Текст книги "Человек без собаки"

Глава 12

Дом в Испании был запечатлен на восемнадцати фотографиях. Как только Кристина, Якоб и Кельвин сели в свой «мерседес» и уехали в отель, снимки были предъявлены на всеобщее обозрение.

– А кто снимал? – спросила Эбба.

– Я, конечно, – сказал Карл-Эрик.

– Вы что, уже там были?

– Не мы, а я. Ездил на выходные. В первый адвент, между прочим. Там было двадцать три в тени. Хотя какая там тень, – хохотнул Карл-Эрик. – Небо голубое, как бывает в Швеции в июле.

Снимки пошли по кругу. Восемнадцать чуточку нерезких фотографий плоского побеленного дома в ряду таких же плоских побеленных домов. Голые скалы на горизонте. Кое-где кусты бугенвиллеи и кипарисы. Небольшой бассейн с ярко-синей водой и белыми пластмассовыми стульчиками по окружности.

На паре фотографий видно море, примерно в пяти километрах, если можно по снимку оценить расстояние. К морю спускаются несколько асфальтированных, по виду вполне современных дорог.

– А внутри как? – спросил Лейф Грундт.

– Там пока еще живут, – пояснил Карл-Эрик. – Съедут в феврале. Не влезать же в чужой дом с фотоаппаратом.

– Естественно, – сказала Эбба.

– Со мной была только старая камера, – словно извиняясь, пояснил отец. – Экспонометр барахлил. Поэтому мне так и хотелось цифровую камеру. Мы будем посылать вам снимки через Интернет каждую неделю.

– Будем ждать, – сказал Лейф.

– А сколько в ней пикселей? – спросил Кристофер.

– Много, – сказал Карл-Эрик, и все замолчали. Часы на стене воспользовались короткой тишиной и пробили двенадцать.

– Надеюсь, вы единодушны с мамой, – сказала Эбба, – и вы точно знаете, на что идете.

– А ты была в Гранаде, моя девочка? – спросил отец, мягко поправляя допущенную любимой дочерью бестактность. – А ты стояла на мосту в Ронде? Смотрела вниз, в ущелье? А ты…

– Папа, я не говорю, что вы совершаете ошибку. Просто хочу быть уверена, что это решение принято не наспех.

Карл-Эрик собрал фотографии и сунул их в конверт.

– Знаешь, Эбба, мы сейчас не будем это обсуждать, – сказал он строго. – Мне же не нужно напоминать тебе про осенние события. В жизни бывают случаи, когда человек принимает вынужденные решения.

– Но спросить-то можно?

– Может быть, кто-нибудь хочет бутерброд перед сном? – В дверях, ведущих из кухни, появилась Розмари. – Или фрукты?

– Ты что, мамочка, с ума сошла? – Эбба засмеялась. – Мы уже пять часов подряд едим, не переставая.

– Я… – У Розмари перехватило горло, она глубоко вдохнула и сделала новую попытку: – Я думаю, может быть, стоит позвонить в полицию.

– И речи быть не может, – твердо сказал Карл-Эрик жене, когда они через четверть часа уединились в спальне. – Делай что хочешь, но в полицию обращаться даже не думай. Я тебе запрещаю.

– Запрещаешь?

– Вот именно. Запрещаю.

Какой странный у него цвет лица. Розмари за все годы такого не видела – сливовый. Она видела этот оттенок на перезрелых сливах, но на лице мужа – никогда.

– Мой дорогой Карл-Эрик… – попыталась она. – Я только думала, что…

– Ты вообще ни о чем не думала, – оборвал он ее со злостью. – Ты что, не понимаешь, что начнется? Как будто нам мало его прежних достижений! Как он мог – явиться на отцовский юбилей и исчезнуть? Черт подери, я даже и думать об этом не хочу! Дрочила Роберт пропал в Чимлинге! Я уже вижу перед собой рубрики в этих поганых газетенках! А ты, Розмари? Мы же говорим о твоем сыне! О Дрочиле Роберте!

Розмари понуро опустилась на край кровати. Она ни разу в жизни не видела мужа в таком гневе. Если я возражу ему хоть словом, его хватит удар – и он умрет.

– Пожалуйста, не употребляй это выражение, – тихо попросила она, и он, ворча и чертыхаясь, удалился в ванную.

В чем-то он, конечно, прав. Она прекрасно это понимала. Она даже думать не решалась, что могут сделать из этой истории газетчики. И что люди скажут, если узнают про исчезновение Роберта. Здесь, в Чимлинге! На отцовском юбилее…

А если она позвонит в полицию, все немедленно станет известно. Половина из того, о чем кричат газетчики и о чем бормочут по ящику, исходит из полиции. Так или иначе.

Что же делать? Розмари Вундерлих Германссон вцепилась руками в колени. Но, как она ни старалась, к сетчатке прилипла одна и та же картина: ее сын Роберт, брошенный всеми, лежит и замерзает в сугробе. Боже, помоги мне, я этого не выдержу.

И тут она вспомнила давешний странный сон: чижики с надувными плакатиками в клювах. Либо ее жизнь должна окончиться, либо Карла-Эрика. Третьего не дано. Пусть живет, подумала она. Лучше уж я. Буду очень благодарна, если мне не придется просыпаться завтра утром.

– Не хотите поехать со мной? – спросил Якоб Вильниус жену, когда они вошли в слабо освещенный красноватым светом вестибюль отеля «Чимлинге».

– Нет… не думаю.

– Упаковать вещи можно за четверть часа.

Его собственный чемодан уже лежал за стойкой администратора – он упаковал его еще утром с типичной для Якоба Вильниуса организованностью. Он всегда успевал подумать обо всем. О мелочах, которые могли возникнуть через несколько часов, или дней, или недель. Предусмотрительный Якоб.

Интересно, он и в самом деле хочет, чтобы я с ним поехала? Или это так, долг вежливости? Продуманная семейная политика…

Она не могла прийти к определенному выводу.

– Нет, – сказала Кристина вслух. – Лучше мы останемся до завтра.

– Из-за Роберта?

– В частности, из-за Роберта. Было бы бесчувственно бросить маму в такой момент. А вдруг я ей понадоблюсь? Именно я, а не Эбба?

Лучшей мотивировки не придумаешь, подумала она, и ей стало не по себе.

Но он принял ее слова за чистую монету.

– All right, – сказал он. – Я понимаю. А как ты будешь добираться, когда появится наш дорогой Роберт?

– Поеду с ним. Или поездом. Но я не знаю… а если с ним и вправду что-то случилось? Не мог же он все это запланировать?

Она расстегнула ремни на креслице Кельвина. Якоб обогнул машину и открыл пассажирскую дверцу.

– Тебе даже не надо подниматься наверх, – сказала она. – Я возьму Кельвина на руки.

– А кресло? Если ты поедешь с Робертом?

– Устроимся на заднем сиденье. У меня нет никакого желания тащить эту штуковину на поезде.

Она вылезла из машины и подставила правую руку Кельвину. Мальчик проснулся и уставился на родителей – с глубокой скорбью, как всегда. Потом положил Кристине голову на плечо и опять заснул. Якоб нежно погладил его по щеке обратной стороной ладони и перевел взгляд на жену.

– Кристина, – сказал он. – Я люблю тебя. Не забывай. Так прекрасно все было вчера ночью…

Она виновато улыбнулась:

– Согласна. И я тебя люблю, Якоб. Прости, если я не всегда умею это показать. – Она приподнялась на цыпочки и поцеловала его в губы. – Поезжай. Завтра позвоним. Удачи тебе с твоим американцем. И будь осторожен на дороге.

– Обещаю, – сказал Якоб Вильниус, провел ладонью по ее щеке точно так же, как за минуту до этого приласкал Кельвина. – Хорошо, что снег перестал, думаю, дороги уже успели привести в порядок.

Он сел в машину, повернул ключ и легонько нажал на газ. Через три секунды алые габаритные огни «мерседеса» скрылись за углом.

Она вошла в номер и посмотрела на часы. Двадцать минут первого. Она уложила Кельвина в кроватку. Малыш даже не проснулся. Кристина разделась сама и пошла в душ.

Что я делаю? Что меня к этому толкает? Значит, Якоба мне мало… вот, смываю последние следы его ласк и жду любовника.

Стыдно. Другого слова нет.

Все упреки были справедливы, но Кристина твердо знала: в чем бы она себя ни обвиняла, какие бы ни придумывала обвинения, все это только риторические игры.

Вот именно в такие моменты люди и губят свою жизнь, подумала она.

И в то же время… в то же время, убеждала она себя, я не так уж распутна. Я всего лишь хочу помочь Хенрику разобраться с его сексуальностью. С этого же все началось… И если все так и будет и если все обойдется – должно бы обойтись, почти всегда обходится… если все обойдется, когда-нибудь они, тетка и племянник, через много лет заговорщически улыбнутся друг другу и приятному воспоминанию, сладкой общей тайне, которую они пронесут в сердцах до конца жизни.

О подобных вещах я читала в трех романах и пяти еженедельниках за последний год, вспомнила она, вылезла из душа и начала обтираться ярко-красным гостиничным полотенцем.

Встала перед зеркалом и посмотрела на свое тело с тем же нейтральным одобрением, как и позавчера в ванной в Старом Эншеде.

Попыталась представить себе гибкое тело девятнадцатилетнего юноши. Как он прижимается к ней, как входит в нее…

Через час. Или полтора.

Она взяла мобильник и, не одеваясь, залезла в постель. Острое наслаждение от приятной прохлады белья. Она приподняла край простыни – нет, белье не меняли. Значит, именно на этих простынях они с Якобом ночью занимались любовью… яростно, с внезапно вспыхнувшей страстью.

Сутки еще не прошли. Двадцать два часа. И вот теперь…

Она пробежалась пальцами по крошечной клавиатуре мобильника. Что-то ее удерживало.

– Одумайся! – вслух произнесла Кристина.

Десять минут, решила она. Попробую еще раз все обдумать.

Почти сразу возникла картина: Эбба в роли львицы, защищающей своего львенка. С окровавленными клыками.

И второе… Тот звонок из Лондона. Дочь Якоба Лиза сказала, что отец не такой ягненок, каким кажется. Кристина не вспоминала этот разговор много лет.

Он вовсе не такая изнеженная квашня, как кажется, так что будь готова ко всему. В гневе он страшен.

Якоб? В гневе? Тогда она в это не поверила, и за всю их супружескую жизнь у нее не было ни малейшего повода всерьез отнестись к словам Лизы. К тому же дочки-близнецы с одинаковым презрением относились и к отцу, и к ней. Так что могли ляпнуть про отца что угодно.

Но почему она об этом вспомнила именно сейчас?

Львица и взбесившаяся изнеженная квашня?

Кристина засмеялась. Ну и сочетание: с одной стороны, разъяренный зверь, с другой… Она попыталась представить, как выглядит взбесившаяся квашня, но смех угас. Она взвесила в руке телефон. Они ни о чем не договаривались, но у нее был номер его мобильника. Наверное, дергается и ждет отмашки.

Ни за что не решусь, внезапно подумала она. Ни за что.

Но пальцы словно бы ее и не слушались. Она набрала номер. Осталось нажать три кнопки.

Жду.

«Послать». Да или нет?

Она вернулась к меню. Пусть решает сам.

Глава 13

Кристофер даже и не думал о ней за последние сутки. Но перед тем как лечь спать в своей СУКе (так они с братом решили ее называть – Самая Уродливая Комната), он пошел пописать, и вид писающего органа напомнил ему о Линде Гранберг.

Интересно, как это между собой связано. Он стоит с писькой в руке и думает о Линде Гранберг.

Но прежде чем пуститься дальше во фрейдистские рассуждения (да-да, Кристофер Грундт, несмотря на свои четырнадцать, прекрасно знал, что это за фигура – Зигмунд Фрейд), он стряхнул последние капли и заправил свой Lille Ville[36]36
  Lille Ville – Малыш Вилли.


[Закрыть], как в детстве шутила мать, в трусы. Дурак ты, ничтожество и тряпка, подумал он. Паяц, навоображал себе. Нужен ей твой Лилле Вилле… Посмеется, и все. Забудь.

Он пошел в СУКу и лег. Ничего не помогало – Линда Гранберг не шла из головы. Он сообразил, что как-то ведь она должна была прореагировать на его нахальную эсэмэску.

А как она могла это сделать? Он пожалел, что не попросил Линду каким-то образом подтвердить, приедет она к киоску Биргера или нет. А как она могла подтвердить? Еще и еще раз: как?

Может, послать еще одну эсэмэску? Попросить у Хенрика мобильник – его позиции по отношению к брату заметно укрепились со вчерашнего дня. Почему бы и не попросить? Хотя Хенрик, возможно, еще и не осознал, что он теперь зависим от Кристофера. Вернее, от его молчания.

Он вздохнул. Какой же он идиот – взять и потерять мобильник…. В сегодняшнем мире жить без мобильника… человек без мобильника как динозавр. Обречен на вымирание.

С другой стороны, он вовсе не был уверен, что ему так уж нужно знать реакцию Линды. А вдруг она разозлилась и вместо ответа пошлет его ко всем чертям? Пойти ко всем чертям он вполне может и на пару дней позже.

И чем больше он об этом думал, тем глупее ему казалась мысль шантажировать Хенрика. Глупо намекать, что в случае отказа у него, у Кристофера, есть свои козыри на руках. Эти козыри могут еще понадобиться в будущем. К тому же, если он пошлет Линде эсэмэску с просьбой ответить, придется просить брата оставить ему телефон. Это уж чересчур. Сейчас полпервого ночи; если она и ответит, то не раньше завтрашнего утра. И даже если она почему-то не спит и ей придет в голову писать ответ среди ночи, вряд ли разумно просить у Хенрика телефон сейчас, когда он собирается на свидание с Йенсом.

С Йенсом? А с кем же еще? Кристофер исподтишка наблюдал за братом, который только что появился в их СУКе. Какие у него еще тайны? А может быть, он и в самом деле собрался на встречу со старым приятелем, а когда Кристофер спросил его, не с девушкой ли у него свидание, сказал, что да. С девушкой. Вроде бы пошутил. Или хотел отвязаться. Тоже ничего невозможного. Плевать я хотел, решил Кристофер. Не все ли равно? И на телефон его плевать.

А вот среди дня он просто-напросто упустил такую возможность. Можно было попросить телефон у брата, у Кристины, у деда… да у кого угодно. Отец с матерью свои телефоны оставили дома. Лейф – потому что он вообще ненавидел мобильники (пользовался, но только «по большой нужде», как он выражался), а мать – чтобы избежать ежедневных звонков назойливых сотрудников, не решающихся оперировать без хотя бы устного согласия начальницы.

Как было бы замечательно: лежать здесь, в СУКе, и знать, что Линда по нему скучает. Лучше ничего и не придумаешь.

Хенрик залез под одеяло – в трусах, майке и носках.

– Когда ты собираешься слинять? – спросил Кристофер.

– Не думай об этом, – сказал Хенрик. – Просто молчи, и все. Может, никуда и не слиняю.

– А как ты узнаешь, надо тебе линять или не надо?

– Кристофер, прошу тебя! Повернись на бок, подумай о чем-нибудь поинтереснее и спи. Все равно даже если мне придется исчезнуть, то не раньше чем через полчаса.

Кристофер погасил лампу:

– О’кей, брат-акробат. Желаю приятно провести время. В любом случае. И можешь на меня положиться.

– Спасибо, я этого не забуду, – шепнул Хенрик и тоже выключил лампу на тумбочке.

Это приятно, подумал Кристофер. Хенрик сказал спасибо. Это случалось довольно редко. Хотя… если признаться честно, у него не было и особых поводов благодарить Кристофера за что-либо. «В любом случае»… В любом случае он должен постараться спать чутко и не пропустить момента… должен же он знать утром, уходил Хенрик или нет, подумал Кристофер и перевернул чересчур большую и чересчур тугую подушку.

Но когда полчаса спустя Хенрик Грундт на цыпочках вышел из спальни, Кристофер Грундт уже видел десятый сон. Ему снилось, что он едет с Линдой Гранберг на велосипеде-тандеме. Она сидит впереди, он сзади; одежды на ней почему-то нет… он смотрит, как танцует и вихляется у него перед глазами ее голая розовая попа, и обмирает от счастья.

– Что-то с творится с Хенриком, – сказал Эбба. – Я это ясно чувствую. Что-то творится с Хенриком.

– Хенриком? – пробормотал Лейф. Доставшейся ему половины кровати явно не хватало. – Ты хочешь сказать, с Кристофером.

– Нет. Я не хочу сказать «с Кристофером». Когда я говорю «с Хенриком», я имею в виду Хенрика.

– Это правда, – согласился Лейф. – И что же такое может быть с Хенриком?

– Не знаю…. Но что-то не так. Он на себя не похож. Может, что-то в Упсале… Мне кажется, он что-то скрывает. А ты ничего такого не заметил?

– Нет… – честно признался Лейф. – Но вот Роберт… Роберт, похоже, вышел из игры.

Это философское замечание было встречено молчанием, и Лейф прикинул, не стоит ли положить руку ей на бедро. Нет, вряд ли… Она совершенно трезва, да к тому же еще и раздражена. Сам он был в меру пьян и очень хотел спать, так что и для него эта затея была не особенно привлекательна.

К тому же в декабре они уже этим занимались.

– Зажжем свет? – спросил он на всякий случай. Что она хочет? Вывести на чистую воду Хенрика? Или Роберта? Или вообще всю эту тягомотину?..

– С чего бы это? Час ночи.

– Знаю, – сказал Лейф. – Снимаю предложение. А что скажешь насчет Роберта?

Эбба помолчала.

– Думаю, ты прав.

– Я? – искренне удивился Лейф. – В чем я прав?

– Женщина, – вздохнула Эбба. – Ты же сам выдвинул теорию, что Роберт нашел женщину. Какая-нибудь старая романтическая история… У него в каждом городе старые романтические истории, а уж в Чимлинге…

– Гм… – сказал Лейф и все же положил ей руку на бедро и слегка погладил.

Но это приглашение, как он и ожидал, понимания не встретило.

– Вот это да, – подумал он весело. – Уже две теории за одну ночь!

Он не удержался и фыркнул.

– Что тут смешного? – спросила Эбба недовольно. – Если ты видишь во всем этом что-то смешное, поделись. Охотно посмеюсь за компанию.

– Разделенная радость – наполовину горе, – философски заметил Лейф и повернулся к ней спиной. – Шучу. Я не смеялся, а чихнул. В ноздрю что-то попало. Давай спать.

Я замужем за идиотом, подумала Эбба Германссон Грундт. Сама выбрала.

Или не выбирала?

Дороги оказались вовсе не в таком идеальном состоянии, как предполагал Якоб Вильниус. За первый час он проехал всего семьдесят километров. По дороге ему встретились две снегоуборочные машины.

Какая, впрочем, разница – он любил ездить в одиночестве, особенно ночью. «Мерседес» урчал, как сытая пантера. Он поставил диск с Телониусом Мунком и думал о Кристине. Последнее время его беспокоило, как развиваются их отношения, и, по-видимому, зря. Они не занимались любовью уже несколько недель, но у нее были долгие, как всегда, месячные, так что беспокоиться было не о чем. Но вчера все было замечательно. Их снова посетила Муза Любви. Он мысленно усмехнулся – откуда всплыл это старомодный эвфемизм? Впрочем, у любимого ребенка имен много… Можно сказать и так – Муза Любви. Вчера Кристина была такой, какой он не видел ее уже года три, после рождения Кельвина уж точно. И пока они прощались у отеля, ему показалось, что она не прочь повторить вчерашний подвиг.

И к тому же она сказала, что любит его, – сказала так, что никаких сомнений возникнуть не могло.

Ты счастливчик, Якоб Вильниус. Тебе выпал счастливый билет, не забывай об этом.

Он произнес эти слова вслух и улыбнулся. Мне повезло, может быть, больше, чем я заслуживаю. Моя жизнь могла бы остановиться после катастрофы с Анникой, но не остано вилась. Могли начаться суды, скандалы, но, на счастье, у него оказалось достаточно денег, чтобы решить все проблемы экономическими средствами. Одно условие – дети остаются с ней и он не должен никогда показываться ни им, ни ей на глаза.

Но Анника – прочитанная глава. С тех пор он многому научился.

Он втянул ноздрями воздух и почувствовал, что запах Кристины все еще с ним. Он так хотел, чтобы они поехали вместе… и так бы оно и было, если бы не этот поганец Роберт, которому вздумалось исчезнуть. Сидела бы сейчас рядом с ним… машина мчится в ночи, а ему достаточно протянуть руку, чтобы…

Запел мобильник и положил конец его фантазиям.

Кристина, решил он.

Но это была не Кристина. Это был Джефферсон.

– Jacob, I’m terribly, terribly sorry, – пропел он.

Сначала Якоб решил, что Джефферсон извиняется за поздний звонок, но дело было вовсе не в этом. Нет, оказывается, в Осло все запуталось в какой-то инфернальный клубок (он так и сказал: infernally complicated). Что, с ними всегда так трудно иметь дело? С норвежцами. Они совершенно не умеют вести переговоры, не так ли? Повсюду какие-то государственные предписания, не так ли? Хотелось бы понять, ну да ладно, потом как-нибудь Якоб посвятит его в норвежские тонкости. А сейчас проблема в том, что ему придется задержаться в Осло как минимум на сутки, а в четверг прямо оттуда лететь в Париж. Так что завтрак отменяется. Может быть, перенести встречу на начало января? Конечно, в Стокгольме! Он встретит Новый год с семьей в Вермонте, а дальше… что скажешь насчет 5—6 января?

Надутый гарвардский щенок, с яростью подумал Якоб.

– Разумеется, – сказал он вслух, – не вижу никаких препятствий.

Джефферсон поблагодарил еще раз, повторил, что он «terribly, terribly sorry», и повесил трубку.

Якоб Вильниус выругался, посмотрел на часы – без четверти два – и сунул мобильник в карман пиджака. Посмотрел на датчик топлива – осталось меньше четверти бака.

До Стокгольма еще три часа. Как минимум. А может, три с половиной, при такой-то дороге. Вдруг навалилась усталость.

Если развернуться, уже через час он окажется в постели с Кристиной.

Он не успел принять никакого решения – из мрака внезапно засияли огни заправки. Якоб свернул с шоссе и остановился у автомата. В любом случае надо заправиться и выпить чашку кофе.

Позвоню и спрошу, в каком она настроении. Если в таком же, как вчера… Он полез за телефоном и выудил вместе с ним ключ от номера. Оказывается, вчера в суматохе он забыл его вернуть. А почему бы не сделать ей сюрприз?

Якоб вышел из машины, нашел колонку с девяносто восьмым бензином и сунул пистолет в горловину бака.

А почему бы и нет? Тихо прокрасться в номер, тихо раздеться и нырнуть под согретое ее теплом одеяло.

– Fuck you, мистер Трепло-Джефферсон, – проворчал Якоб, когда сработал отсекатель.

Бак был полон. Зашел на заправку, заплатил за бензин и выпил двойной эспрессо.

Потом сел в машину, сладко потянулся и взял курс на Чимлинге.