Текст книги "Все места, где я плакала"

– Мне действительно нужно идти.

– Останься, – просто сказал он.

– Я не могу.

– Это же не конец света.

– Но мама будет волноваться.

Он пожал плечами.

– Ну и что, пусть волнуется.

Я продолжала собирать свои вещи – поправляла платье, которое уже почти не держалось на плечах, подтягивала бретельки лифчика. Риз ходил за мной по комнате, как щенок, сводя на нет все мои усилия. Он снова спустил мои бретельки и поцеловал обнаженные плечи, обхватив руками талию.

– Ладно, я готова идти…

Он обнял меня и снова начал целовать. Я сопротивлялась целую миллисекунду, пока мы не пошатнулись и не рухнули на пол.

– Мне надо идти, – как заведенная повторяла я.

– Я знаю, – продолжал он, все еще целуя меня.

Было трудно все бросить не только из-за поцелуев. Из-за всего: сказочных огоньков и продуманного пикника, того, как он отстранялся, чтобы погладить меня по лицу и посмотреть так, будто я упала с небес. На этот раз нас прервал звонок моего телефона. Я вывернулась из его объятий.

– Алло?

– Амели? Где тебя черти носят? Уже почти одиннадцать!

– Прости, прости! Я почти дома, – солгала я. – Нам счет в ресторане несли целую вечность. – Чувствовалось, что мама вот-вот взорвется, и пришлось пойти в контратаку. – Это был такой замечательный вечер, и все просто потеряли счет времени. Так приятно знать, что я наконец-то завела здесь друзей. – Я закрыла глаза, чтобы заглушить чувство вины, и наступила пауза, когда мама сама стала чувствовать себя виноватой.

Ее тон совершенно изменился.

– Как хорошо, что ты заводишь друзей, – грустно ответила она.

– Мне так жаль, мам. Я уже совсем скоро буду дома.

– Ну, мы идем спать. Просто хотела узнать, где ты. Не задерживайся, дорогая. И постарайся не шуметь, когда придешь.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи, и я повесила трубку. Риз, который все это время целовал меня в плечо, подобрался к моей шее.

– Я слышал, что они ложатся спать? – прошептал он.

– Мне действительно пора идти, Риз.

Я думала, он будет сопротивляться, но вместо этого парень напрягся и выпрямился.

– Окей. – Он мгновенно переключился на сверхэффективный режим: сновал туда-сюда, хватая гирлянды и почти не разговаривая со мной. Я стояла неловко, скрестив руки на груди и беспокоясь, что задела его чувства.

– Тебе помочь?

Он покачал головой и провел еще минут десять, снимая все романтические декорации в тишине, пока мы не оказались в обычной студии звукозаписи. Я со своей сумкой, он с кучей вещей – и огромная комната между нами…

Ты злишься на меня? Это был первый раз из тех многих, когда я так подумала. Казалось, он злился, что я не осталась с ним, хотя было уже поздно, звонила мама, да и на учебу завтра. Прекрасные чувства от такого волшебного вечера покинули меня, сменившись тревогой, что каким-то образом я все испортила.

– Готова? – коротко спросил он, хватая мою гитару.

Или, может быть, мне показалось, что он был зол? Но Риз не держал меня за руку по дороге домой и почти не разговаривал со мной. Он шел так быстро, что мне пришлось бежать, дабы не отстать от него. Я волновалась, паниковала и нервничала всю обратную дорогу, гадая, что же, черт возьми, такого сделала, как испортила настолько прекрасный вечер. Тошнота скручивала внутренности, пока мы не добрались до автобусной остановки на моей улице. Риз остановился, и я встала рядом с ним, наблюдая, как он поворачивается ко мне.

– В чем дело? – спросила я.

– Ты испугаешься, если я скажу, что сегодня была лучшая ночь в моей жизни? – спросил Риз, поставив мою гитару на землю. Он протянул руку к моему лицу, чтобы погладить по щеке. Вот это поворот. На все сто восемьдесят. Тревога рассеялась, совершенно забытая, и… ворвалась любовь. Да, любовь. Я уже чувствовала, как она живет в нас обоих. Слишком быстро, слишком мощно, слишком неудержимо.

– Меня бы это не испугало. – Я наклонилась ему навстречу.

Луна светила ярко, небо было холодным, и для большинства людей было всего 11.45 вечера обычного понедельника. Но не для нас, поскольку мы просто стояли, глядя друг на друга в полном восторге.

– Так ты хорошо провела время?

Я расхохоталась.

– Я прекрасно провела время.

Риз выглядел таким гордым собой. Он наклонился и крепко сжал мои пальцы.

– Ты… ты будешь моей девушкой, Амели?

Я молча кивнула. Кивнула сильно и яростно – подтверждая неизбежное. То, что мы уже знали, что было правдой с того момента, как наши взгляды впервые встретились.

– Да. Разумеется.

Ямочки на щеках Риза подпрыгнули, когда его лицо расплылось в улыбке.

– Это действительно лучшая ночь в моей жизни, – сказал он.

– И в моей тоже.

Я тихо засмеялась, а он крепко обнял меня. Объятие было еще лучше. Ощущение его крепких рук вокруг меня, запах его шеи… Явная сила, как будто Риз пытался сделать меня частью самого себя, чтобы мы слились в одно целое.

– Увидимся завтра в колледже.

А потом он ушел, оставив меня стоять, прикасаться к губам и хихикать.

Это было прекрасно. Я была так счастлива, так головокружительно счастлива! Не могла поверить в то, что сегодня произошло. И это казалось таким удивительным: иметь что-то здесь, на юге, в этом странном городе, где я почти никого не знала. Ну, Ханна великолепна, но она неизбежно будет занята Джеком. Зато теперь мне есть с кем поговорить. Человек с жизнью, в которую я могла бы проскользнуть. Такой блестящий парень, как Риз. Как это было невероятно, как по-голливудски, что мы встретились вот так! Как здорово и красиво…

Я вспомнила об Алфи.

И это меня сломило.

Мои колени подогнулись. Я с трудом могла перевести дыхание от горя. Пошатываясь, добралась до пластиковой скамейки, и меня накрыла истерика. Я почувствовала ужасную слабость. Лицо Алфи стояло перед моими закрытыми глазами, и все хорошее, все, что я любила в нем, пузырилось, пенилось и выплескивалось из меня.

Потому что в мыслях вертелась неоспоримая правда.

Между мной и Алфи все было кончено.

Так и должно было случиться. Несколько минут назад я разорвала то, что никогда и не думала разрывать. Так быстро, так легко и в то же время так резко. Я плакала из-за нас, плакала из-за Манчестера, плакала из-за чувства вины. Дело в том, что всякая правда не высечена в камне, поэтому ее неоспоримость имеет срок годности. То, что является истинным, трансформируется и изменяется по мере того, как мы переворачиваем страницы нашей жизни, трансформируясь и меняясь сами. Мы неизбежно теряем контроль над тем, что с нами происходит. Это была неоспоримая правда, что я любила Алфи всем сердцем, всей душой, всем вплоть до ногтей на ногах, и собиралась ждать два года, чтобы снова быть с ним вместе. Я не лгала ему, когда давала обещание. Тогда это было правдой. Но время меняет нас. И на этой самой остановке одна правда сменилась другой. Новая заключалась в том, что я не могла все еще любить Алфи, если уже любила Риза.

Было больно. Мне было ужасно больно, и я очень долго плакала, не обращая внимания на пустые ночные автобусы, которые с шипением останавливались каждые двадцать две минуты.

Еще одна вещь, которая открылась мне в ту ночь: можно одновременно испытывать сильные и противоречивые эмоции. После моего первого свидания с Ризом я чувствовала радость и горе. Эмоции боролись в моем мозгу за право быть ведущими. Я представила, как рассказываю Алфи о встрече с Ризом, и горе пронзило мое тело – я завыла как сирена. А потом словно ветер переменился: вспомнились волшебные огоньки, вкус поцелуев Риза, и мое лицо озарилось улыбкой.

* * *

Конечно, пройдет какое-то время, прежде чем Алфи все узнает. Но эта часть моего жалкого путешествия по слезливой карте воспоминаний придет позже. Сейчас я просто сижу здесь, на автобусной остановке, смотрю на начавшуюся морось, скучаю по колледжу и слежу, как приходят и уходят автобусы. Не знаю, как заполнить остаток дня. Наверное, можно пойти домой и еще немного поглазеть на потолок – у меня это очень хорошо получается…

Я качаю головой, когда до меня доходит, насколько… банальны места этих слезливых путешествий. Моя карта воспоминаний – это самая невпечатляющая коллекция точек города. Но разве не всегда так с драматическими моментами? Тут все не как в фильмах с потрясающими фонами, которые отражают драму киношной жизни. Ваше сердце может разбиться на обычной автобусной остановке, или в старой электричке, или на каком-нибудь дерьмовом клочке травы возле дома. Вам не нужны драматические декорации, чтобы испытать настоящие эмоции.

Я смотрю на моросящий дождь и вспоминаю остаток той ночи.

* * *

Я слишком задержалась: рыдания долго не утихали, а мне не хотелось будить родителей. Всякий раз, когда я думала, что слезы закончились, вытаскивала свой телефон и перечитывала каждое сообщение, которое когда-либо отправлял Алфи, тем самым снова вгоняя себя в истерику.

Мобильный завибрировал новым сообщением в час ночи.

Риз: Спокойной ночи, любимая. ххх

* * *

Три икса – три поцелуя. Никакого привычного смущения. Никакого «один, вдруг повезет после пары свиданий» или «два поцелуя, если мы уже давно встречаемся», а потом уже «три, когда мы признались друг другу и хотим быть вместе навсегда». Я уставилась на этот ряд иксов после твоего сообщения и улыбнулась. А потом снова заплакала из-за Алфи.

Какой бардак. У меня в голове был полный бедлам, и я сидела одна на остановке тридцать седьмого автобуса.

И сейчас делаю так же.

Беспорядок, но без сообщений на телефоне. Не говоря уже о послании с тремя поцелуями.

4. Хорошие места

Что мучительнее – терзать себя счастливыми воспоминаниями или плохими? Думаю, скоро узнаю, потому что сегодня суббота и я собираюсь сделать неожиданный крюк. По-зимнему солнечно, и каждая голая ветка сияет золотом и флиртует с весной. Я собрала себе небольшой ланч – бутерброд с сыром, пакет чипсов, яблоко и бутылку диетической колы – и отправляюсь на экскурсию.

Да, кстати, когда говорю «экскурсия», то на самом деле имею в виду «упражнение в ритуальном мазохизме» – потому что нет лучшего способа починить разбитое сердце, чем губить себя воспоминаниями о хороших временах.

– Ты куда-то собираешься? – Мама не может сдержать подозрение в голосе. Она замечает, что на мне пальто, волосы причесаны, а через плечо перекинута сумка. Очень редкий случай для меня в выходные, в эти дни.

– Всего на пару часов, – говорю я.

Ее лицо расплывается в улыбке, которая разбила бы мне сердце, если бы оно уже не было кровавым месивом.

– Это здорово, Амели. Действительно здорово. Ты встречаешься с Ханной? Или еще с кем-то?

Я слегка киваю, и ее улыбка становится шире, а плечи опускаются на сантиметр, когда она выпускает подсознательное напряжение из-за ее дисфункциональной дочери.

– Ну, веселись. Там сейчас очень красиво. Вчера я видела несколько подснежников. Март на дворе.

Я снова киваю и пытаюсь улыбнуться в ответ, прежде чем прощаюсь с поглощающим тосты папой. Выхожу из квартиры, щурясь от солнечного света, и иду по направлению ко всем хорошим местам.

* * *

Вот я стою перед закрытыми воротами колледжа и смотрю на пустое пространство, которое обычно заполняют студенты. Хватаюсь за перила, и металл такой холодный, что это чувствуется даже сквозь перчатки. Я вижу сотни воспоминаний с собой в дни, проведенные за этими воротами. Хорошие дни, удивительные дни, и дни, когда я чувствовала, что моя вселенная рухнула. Хотя это тоже неплохое воспоминание.

* * *

Я весьма нервничала по дороге в колледж на следующий день после нашего первого свидания. Прошлый вечер казался чьей-то чужой жизнью, и мне не верилось, что все это произошло на самом деле. Я была сонной, глаза покраснели и болели от недосыпа и слез. Руки дрожали в рукавах кардигана, когда я тащилась в колледж, ища взглядом шляпу Риза. До первого звонка оставалось пятнадцать минут, так что я направилась в столовую выпить кофе, надеясь, что мне хватит времени. Ответила на приветливые улыбки, все еще преследовавшие меня после шоу талантов. Но мой лак уже начал выцветать. Все были слишком заняты курсовыми работами; сомнениями, что друзья, которых они завели в те первые недели, возможно, не были хорошей компанией; удручающим осознанием того, что, несмотря на гардероб, полный новой одежды, они все еще были самими собой.

Я заметила Ханну в тот же момент, как она заметила меня. Они с Джеком увлеченно беседовали за угловым столиком, но она приветливо помахала мне рукой. Я помахала в ответ и подождала, пока мой кофе не выльется из паршивого университетского автомата. Потом руки Риза обхватили меня за талию, его губы оказались на моей шее, а поля его шляпы впились мне в голову.

– Доброе утро, красотка, – прошептал он, немедленно отключая все мои связи с реальностью. – Я не мог заснуть прошлой ночью, все думал о тебе. Пойдем, познакомишься с моими друзьями.

– Я хотела поздороваться с Ханной…

Но он крепко взял меня за руку, и я была так ошеломлена, что оставила свой кофе, когда меня подвели к его столику и представили Джонни, Марку и Робу – его товарищам по группе.

– Эй, вы все, – обратился к ним Риз, – это моя девушка Амели.

– Привет, приятно познакомиться. – Роб встал и помахал мне рукой. – Поздравляю с победой, ты была великолепна! И соболезнования по поводу свиданий с Ризом. – Они рассмеялись, а я поймала взгляд Ханны через столовую. Она жестикулировала, как бы говоря: «Что за фигня?», а я беспомощно пожимала плечами. Введу ее в курс дела позже, когда придумаю, как справиться с ее нелюбовью к моему парню.

* * *

Но все, что связано с Ханной, это плохие воспоминания, и я не в настроении сосредотачиваться на них сегодня. И в то утро, с моим оставленным кофе, я честно не возражала против того, как гордо выглядел Риз, когда представлял меня своим друзьям. Это было хорошим воспоминанием. Счастливым.

Так много хороших воспоминаний лежит за этими закрытыми воротами.

Как он провожал меня от класса к классу, опаздывая на свои занятия, потому что не мог вынести ни минуты разлуки со мной. Мы держались за руки и чувствовали, как все открыто завидуют нам, когда мы проходили мимо, хихикая и обнимаясь по дороге от кабинета английской литературы к классу психологии, прежде чем он убегал на занятия по бизнесу. Были ланчи, проведенные с его группой за самым громким столом в столовой, – со смехом, с барабанными палочками Роба, пока Джек и Ханна наблюдали за нами из угла. Иногда я пыталась уговорить Риза сесть с ними, но у него всегда были веские причины не делать этого. «Но ребята приготовили нам лучший столик!» или «Через минуту, мне просто нужно поговорить с Робом о нашей курсовой работе» или «Может, завтра?» Но завтра так и не наступало, а я никогда не давила.

Стояли те ленивые дни, согретые последними лучами летнего солнца. После уроков мы валялись на траве. Я использовала живот Риза как подушку, и мы вместе придумывали тексты песен. Тогда из меня так и сыпались слова. В тот первый месяц я написала около десяти песен – все о нем, конечно. От незнания о его существовании я сразу перескочила к ощущению, что не могу жить без него. Еще более замечательно, что Риз чувствовал то же самое.

По крайней мере, он так говорил.

Я оставляю колледж позади и иду пешком до «Бо Джанглс». Улицы заполнены людьми, наслаждающимися мартовским солнцем. Они прячут свои красные носы в шарфы, но улыбаются, пока идут от магазина к магазину, толкая коляски с малышами, завернутыми в такое количество слоев одежды, что напоминают хрупкие посылки. В кафе свободен только подоконник. Я заказываю латте и сажусь лицом к окну, глядя на мамочек, покачивающих младенцев на коленях; на взрослых, игнорирующих друг друга ради гигантских чашек и телефонов. Вдыхаю аромат кофе и позволяю хорошим воспоминаниям наполнить меня. Время, которое мы с Ризом провели здесь вместе. Мы просто смотрели друг другу в глаза – нам было больно даже разжимать пальцы, чтобы поднять чашки с кофе. Однажды он протянул руку и распустил мой хвост.

– Ты такая красивая с распущенными волосами!

Я покраснела и вскоре вообще перестала носить резинку. Все что угодно, лишь бы угодить ему и получить очередную дозу обожания.

* * *

– С каких это пор кофе стал так много значить? – спросила я однажды, услышав, как другой студент колледжа заказывает себе напиток на соевом молоке без пенки и добавок. – Когда заказ стал отражением личности?

– Это довольно глубокая мысль для любителя латте, – сказал Риз, и я ласково стукнула его головой по плечу в знак протеста.

– Я думаю, ты втайне умираешь от желания добавить молока в свой американо. Но боишься, что это повредит твою хрупкую мужественность.

Он выпятил грудь.

– Моя мужественность? Хрупкая? – Риз поцеловал мне руку. – Может быть, но только когда я рядом с тобой. – Его поцелуи добрались до уха. – Ты заставляешь меня чувствовать себя совершенно беспомощным, Амели, – прошептал он, прежде чем мы попробовали кофе друг у друга во рту и получили осуждающие взгляды от посетителей кофейни.

* * *

Я отхлебываю свой латте, и он тревожит мой желудок. Опять не завтракала, но не голодна. Пока желудок не сворачивается в петлю, о еде можно не вспоминать. Рядом околачиваются две молодые мамаши, с неодобрением смотрящие на мою пустую кружку и посылающие мне ментальные сообщения: «Пожалуйста, свали уже».

– Да без проблем, – говорю я, со скрежетом отодвигая свой стул и обходя их стороной.

Они даже не благодарят меня, просто спешат занять мое место со своими сумками и гигантскими переносками.

Я выхожу на зимнее солнце и бреду к окраине этого крошечного, ничем не примечательного городка. Поворачиваю налево и оказываюсь перед желтой дверью студии звукозаписи. Переживаю это прекрасное первое свидание в восьмимиллионный раз, пока мне не становится слишком больно.

Возвращаюсь в центр и иду к местному парку – арене еще многих хороших моментов. Ем бутерброд с сыром на скамейке. Здесь Риз наконец согласился снять шляпу, дав мне разглядеть, как выглядит без нее, и я булькала от смеха, когда он пытался отобрать ее обратно.

Я иду к грязному пруду и вспоминаю, как мы решили погулять и покормить уток. Мы придумали им всем имена и истории.

* * *

– Смотри, у этой клюв не такой, как у всех, так что они не будут с ней тусоваться, – сказала я, стараясь кинуть кусочек хлеба той утке.

– Бедный Клювик… ВЫ ПРОСТО НЕ ОСОЗНАЕТЕ ЕГО КРАСОТЫ́, ВЫ, ПЕРНАТЫЕ ДЕБИЛЫ! – крикнул он другим уткам, которые разлетелись от этого шума под мой смех.

– Все в порядке, Клювик. Твое время придет. – Я бросила ему последний кусочек. Мы придумали всю трагическую предысторию Клювика и спланировали его драматическое утячье совершеннолетие.

– Даже кормить уток с тобой – это самое лучшее, что есть на свете, – сказал Риз, прежде чем сунуть руки в карманы моего пальто, согревая их и заодно щупая меня. Я визжала и смеялась.

– Погоди, мы не можем, Клювик же смотрит!

* * *

Я пытаюсь высмотреть Клювика, но нигде его не вижу. Может быть, он не так уж сильно отличался от других. Может быть, мы просто решили выделить его из толпы, потому что были влюблены, и это заставляло видеть волшебство в обычных вещах. Я вздрагиваю, достаю бутылку кока-колы, делаю глоток и думаю о счастливых воспоминаниях.

Никогда не знаешь, станут ли они печальными. Такие воспоминания светятся и сияют в обширных областях подсознания, будто наполняя наш мозг блестками. И мы рады им, дрожим над ними, дорожим ими. До того дня, когда по той или иной причине жизнь вдруг не превратит это счастливое воспоминание в печальное. Хорошие воспоминания являются такими только из наивного незнания лучшего. Я не знала, что те прекрасные первые недели, которые я делила с Ризом, были сочтены. Не могла себе этого представить. Они не были бы счастливыми воспоминаниями, если бы я беспокоилась, что все может пойти совсем по-другому. Я была настолько переполнена счастьем, что ни капельки не боялась его окончания.

* * *

Но со временем эти воспоминания могут легко перестать быть сладкими.

Или, как в моем случае, просто превратиться в горькие.

Уже темнеет – день склоняется к вечеру, хотя еще слишком рано. Я не знаю, как переживу весну, даже с подснежниками. Не вижу ни единого огонька на горизонте, ни малейшего повода вылезать по утрам из теплой постели. Машу на прощание вряд-ли-Клювику и направляюсь домой. В этой экскурсии по счастливым воспоминаниям осталось только одно место, и я направляюсь прямо к нему.

– Амели, ты вернулась, – папа встречает меня в дверях, взъерошив мои волосы, – хорошо провела время?

Я киваю, снимаю пальто и бросаю сумку на тумбочку для обуви.

– Замечательно. Итак, ты готова отведать моей стряпни сегодня вечером? Твоя мать разрешила мне устроить северный пир! Пирог, пюре, соус и все такое… йоркширское. Ты готова?

Снова киваю, хотя хочу лишь пойти в свою комнату и чтобы меня никто не трогал.

– Позову, когда все будет готово.

Проходя мимо гостиной, я машу маме рукой, снимая варежки, шарф и шапку. Бросаю их на ковер, когда добираюсь до своей комнаты, плюхаюсь на неубранную кровать и тихо плачу в простыни – мой ежедневный ритуал. Вся эта карта воспоминаний может быть обо всех местах, где я плакала на людях, но там еще полным-полно скрытых слез. Провожу так двадцать минут, как обычно, пока почти не перестаю дышать, затем сажусь, вытирая нос. Оглядываю стены своей спальни, белые и голые, потому что домовладелец не позволит мне ни покрасить их, ни приколоть что-нибудь.

Затем погружаюсь в последнюю порцию счастливых воспоминаний.

Хорошие времена, которые я провела с тобой. Здесь, в этой комнате. На этой кровати…

Знаю, что будет больно, но должна это сделать.

* * *

Поскольку мама с папой возвращались домой всегда поздно, а учеба заканчивалась в три, спустя всего четыре свидания – каждое из которых было еще более идеальным, чем предыдущее, – я пригласила Риза к себе.

Мы стояли в противоположных углах моей комнаты, внезапно занервничав, как будто не целовались в любую свободную минуту в течение двух недель. Никто из нас не знал, куда смотреть. Пока он не шагнул ко мне, мы не бросились друг на друга и не поцеловались так, словно собирались вот-вот погибнуть в авиакатастрофе. Упав на кровать, мы продолжили и переплелись ногами и руками, не в силах остановиться.

Наконец мы расцепились, и Риз рассмеялся над моими спутанными волосами.

– Ты такая потрясающая, – прошептал он, завороженно разглядывая гнездо на моей голове. Затем снова надел шляпу и подошел к моей коллекции виниловых пластинок. – Итак, что же мы здесь имеем? У тебя есть проигрыватель, это значит, что ты прошла тест на блестящую девушку.

– Ну, разумеется, у меня есть проигрыватель! Что хочешь послушать?

Пока мы вытаскивали одну пластинку за другой, успело стемнеть. Риз рассказал мне интересные факты о песнях и пластинках, часть из которых я и так знала, но притворялась удивленной, чтобы порадовать его: Ризу очень нравилось открывать мне что-то новое.

Есть так много оттенков счастья, которые наполняют воспоминания о моей спальне.

А потом, меньше чем через месяц, мы впервые переспали. Так рано, так быстро, но все же казалось, что мы ждали так долго! Помню, в тот день мне было грустно, потому что мы с Ханной впервые поссорились из-за Риза.

– Ты как бы… растворяешься в нем, Амели, – заметила она за кофе и конспектами по английскому в «Бо Джанглс». – Это странно. Почему бы тебе не потусоваться со мной, Джеком и Лив сегодня вечером? Мы идем в кино.

– Извини, мы просто увлеклись сочинением песен, вот и все. Кино звучит неплохо. Я спрошу Риза, хочет ли он пойти.

В тот день после колледжа мы с Ризом шли домой вместе, держась за руки и останавливаясь через каждые пять шагов, чтобы поцеловаться.

– Может, потусуемся у тебя и придумаем пару песен? – спросил он между поцелуями, и мы оба знали, что не будет написано ни слова.

– Ханна и все остальные пригласили нас в кино.

Он сморщил нос, как я и ожидала.

– Не получится. Только не сегодня. Они, наверное, смотрят какое-то дерьмо с кучей скучных актеров.

– Не думаю. Но даже если это так, все равно было бы неплохо, если бы мы тусовались с ними.

– Но я им не нравлюсь!

– Что? Очень даже нравишься. – Конечно, это было ложью.

– Амели, да ладно тебе! Они никогда не приходят посидеть с нами за обедом, не так ли? – А вот это было правдой. Я предлагала, но Ханна лишь скорчила страдальческую гримасу и сказала: – Ты можешь пойти, если хочешь, но я не чувствую себя комфортно с ними.

– Но ты же уезжаешь на выходные к отцу, я тебя два дня не увижу…

– Знаю. Но если ты предпочитаешь мне кино… – Он притянул меня к себе. – А тебе не хочется побыть наедине со мной? Только мы вдвоем?

С таким же успехом он мог бы сказать наркоману: «Тебе не нравятся наркотики?» Я уже боялась нашей разлуки в тот выходной, скучала по нему еще до отъезда, ненавидя его отца за то, что тот был бабником и оставил его маму, когда Риз был маленьким. В смысле, разве его отец не думал о том, как это повлияет на наши планы на выходные? Я кивала, кивала и смеялась, когда он целовал меня слишком много для улицы. Я послала Ханне еще одно извиняющееся сообщение, когда мы поднимались по ступенькам в мою квартиру, и даже не чувствовала себя виноватой, потому что была одержима мыслями о нас.

Амели: не могу сегодня, но можно завтра, м???

Ханна: да, конечно, жаль, что мы не увидимся сегодня вечером. я думаю, тебе бы очень понравилась София Коппола.

– Видишь? – сказал Риз, прочитав сообщение через мое плечо. – Я же говорил, что они будут смотреть стремный артхаус.

Когда вошли, у нас получилось клише из романтических фильмов: в ту секунду, когда дверь захлопнулась, мы слились в поцелуе. А потом пошли к моей кровати. У нас был секс. Просто так. Как будто в этом не было ничего особенного, как будто мы знали друг друга всю жизнь.

* * *

Секс с тобой… О боже. Я лежу в постели, обхватив себя руками, и почти не могу думать об этом. Никогда не чувствовала себя так, как это было с тобой. Ты остановился на полпути, Риз, и просто смотрел мне в глаза. Я…

Я…

Я не должна была этого делать.

Зачем я это делаю?!

Почему лежу здесь, снова плачу и мучаю себя этими воспоминаниями?

Как будто ничего не могу с собой поделать. Сосредоточиться на хорошем – это ужасно и только усугубляет боль. Теперь я не уверена, что все происходило на самом деле.

Потому что… как ты мог так смотреть на меня, Риз, а потом сделать то, что сделал? Эти поступки не могут сосуществовать. Это буквально не имеет смысла. Почему ты сказал, что скучаешь по мне, если это не так?

Папа гремит на кухне. Скоро ужин будет готов, и мне нужно привести себя в порядок. Мои родители больше не могут видеть меня грустной. Я израсходовала свою квоту сочувствия. Мы были вместе всего четыре месяца. Я знаю, что мой уровень страданий не соответствует продолжительности наших отношений, но попробуйте сказать об этом моим чувствам. Прошло уже больше месяца. Почему я все еще разбита?

Все еще чувствую твой запах на своей подушке…

Я наблюдала, как ты дремлешь, после того как мы закончили, и… и…

Прекрати! Прекрати! Прекрати!

Я стучу себя по голове и вскрикиваю от боли.

– Твой йоркширский пир почти готов! – кричит папа из кухни, прерывая мои мысли. – Я наготовил столько подливки, что в ней можно утопить корову.

Делаю глубокий вдох, наполняя себя достаточным количеством фальшивого энтузиазма, чтобы ответить без дрожи в голосе.

– Жду не дождусь, – отвечаю ему. – Приду через секунду.