Текст книги "Черное сердце"

Работать придется быстро.

Пока я все это обдумываю, машина сворачивает на парковку. Это больница – три огромные кирпичные башни, соединяющиеся внизу между собой. Рядом со служебным входом мигает красными огнями скорая. Вздыхаю от облегчения. Из больницы сбежать проще простого.

– Мы что – здесь встречаемся с Юликовой? – И тут до меня доходит: – С ней все в порядке?

– Как всегда, – отвечает Джонс.

Не очень понимаю, что он имеет ввиду, но спрашивать не хочется. Для пробы дергаю за ручку, дверца машины открывается, и я выпрыгиваю. Мы подходим к боковому входу. Внутри в коридоре пахнет антисептиками, как обычно в таких местах. Никто нас ни о чем не спрашивает.

Джонс, похоже, частенько здесь бывает. Проходя мимо сестринского поста, он приветливо кивает пожилой медсестре. Еще один длинный коридор. В одной палате дверь приоткрыта, и я краем глаза замечаю внутри мужчину с длинной седой бородой. Вокруг запястий у него что-то вроде надувных нарукавников – он даже не может поднести руки к лицу. Взгляд затравленный.

Останавливаемся у двери в следующую палату. Джонс стучит. Обстановка внутри обычная, но палата большая, и мебель получше казенной. Койка накрыта шерстяным пледом, на подоконнике несколько горшков с толстянкой. Пара ничем не примечательных, но удобных на вид кресел.

На Юликовой халат с батиковой росписью и тапочки. Она поливает толстянки из пластикового стаканчика. Без макияжа, волосы растрепаны, но в остальном с ней вроде все в порядке.

– Здравствуй, Кассель. Привет, Джонс.

– Здравствуйте, – я топчусь в дверях, будто явился к больной родственнице, которую давно не навещал. – Что происходит?

– Ах это, – смеется Юликова, оглядываясь вокруг. – Да, наверное, получилось чересчур драматично.

– Агент Джонс меня сюда тащил, как на пожар, – голос и вполовину не такой сердитый, как следовало бы, но и этого достаточно. – Даже в душ не дал сходить. У меня похмелье. Несет от меня так, будто я виски поливался вместо одеколона после бритья. И побриться, кстати, не успел. В чем же дело?

Джонс мрачно на меня уставился.

А Юликова укоризненно качает головой.

– Очень жаль, Кассель, что так вышло. Тут есть душ, можешь воспользоваться. Там лежит одноразовый набор с туалетами принадлежностями.

– Ага, спасибо.

– А Джонс тем временем сходит вниз и раздобудет нам что-нибудь поесть. Кормят без изысков, но еда гораздо лучше, чем в былые времена в больницах. У них вполне приличные бургеры, – Юликова обходит кровать и вынимает из тумбочки коричневый кожаный кошелек. – Эд, возьми нам несколько разных сэндвичей и еще кофе. У них неплохой яичный салат. Можно пару пакетов с чипсами, какие-нибудь фрукты и что-нибудь на сладкое. А Касселю побольше горчицы. Я знаю, он любит. Сядем и пообедаем.

– Как цивилизованные люди, – подхватываю я.

– Ладно, сейчас вернусь, – Джонс не берет у Юликовой кошелек. В дверях он останавливается и переводит взгляд с меня на нее. – Не верь этому маленькому хорьку. Я его не первый день знаю.

– Прости, если он вел себя грубо, – извиняется Юликова, когда Джонс уходит. – В этом деле мне требовался агент, причем такой, который уже с тобой работал. Не хватало, чтобы еще больше народу узнало о твоих способностях. Даже тут нельзя рассчитывать на полную конфиденциальность.

– Вы боитесь утечки?

– Мы должны быть уверены, что когда и если о тебе узнают, то узнают непосредственно от нас. Ты ведь слышал, что в Китае объявился мастер трансформации? Многие в правительстве считают, что эту информацию подсунули нам специально.

– В смысле, никакого мастера трансформацию у них нет?

– Именно, – Юликова улыбается уголком рта. – Иди освежись.

В ванной я мокрыми ладонями зачесываю назад волосы, сбриваю щетину, полощу рот. Теперь от меня разит мятной жидкостью для полоскания рта. Юликова где-то раздобыла еще одно кресло и теперь расставляет все три возле окна.

– Ну, вот теперь выглядишь молодцом, – так мамочка могла бы сказать. Только не моя, конечно, а вообще чья-нибудь абстрактная мать.

– Вам помочь?

Вряд ли ей сейчас стоит двигать мебель.

– Нет-нет, садись, Кассель.

– Не хочу показаться любопытным, но мы ведь в больнице. С вами точно все в порядке?

– Ничего от тебя не скроешь, да? – тяжело вздыхает Юликова.

– Ну, я частенько подмечаю, что вода мокрая. У меня, знаете ли, задатки настоящего детектива.

– Я мастер физической силы, – улыбается она в ответ на мою шутку. – То есть могу изменять человеческое тело. Не так, как ты, конечно, – мне подвластны более грубые манипуляции. Могу сломать ногу, а могу срастить кость. Могу удалить опухоль или, по крайней мере, уменьшить ее. Могу вывести из крови инфекцию. Могу запустить легкие у ребенка.

Стараюсь не показать изумления. Я и понятия не имел, что мастера физической силы так умеют. Думал, они способны только причинять боль – обжигать, кромсать, жалить. Филип был мастером физической силы, но я не помню, чтобы он когда-нибудь кому-нибудь помогал.

– Иногда я все это делаю. Но после мне становится очень плохо. И если я исцеляю, и если причиняю боль. И чем больше проходит лет, тем мне хуже. А лучше уже не будет.

Я не спрашиваю, насколько это все законно. Мне плевать. Если и ей тоже плевать, то, может быть, у нас все-таки есть что-то общее.

– А сами себя вылечить можете?

– А, «medice, cura te ipsum» – исцели себя сам. Вопрос логичный. Нет, к сожалению, не могу. Отдача сведет на нет положительный эффект. Так что иногда приходится здесь лежать.

Свой следующий вопрос я продумываю очень тщательно. Спрашивать о таком просто ужасно, но мне надо знать: я ведь собираюсь отдать себя на милость федералов, доверившись обещаниям Юликовой.

– Вы умираете?

– Кассель, мы все умираем. Просто некоторые быстрее.

Киваю. Больше ни о чем спросить не удается, потому что в палату возвращается агент Джонс. У него в руках оранжевый поднос из больничного кафе с сэндвичами, кексами, фруктами и кофейными стаканчиками.

– Поставь на кровать. Пусть каждый берет что хочет, – распоряжается Юликова.

Я хватаю сэндвич с ветчиной, кофе и апельсин и сажусь, пока Джонс с Юликовой выбирают свой обед.

– Прекрасно, – Юликова снимает бумажную обертку с лимонно-макового кекса. – Кассель, уверена, тебе хорошо знаком губернатор Пэттон.

– Пэттон? – фыркаю я. – Отлично знаком. Клевый чел!

У Джонса вид такой, будто он с радостью вытряхнул бы из меня все мои шуточки, но Юликова смеется.

– Так и думала, что ты скажешь что-нибудь подобное. Надо учитывать вот что: сначала над ним поработала твоя мать, потом другие специалисты – чтобы устранить последствия ее колдовства, и из-за всего этого он становится все более нестабильным, – я открываю было рот, чтобы возразить, но Юликова поднимает руку: – Нет. Понимаю, ты хочешь защитить мать. Намерение благородное, но на данный момент оно не имеет никакого отношения к делу. Не важно, кто виноват. Мне нужно сообщить тебе некие конфиденциальные сведения, и ты должен обещать, что этот разговор не выйдет за пределы моей палаты.

– Хорошо.

– Если ты видел недавние выпуски новостей с Пэттоном, то заметил, что губернатор все больше теряет контроль. То, что он делает и говорит, – это уже перебор даже для настроенного против мастеров радикала. Но в новостях не показывают, каким скрытым параноиком он стал. Кое-кто из высокопоставленных правительственных чиновников весьма встревожен. Боюсь, Пэттон собирается после принятия второй поправки закрыть границы штата Нью-Джерси, а потом отлавливать и сажать за решетку мастеров. Подозреваю, и в этом я не одинока, что он хочет вернуть рабочие лагеря.

– Но это же невозможно.

Вполне верю, что Пэттон желал бы устроить нечто подобное. Но вряд ли он действительно попытается. Очень странно, что Юликова высказывает такие подозрения, особенно кому-то вроде меня.

– У него много союзников в Вашингтоне. И он постоянно подыскивает новых. Его поддерживает полиция штата и много кто из военных. Мы знаем, что он проводит с ними встречи.

Вспоминаю, как после протестов в Ньюарке Лила стояла, вцепившись в решетку, как мы с Сэмом и Даникой сидели в камере. Никаких обвинений никому не выдвинули, звонить никуда не разрешили. А там ведь были и другие люди, их, судя по рассказам, продержали взаперти несколько дней.

Оглядываюсь на агента Джонса. Вид у него такой, будто ему все равно. Это он зря. Джонс работает в особом подразделении, а значит, он тоже мастер, даже если не хочет этого признавать. Если Пэттон действительно спятил, то значок Джонса не спасет.

Я киваю Юликовой – пусть продолжает.

– Я была на встрече с начальством, и мы решили, что нужно остановить его, пока все не зашло слишком далеко. Ходят слухи об убийствах… О совершенно ужасных вещах, но весомых доказательств у нас нет. Если сейчас его арестовать, это будет ему даже на руку. Публичное разбирательство, на котором мы не сможем представить доказательства, – он непременно этим воспользуется.

Снова киваю.

– Я получила разрешение провести небольшую операцию, чтобы отстранить Пэттона. Но мне нужна твоя помощь, Кассель. Обещаю, твоя безопасность будет нашим главным приоритетом. Ты в любой момент сможешь прервать миссию, если почувствуешь угрозу. Мы разработаем план и возьмем на себя все риски.

– Что конкретно вы собираетесь сделать?

– Мы хотим, чтобы ты трансформировал Пэттона.

Юликова смотрит на меня безмятежным добрым взглядом, будто ее устроит любой мой ответ. Спокойно отпивает из стаканчика.

– Ого, – ее слова меня ошеломили, в голове пусто.

Потом до меня доходит: конечно же, именно это и должно было случиться. Моя главная ценность в том, что я мастер трансформации. Именно поэтому они готовы взять меня в свою программу и простить мне убийство.

Простить одно убийство, чтобы я мог совершить для них другое.

– Извините, я просто очень удивился.

– Тут есть чему удивляться. Знаю, тебе не по себе от собственных способностей.

Агент Джонс фыркает, и Юликова бросает на него свирепый взгляд.

Когда она поворачивается ко мне, я вижу злость в ее глазах.

– И знаю, что прошу о весьма непростом одолжении. Но нам нужно, чтобы от него и следа не осталось. Нельзя, чтобы это было похоже на убийство.

– Даже если это на самом деле убийство?

– Ты превратишь его в живое существо, – кажется, она удивилась. – Насколько я понимаю, он может сколь угодно долго оставаться живым в чужом теле. Он не умрет. Мы просто хотим его изолировать.

Посадить в клетку, запереть, как Лилу, когда она была кошкой, но только навсегда – по-моему, это ничуть не лучше смерти. Но может, Юликовой так спать будет спокойнее.

– Мне поручили сделать тебе предложение, – она наклоняется ко мне. – Поскольку ты окажешь нам огромную услугу, мы в благодарность можем снять обвинения с твоей матери.

– Ты предлагаешь ему еще одну сделку? – Джонс с силой ударяет кулаком по подлокотнику. – Да он и вся его скользкая родня хуже, чем гололед на шоссе.

– Мне что – попросить тебя подождать за дверью? – стальным голосом спрашивает Юликова. – Эд, это опасная операция, а он пока даже не участник программы. Ему семнадцать! Пусть хотя бы о матери не беспокоится.

Джонс переводит взгляд с меня на нее, потом отворачивается.

– Ладно, – ворчит он.

– Мы в ПЮО часто говорим, что герои – это те, кто готов запачкать руки, чтобы их не пришлось пачкать другим. Мы совершаем ужасные поступки, чтобы их не надо было совершать кому-то еще. Но на этот раз совершить такой поступок придется тебе… по крайней мере, мы об этом просим.

– А что будет, если я откажусь… В смысле, с мамой?

– Не знаю, – Юликова берет остатки кекса. – Сделку разрешил мой начальник, но заниматься этим будет он сам. Полагаю, твоя мать может по-прежнему скрываться, чтобы избежать правосудия, или же ее арестуют и, если это случится в другом штате, экстрадируют. Если она окажется где-нибудь, где Пэттон сможет ее достать, я бы не ручалась за ее безопасность.

Мне вдруг становится совершенно ясно: Юликова точно знает, где именно сейчас моя мать.

Они мной манипулируют. Юликова демонстрирует, какая она вся из себя больная и несчастная, рассыпается в любезностях, устраивает импровизированный обед. Джонс ведет себя как полный мерзавец. Классическая тактика – хороший и плохой полицейский. И ведь работает же.

Пэттон – отморозок, он объявил охоту на мою мать. Я хочу его остановить, хочу, чтобы она была в безопасности. А тут предлагают и то и другое сразу – большой соблазн. К тому же, меня загнали в угол: маме нужно помилование.

Если я сам себе не доверяю и не могу разобраться, что правильно, а что нет, придется довериться кому-то еще. Я же именно поэтому и хотел стать федеральным агентом, так? Если уж совершать дурные поступки, то, по крайней мере, на службе у хороших людей.

Я – оружие. И я отдал себя в руки Юликовой.

Теперь придется позволить ей использовать меня так, как она считает нужным.

Набираю в грудь побольше воздуха:

– Хорошо. Я поработаю над ним.

– Кассель, я хочу, чтобы ты понимал: ты можешь отказаться. Можешь сказать нам «нет».

Вот только я не могу. Она все обставила так, что я никак не могу.

Джонс молчит – держит свой сарказм при себе.

– Я понимаю, – медленно киваю я. – Понимаю и говорю вам «да».

– Это будет тайная миссия. Очень маленькая группа, действующая при поддержке моего начальства. При условии, что удастся все провернуть. В случае провала они умывают руки, мы сами по себе. Командовать буду я, все вопросы должны решаться напрямую через меня. Никто другой ничего не должен знать. Я рассчитываю на вас обоих – не проболтайтесь.

– То есть, в случае провала нашей карьере конец, – говорит Джонс.

– Не только у Касселя есть выбор, – отвечает Юликова, отпивая кофе. – У тебя тоже. Тебе не обязательно участвовать.

Джонс молчит. Возможно, его карьере конец и в случае отказа. Интересно, он вообще осознает, что сейчас играет роль плохого полицейского? Я в этом не уверен.

Доедаю сэндвич. В палату заглядывает медсестра и предупреждает, что через десять минут принесут лекарства. Юликова собирает пустые стаканчики и выкидывает их в мусорную корзину.

– Хорошо, – повторяю я, подбирая обертку от сэндвича.

Юликова сжимает затянутыми в перчатки ладонями мои предплечья и заглядывает мне в глаза, будто надеясь прочитать там ответ на невысказанный вопрос.

– Кассель, если передумаешь, ничего страшного. Ты в любой момент можешь передумать.

– Не передумаю.

– Я тебе верю, – она чуть сильнее сжимает пальцы. – Верю. Через несколько дней встретимся и обсудим подробности.

– Давай не будем ее утомлять, – хмурится Джонс. – Нам пора.

Неудобно уходить, оставив в палате такой беспорядок, но оба федерала смотрят на меня с таким выражением, что становится ясно: аудиенция окончена. Иду следом за Джонсом к двери.

– Просто для протокола, мне это все не нравится, – говорит он, положив руку в перчатке на дверной косяк.

Юликова кивает, но на лице у нее едва заметная улыбка.

Глядя на них, я еще раз убеждаюсь в том, что сделал правильный выбор. Вот если агент Джонс одобрит какое-нибудь мое решение, тут впору разволноваться.

Глава седьмая

Послушно иду следом за Джонсом по больничным коридорам, потом на парковку. Все, с меня хватит. Джонс меня ненавидит. Нельзя, чтобы он вез меня обратно в старый дом. Чтобы снова разговаривал с дедушкой.

– Я отчаливаю. До свидания.

Джонс недоверчиво смотрит на меня, а потом фыркает.

– Пешком собрался идти?

– Друг подвезет.

– Садись в машину, – рычит он, в мгновение ока потеряв терпение.

Что-то такое мелькает у Джонса во взгляде – я еще больше уверяюсь в том, что не надо с ним никуда ехать.

– А вы меня заставьте. Ну?

Поскольку он все-таки не набрасывается на меня, я достаю мобильник и набираю Баррона. Тот поднимает трубку после первого же гудка:

– Братишка, ты бы завязывал поскорей с этой своей школой. У федералов так круто. Прошлой ночью у нас был рейд в стрип-клубе для мастеров. Милые шалуньи буквально завалили меня дамскими перчатками. А ты знал, что липучки – это уже вчерашний день? Теперь у всех перчатки на магнитиках – раз и соскальзывают с руки…

– Все это… очень интересно. Но на самом деле мне позарез надо, чтобы ты меня подвез.

– Ты где?

Диктую название больницы. Джонс смотрит на меня ледяным взглядом. Да, мы друг друга недолюбливаем. Ему бы порадоваться, что не придется еще час со мной возиться, но он почему-то в ярости. Чем больше на него смотрю, тем больше мне не по себе. Джонс ведет себя так, как будто перед ним не нахальный подросток, а равный и ненавистный соперник.

Присаживаюсь на бетонное крыльцо. На улице ужасно холодно. Баррон приезжает не сразу. Я уже подумывал, не позвонить ли кому-нибудь еще, но как только решил зайти внутрь – купить чего-нибудь горячего или выманить у медсестры одеяло, как брат является – на красном «феррари». Он ослепительно улыбается мне, опустив тонированное стекло.

– Ты ее спер.

– Еще лучше. Эту красавицу конфисковали во время рейда. Прикинь? У них есть целый склад, на котором конфискованное добро хранится, пока не заполнят все бумажки. Изумительный склад. Запрыгивай давай.

Меня не приходится просить дважды.

– Я не только новую тачку себе раздобыл, – хвастается довольный Баррон, – но еще и багажник набил банками с икрой и бутылками «Круга». Пылились себе на складе. И несколько телефонов прихватил – наверняка смогу перепродать. Короче, прекрасная выдалась суббота. А ты как?

Я закатываю глаза. В теплой машине так хорошо. Блаженно откидываюсь на сидении.

– Мне нужно кое о чем тебе рассказать. Поехали куда-нибудь посидим.

– Куда пожелаешь, братишка.

В конечном счете мы просто покупаем китайскую еду на вынос и едем в его дом в Трентоне. Баррон немного его подлатал – заменил выбитые окна, в которых раньше торчали картонки, даже мебель кое-какую прикупил. Мы сидим на новеньком обтянутом черной кожей диване, положив ноги на чемодан, который тут вместо журнального столика. Брат передает мне контейнер с лапшой ло-мейн.

На первый взгляд, жилье как жилье, не то что раньше. Но, когда я лезу в шкаф за стаканом, то замечаю на холодильнике знакомые желтые странички для заметок: телефон, адрес и имя – чтобы не забыть. Каждый раз, когда Баррон меняет чьи-то воспоминания, отдача уничтожает его собственные. Какие именно – никогда не угадаешь. Можно потерять что-нибудь маленькое, например, воспоминание о вчерашнем ужине. А можно, что-нибудь большое, например, память о похоронах отца.

Лишаясь прошлого, становишься другим человеком. Воспоминания пропадают одно за другим, и ты постепенно перестаешь быть собой, пока в конце концов не остается один остов, подделка.

Мне очень хотелось бы верить, что Баррон больше ни над кем не работает, как и обещал, а все эти напоминания – просто дань привычке или подстраховка на экстренный случай. Но я же не дурак. Этот самый склад наверняка охранялся. И кое-кого наверняка заставили «вспомнить» про заполненные бумаги, чтобы Баррон смог загрузить багажник и укатить на красном «феррари» из правительственного здания. Сначала «вспомнить», а потом забыть.

Возвращаюсь в гостиную. Баррон смешивает в тарелке кисло-сладкий соус и острую горчицу.

– Так в чем там дело?

Рассказываю ему про маму и про то, как она пыталась подсунуть Захарову подделку, про их давнюю интрижку. Нужно же объяснить, как она украла камень.

– Мама и Захаров? – недоверчиво переспрашивает Баррон.

– Знаю, – пожимаю плечами я. – Странно, правда? Очень стараюсь про это лишний раз не думать.

– В смысле, если мать и Захаров поженятся, вы с Лилой станете братиком и сестричкой? – от хохота Баррон валится на диван.

Я хватаю пригоршню риса и бросаю в него. Несколько зернышек прилипают к его рубашке, а у меня в итоге все перчатки в рисе.

Брат никак не может успокоиться.

– Я собираюсь завтра поговорить с тем специалистом по подделкам. Он в Патерсоне работает.

– Конечно, сделаем, – Баррон все еще хихикает.

– Хочешь поехать со мной?

– Безусловно, – он открывает контейнер с курицей и черными соевыми бобами и вываливает все в свою тарелку. – Она ведь и моя мать тоже.

– Мне еще кое о чем нужно тебе сказать.

Барон замирает, протягивая руку к соевому соусу.

– Юликова спрашивала меня, возьмусь ли я за одну работу.

– А я думал, тебе никакую работу поручать нельзя, поскольку ты официально еще не участник программы, – брат поливает еду соевым соусом и кладет в рот кусок курицы.

– Она хочет, чтобы я занялся Пэттоном.

– Занялся? – вопросительно поднимает брови Баррон. – В смысле, трансформировал?

– Нет, в смысле на ужин пригласил. Она думает, мы с ним отличная пара.

– Значит, ты его убьешь? – окинув меня внимательным взглядом, Баррон складывает вместе два пальца, изображая пистолет: – Пиф-паф?

– Она не очень подробно объяснила план, но…

Брат снова хохочет, запрокинув голову.

– Надо было все-таки сдаться Бреннанам. Ты же все равно станешь наемным убийцей. Так бы хоть денег заработали.

– Тут все иначе.

Но Баррона уже не унять.

– Заткнись, – я втыкаю в свою лапшу пластиковую вилку. – Тут действительно все иначе.

– Но тебе хотя бы заплатят? – спрашивает брат, чуть отдышавшись.

– Обещали снять обвинения с мамы.

– Прекрасно. А что насчет денег?

– Я не спрашивал, – признаю я после некоторого раздумья.

– Ну ты даешь. Ты способен на то, на что не способен никто другой. Боже мой! Знаешь, почему это выгодно? Это очень ценная способность: в обмен на твое колдовство можно что-нибудь получить – вещь или услугу. Или деньги. Помнишь, я сказал, что ты всего этого недостоин? Так вот, я был прав.

Со стоном запихиваю в рот рис, руки так и чешутся нахлобучить брату контейнер на голову.

После еды Баррон звонит деду и долго вешает ему лапшу на уши, расписывая, как нас допрашивали федералы и как мы их провели, воспользовавшись врожденной харизмой и умом. Дедушка громко фыркает на другом конце провода.

Когда Баррон передает трубку мне, дед интересуется, сказал ли брат хоть одно слово правды.

– Отчасти, – говорю я.

Дед молчит.

– Ну ладно, почти ни одного, – наконец признаю я. – Но все в порядке.

– Помнишь, что я тебе говорил: это дело Шандры – не твое. И не Баррона. Вы оба, держитесь-ка от этого всего подальше.

– Ага. А Сэм еще у тебя? Можно с ним поговорить?

Дедушка передает трубку Сэму. Судя по голосу, сосед еще не оправился от похмелья, но, кажется, совсем не опечален, что я его бросил на целый день.

– Да все в порядке, – уверяет он. – Твой дедушка учит меня играть в покер.

Зная деда, не играть он его учит, а шулерствовать.

Баррон предлагает уступить мне свою кровать – мол, сам переночует где угодно. Не очень понятно, что имеется в виду: тут в округе есть кому его приютить или он готов спать на чем попало? Выяснять не хочется, поэтому я просто ложусь на диване.

Брат откапывает где-то парочку одеял из старого дома. Они пахнут по-домашнему, и я жадно вдыхаю этот пыльный и не совсем приятный запах. Он напоминает о детстве, о безопасности, о том, как я допоздна валялся в постели по воскресеньям и смотрел мультики в пижаме.

Забыв где я, распрямляю ноги. Но они упираются в подлокотник, и я вспоминаю, что детство давно кончилось.

Я слишком длинный – не помещаюсь на диване. В итоге, свернувшись клубком, с грехом пополам засыпаю.

Будит меня шум на кухне – Баррон варит кофе.

Брат сует мне коробку с хлопьями. По утрам у него обычно ужасное настроение. Слова из него не вытянешь, пока не выпьет по крайней мере три чашки кофе.

Когда я выхожу из душа, то вижу, что Баррон уже успел вырядиться в серый костюм в полоску, вниз надел белую футболку, волосы намазал гелем и зачесал назад. На запястье блестят новенькие золотые часы. Интересно, он их тоже на том складе подобрал? Ничего себе воскресный наряд.

– Ты чего так разоделся?

– Человека судят по одежкам, – ухмыляется Баррон. – Хочешь, одолжу что-нибудь чистое?

– Обойдусь как-нибудь, – я натягиваю свою вчерашнюю футболку. – У тебя видок, как у гангстера, ты в курсе?

– И это умение тоже выгодно отличает меня от других стажеров, – Баррон в последний раз проводит гребешком по волосам. – Никто в жизни не догадается, что я федерал.

Мы выходим из дома уже после полудня. Садимся в нелепый красный «феррари» и едем на север штата в Патерсон.

– Как там дела с Лилой? – спрашивает Баррон, выруливая на шоссе. – Все еще по ней сохнешь?

– Учитывая, что ты ее несколько лет держал в клетке, она в порядке, – отвечаю я, смерив его мрачным взглядом. – В сравнительном.

– У меня не было особого выбора, – пожимает плечами Баррон, взгляд у него хитрющий. – Антон хотел, чтобы мы ее убили. А ты нас огорошил, превратив ее в живое существо. Когда мы отправились от изумления, то вздохнули от облегчения. Хотя домашняя зверюшка из нее получилось хуже некуда.

– Вы же с ней встречались. Как ты мог согласиться на убийство?

– Да ладно тебе. Мы никогда серьезно наши отношения не воспринимали.

– Ты спятил? – я ударяю кулаком по приборной панели.

– Это же ты превратил ее в кошку, – ухмыляется Баррон. – А ведь ты был в нее влюблен.

Смотрю в окно на огораживающие шоссе звуконепроницаемые щиты, в щели между которыми пробивается вьюнок.

– Может, ты и заставил меня почти все забыть, но я точно знаю, что хотел ее тогда спасти. И почти спас.

– Прости меня, – Баррон вдруг дотрагивается затянутой в перчатку рукой до моего плеча. – Я на самом деле начал менять твои воспоминания, потому что так попросила мама. Сказала, для тебя будет лучше, если ты не будешь знать о своих способностях. А потом у нас появился план заняться заказными убийствами. Наверно, я решил, раз ты ничего не помнишь, то ничего и не считается.

Понятия не имею, что на это ответить. Поэтому молчу. Прислонившись щекой к холодному стеклу, смотрю на извивающуюся впереди асфальтовую дорогу. Интересно, а если все бросить? И не думать больше о федералах. Брате. Лиле. Маме. Мафии. Чуток поколдую и изменю собственное лицо. Сбегу подальше от своей жизни.

Раздобуду поддельные документы, и вот я уже в Париже. Или в Праге. Или в Бангкоке.

Там можно попробовать стать хорошим. А можно врать, мошенничать и воровать. Ведь это буду не совсем я, так что и не считается.

Можно изменить личность. Имя. А маму пусть Баррон выручает.

В следующем году Сэм и Даника поступят в колледж. Лила по приказу отца займется какими-нибудь темными делишками. А что станется со мной? Буду убивать на службе у Юликовой. Все уже запланировано, предопределено, все к лучшему, передо мной ясное и понятное будущее – такое же серое, как пустынная дорога.

Баррон легонько стучит пальцем мне по виску:

– Эй, есть кто живой? Ты уже минут пятнадцать молчишь. Можешь, конечно, не говорить, что ты меня простил и все такое… Но хоть что-нибудь скажи. «Хорошо поговорили». «Заткнись». Хоть что-нибудь.

– Хочешь, чтобы я что-нибудь сказал? – я тру щеку. – Ладно. Иногда мне кажется, что я тот, кого ты из меня сотворил. А иногда я совсем не знаю, кто я. И так, и эдак – мне паршиво.

– Ладно… – начинает Баррон, сглотнув.

– Но, если тебе нужно мое прощение, хорошо, – продолжаю я и набираю в грудь побольше воздуха: – Я тебя прощаю. Я не злюсь. Больше не злюсь. Не на тебя.

– Ну да. Но на кого-то же ты злишься. Это и дураку видно.

– Просто злюсь. Рано или поздно злость выгорит, закончится. Должна закончиться.

– Ты и сам, знаешь ли, мог бы прощения попросить – втравил меня в эту федеральную программу…

– Ты вовсю развлекаешься.

– Но ты же не мог этого знать. А если бы это мне было сейчас паршиво? И все по твоей вине. Вот тогда-то ты бы почувствовал себя гадко. Почувствовал бы вину.

– Возможно. Но я ее не чувствую. Ну и – хорошо поговорили.

А ведь действительно хорошо поговорили. Не ожидал такого от своего придурковатого братца-социопата, одержимого приступами амнезии.

Он паркуется у тротуара. Патерсон представляет собой странное сочетание: старые дома с яркими козырьками и неоновыми вывесками с рекламой дешевых мобильников, предсказаний по картам таро и салонов красоты.

Выйдя из машины, опускаю несколько четвертаков в парковочный счетчик.

Баррон достает из кармана звякнувший телефон и смотрит на экран. Я вопросительно поднимаю брови, но брат только молча качает головой – мол, ничего важного. Набирает сообщение.

– Веди, Кассель.

Я иду искать «Ювелирные изделия». Магазинчик выглядит точь-в-точь как другие лавочки на этой улице: грязный и плохо освещенной. На витрине выставлены разнообразные цепочки и серьги-конго. В углу объявление: «Заплатим наличными за ваши золотые изделия – прямо сегодня». Магазинчик как магазинчик, и не скажешь, что тут работает профессиональный специалист по подделкам.

Баррон открывает дверь. Звякает колокольчик, и на нас поднимает взгляд человек за прилавком. Лысеющий коротышка в огромных очках в роговой оправе, на шее на длинной цепочке болтается лупа. Одет в аккуратный черный костюм, застегнутый на все пуговицы. Пальцы в перчатках унизаны массивными кольцами.

– Вы Боб? – интересуюсь я, подойдя к прилавку.

– А кто спрашивает?

– Меня зовут Кассель Шарп. А это мой брат Баррон. Вы знали нашего отца. Не уверен, что вы его помните, но…

– Только посмотрите на них! – Боб широко улыбается. – Как подросли. Я видел ваше фото – вы там все трое. Ваш папа, упокой господь его душу, в бумажнике его носил, – он хлопает меня по плечу. – Вы оба теперь в деле? Боб изготовит для вас все, что нужно.

Оглядываю магазинчик. В углу женщина с дочкой рассматривают в витрине крестики. На нас и не глядят, ведь на таких, как мы, лучше лишний раз не оборачиваться.

– Мы хотим поговорить с вами об одной вещице, которую вы сделали для мамы, – я понижаю голос: – Можно обсудить это где-нибудь в другом месте?

– Конечно-конечно, добро пожаловать в мой кабинет.

Боб отводит рукой занавеску – простое одеяло, пришпиленное железными скобками к пластиковой притолоке. В кабинете бардак: шаткий деревянный стол с откидной крышкой завален бумагами, где-то под ними компьютер, один ящик выдвинут – внутри валяются шестеренки от часов и пакетики из вощеной бумаги с драгоценными камнями. Беру со стола какой-то конверт. На нем значится «Роберт Пек» – вот как зовут Боба.

– Мы хотим узнать про Брильянт Бессмертия, – с ходу начинает Баррон.

– Ого! – Боб поднимает ладони в перчатках. – Не знаю, откуда у вас такая информация, но…

– Мы видели изготовленную вами подделку, – подхватываю я. – А теперь хотим узнать про оригинал. Что с ним случилось? Вы его продали?

– Знаете, я мастер памяти, – Баррон с грозным видом наступает на Боба. – Может, помочь вам вспомнить?

– Послушайте-ка, – ювелир чуть повышает голос, и голос этот слегка дрожит, – понятия не имею, почему вы двое вдруг вздумали мне угрожать. Ваш отец был моим хорошим другом. И я никому не говорил, что изготовил копию Бриллианта Бессмертия… И что знаю, кто его украл. Мало кто на такое пойдет, учитывая, какие деньжищи на кону. Если вы думаете, что я знаю, где ваш отец его хранил или кому он его продал, так я не знаю. Мы были близки, но не настолько. Я всего-навсего изготовил копии.