился.

– Я поняла, Якоб. Наверное, время…

– Ты что, собрался уезжать? – воскликнула Розмари. – Мы же еще не…

Но ей так и не удалось придумать какие-то социальные обязательства, которые могли бы удержать Якоба.

– Да… – сказала она вместо этого. – Я так беспокоюсь за Роберта…

– Наверняка есть какое-то разумное объяснение, – успокоил ее Якоб, – он появится в любую минуту.

– Ты и в самом деле так думаешь? – Розмари посмотрела на зятя, как будто надеялась, что у него, столичного жителя, важной шишки на Шведском телевидении, откроются к тому же и способности ясновидца. Как будто бы он, немного сосредоточившись, может поведать ей, что случилось с ее сыном, исчезнувшим зимней ночью в заштатном провинциальном городке.

– Конечно, – заверил ее Якоб. – Конечно, я так думаю. Подумай сама, какую тяжесть он сейчас несет за спиной. Чему ж удивляться, если он не всегда действует рационально…

– Да… может быть, – неуверенно произнесла Розмари Вундерлих Германссон. – Будем надеяться, что ты прав. Я только…

Она несколько раз перевела взгляд с дочери на мягко улыбающегося Якоба – и поняла, что говорить больше не о чем.

На какую-то секунду ей показалось, что Кристина хочет ее обнять. Нет. Наверное, только показалось.

– Я поднимусь наверх и одену Кельвина, – сказал Якоб. – Или?..

– Да, конечно… Большое спасибо, мама, за прекрасный праздник.

– Но вы что, действительно уже…

У нее так зашумело в ушах, что она оборвала себя на полуслове.

Что это со мной? – подумала она. Я разучилась разговаривать с людьми…