Текст книги "Человек без собаки"

Но Мерседес Соса и зажженные свечи дело свое сделали. Ну и альведон, естественно. Головную боль как рукой сняло. В девять позвонила Хелена и кислым (не таким кислым, как он ожидал, но все же довольно кислым) голосом сообщила, что их ждали, что все себя чувствуют хорошо. У них два метра снега и двадцать пять градусов мороза, а отец переносит свои страдания стоически. Гуннар поговорил с обоими сыновьями (пять минут с каждым), узнал, что бабушка сделала домик из коричных печений, но очень кривой, как после бомбежки, и что завтра они едут кататься на лыжах. Он выразил сожаление, что не смог приехать, и пообещал, что свои рождественские подарки они получат немного позже. К Новому году.

Положил трубку и заглянул к Саре – крепко спит. Пошел в кухню, достал пиво из холодильника и присел к столу. Открыл блокнот, перечитал записи разговоров с членами семейства Германссон и попытался представить, что же могло произойти.

Необъяснимо и непостижимо.

Два человека, один за другим, в течение суток пропадают из дома. Ни у кого из близких нет даже малейшей догадки, куда они могли подеваться.

Куда-то исчезают среди ночи. Может быть, в одном и том же направлении? И это не исключено.

Нет, такой вариант трудно представить. Из того, что удалось узнать, он понял, что у Хенрика Грундта и Роберта Германссона почти не было точек соприкосновения. Родственники. Вот и все. Дядя и племянник. Никто из членов семьи даже припомнить не мог, чтобы они разговаривали друг с другом в понедельник вечером, когда все еще были в сборе.

Но ни тот, ни другой спать не пошли, вспомнил Гуннар Барбаротти. Если он правильно понял, в гостиной остался квартет. Все ушли спать, а они остались. Брат Роберт и сестра Кристина Германссон. И их племянники – Кристофер и Хенрик.

Потом Роберт Германссон поднялся, вышел покурить и исчез.

На следующую ночь Хенрик Грундт поднялся, вышел и тоже исчез.

Это, так сказать, внешняя сторона событий.

Но почему? Он раздраженно потряс головой и отхлебнул большой глоток пива. Совершенно нелепый, ни в какие схемы не укладывающийся случай. Он даже не мог сообразить, какие вопросы задавать.

Вопросы… вопросы вопросами, но ведь он должен составить какой-то план действий, по крайней мере попытаться сдвинуться с мертвой точки.

Объявляем розыск. Это понятно. Завтра фотографии пропавших появятся в газетах. Может быть, кто-то из ночных прохожих их видел. Кто-то видел, как некто, похожий на фотографию и описание, один или другой, Хенрик или Роберт, шел по улицам Чимлинге в пока еще неизвестном направлении.

Ничего невозможного. Можно, по крайней мере, на что-то рассчитывать. Но что должен предпринять он, инспектор Барбаротти, руководитель следствия и пока единственный следователь, сам себе и руководитель, если не считать Молльберга. Ему-то чем заняться?

По старой привычке он открыл блокнот и начал составлять план действий.

Через десять минут ему удалось сформулировать четыре пунк та, которые можно будет принять к исполнению уже завтра. Сам написал – сам и прими к исполнению, усмехнулся он.

1. Позвонить тем, кого он по причине их отъезда не смог допросить: Якобу Вильниусу и Кристине Германссон.

2. Знакомые Роберта Германссона в Чимлинге. Старые друзья, с кем он поддерживает контакт.

3. Еще раз поговорить с Кристофером. Если кто-то что-то и скрывает (сознательно или бессознательно), то это он. Братья ночевали в одной комнате и наверняка о многом говорили.

4. Проследить за мобильной связью.

Вот и все. Четвертым пунктом уже занялся Молльберг. Мобильная связь – это его епархия. Почему так получилось, объяснить никто бы не смог, получилось и получилось. Но все равно, надо проверить, начал ли он с этим работать.

И у Роберта, и у Хенрика с собой были мобильники. Еще бы, Гуннар Барбаротти где-то читал, что в Швеции мобильников больше, чем людей. Еще пятнадцать лет назад не то что людей – волков в Швеции было намного больше, чем мобильников. Один мобильник на двух волков. Или на трех. Время разводить волков, время заводить мобильники. Всему свое время. Кстати, надо посмотреть в Интернете: нет ли такого сигнала для мобильника – волчий вой?

Усмехнулся, представив, как завоет волком его телефон на утренней планерке, допил пиво и поглядел на часы. Двадцать минут одиннадцатого. Достал чистое кухонное полотенце, намочил, зашел к Саре и обтер ей лицо. Она вздрогнула и проснулась:

– Папа, что ты делаешь?

– Хочу помочь любимой дочери с вечерним туалетом, – дружелюбно сказал он.

– Господи, лучше бы ты дал попить, а ты льешь воду мне на физиономию.

– Как ты?

– Сплю и сплю. Мне приснился ты.

– Вот тебе и раз, – сказал Гуннар. – Тебя что, мучают кошмары?

– Пока нет, – успокоила его дочь, – но сон был жутковатый. Ты вышел что-то купить и пропал. Я не люблю, когда ты пропадаешь.

– Я же сижу здесь!

– Вижу. – Сара слегка улыбнулась. – Очень тебе за это благодарна. А еще больше буду благодарна, если ты принесешь воды и дашь мне поспать.

– Без вопросов, девочка, – сказал Гуннар. – Без вопросов.

Глава 19

Канун Рождества начался в Чимлинге и его окрестностях с пышного театрального снегопада.

Гуннар Барбаротти проснулся рано и с удивлением уставился в окно. Такой пейзаж ожидаешь увидеть в Мальмбергете. Или в Мурманске. На земле снег по колено, наверху темно-лиловое небо, а между ними – призрачная сеть крупных, как ночные бабочки, снежинок. Тени их в свете ночного фонаря скользят по стене дома напротив. Тишина, как после смерти.

Он прошел в прихожую и взял газету. Заглянул по пути в комнату Сары – по-прежнему спит. Воду выпила, выпила полстакана клюквенного сока. Он достал из холодильника йогурт, налил стакан сока, поставил все это на тумбочку и опять забрался в постель.

Заметка об исчезновении Роберта Германссона и Роберта Грундта была на шестой странице. Две колонки с фотографиями под заголовком «Пропавшие».

В одной строчке – даже странно, только в одной! – упомянуто, что один из пропавших участвовал в печально известном телешоу. В конце сообщается, что у полиции пока нет достаточно информации, чтобы заподозрить преступление.

Интересно, кто дал журналистам эти сведения? К самому Барбаротти никто не обращался. Скорее всего, Молльберг. Или сам Асунандер. Интересно, как быстро гиены из вечерней прессы клюнут на эту наживку? Если будут работать с тем же нахрапом, что и всегда, много времени не пройдет. И заголовки будут не просто «Пропавшие» или «Исчезнувшие», а совсем другие, в этом он был уверен. Госпожа Германссон просила его помочь в этом смысле, но какие он мог дать гарантии? Весь смысл объявленного розыска заключался именно в привлечении общественности, а как можно привлечь общественность без участия вечерних таблоидов?

Невозможно. Как правило, именно вечерки находят самый большой отклик у читателей. Так что даже эта публика имеет право на существование. Во всем можно найти хорошую сторону.

Вот к такому философскому выводу пришел инспектор Гуннар Барбаротти. И вчера госпожа Германссон с ним согласилась – скрепя сердце, но согласилась, и ее муж тоже. Единственное, о чем они попросили, – чтобы сволочи-репортеры из столицы королевства не употребляли этот мерзкий эпитет. Он также втайне надеялся, что эти разожравшиеся гиены сочтут ниже своего достоинства тащиться в провинциальный городок накануне Рождества. У них же есть Арне Вайсе[44]44
  Арне Вайсе (род. 1930) – тележурналист, ведущий популярные рождественские программы.


[Закрыть] и весь букет праздничных телепрограмм.

Но на это надежда, конечно, слабая. А потом… Арне Вайсе, кажется, уже закончил выступления. Или, может быть, даже умер. Инспектор Барбаротти знал за собой эту слабость: какая-то информация просто-напросто не задерживалась у него в голове. В этом смысле он был скорее волк, чем мобильный телефон. Мобильные телефоны хранят всё.

Он досмотрел газету и попробовал спланировать день. Что надо сделать в первую очередь?

Просмотрел вчерашний лист и решил, что на Альведерсгатан зайдет во второй половине дня. Пусть они немного придут в себя. За это время надо постараться найти уехавшую сестру в Стокгольме. Позвонить в управление: нет ли каких новых сведений, не было ли звонков от населения? Они, естественно, должны сами его информировать, но это в теории. А если на телефоне сидит Юнссон, надо считаться с опозданиями на несколько часов и даже дней. Тем более в рождественской суматохе.

Позвонил Молльбергу. Нет, пока никто не давал о себе знать. Даже старина Хертнагель не звонил – это даже странно. Хертнагель звонит всегда и по любому поводу, у него всегда есть что сказать. После истории с советской подводной лодкой в Хорсфьёрдене он несколько раз сообщал, что видел перископ в речке Чимлинге. Сбежавший из тюрьмы преступник, в каком бы конце страны это ни произошло, тут же попадался Хертнагелю на глаза. По происхождению Хертнагель был австриец, а австрийцы, как он считал, куда более наблюдательны и аналитичны, чем заскорузлые шведы с заплесневелой крестьянской кровью в жилах.

– Уж не умер ли он? – спросил Барбаротти. Хотел заодно спросить, не умер ли и Арне Вайсе, но воздержался.

– Умер? – переспросил Молльберг. – Нет… не думаю. Я видел его час назад на лыжах в парке. Ему на прошлой неделе исполнилось восемьдесят семь.

Барбаротти опять посмотрел в окно. Не пойти ли прогуляться? Свежий воздух, кислород, морозец… снег за шиворотом…

– Информируй меня, если что-то выплывет.

Молльберг заверил, что сделает все, что может, и пообещал заняться мобильниками – он уже выписал оба номера.

Гуннар полежал еще немного в постели. Попытался вспомнить, где лежат его лыжи и есть ли они вообще, но не вспомнил.

Должно быть, исчезли в связи с разводом. Как, впрочем, и многое другое.

С большой неохотой он поднялся и залез в душ. Пора начинать рабочий день.

– Кристина Германссон?

– Да.

– Меня зовут Гуннар Барбаротти. Инспектор полиции в Чимлинге.

– Я понимаю.

– Дело касается исчезновения вашего брата и племянника. У вас есть время для беседы?

– Да… да, конечно.

Голос тихий и грустный. Очень тихий – он заподозрил, что телефон далеко от базы. А может, он начинает глохнуть: до него доходили сведения, что его итальянский папа в последние пять лет жизни был глух как полено. С такой наследственностью…

– Мне, разумеется, придется с вами встретиться и поговорить подробнее. И с вами, и с вашим мужем. В ближайшие дни…

– Конечно, конечно. Мы отмечаем Рождество в Стокгольме. А как вы…

– Договоримся попозже. А сейчас у меня есть несколько вопросов, на которые с вашей помощью хотелось бы получить ответы.

В трубке что-то булькнуло – по-видимому, она отхлебнула что-то. А может, это у него в ушах булькает?

– Конечно, конечно, – повторила она. – Разумеется, я сделаю все, чтобы… чтобы внести хоть какую-то ясность. У вас есть какие-нибудь предположения? Куда они могли деться?

– Пока нет.

– Да, конечно. Я говорила вчера вечером с мамой. Она рассказывала, что вы приходили…

Ему показалось, она вот-вот заплачет.

– Итак, начнем с вечера понедельника, – предложил он. – Вы сидели в гостиной и разговаривали с обоими пропавшими. Остальные ушли спать. Все верно?

– Да. Я, Роберт, Хенрик… и еще Кристофер. Все остальные, как вы сказали, ушли спать.

– А ваш муж?

– Якоб с Кельвином… это наш полуторагодовалый сын… Якоб с Кельвином уехали в отель.

– Вы остановились в отеле «Чимлинге»?

– Да. У мамы места для всех не было. Так что мы решили облегчить ей задачу.

– Да, мне это известно. И вы, значит, не поехали с мужем? Решили остаться и поговорить с братом и племянниками?

– Да.

Он постарался быстро оценить, стоит ли углубляться в эту тему: не пробежала ли какая-нибудь кошка между Кристиной и ее мужем? Подумав, решил отложить до личной встречи.

– Понятно, – вслух сказал он. – А почему вы остались?

– Думаю, и это вам должно быть понятно. Хотела поговорить. Я очень давно не виделась ни с Робертом, ни с племянниками.

– И о чем же вы говорили?

– Обо всем понемногу. Как вы думаете, о чем говорят родственники после долгой разлуки?

– Ну, например?

– Что?

– Я говорю: например. Конкретно о чем вы говорили?

Не перестараться бы, подумал он. Почему через несколько минут меня всегда тянет на перекрестный допрос? Мне же пока нужна только информация.

– Да… – Она немного посомневалась. – Ну хорошо. Вы же знаете, что случилось с Робертом осенью?

– Да, знаю.

– Ему очень плохо. Мы много говорили на эту тему, с глазу на глаз, естественно. Без детей. Мы всегда были близки. Он очень неловко себя чувствовал, много пил… старался, наверное, как-то заглушить тревогу… да вы и сами все прекрасно понимаете.

– Он был сильно пьян в этот вечер? В понедельник?

– Нет, пьяным он не был. Может быть, совсем чуть-чуть.

– В котором часу он исчез?

– Сказал, что выйдет размяться и покурить. Примерно в полпервого – думаю, так.

– И после этого вы его не видели?

– Нет.

– И он был слегка пьян?

– Хорошо, давайте сойдемся на этой формулировке. Был слегка пьян.

– А вы что пили?

– Немного пива… Потом вино к мясу. Глоток виски.

– Вы тоже были слегка пьяны?

– Нет.

– Чуть-чуть?

– Ну, может быть… А что, это запрещено?

– Вовсе нет. Просто… вы говорили с Робертом больше, чем все прочие. Выходили на улицу, как сказала ваша мать. О чем вы говорили на улице?

– Он был… да, я бы сказала так: он был подавлен. К тому же он допустил бестактность по отношению к матери.

– Бестактность? В каком смысле?

– В общем, ничего особенного. Просто неуклюжее высказывание. Мы все договорились, что не будем даже упоминать про его оплошность в этом телешоу. А ему показалось, что это оскорбительно – все, видите ли, делают вид, что ничего не случилось. Кто я для них? Пария? Изгой? И тут он немного нахамил.

– Когда вы вышли, вы обсуждали именно этот эпизод?

– Да.

– Вы посоветовали ему успокоиться?

– Нет… не совсем. Я не осуждала его и не воспитывала. Мне было его жаль. Я чувствовала, что ему необходимо кому-то выговориться.

Гуннар Барбаротти задумался. Замечательное изобретение – телефон, сплошь и рядом незаменимое… но и предательское в каком-то смысле. Сейчас он ничего бы так не желал, как сидеть с Кристиной Германссон за столиком с чашкой кофе в руке.

– Ну хорошо, – сказал он. – Подумайте, не коснулись ли вы чего-то в вашем разговоре, что могло бы хоть как-то… пролить свет на его исчезновение?

Он мысленно выругался. «Пролить свет» – что за убогое клише….

Она глубоко вдохнула и задержала дыхание. Потом последовал тяжкий долгий выдох – даже телефон не мог дать поводов для другого толкования.

– Нет, – твердо сказала она после паузы. – Я уже старалась… все время этим занимаюсь… вспомнила чуть не каждое слово в нашем разговоре. Поверьте мне, ни намека, который мог бы пролить свет…

Вот опять, поморщился Гуннар. Получите сдачу.

– Ни намека, – продолжила она. – Я в полном отчаянии… вы должны меня понять. И главное, оба… И Роберт, и Хенрик… это…

Она внезапно расплакалась.

– Простите меня, – сказал он в пустоту.

Она куда-то исчезла. Барбаротти смотрел на неослабевающий снег и ни о чем не думал. Разве что о волках. Что-то в этом апокалиптическом снегопаде напомнило ему о волках.

– Извините. – Кристина вновь взяла трубку. – Мне очень трудно… со всем этим жить. У вас ведь никаких новостей нет?

– Пока нет. Нас, к сожалению, подключили довольно поздно. Роберт исчез в ночь на вторник, а в полицию позвонили только в среду вечером, когда стало ясно, что пропал еще один человек. Почему же так долго тянули с заявлением?

– Не знаю… Наверное, все решили, что Роберт… ну, что Роберт просто скрылся от любопытных глаз. Пошел к какому-нибудь старому приятелю в Чимлинге – понял, что ему не выдержать эту семейную пытку. В таком случае его можно понять.

– А вы сами… вы тоже так думали?

– Наверное.

– Знаете ли вы хоть кого-нибудь из старых знакомых Роберта в Чимлинге?

– Нет. Мы с мамой уже говорили об этом. Никого не вспомнили… и ведь прошло уже почти четыре дня!

– Мы проверим и эту версию, – пообещал Барбаротти. – И все же не совсем понятно: почему не заявили в полицию сразу?

– Не знаю… – В трубке послышался странный звук, похожий на судорожный всхлип. – Я и в самом деле не знаю.

– Ну, хорошо. Успокойтесь. Давайте перейдем к Хенрику, вашему племяннику. О чем вы говорили с ним?

– О чем угодно.

Блестящий, находчивый ответ, подумал Барбаротти.

– А все же?

– О чем… ну, например, как он себя чувствует, вылетев из родительского гнезда. Он же поступил в университет в Упсале… как он приноровился к студенческому быту… ну и так далее.

– У вас хорошие отношения с племянниками?

– Думаю, да. Мы всегда любили друг друга.

– И с Кристофером тоже?

– Конечно.

– Но говорили вы в основном с Хенриком?

– Да… Кристофер начал клевать носом и пошел спать… минуточку… думаю, без четверти час.

– Значит, остались только вы и Хенрик?

– Да. Мы посидели еще минут пятнадцать, и я пошла в отель.

– И эти пятнадцать минут вы беседовали с Хенриком?

– Да… Примерно пятнадцать. Я не смотрела на часы… но нет, не больше пятнадцати минут.

– Понятно… что за разговор был? Что-то, что могло привлечь ваше внимание? Я имею в виду сейчас, в новом, так сказать, свете.

– Нет… не думаю… лекции в Упсале… немного повспоминали время, когда они с Кристофером были совсем маленькими… что-то в этом роде.

– Спасибо. Значит, этот разговор происходил в ночь с понедельника на вторник. А что было на следующий день? Вы как-то пересекались с Хенриком?

– Почти нет. Это же был, так сказать, знаменательный день у папы и Эббы… нет, в этот день мы почти не разговаривали.

– Какое у него было настроение? Он был весел? Грустен? Задумчив?

– Настроение… у него было хорошее настроение. Уронил какую-то фразу – в том смысле, что в Упсале веселей, чем дома.

– Он не рассказывал, есть ли у него девушка?

– Нет… кажется, нет… почти уверена, что нет. Эбба, сестра, упоминала что-то о девушке по имени Йенни, но сам он ничего не говорил. Скорее всего, ничего серьезного.

– Но он не выглядел подавленным?

– Подавленным? Нет, я бы не сказала… Серьезным – да, но он всегда был очень серьезным. А почему вы спрашиваете?

– Значит, вы не припоминаете ничего такого, что могло бы объяснить его исчезновение?

– Нет.

– И он ничего не говорил о своих планах?

Она опять вздохнула:

– Прошу вас… я ведь думаю про эту историю и днем и ночью. Если бы что-то мне показалось странным, я бы тут же нашла вас сама. Но я в таком же неведении, как и все. Все эти три ночи я фактически не сомкнула глаз…

– Когда вы с мужем уехали в Стокгольм?

– Когда мы… что? А, ну да… У мужа были дела в Стокгольме, так что мы уехали в среду рано утром. Около восьми.

– То есть вы не знали, что Хенрик исчез?

– Нет. Мы узнали от мамы – она позвонила после ланча. Я никак не могла поверить, что это правда.

Наверняка, подумал Гуннар Барбаротти. Готов подписаться – я и сам до сих пор не верю, что это правда. И никто бы не поверил.

– Благодарю за ценные сведения, – произнес он дежурную фразу. – Но мне хотелось бы поговорить с вами лично. И не только с вами, а и с вашим мужем. Когда вы могли бы найти такую возможность?

Они перебрали несколько возможных вариантов и остановились на вторнике. Третий день Рождества.

Если ничего серьезного за это время не случится, подчеркнул он, прощаясь.

Накануне Барбаротти попросил подготовить список знакомых Роберта в Чимлинге, и, когда он в полдень появился в доме на Альведерсгатан, Розмари протянула ему аккуратно сложенный листок.

Там было четыре имени.

Инга Йоргенсен

Рольф-Гуннар Эдельвик

Ханс Петерссон

Черстин Валландер

Женщины – его бывшие подружки, мужчины – приятели по школе, пояснила Розмари. Все они живут в городе, и если инспектор считает, что в этом есть смысл…

Положа руку на сердце, он так не считал. Но вслух, понятно, не сказал – да, конечно, тщательно все проверим. Розмари даже нашла лист из старого гимназического каталога со списком всего класса Роберта, осталось только приступить к работе.

Он сунул оба листа в портфель и мысленно прикинул: здесь работы для двоих-троих сотрудников на две-три недели. Но пусть решает Асунандер. Это его епархия.

Он поблагодарил госпожу Германссон и попросил разрешения поговорить еще раз с Кристофером Грундтом. После вчерашней беседы возникли, знаете ли, несколько вопросов, а мне не хочется упускать ни малейшей детали…

Ни одна деталь не должна быть упущена, согласилась Розмари. Если вы не возражаете, поднимитесь к нему наверх. Ко мне приехала погостить подруга, да и вся семья Эббы еще здесь, так что внизу вам могут помешать.

Замечательно. Наверху – значит, наверху.

Нормальный четырнадцатилетний подросток. Впрочем, у Гуннара Барбаротти было довольно смутное представление, как должен выглядеть нормальный четырнадцатилетний подросток. Несколько лет назад он работал в группе по делам несовершеннолетних, но это было несколько лет назад. А сейчас все меняется прямо на глазах. Где-то он читал, что в этом возрасте подростки наиболее прямолинейны: они точно знают, что морально, а что аморально, что хорошо, а что плохо, что правильно, а что неправильно. Правда, действовать в соответствии с этими принципами они, как правило, не решаются, а потом границы размываются, и мир становится не таким черно-белым.

Кто тебя разберет, подумал Гуннар Барбаротти, разглядывая сидящего перед ним костлявого то ли уже юношу, то ли еще подростка.

– Как жизнь? – спросил он, пытаясь вспомнить принятые среди молодежи формулы приветствия.

– Плохо спал.

– Могу себе представить… тебе ведь не особенно уютно здесь, в Чимлинге?

– Не особенно, – искренне подтвердил Кристофер. – Лишь бы Хенрик нашелся.

– Делаем, что можем, – сказал Гуннар Барбаротти. – Стараемся. Именно поэтому мне надо тебя кое о чем спросить.

– Я готов.

Он не так прост, подумал почему-то Гуннар. Надо иметь это в виду.

– Знаешь, я рассуждаю так, – сказал он вслух. – Все говорит о том, что твой брат ушел из дому вполне добровольно. Никто его не похищал. А ты как считаешь? Вдруг его среди ночи что-то осенило, он снялся и убежал?

Кристофер немного помолчал.

– Нет, – сказал он. – В это я верю слабо.

– Другими словами, он знал заранее, что уйдет. Или ему кто-то позвонил и попросил куда-то прийти.

– Мы уже вчера это обсуждали.

– Знаю. Но бывает, что человек что-то вспоминает и задним числом. Значит, ты уверен, что не слышал телефонного сигнала? Уснул и ничего не слышал?

– Именно так, – твердо сказал Кристофер. – Уснул и ничего не слышал.

– Даже если человек спит, такой сигнал может… короче, человек может услышать такой сигнал даже во сне. Он может и не проснуться, а потом все равно вспомнит, что во сне слышал телефонный звонок.

– А-а-а… вот вы о чем… Да, так бывает, но я ничего не слышал.

– Ты знаешь, какой у Хенрика сигнал?

Кристофер задумался.

– Не уверен… скорее всего, не знаю. Я помню, какой у него был сигнал в Сундсвале, но это было давно… У него и телефон новый.

– И ты никогда не слышал, как он звонит?

– Нет… хотя подождите… слышал! Реально слышал! Когда мы ехали сюда. Слышал! Папа с мамой оставили свои мобильники дома, а бабушка… или дедушка, не помню… кто-то из них позвонил. Но какой сигнал, не помню. Какой-то самый обычный.

– Не лошадиное ржание? Или там церковный орган? Или волчий вой?

– Нет, такое я бы запомнил.

– Ну, хорошо. Оставим пока эту тему. Давай представим, что Хенрик собирается куда-то уйти и просто лежит и ждет, пока ты уснешь. Может такое быть?

– Конечно.

– Вот я и подумал… а почему ты об этом ничего не знал?

– Что?! С какой стати он стал бы мне что-то сообщать?

– А вот этого я не говорил. Он тебе ничего и не сообщал. Но ты же мог что-то заметить?

– Что я мог заметить? С какой стати?

– А с той стати, что ты делил с ним комнату. Вы почти все время чуть не терлись друг о друга. Наверняка говорили о многом. И ты вполне мог что-то заметить.

– Но я не заметил…

– Я не имею в виду, что ты что-то заметил и обратил на это внимание. Ты мог заметить и не обратить внимания, а теперь, когда все так сложилось… попробуй, я тебя очень прошу… попробуй вспомнить: может быть, что-то тебе показалось необычным в его поведении? Какой-то намек, что он что-то затевает?

– Нет.

– Ни малейшей детали?

– Нет.

– Ты уже пробовал?

– Я только об этом и думаю.

– Он никого не называл из знакомых здесь, в Чимлинге?

– Нет.

– Были ли у него здесь знакомые, кроме дедушки с бабушкой?

– Насколько мне известно, ни единой души. А откуда? Мы же здесь почти никогда не были. Я, например, никого не знаю.

Гуннар Барбаротти замолчал. Он вдруг почувствовал полное бессилие – эта загадка не решится никогда. Но профессия взяла верх.

– И все же что-то должно быть, – медленно, чуть не по слогам, произнес он. – Ты же согласен? У Хенрика был какой-то план, и мне, например, кажется странным, что ты ничего не заметил…. Ты же, надеюсь, понимаешь, что меня сейчас интересуют малейшие догадки… малейшие отклонения, малейшие… назовем это так: малейшие неправильности в его поведении. Что-то не так, как всегда…

Он подождал пару секунд, давая мальчику возможность либо согласиться, либо отвергнуть его предположение. Но тот опустил глаза в пол и прикусил губу.

– Что-то, что могло тебе показаться полной чепухой, потом может стать решающим ключом к загадке. Ты ведь понимаешь, о чем я говорю?

Кристофер Грундт кивнул. Взгляд его стал стеклянным, он словно всматривался в какую-то точку за спиной Гуннара. Барбаротти исподтишка наблюдал за ним. Самый прямолинейный возраст, вспомнил он. Может быть, что-то и проклюнется.

– Я очень хорошо понимаю, о чем вы, – неожиданно очнулся Кристофер. – И все равно ничего не могу вспомнить.

Вот так, устало подумал инспектор Барбаротти и тяжело вздохнул.