Текст книги "Тропой Койота. Плутовские сказки"

В японских, корейских и китайских сказках роль трикстера нередко отводится лисам. Лисы-трикстеры искусно меняют облик, а столкновения с ними, как правило, опасны. Они могут принадлежать и к мужскому и к женскому полу, быть и молодыми и старыми, и прекрасными и устрашающими на вид. Лисы-трикстеры китайских легенд обретают магическую силу одним из двух способов: долгими годами прилежной учебы (после чего получают в награду способность превращаться в человека), либо притворившись мужчиной или женщиной, соблазнив человека противоположного пола и вытянув из него жизненные силы. Принимая человеческий облик, лисицы-кицунэ выходят замуж за ничего не подозревающего смертного и прибегают к затейливым трюкам, иллюзиям и лжи, дабы скрыть истину. Обычно подобные сказки кончаются трагедией, смертью мужа или жены, но иногда переход из волшебного мира в мир людей проходит успешно, и в этих случаях семья процветает, а дети в ней рождаются необычайно сильными, нередко – обладающими сверхчеловеческими способностями. В качестве довольно злого, своенравного трикстера встречается лис и в европейской фольклорной традиции, где он известен под именами Ренара, Рейнеке или мистера Лиса. Появляясь в обличье юноши с рыжими, точно лисья шкура, волосами, этот миловидный, сладкоречивый прохвост обманом склоняет девушек к браку, чтобы затем убить их и съесть. В средневековом европейском «Романе о Лисе» лис-трикстер – сатирический персонаж, жадный пронырливый плут, дурачащий и крестьян, и дворян без разбору.

Подобен Лису и Кот в Сапогах – один из самых любимых персонажей волшебных сказок, создание тщеславное и глупое, но достаточно хитрое, чтобы добыть хозяину замок и принцессу в жены. Если же мы обратим взор на духов, эльфов и фей, какими они изображаются в европейском фольклоре, то отыщем немало черт архетипа трикстера и в их макияже. Обличий у них немало, однако многих из них можно описать как созданий озорных, хитроумных, коварных, изобретательных, аморальных и непредсказуемых, любителей шуток, иллюзий, обмана, всегда готовых обвести смертного вокруг пальца. Именно к этому типу относится Пак – обаятельный, в высшей степени вероломный, лучше всего известный своими проказами в шекспировской пьесе «Сон в летнюю ночь». Пак, он же – Робин Добрый Малый, в родстве с пуками из валлийских легенд, а также со сверхъестественными существами, называемыми в Норвегии «пухье», в Швеции – «пуче», а в Литве – «пукис», импульсивными, непостоянными созданиями, чьи шутки могут быть и очаровательными, и очень жестокими.

Кроме этого, сказки всего мира изобилуют трикстерами-людьми – «мудрыми глупцами» и «хитроумными простаками», пробивающими себе путь в жизни при помощи сочетания смекалки с наивностью и везением. Именно о таком герое повествуют сказки о Джеке, бытующие в Великобритании и в Аппалачах, и европейские сказки о Тиле Уленшпигеле, рассказываемые в Германии, в Нидерландах и среди пенсильванских голландцев. Чаще всего герой таких сказок – крестьянин, лукавством одерживающий верх над представителями и представительницами высших классов. Высокое принижается, низкое возвышается, общественные нормы переворачиваются вверх дном. Маленький человек побеждает – не потому, что добродетелен, но оттого, что смекалист и хитер.

Имеются трикстеры и в религиозных народных сказках, повествующих о любящих загадки христианских святых, смышленых хасидских кроликах и хитроумных мусульманских муллах. Тибетские сказки о «Безумной Мудрости» представляют собою комические поучительные истории о дзен-буддистских ламах, полагающих, что смех, дурачество и своеволие помогают достичь мудрости. «В Тибете живет уникальная гностическая традиция, произошедшая от просвещенных мастеров йоги и “Божьих безумцев” древней Индии, – объясняет лама Сурья Дас. – Вдохновенные носители “Безумной Мудрости” были святыми глупцами, отринувшими умозрительную метафизику и общепринятые религиозные обряды… Они исповедовали безусловную свободу, прозрение через боговдохновенную глупость… предпочитали славить изначальную свободу и святость естественного бытия, не цепляясь за внешнюю религиозную обрядность и общественную мораль. Озорные чудачества этих неугомонных духовных трикстеров были призваны освободить окружающих от заблуждений, социальных тормозов, ханжества, самодовольства – короче говоря, от всевозможных оков, выкованных человеческим разумом»[14]14
  “Crazy Wisdom and Tibetan Teaching Tales Told by Lamas” by Lama Surya Das, http://web.archive.org/web/20011025185750/ http://www.netcontrol.net/themata-new/255002/


[Закрыть].

Во многих духовных традициях американских индейцев шутам и прочим своевольным персонажам отводится особая роль – причем в самых священных ритуалах. Задача шутов – вести себя разнузданно, скандально, возмутительно; при этом считается, что некоторые церемонии просто не могут начаться, как подобает, пока кто-нибудь не засмеется. От архетипа трикстера ведут род все шуты – и духовные, и мирские, и комедианты, и паяцы, и средневековые придворные дурачки, и маски комедии дель арте, и строптивые Панч и Джуди бродячих кукольников. Несуразное поведение всех этих персонажей помогает им преодолеть социальные границы и осмеять, вышутить статус-кво, нередко высказывая под видом дурачества и шутки очень и очень серьезные мысли.

В честь трикстера существуют праздники, позволяющие его мятежному грешному духу развернуться во всю ширь, хотя бы всего на несколько дней в год. Таков уходящий корнями к римским сатурналиям средневековый христианский Праздник дураков, буйное веселье, в течение коего переворачивались с ног на голову все обычные социальные нормы. Мужчины переодевались женщинами, крестьяне – священниками, в церкви плясали и играли в кости, а после шли гурьбой по улицам, горланя непристойные песни – словом, на один день в году позволяли себе выпустить пар, дабы затем целый год вести добропорядочную жизнь. Той же цели в католических странах служили карнавалы перед нелегкими тощими днями Великого поста. Карнавал тоже ведет происхождение от языческих ритуальных празднеств в день зимнего солнцестояния, в которых смех и веселье не только помогали ослабить общественную напряженность, но и имели священный смысл. Вот как описывает журналист Алан Вайсман карнавал в небольшой испанской деревне в 1993 году:

«В это время, на несколько часов каждый год, власть переходит в руки народа. Могущество, сосредоточенное в масках, надетых сынами бушующей деревни, раззадоривает толпу сильнее и сильнее. Прячьтесь, поп и политик, иначе не миновать вам трепки, ругани и насмешек: мир перевернут вверх дном и будет сотрясаться, пока установленный порядок не затрещит по всем швам. Все можно, все позволено. Люди превращаются в зверей, мужчины становятся женщинами, пеон-поденщик ходит королем. Общественное положение не стоит ни гроша, приличия отброшены, богохульства не порицаются. В соседних деревнях серьезные, солидные люди обливают друг друга водой, в Лаза – швыряются вывалянными в грязи тряпками. Вот в грязь низвергнуты все до одного. Теперь в дело идут мешки с золой, мукой и кишащим рыжими и черными муравьями навозом – эти ценятся превыше всего. Буйство усиливается, воздух наполняется едкой, пахучей пылью, все сплошь перемазаны чистой, беспримесной квинтэссенцией самой земли. Мужчины и женщины швыряют друг друга наземь, катаются посреди улицы. При некотором везении все это потрясет само небо, встряхнет, пробудит ото сна новое время года. День вновь начнет набирать силу, возвращать себе часы, украденные ночью, все зазеленеет, зацветет, очнувшись от спячки, весна отодвинет в сторону зиму, и что было мертвым, будет жить вновь»[15]15
  “The Sacred and Profane of Spanish Carnaval” by Alan Weisman, published in the Los Angeles Times Magazine, April 11, 1993. The article can be found online at: http://www.endicott-studio.com/rdrm/rrcarnaval.html.


[Закрыть].

Трикстер жив и здравствует и сегодня, в двадцать первом столетии. Бесконечно адаптивный, он появляется перед нами в образе эстрадного комика, шок-жокея на радио, шута-хопи, вгоняющего в краску туристов, мутипликационного кролика с морковкой в зубах, крадущегося сквозь кусты койота… Современные сказочники придают традиционным мифам о трикстере новые повороты. Используя старые сказки вместо трамплина, они создают новые истории о трикстерах наших времен. Трикстера можно застать за привычным делом в таких талантливых произведениях, как «Покинутые небеса» Чарльза де Линта, «Сыновья Ананси» Нила Геймана, Tripmaster Monkey[16]16
  Здесь и далее в биобиблиографических справках для удобства русского читателя произведения, переведенные на русский язык, приводятся в версии официально опубликованного перевода, все прочие – на языке оригинала. – Примеч. ред.


[Закрыть] Максин Хонг Кингстон, The Tricksters Маргарет Махи, The Remarkable Journey of Prince Jen Ллойда Александера, Coyote Blue Кристофера Мура, Bone Game Луи Оуэнса, Hannah’s Garden Мидори Снайдер, Quiver Стефани Спиннер, A Rumor of Gems Эллен Стейбер, Chancers Джеральда Визенора, и во многих других. (Более пространный список современной литературы о трикстерах можно найти в конце книги, в разделе «Еще на ту же тему».)

Женщины-трикстеры долгое время держались в тени, затмеваемые трикстерами мужского пола, но ныне и их число в фантастике и прочих видах сказок – от телевизионных комедий до музыкальных клипов и детских книжек с картинками – растет день ото дня. По-моему, это значит, что в сути архетипа трикстера нет ничего исключительно мужского: обманщик и глупец, созидатель и разрушитель может относиться к любому полу. Просто в обществе, где женщины и девушки пользуются достаточной независимостью и личной свободой, трикстер имеет к их жизни куда большее отношение. В конце концов, трикстер – не что иное, как мифическое воплощение полной Свободы Духа, и вовсе не желает быть связанным нормами, традициями и ожиданиями общества. А заодно демонстрирует, каким созидательным и разрушительным потенциалом обладает эта свобода. Все мы – и мужчины, и женщины – можем извлечь из этого полезный урок, ведь каждый из нас – хоть чуточку трикстер.

«У каждой группы есть свои границы, – отмечает Льюис Хайд, – понимание, что внутри, а что вовне, и трикстер всегда здесь, у городских ворот или у врат жизни, следит, чтоб взаимообмен не прекращался. Не оставляет он без внимания и внутренние границы, определяющие социальную жизнь в группе. Мы постоянно разграничиваем, проводим черту – между добром и злом, святым и низменным, чистотой и грязью, мужчиной и женщиной, старыми и молодыми, живыми и мертвыми, и в каждом из этих случаев трикстер непременно переступит черту и спутает разграничение. Таким образом, трикстер – изобретательный идиот, мудрый глупец, седовласый младенец, мужчина в женском платье, изрекатель священных кощунств… Трикстер – мифическое воплощение неясности и амбивалентности, двоедушия и двуличия, противоречия и парадокса»[17]17
  From Trickster Makes This World: Mischief, Myth, and Art.


[Закрыть].

Мужчина он или женщина, зверь или человек, вор или герой, злодей или шут, роль трикстера – в том, чтобы сбежать из любого ящика, в какой его ни помести. Как только нам думается, будто мы поняли, кто он таков, трикстер превращается в нечто иное, издевательски ухмыляется и бросает нам конец веревки, ведущей неизвестно куда, готовясь к новой проделке. Авторы, чьи произведения собраны в этой книге, исследовали некоторые из множества форм, которые может принимать архетип трикстера (и даже придумали несколько новых), и перед каждым из них я снимаю шляпу: их рассказы просто чудесны. Но, если хотите познакомиться с трикстером как следует, не останавливайтесь на нашей антологии, почитайте великолепные мифы о трикстере, дошедшие до нас сквозь столетия. А если выпадет шанс, прогуляйтесь как-нибудь ночью по аризонской пустыне, когда в небо поднимется полная луна. Вы непременно услышите хохот койотов… и трикстер окажется прямо у вас за спиной.

Садитесь же, налейте себе кофе, да слушайте внимательно. Вот вам еще одна сказка о Койоте. Гулял он как-то по берегу вон того озера – да-да, этого самого, возле дома моего дядюшки. Устал Койот, проголодался, да и мешок его тяжел. Вдруг видит – гуси! Остановился Койот, а тяжелый мешок на землю опустил.

– Койот, а Койот, – говорят гуси, – что у тебя в этом большом старом тяжелом мешке?

– Песни, – отвечает Койот.

– Койот, – удивляются гуси, – где же ты раздобыл столько песен?

Выпятил Койот грудь, напыжился, ухмыльнулся гусям во всю зубастую пасть и говорит:

– Я прозорлив, – говорит, – и мне открыто многое, а еще являются мне яркие видения. Вот потому и песен у меня целый мешок.

– Окей, ну так давай же устроим большой танец!

Замотал Старик Койот башкой.

– Нет, – говорит, – все это очень сильные песни. С ними, знаете, шутки плохи. Если уж хотите танцевать, придется вам танцевать в точности как я велю.

– Ладно, окей, – согласились гуси.

Принялись они вытаптывать траву вон там, на озерном берегу. Много места для танцев приготовили. Вытащил Койот свои колотушки для танцев.

– Теперь, – говорит, – все закройте глаза. В этих песнях – колдовство большой силы. Если откроешь глаза, очень худо будет.

Закрыли гуси глаза и пустились в пляс.

– Глаз не открывайте, – приговаривает Койот, да вдруг как ударит одного из гусей колотушками!

– Стойте, – кричит, – погодите! Видали? Вот этот вот гусь открыл глаза, и теперь он мертв! Вы уж лучше глаз не открывайте!

Снова гуси пустились в пляс.

Койот схватил другого гуся, да как начнет душить! Закрякал гусь, загоготал, а Койот говорит:

– Верно, друзья мои, правильно, пойте как можно громче!

Но один из гусей, самый старый, осмелился самую чуточку приоткрыть глаз и увидел, что происходит.

– Бегите, братцы! – кричит. – Спасайтесь!

Взлетели гуси, кинулись наутек. Однако Старик Койот набил живот до отвала.

– Эх, – говорит, – ну и здорово же я придумал!

И дальше своей дорогой двинулся.

Терри Виндлинг

Непарные башмаки

[18]18
  “One Odd Shoe” copyright © Pat Murphy, 2007.


[Закрыть]

Наверное, такие башмаки у обочин дорог попадались и вам. Просто башмак – лежит себе в придорожной пыли. Непарный. Всего один.

Иногда – детский. И как он там оказался, догадаться нетрудно – балуются ребятишки во время долгой поездки в машине, брат дразнит сестренку, покачивая стянутым у нее башмачком за окном:

– Эй, а я вот сейчас ка-ак отпущу! Вот сейчас ка-ак… оп-па. Я не хотел!

А вот что скажете насчет лаковой женской туфельки на высоком каблуке, пыльного броги с узором из дырочек, крепкого туристского ботинка? Как их-то на обочину занесло?

Вот о некоторых из них я вам и расскажу. А еще расскажу об одном молодом человеке, которому следовало бы быть поумнее, да, видно, судьба распорядилась иначе. Звали его Марком.

Ну, а я – Дезба, но все вокруг называют меня Дез. Я из народа навахо. Мать моя принадлежала к Клану Многих Коз, а отец – к Людям Койотова Источника. Я – дочь сказительницы, и моя мать – дочь сказительницы.

Родилась я в резервации, и пока росла, телевизора у нас в доме не было. Вместо того, чтоб по утрам в субботу смотреть мультики, я помогала матери ухаживать за овцами, доить коз, вынимать яйца из-под несушек. А бабушке помогала собирать травы для крашенья шерсти, из которой после ткали половики для продажи в местной лавке. А по вечерам слушала рассказы мамы и бабушки. Рассказы об их жизни, о жизни соседей, о жизни племени, о сотворении мира, о Святых Людях вроде Койота и Меняющейся Женщины.

Окончив среднюю школу, я оставила резервацию и отправилась во Флагстафф, в университет. А летом, между семестрами в колледже, работала поваром в летнем археологическом лагере, затеянном компанией профессоров. Лагерь они разбили прямо возле западной границы резервации и привезли с собой около полусотни ребят – старшеклассников из средних школ и студентов колледжа. Два месяца профессора читали им лекции по археологии и этнографии, а ученики помогали археологам в раскопках древнего пуэбло, где индейские племена вели торговлю друг с другом лет этак тысячу назад.

Я устроила в лагере кухню. Устроила и столовую – расставила столы для пикника, а над ними натянула брезент, для тени. Ездила за продуктами и почтой, заботилась о том, чтобы все были сыты. Дело нетрудное, так что между завтраками, обедами и ужинами я могла уйму времени слоняться по лагерю, смотреть и слушать. Таким образом много чего можно узнать.

Так вот, теперь позвольте перейти к Марку. С виду парень был красив и прекрасно об этом знал. Первый курс колледжа. Высок, мускулист. Легко, без стеснения улыбался. Особенно когда рядом имелись симпатичные девушки.

Отчего-то не сомневаюсь: мать Марка постоянно твердила ему, что он – просто чудо. А он ей верил. Ну что ж, дело хорошее – матери верить нужно. По крайней мере, до определенной степени. В какой-то момент ты должен отодвинуть все, что говорит мать, в сторонку и начать думать своей головой. Мать говорит: тебе ни за что не обратать того нового жеребчика, что уже сбросил обоих братьев, а ты все равно попробуй. Мать говорит, будто ты на дурное дело неспособен, а ты… ну, скажем так, тебе-то лучше знать.

Но Марк, я так думаю, словам матери о том, что он – само совершенство, верил безоговорочно. Может, это и не обязательно плохо: профессор, читавший нам курс введения в психологию, рассказывал, к чему приводит заниженная самооценка. Да, людям с заниженной самооценкой чуточку больше уверенности в себе не помешает. Однако у Марка никаких проблем с самооценкой не было. Сказать по правде, самомнения ему было не занимать.

Первую пару летних недель Марк увивался вокруг Наски, ученицы выпускного класса из Шипрока. Наска тоже росла в резервации, но встречаться нам, пока она не приехала на эти раскопки, не доводилось. Ее семья была из Шипрока, а моя – из Флагстаффа, откуда до Шипрока около сотни миль. Однако она видела мое выступление в родео на Национальной Ярмарке Навахо в Уиндоу-Рок, а я видела ее на той же ярмарке танцевавшей на пау-вау[19]19
  Пау-вау (англ. pow-wow, powwow, pow wow или pau wau) – специфическое собрание коренных американцев (необязательно исключительно индейцев), посвященное их культуре: обычаям, песням, танцам, устному народному творчеству и др. На пау-вау традиционно происходит танцевальное соревнование, зачастую с денежными призами. – Примеч. ред.


[Закрыть]. К учебе она относилась серьезно, в шипрокский Колледж Дине планировала поступать.

Каждый вечер ребята усаживались к столам для пикников и слушали речи кого-нибудь из профессоров. И каждый вечер Марк подсаживался к Наске, шептал ей что-то на ухо, держал за руку – словом, ухлестывал за ней вовсю. Поздней ночью, засыпая в палатке возле кухни, я слышала их разговоры и смех.

Что ж, это было бы очень мило – юношеская любовь и все такое – если бы не одна загвоздка. Чуть ли не каждый день Марк получал с почтой письмо от девушки, ждавшей его дома. От Джинни Александр – так значилось в обратном адресе. Писала Джинни пурпурными чернилами, а возле имени Марка на конверте всякий раз пририсовывала большое алое сердце.

И все это тоже было бы прекрасно – какое мне дело до Марковых проблем, – если бы только Наска была малость поопытнее в жизни. Но Наска была просто милой, доброй девчонкой, всю жизнь прожившей дома. Когда я рассказала ей о письмах от Джинни Александр, она ответила, что Марк с Джинни, по собственным словам, порвал, однако эта девчонка писать ему никак не прекратит. Даже не сомневалась, что Марк – ее «половинка», и быть им вместе во веки веков.

Словом, была у Марка девушка дома и девушка в лагере, и вот, на третью неделю лета, появилась Таня. Первокурсница колледжа из Лос-Анджелеса, высокая, стройная, с короткими светлыми кудряшками. Приехала она ближе к вечеру. Подкатила в обшарпанном старом «вольво» и отправилась искать кого-то из профессоров.

Марк, так уж вышло, сидел в это время в столовой. При виде Тани он заулыбался, глаза загорелись, взгляд сделался – точно у голодного пса, которому показали бифштекс. Вскочил он и предложил проводить ее на раскопки.

С этого-то все и началось: самовлюбленный юнец, две девушки и археологические раскопки. Вы, может, уже гадаете, когда же я расскажу про туфли да башмаки? Не волнуйтесь, со временем и до них непременно дойдет. Но еще не сейчас.

Как я уже говорила, профессора каждый вечер рассказывали ребятам об археологии и этнографии, о сказках и обычаях индейцев. Кое-что верно говорили, кое-что путали, но в основном все было окей.

Вечером после приезда Тани один из профессоров вспомнил о Койоте. О том самом Койоте с заглавной «К», о боге-трикстере, сующем нос в дела всех и каждого. Это Койот принес Первым Людям огонь – но он же, Койот, привел в мир смерть. Озорничает Койот с самого начала времен. Когда я в последней четверти слушала курс физики, преподаватель рассказывал об энтропии – склонности всего на свете к полному беспорядку. Так вот, сила, что порождает энтропию, это Койот и есть. Но кроме этого Койот – сила, порождающая и добро (хотя для кого – вопрос открытый).

Сегодняшний профессор о Койоте кое-что знал. Рассказал ребятам о, как он выразился, «народном поверье навахо»: если койот перебегает тебе дорогу, лучше поверни назад. Да, так оно и есть, только я бы это «народным поверьем» не назвала. Я бы сказала, это – простой здравый смысл.

Затем профессор завел речь о роли Койота в мире навахо. Койот испытывает на прочность границы и нарушает законы. Койот живет на два мира, то охотясь в глухих лесах, то пробираясь в деревню стянуть чего-нибудь съестного. Когда боги собираются в хогане[20]20
  Хоган – традиционная индейская баня.


[Закрыть], добрые рассаживаются с южной стороны, злые – с северной, а Койот сидит посередине, возле входа, готовый присоединиться к любой из сторон – смотря как ему будет удобнее.

Дальше профессор рассказал старую сказку о том, как Койот научил оленей убегать от людей, чтобы люди не убили и не съели их всех без остатка. Рассказчиком он оказался неважным – у матери выходит куда как лучше. Однако, как выяснилось после, профессор вспомнил эту сказку только затем, чтобы поговорить о важности Койота для сохранения равновесия в мире.

Пока профессор говорил, я наблюдала за ребятами. Марк сидел рядом с Таней, а Наска осталась одна. К началу лекции она опоздала, а Марк не занял ей место, как делал всегда. Судя по выражению лица, думал он вовсе не о Койоте. Думал он явно о том, как бы залезть Тане в трусы.

* * *

Назавтра была суббота, на раскопках – выходной. Наска собралась в Шипрок, повидаться с родными. Дядя обещал приехать за ней с раннего утра. Я поднялась пораньше и приготовила ей завтрак.

Сели мы за стол для пикника и принялись за кофе с поджаренным хлебом. Наска была печальна и обескуражена. Сказала, что накануне Марк гулял с Таней до поздней ночи. Я больше помалкивала – ну, а что тут можно сказать? Вскоре к лагерю подкатил пикап ее дяди, и Наска уехала до понедельника.

Чуть позже позавтракать явился Марк с Таней. Ухмылялся до ушей – радостно, ненасытно. Когда подошел за второй порцией яичницы, я позаботилась соскрести в его тарелку все пригоревшее со дна сковороды.

К ним с Таней за стол подсели несколько ребят, а среди них – и Синди, еще одна старшеклассница из Шипрока. Один из студентов университета по имени Джек заговорил о празднике, назначенном на вечер.

– Каждую субботу ребята со всех окрестных раскопок собираются у Койотовых Ключей, – сказал он. – Мне один парень из лагеря Черного Холма неделю назад рассказывал. Это геотермальные источники. Можно поваляться в горячей воде и узнать, что новенького у ребят из других лагерей.

– А далеко ли до этих источников? – спросила Таня.

– Около сорока миль, – ответил Джек. – Правда, все по грунтовке. Он мне карту нарисовал.

– Я могу поехать на джипе, – предложил Марк, взглянув на Таню. – И тебя подвезти.

У него имелся красный джип. Наска говорила: подарок родителей в честь окончания школы.

– Это было бы здорово, – согласилась Таня, не сводя взгляда с Джека. – Вот только почему эти ключи – Койотовы?

– Может, потому, что это прекрасное место для поиска приключений, – ухмыльнулся Марк. – Хорошее место для тех, кто знает толк в нарушении правил, как сам Койот!

Ясное дело, к таким он причислял и себя.

Что было дальше, того я своими глазами не видела, но это не страшно. Бабушка тоже не видела своими глазами, как Койот принес людям огонь, но рассказывает об этом замечательно. Вот поэтому я расскажу вам, как сама себе все представляю, и этого будет вполне довольно.

Таня поехала с Марком. Синди и еще двое погрузились в старый фольксвагеновский фургончик Джека.

Я вот думаю: наверное, перед джипом Марка койот грунтовку перебежал. Наверняка, конечно, не знаю, но если так и случилось, Марк даже не подумал повернуть назад. Он всю дорогу флиртовал с Таней – об этом я вам и рассказывать подробно не стану. Обычные сопли в сахаре: слушал Марк Таню, будто самого интересного человека на свете, да все твердил, какая она замечательная, как симпатична да как умна.

Когда солнце склонилось к закату, они добрались до каменной россыпи у подножья невысокого холма. Рядом стояло множество запыленных джипов и пикапов. Заглушив двигатель, Марк услышал резкое жестяное треньканье банджо. Вот музыка кончилась, и диктор объявил:

– Говорит Флагстафф! Вы слушаете «КАФФ», лучшее кантри на сегодняшний день!

Пройдя следом за Джеком и остальными по змеившейся среди валунов тропе, Марк увидел озерцо – небольшое, футов двенадцати в ширину. Над водой клубился пар, в воздухе попахивало серой. Стоявший у берега бум-бокс играл кантри – какая-то девушка пела о своей обманутой любви, а в горячей воде и на камнях вокруг озерца разлеглись полдюжины ребят в купальниках и плавках.

– О, Джек! – воскликнул один из парней в воде. – Рад тебя видеть, чувак! Добро пожаловать на археологический курорт «Койотовы Ключи»!

– И как водичка? – спросила Таня.

– Тепленькая, в самый раз, – ответил тот же парень. – Если хочешь погорячее, поднимись выше. Там всюду этакие небольшие озерца. Чем выше поднимаешься, тем ближе к источнику и тем горячее вода. Но, по-моему, это озерцо – то, что надо. Там, возле бум-бокса, пиво холодное. Угощайтесь.

Джек уже сбрасывал обувь. Таня стянула футболку, оставшись в купальнике. Глядя на это, Марк улыбнулся и решил взять себе пива, а после присоединиться к ней. Отыскал он кулер, открыл пиво, и тут заметил хорошенькую девушку, стоявшую в сторонке, сама по себе.

Девушка была высока – почти с него ростом. Длинные черные волосы заплетены в косу. Одета в футболку, короткие джинсовые шорты и мокасины навахо – из тех, что обертываются вокруг лодыжки и застегиваются сбоку. Ее мокасины были сшиты из коричневато-рыжей оленьей замши и застегнуты на серебряные пуговицы, ноги – длинны, а в улыбке чувствовалось что-то недоброе. Марку это понравилось. Увидев, что он направляется к ней, девушка улыбнулась шире прежнего, и это понравилось ему еще больше.

– О, не стоит тебе со мной болтать, – сказала она. – Я – не в твоем вкусе.

– Что ты можешь знать о моем вкусе? – возразил Марк, улыбнувшись в ответ.

Трудности его не пугали. Охотничий азарт придавал победе особый вкус. «Интересно, – подумал он, – из какого она лагеря?»

А улыбка девушки сделалась еще шире.

– Ты и представить не можешь, сколько я всего знаю, – сказала она. – О тебе – столько, что даже чересчур.

– Так это же замечательно! – воскликнул Марк, нахально обнимая девушку за плечи. – Кучу времени сбережем!

– Эй, Марк! – раздался за его спиной девичий голос. Это была Синди.

Стоило Марку обернуться на оклик, высокая девушка ловко выскользнула из-под его руки.

– Эй, Марк! – повторила Синди. – Можно тебя на минутку?

– Э-э… Ну да, можно, наверное.

Он взглянул вслед высокой девушке. Та уже шла наверх по тропе, ведущей к другим источникам.

Синди сказала, что хочет поговорить о Наске. Что знает, насколько они с Наской близки. Что понимает: ему не все равно, как Наска расстроена его вниманием к Тане. Обо всем этом Синди рассказывала подробно. Во всех деталях. Совершенно искренне желая всем добра.

– Вот я и подумала, что лучше тебе все рассказать, – закончила Синди.

Марк кивнул. Что он тут мог ответить?

Синди потрепала его по плечу.

– Уверена, это просто какое-то недоразумение, – сказала она.

– Ну да. Конечно, – выдавил Марк.

– Идем купаться, – предложила Синди.

Но Марк покачал головой.

– Я, пожалуй, погляжу на другие источники, – сказал он и направился к вершине холма, следом за высокой девушкой.

Тропа петляла среди глыб песчаника, превращенных пустыней в причудливые, жутковатые скульптуры. Искривленные, перекрученые каменные столбы тянулись вверх, к темнеющему небу. Дыры, выточенные в камне ветром, казались глазами, провожавшими Марка пристальным взглядом.

Сзади доносилась музыка – еще одна девушка пела о своей обманутой любви. Над западным горизонтом нежно розовели в вечернем зареве седые облака.

За поворотом тропы отыскалась небольшая – чуть больше ванны – впадинка. Марк замедлил шаг. Может, раздеться да поваляться в исходящей паром воде? Но образ высокой девушки в шортах влек за собой, и Марк двинулся дальше – наверх, в сгущавшиеся сумерки, провожаемый пустыми взглядами каменных столбов.

Откуда ни возьмись, налетел, взвихрил пыль под ногами легкий вечерний бриз. Тропинка свернула, огибая большой валун, слегка напоминавший морду воющего пса, поднятую к небу.

Сразу за поворотом, за этим странным валуном, лежала на земле кучка одежды. А прямо за ней поблескивало в клубах пара крохотное озерцо. А в озерце том лежала, прикрыв глаза, та самая девушка. Лежала, нежась в горячей воде.

Сделал Марк еще шаг, встал между ней и ее одеждой и спрашивает:

– Как водичка?

Девушка открыла глаза и подняла на него взгляд.

– Вода замечательная, – сказала она.

– Должно быть, ты с Черного Холма, – заговорил он. – А я – с раскопок в Кратере Закатного Солнца.

Девушка сузила глаза.

– Я ведь уже раз сказала: не стоит тебе со мной болтать.

– Вот тут-то ты и ошиблась, – ответил Марк. – Ты – именно та, с кем мне очень хотелось бы поболтать. А потом и познакомиться поближе.

– Это вряд ли, – отрезала девушка, поднимаясь на ноги.

Купальника на ней не было.

Вот тут бы Марку призадуматься да поостеречься. Но… Это понятно мне, это понятно вам, но он этого не понимал. Он даже не шелохнулся. Так и остался стоять, преграждая ей путь к одежде. Девушка остановилась перед ним, уперев руку в бедро. И даже не подумала прикрыться ладонями. Он таращился на нее во все глаза, и она смотрела на него, не отводя взгляда.

– Ты что, в самом деле ничего не соображаешь?

Но Марк не отступал. Он-то думал пофлиртовать с нею малость, а уж потом сдать назад, однако манеры этой девицы начинали раздражать. Держалась она совсем не так, как обычно держались с ним девушки. Слишком уж дерзко, будто она здесь главнее всех. Конечно, поглядеть на нее без одежды было просто здорово, вот только ее нагота будто бы бросала вызов. Будто бы говорила: «Вот она я, да не про твою честь».

– Не только все, что надо, соображаю, но и одежда твоя вся у меня, – ответил он.

– Ага. Раз так, не подашь ли мою футболку?

Нет, злым Марк не был. Просто был бестолков. Он понимал, что не отдать одежды нельзя, и решил обернуть дело во флирт, пусть грубоватого сорта.

– Ответишь на вопрос – отдам. Ты из лагеря у Черного Холма?

– Нет.

Так Марк принялся задавать вопросы и возвращать девушке одежду – по предмету за ответ. Узнал, что она не с раскопок в Леуппе и не с раскопок в Северном Уильямсе. Узнал, что парня у нее нет. После этого остался у Марка только один из ее башмаков, и тут он решился повысить ставку.

– Остался последний башмак, – сказал он. – Отдам за один поцелуй.