Текст книги "Дипломатия Волков"

Кейт подумала, не изобразить ли заклинание для обморока, – дело несложное; тогда она сумеет уклониться от лицезрения мерзкого спектакля. Однако такой поступок привлечет к ней внимание – притом абсолютно излишнее, а Кейт успела за всю свою жизнь зазубрить наизусть одно правило: никогда не привлекай к себе внимания. Придется взять себя в руки, чтобы стать свидетельницей жертвоприношений. Изображать, что она такая же, как и все собравшиеся наверху башни, напоминая себе: время это нужно Семье, дабы изобрести план отражения козней Доктиираков.

Вдоль улицы пронесся внезапный порыв ветра, поднявший в воздух листья и мусор. Кони поднялись на дыбы, попятились. Неожиданное движение повергло на землю нескольких копейщиков, послышались вопли. Донесенный до башни порывом ветра знакомый, вселяющий ужас запах коснулся ее ноздрей. Кейт окаменела.

– И кого вы приносите в жертву? – спросила она негромко, хотя на деле уже знала все – не словами, чутьем… самою кровью.

Калмет ухмыльнулся.

– Не стану портить сюрприз… Тебя ждет великолепное зрелище.

Ничего великолепного тут не было – сплошная мерзость, худшего Кейт и ожидать не могла.

Стражники Доктиираков восстановили порядок в своих рядах и уже дожидались приближения клеток. Разговоры на башне утихли; представители обеих Семей разместились вдоль балюстрады, чтобы видеть происходящее. Исключение составлял лишь дядя Дугхалл, вдруг появившийся возле ее левого плеча.

Кейт с надеждой глянула на него.

– Нам надо уходить.

Он покачал головой.

– Я решил посмотреть развлекательную программу вместе со своей любимой племянницей.

Слова эти были произнесены с улыбкой, однако она почувствовала в них – а быть может, и учуяла – предупреждение. Она вынуждена была улыбнуться в ответ.

– Ты знаешь, что я всегда рада твоему обществу.

Кейт глянула на Калмета и с удивлением обнаружила, что тот отходит от нее. На какой-то миг они с дядей вдруг оказались в отдалении от всех присутствующих на башне, достаточном для конфиденциального разговора.

Повернувшись, Дугхалл посмотрел вниз на толпу, на лица, столь же поглощенные разворачивающимся спектаклем, как и наблюдавшие сверху члены Семей. Голосом, столь тихим, что даже она со своим чрезвычайно тонким слухом едва слышала (голосом, много более слов говорившим, насколько близок ее секрет к раскрытию), он пробормотал:

– Я слышал от старшего Доктиирака, что здесь будет. Пока я еще не вполне разобрался в том, что именно мне известно о тебе, Кейт, но уже кое-что подозреваю. Уйти нельзя ни по какой причине: следят за каждым нашим движением. Ты готова пройти это испытание?

Следуя примеру дяди, она сделала вид, что внимательно смотрит на троих принцев, из общества которых ей вчера едва удалось вырвать Типпу; копейщики привязывали их за руки и за ноги к лошадям с помощью приспособленной для этого дела упряжи.

– Всю свою жизнь я стараюсь сохранять личину, – ответила она. – Я сделаю все, что должна.

Заглушая восторженные крики толпы, над площадью загуляли вопли и мольбы о пощаде, вырывавшиеся из глоток троих мужчин. Верховный парнисса взошел на помост, и по данному им знаку толпа умолкла.

– Параглез! – закричал он; голос его наполнил площадь и взмыл к верхушке башни. – В нынешний, истинно первый день года Моего Славного Жирненького Поросенка Абрамакнара я спрашиваю тебя: что скажешь ты этим людям?

Глубоко вдохнув, параглез завопил, обращаясь к толпе:

– Скажу так. За козни против Семей Иберы, злоумышление, желание причинить вред членам Семей и нарушение священного договора с богами, покровительствующими правлению Семей, я объявляю виновными этих во всем признавшихся людей Гиру-налле, называющих себя принцами, чьи имена: Ерстисто Призрак-на-Дороге, Латабан Дома не-частый и Миираклф Три-Мелодии-ждущий – и приговариваю их к смерти.

Парнисса возопил в ответ:

– Не объявишь ли ты им прощение или милость?

Кейт подумала, что, если бы здесь могла существовать надежда на прощение или милость, несчастных не привязали бы уже к лошадям… Впрочем, толпа, ждавшая своего зрелища, явно не была тронута обращением к милосердию. Немедленно раздались вопли:

– Никакой пощады! Никакой!

Параглез поднял руки, и толпа притихла.

– Пощады не будет! – подтвердил он.

Одобрительный рев толпы заглушил приказ, пославший в противоположные стороны все двенадцать лошадей.

Стиснув зубы так, что заныли мускулы на лице, Кейт с кажущимся бесстрастием наблюдала за тем, как разорвали на части всех троих принцев.

Ощутив ладонь на своем запястье, она поглядела на дядю и увидела в его глазах отражение собственного гнева. Осознание, что не ей одной отвратительны публичные жертвоприношения, сняло с души часть тяжести, которую Кейт несла, не замечая того. Хоть в чем-то она не одна.

Слуги обрубали куски тел троих Гиру-налле; стражники тем временем перешли к следующей клетке. Они извлекли из нее одного ребенка, мальчика лет пяти или шести, – прекрасного, буквально излучавшего кротость и невинность. Одежда свидетельствовала о том, что он сын купца, притом состоятельного. Чистый, ухоженный ребенок, явно любимый родителями. Он дернулся в сторону клетки, и Кейт услышала тоненький, полный ужаса голосок:

– Мама! Папа!

Она судорожно глотнула, удерживая готовые пролиться слезы. Несколько парнисс забрали мальчика у стражников и повели его к центру помоста. Верховный парнисса извлек из-за пояса большой, усыпанный самоцветами кинжал и крикнул:

– А теперь, параглез, узри чудовище!

Он чиркнул кинжалом по лицу ребенка, оставив на нем алую полоску. Мальчик закричал, и Кейт восприняла его ужас как свой собственный. Она тоже ощутила реакцию: крик ребенка превратился в вой; боль выпускала на волю красноглазую, всегда готовую вырваться ярость, полную мощи, певучей крови, текучих преобразующих костей и мышц, стремящихся осуществить славное Превращение.

Тут в руку Кейт впились ногти, голос Дугхалла шепнул ей на ухо:

– Спокойно, девочка.

И Кейт отступила от грани, на которой оказалась незаметно для самой себя. Спасибо богам – всем и каждому – за то, что она Превращалась вчера, иначе, невзирая на любые успокоительные голоса на свете, все-таки выдала бы себя. Ярость вскипала в ней, отказываясь подчиняться воле; Кейт глядела вниз на прекрасного мальчугана, более не являвшегося им. Трансформация сделала его четвероногим существом, лишь отчасти пораженным проклятием Карнея. Должно быть, тюремщики мучили и пугали ребенка, и он много времени проводил в своем втором состоянии; они истощали топливо, питавшее пламя Превращения. Он был еще мал, однако в состоянии Карнея мог представлять опасность для врагов. Преобразившись наполовину, не имея возможности ни закончить Трансформацию, ни сделаться прежним, он только лишь доказывал всем высказанное обвинение: да, он – чудовище. Монстр.

Толпа трепетала от восхищения. Их ожидало зрелище более занимательное, чем раздирание воров на части, более волнующее, чем растерзание медведем; один из почтенных соседей укрывал у себя чудовище, и вот мерзкое создание разоблачено, а с ним и грязные тайны Семьи, сделавшейся преступной. Верховный парнисса крикнул, обращаясь к параглезу:

– Этот ребенок – сын Маршалиса Силкмана, и первые пять лет его жизни в Гаервандий перед богом Абджаном и парниссами ставили другого ребенка, так что чудовищная природа его осталась неразоблаченной. Параглез, в первый истинный день года моего Славненького Жирненького Поросенка Абрамакнара я спрашиваю у тебя, что ты скажешь Семье Силкман?

– Скажу так. За нарушение клятвы, за укрытие чудовища среди нас, за ложь перед людьми и богами, за созданную ими угрозу народному благополучию и за злоумышление против Семей Иберы и народа Халлеса я объявляю виновным всю Семью Силкман – практическим доказательством – и приговариваю всех живых членов этой семьи, принадлежащих к ней по рождению или браку, к смерти во всех поколениях.

Такой приговор мог быть вынесен и семье самой Кейт – не Семье, потому что Галвеи как целое не подлежали общему суду, а именно семье – отцу, матери, сестрам и братьям, ибо ни одну из ветвей Семьи нельзя было считать настолько ценной, чтобы ее нельзя было срезать – ради умиротворения толпы или сохранения власти Семьи как целого.

– Жалуешь ли ты их прощением или милостью?

– Сами боги осудили эту тварь со всеми родичами. Им не будет ни милости, ни прощения.

Мальчик рыдал. Его семья взывала к богам. Стражники привязали ребенка к лошадям. Толпа завизжала в припадке восторга. Кони рванулись вперед.

Глава 9

С полдюжины молодых людей элегантно подпирали колонны или сидели развалясь на белых каменных скамьях, украшавших двор таверны. Единственная служанка, раскрасневшаяся и тревожно поблескивающая глазами, подавала им поднос за подносом. Закупоренные бутылки эля сменяли блюда с нарезанной полосками тушеной свининой и поджаренным хлебом, однако мысли ее были явно обращены не к клиентам и не к увесистым чаевым, на которые она вполне могла рассчитывать; заслышав призывные крики, она всякий раз морщилась. Подав наконец последнее блюдо из заказанного Ри Сабиром угощения, она спросила:

– Потребуюсь ли я вам для чего-нибудь еще?

Наивная крестьянка всем сердцем своим была обращена к религиозному празднику, который она пропускала.

Кто-то из мужчин отозвался на подобный вопрос грубым смешком, однако движением руки Ри велел им молчать.

– Нет. Ступай. Порадуйся на своем празднике. И кланяйся от меня богам, – добавил он, когда женщина исчезла под арками.

– Мы могли бы потешиться с ней, – сказал еще один. Щеки его были украшены двумя доблестными вертикальными шрамами. Рубашка на нем, сшитая из самого легкого и дорогого красного шелка, была столь прозрачной, что служила лишь для того, чтобы подчеркнуть плавные очертания торса; кожаные штаны в обтяжку, намасленные до блеска, выпячивали прочие детали его фигуры.

Черные, приспущенные с голеней сапоги и широкая шляпа алого бархата, золотые ленты, тщательно вплетенные в длинные светлые локоны, выдавали в нем денди, но только дурак принял бы этого человека за слабака. Звали его Янф, был он богат, принадлежал к одному из младших ответвлений Семьи Сабиров и большую часть своей жизни являлся наилучшим другом и ближайшим союзником Ри.

Ри пожал плечами. Он был вымотан, раздражен, тело болело, его терзал волчий голод – как всегда после Трансформации. Если б не праздник, он весь день провалялся бы в постели, то и дело гоняя слуг за едой. Однако сейчас обстоятельства позволяли ему переговорить с глазу на глаз со своими лейтенантами – вдали от посольства Сабиров, а также вдали от шпионов, которыми мог кишеть приятный для глаза наружный дворик этой небольшой таверны и одновременно постоялого двора.

– Верно. Но тогда мы не могли бы побыть вместе.

– Какой в этом толк? Что вообще может быть лучше хорошенькой девчонки?

– Мне нужна ваша помощь.

Пятеро лейтенантов Ри переглянулись, и выражения на их лицах являли гамму различных соотношений любопытства, удивления и опаски.

– Ты знаешь, что можешь располагать нами, – ответил зеленоглазый Валард, тряхнув каштановой головой.

– Не в данном случае. То, что мне нужно сегодня, противоречит обычаям Семьи. Вам придется решить, помогать мне или нет; поэтому я ничего не стану требовать от вас, ибо дело это может поссорить нас с Семьей или погубить.

Ри заметил, что теперь его подручные действительно заинтересовались. Он еще никогда не восставал против законов Семьи, и они понимали это.

Янф отошел от колонны, которую только что подпирал с видом беспредельно утомленного жизнью человека, и опустился на каменную скамью. Просто сел, не приняв самой выгодной позы, не обратившись прекрасным профилем к коридору, – на случай, если в нем вдруг объявится какая-нибудь хорошенькая штучка. Наклонившись вперед, он подпер голову поставленными на колени руками и нахмурился.

– За остальных не скажу, но я готов. И не потому, что в долгу перед тобой, хоть и не забыл об этом, а потому, что ты – мой друг.

Валард кивнул.

– То же скажу и я. Веди, и я последую за тобой. Все равно – куда и зачем.

Широколицый, бледный Трев промолвил:

– Я лично хочу заранее знать, что речь идет не о перевороте. Я не могу рисковать своей семьей по прихоти.

У Трева были две маленькие сестры, ради которых он перевернул бы мир. И хотя во всем остальном на него можно было положиться в той же мере, что и на Валарда или Янфа, Ри знал: Трев никогда не пойдет на дело, способное причинить даже малейший ущерб его сестрам. Он принадлежал к дальней родне и в будущем надеялся устроить выгодный брак своим девушкам.

– Измены не будет, – ответил Ри. – Однако, если вскроется ваша роль, в Семье за это нас не похвалят.

Карил, кузен Ри, старше остальных на несколько лет, задумчиво поглядел на главаря.

– Если ты собираешься сморозить какую-то глупость, по-моему, я просто обязан быть рядом, хотя бы для того, чтобы собрать останки и доставить их твоей матери – когда случится самое худшее. Так что рассчитывай на меня.

Ри засмеялся: Карил всегда ожидает самого худшего.

И повернулся к Джейму, пока не сказавшему ни слова. Такова у него привычка – не браться за дело второпях; но и поражение свое он тоже признает в последнюю очередь. Ри подумал, что, заручившись поддержкой Джейма, может рассчитывать на успех.

– А как насчет тебя?

Джейм неторопливо растянул губы в улыбке.

– Прежде чем сказать да или нет, я хочу знать, что мы будем делать.

Ри усмехнулся. Как это похоже на Джейма. Среди них он был воплощением благоразумия, всегда соблюдал осторожность, раньше всех замечал слабое место в планах и знал, как находить решение еще до того, как ему становилась известна задача. Ри желал, чтобы Джейм был с ним.

– Я хочу украсть девушку, которую Семья намеревается убить.

Лейтенанты Ри дружно разинули рты.

– Девушку? Чего ради? Семья просто засыпает тебя ими, только ты и ловить не хочешь, – заметил Карил.

– Эта – особенная.

– Еще бы не особенная! Ты уже отказал почти всем красавицам в Калимекке.

Янф ухмыльнулся.

– Хотелось бы знать, что именно делает ее такой замечательной.

На этот вопрос Ри откровенно ответить не мог; не потому, что опасался доверить правду пятерым друзьям, а потому, что и сам не знал, в чем она заключается. Как объяснить им, что встреченная им вчера женщина из Семьи Галвеев проникла в самую суть его; что даже сейчас, когда ее нет рядом, он ощущает тепло ее тела, прикасавшегося к нему после схватки с бандитами… Как мог он объяснить им, что мысли его больше не принадлежат ему. Как объяснить, что, закрыв глаза и подумав о ней, он может непостижимым образом определить, где она находится и что чувствует… что сейчас, например, она разгневана из-за какой-то несправедливости и эта несправедливость непонятно отчего незримыми нитями связана и с ним, и с нею. Ри вздохнул.

– Она… такая, как я. Кроме того, она из Галвеев, поэтому мне не позволят взять ее, и поэтому наши хотят ее смерти.

Теперь уже все хмурились, не слишком-то одобряя его намерение вступить в борьбу с Семьей из-за женщины.

Янф спросил:

– И в чем же она похожа на тебя? Такая же безрассудная? Упрямая? Своевольная?

– Она – Карнея, – ответил Ри.

Молчание, последовавшее за этим откровением, по меньшей мере затянулось: лейтенанты Ри удивленно переглядывались между собой. Оно длилось и длилось – по мере того, как взгляды их обращались к нему.

– Карнея, – прошептал Янф. И вновь – молчание. Наконец Джейм сказал:

– Карнея – непростая девушка. Если мы ошибемся, она уничтожит нас. Я бы не вышел против тебя и с дюжиной вооруженных людей… едва ли она окажется слабее. Учитывая то, что сумела прожить так долго. – Он задержал в груди дыхание и с шумом выдохнул. – Единственная неосторожность… и все.

Джейм уставился на свои руки.

– Полагаю, ты собираешься взять ее во время захвата Дома Галвеев?

Ри кивнул.

– Мне кажется, в общем смятении можно будет вывести ее наружу так, что никто не обратит внимания. Я не могу выкрасть ее прямо сейчас – чтобы не поставить под угрозу планы Семьи, касающиеся нападения на Дом Галвеев. Ну а если я позволю себе подождать, покуда оно свершится, девушка почти наверняка окажется мертвой.

Янф спросил:

– Итак, во время вторжения мы в соответствии с планом отправляемся в Дом, но вместо того чтобы ловить и брать в плен Галвеев, ищем во всем этом колоссальном сооружении одну-единственную женщину?

– Правильно.

– Женщину, которая знает весь Дом изнутри, которая не хочет идти с нами и к тому же по чистой случайности способна превратиться в самый смертоносный кошмар, какой даже невозможно себе представить.

– Именно.

Янф пожал плечами.

– Я просто хотел убедиться, что все правильно понял.

Джейм вздохнул.

– Хорошо, в таком случае я просто не могу найти основания для отказа – иначе все вы не переживете и первой стычки. Так что записывайте и меня.

Никто не смог удержаться от смеха. Легко смеяться, подумал Ри, когда все хлопоты и опасности впереди. Когда у собравшихся здесь шестерых молодых людей только и заботы, что пить и есть в приятной тени пальмовых листьев, среди сладких ароматов жасмина и роз. Однако все пятеро только что согласились умереть за него, если придется, и он не мог себе позволить забыть этого или не обратить внимания на то, сколь много значит такое согласие.

– Сейчас она находится в посольстве Галвеев. Перед свадьбой они отправят ее в Калимекку – вместе с прочими, кто не способен участвовать в бою. И до того нам придется выяснить, кто она.

– Так ты не знаешь ее имени? – простонал Янф. Джейм вздохнул.

– Но если мы не знаем ее, то каким образом ты предполагаешь ее найти?

– Я покажу ее сам.

Ри шел на это без особой охоты; хотя создание видимого образа не считалось сколь-нибудь выдающимся и тем более губительным чудом, до сих пор даже лучшие друзья не знали о его умении ворожить. Им было известно о лежащем на нем проклятии Карнея: однажды он перевоплотился, чтобы спасти жизнь Янфу, когда оба они, еще совсем юные, проявили неосторожность и очутились лицом к лицу с превосходящим численностью врагом. О магии Ри тем не менее помалкивал, потому что занятие это считалось весьма предосудительным, чего, пожалуй, ему не простили бы и лучшие друзья.

И это лишь доказывало, насколько он обезумел. Он собирался открыть перед ними секрет, который хранил пуще всего, причем осмеливался сделать это для того, чтобы спасти жизнь женщины, рожденной его врагами. И остававшейся его врагом. Женщины, которую он просто обязан ненавидеть.

Только почему в сердце его не было ненависти к ней?

Хотелось бы знать.

Набрав в горсть толченой каберры, он нарисовал ею кружок на земле, а друзья уставились на него круглыми глазами. Ри пробормотал заклинание, полоснул кинжалом по левой руке и нарисовал каплями крови крошечный кружок внутри первого. Обратившись к той связи, которую он ощущал внутри себя, Ри призвал единственное ее изображение, жившее в памяти: покрытая своей и чужой кровью, измученная, все еще сохраняющая облик Карнеи. Закрыв глаза, он притянул к себе это подобие, вспоминая при этом ее запах, звуки голоса, то немыслимое, невозможное чувство, возникшее в нем в ее присутствии. Он не стал привлекать ее в круг такой, какой она была вчера ночью, но, положившись на необъяснимую связь между ними, попытался представить ее нынешней, какой она была в этот миг.

Кто-то охнул, и все принялись пожирать ее глазами.

В середине очерченного Ри круга, опершись на парапет, стояла женщина, находившаяся на балу в центре Халлеса, – вырезанное из черного камня ощерившееся чудовище трудно было перепутать с чем-нибудь еще; она вглядывалась в происходящее где-то внизу. Прямые черные волосы трепетали на ветру, словно шелковый вымпел. На ней было элегантное темно-синее шелковое платье, скроенное по калимеккийской моде, еще не пришедшей в столь далекое от моря место, как Халлес. Знатная и утонченная, рожденная в почете и власти, она ничуть не была похожа на вчерашнюю женщину, перебившую целую банду воров и насильников. Впервые увидев ее в человеческом обличье, Ри еще сильнее был очарован незнакомкой. Он понял, что должен или добиться ее, или погибнуть сражаясь.

Его друзья – его лейтенанты – как бы вмерзли во время: они разглядывали мерцающую фигуру распахнутыми глазами, не скрывая своего потрясения. Медленно, один за другим, отводили они глаза от обворожительного, эфемерного, светящегося неярким светом изображения женщины и обращались к нему. Ри ждал вспышек гнева, знаков измены, но увидел только удивление.

– Как?.. – шепнул Янф.

И долго еще все они пребывали в молчании. Наконец Джейм промолвил:

– Мне все равно – как. А научить этому можешь?

Он словно бы прорвал плотину, и слова хлынули потоком. Друзья хотели, чтобы он показал им еще одно чудо; они желали немедленно увидеть все, что он знает; они жаждали стать частью того прекрасного и запретного мира, который он открыл перед ними. Их не пугало, что люди платили своей жизнью, дабы вновь открыть те знания, которыми он обладал, и что утрачены они были по разным причинам; они и слышать не хотели о том, что их всех прилюдно казнят на площади, если застанут за этим делом. Они и не думали попадаться… чудо захватывало их воображение, сулило тайны, открывало мир, уходящий за пределы повседневности. И они стремились в этот мир. И были готовы закрыть глаза на любой грех, любое преступление, лишь бы получить доступ к ведущей в него дверце.

– Мы поможем тебе добыть девицу, – заявил Янф, выражая общее мнение. – Но обещай, что взамен обучишь нас магии. Окажи эту честь нам, своим верным друзьям и молчаливым соратникам.

Они предлагали ему свои жизни, свою честь – и по справедливости за все это полагалась более внушительная компенсация. Он подумал о землях и новых титулах… пусть у них будет право потребовать чего захочется. И он не откажет. Ри дал обещание.

– Я и помыслить не могла, что доживу до конца представления.

Кейт расхаживала взад и вперед по узенькой библиотеке. Отупевшая, измученная, по-прежнему разъяренная, она воевала с внутренним демоном, молившим ее, требовавшим всего только одной возможности расправиться с теми, кто устроил это кошмарное истязание неповинных.

Во время церемонии Дугхалл не сказал ни слова. Оставаясь рядом и ничего не делая для этого, он отгонял от Кейт всякого, кто приближался, чтобы заговорить с ней, он помогал ей соблюдать спокойствие, а потом отвез ее с Типпой в посольство Галвеев при первом же удобном случае. Впрочем, когда Дугхалл привел ее в библиотеку, Кейт поняла, что он хочет поговорить с ней.

– Ты справилась с делом, – отметил дядя, – и забудем об этом. Ты еще не сыграла свою роль до конца, и Семья надеется, что ты исполнишь ее без ошибки. Особенно теперь…

Он преградил ей путь и заглянул племяннице в глаза.

– Особенно теперь, когда твоя информация выдержала проверку. Доктиираки и Сабиры злоумышляют против нас – как ты и говорила. Ты обладаешь некоторыми… скажем так, талантами. Да, талантами… которые делают тебя незаменимой для Семьи.

Кейт глубоко вдохнула, а потом медленно выдохнула.

– Дядя, ты должен знать, кто я такая.

– Я уже догадывался… по крайней мере, мне кажется, я вычислил некоторые из твоих способностей. Однако рано или поздно ими заинтересуются, возможно, и некоторые другие члены Семьи. Но не нужно думать, будто твое отличие от остальных может отторгнуть тебя от нас. Кейт, ты просто сокровище. Ты прекрасна, ты умна, ты очаровательна, ты образованна… и твои особые способности позволяют тебе делать то, чего не могут другие. – Он потрепал ее по руке. – Ты была чудесным ребенком – никогда ничего не боялась. А теперь становишься великолепной молодой женщиной. Более того, ты можешь стать оружием в руках Галвеев – оружием, какого нет у других Семей.

Кейт приподняла бровь, подумав о Карнее-Сабире. Если Дугхалл не подозревает о его существовании, значит, он не знает о той степени опасности, что грозит Галвеям.

– Это все, чего я хочу. И все, о чем мечтала когда-либо, – служить моей Семье. Я хочу защитить ее от врагов. Потому что Семья защитила меня и дала мне возможность стать своею.

Помедлив, она пристально посмотрела на Дугхалла.

– Но, быть может, я не имею права рисковать матерью и отцом, оставаясь на службе? Может быть, у меня вообще нет права служить, потому что за мою неудачу заплатят многие – не я одна?

– Садись.

Дугхалл указал на стул с высокой резной спинкой, пристроившийся в уголке, под хрустальными стеклами библиотеки. Он сел рядом на подобный стул и продолжал:

– Ты служишь Семье – этого требует долг. И ты делаешь свое дело, не ставя под угрозу членов твоей малой семьи: ведь этого требуют одновременно и долг, и любовь. Однако, Кеит-ча, на первом месте должны стоять нужды Семьи. Выслушай заповедь, которой руководствовался я сам, по которой надлежит жить и тебе: «Ты рожден для величия, но каждое поколение должно заново заслужить его. Твоя жизнь…

– …продолжение жизней моих предков, – перебила его Кейт, – и мост, направленный в будущее, и посему моя жизнь никогда не сможет полностью принадлежать мне, ибо каждый мой сегодняшний поступок пожинает вчерашний плод и роняет семя будущего урожая».

Она завершила цитату из Хабата патетическим тоном.

– Я знаю свой долг.

– Тогда нечего сомневаться, имеешь ли ты право служить. Ты избрана и должна служить.

– Хочу заметить, что избрана я не теми, кто знал обо мне правду… Не уверена, что они взяли бы меня на службу, если б она стала известна.

– А как насчет того, что ты сумела дожить до нынешнего дня и стать взрослой? Подумай! Не мне, оспаривать цену чуда – неисповедимы пути Господни. Я выбираю тебя и ныне думаю, что выбор мой оказался лучше, нежели мне прежде казалось. Не важно, что могут подумать другие. Твой секрет я буду держать при себе; я не настолько доверяю всем членам Семьи, чтобы извещать их о внезапно свалившемся на голову даре.

Кейт засмеялась.

– Откровенно говоря, и я не так уж им доверяю… Отогнать меня от лошадей на площади могут лишь действительно близкие – члены моей семьи и ты.

– Ты и не должна этого делать. Будь настороже, и я не сомневаюсь, что ты получишь назначения, соответствующие твоим особым дарованиям. – Откинувшись назад, он переплел пальцы на животе. – Кстати о твоих талантах… Какова, в сущности, их природа? Я уже понял, что слух твой лучше моего, и знаю, что ты способна подняться по отвесной стене, на которой – на мой взгляд – без крючьев и молотка делать нечего. Но как ты сумела это сделать?

– Я – Карнея, – ответила Кейт.

Дугхалл задумчиво посмотрел на нее и вздохнул.

– Я предполагал это. И потому предостерегал тебя в отношении казненного сегодня мальчика… До меня дошли… кое-какие слухи – прежде чем мы оставили посольство, – будто подобное создание прошлой ночью вырвалось на свободу и было схвачено рано утром. Однако сомневаюсь, чтобы этот мальчик был причиной резни в переулке.

Он помрачнел.

– Так, значит, семейное проклятие еще не изжито?

– Перед тобой прямое доказательство этого.

– И в чем же оно проявляется? В остром слухе, зрении? Большей силе, энергии, похоти?

Кейт невесело засмеялась.

– Во всем: и в скверных качествах, и в благородных. Я – Карнея в полной мере, как и убитый сегодня на улице мальчик. Я Трансформируюсь в гневе, или от другой сильной эмоции, или когда долго воздерживаюсь от Превращения. Я одновременно и женщина, и чудовище в едином теле, и лишь мне второй, чудовищной, ведомы радость и удовольствия без сожалений. Я – Карнея, моя кровь алчет чужой крови, охоты и случки, я беспощадна и не ведаю угрызений совести.

– Дитя, бывают времена, когда и угрызения совести, и снисходительность можно назвать только проклятием.

– Возможно, и так, – тихо молвила Кейт. – Но человеческое во мне раскаивается за нас обоих – и при этом вдвойне.

Дугхалл откинулся на спинку стула, соединив перед собой пальцы домиком.

– Чтобы уживаться с самими собой, мы примеряем себя таких, какие мы есть, с теми, кем хотели бы быть. «И если нам суждено познать счастье в этой короткой жизни, мы радуемся, не обманывая себя, и не забываем про доброту». Снова Винсалис. Я все-таки должен найти тебе экземпляр «Служи с честью», когда мы вернемся домой. Вместе с Тайными Текстами эта книга будет особенно полезна тебе. Особенно полезна.

– Я прочту и то, и другое, – ответила Кейт, – если эти книги помогут мне служить Семье.

– Помогут. Ну а если ты действительно хочешь послужить Семье, отыщи для нас Зеркало Душ. – Дугхалл рассмеялся.

Кейт не поняла шутки.

– Зеркало Душ? Что это такое?

– Миф, наверное, – сказал Дугхалл. – Нам удалось найти несколько упоминаний в самых старых наших книгах… ну, конечно, и в Тайных Текстах.

Он вздохнул.

– Предположительно, это Зеркало – величайшее создание Древних. Лучшие из имеющихся у нас переводов утверждают, что это устройство могло призывать из могил усопших и возвращать их в мир живых. Представь себе возможность вернуть к жизни всех наших мертвых родичей.

На его лице было написано восхищение.

– В считанные дни мы бы одолели и Сабиров, и Доктиираков и овладели всей Иберой. Закончились бы войны, и убийства, и насилия.

– Судя по всему, ты веришь, что подобное устройство могло существовать.

– Так тебе показалось? Прости размечтавшегося старика. Я просто хочу, чтобы оно было – и, конечно, чтобы Галвеи смогли заполучить его. Однако, несмотря на несколько упоминаний о Зеркале в древней литературе, полагаю, даже если оно и существовало когда-нибудь, то давно уже исчезло с лица земли. Впрочем, я отношу себя к скептикам – существование его едва ли возможно вообще. Подобные чары оказались бы…

Он распрямился.

– Забудь о моих размышлениях вслух, Кейт, – с улыбкой молвил он. – Глупо с моей стороны забивать тебе голову фантастическими представлениями Древних. Тебе эти бредни не нужны. Постарайся держать Типпу подальше от неприятностей, делай все возможное, чтобы она не подозревала о предательстве Доктиираков, иначе она может выдать нас. Типпа – милое дитя, но уж слишком она наивна.

– Я сделаю так, чтоб она не сомневалась в нашем положении. Как долго мне изображать это?

Дугхалл хищно усмехнулся.

– Ты, я и Типпа отправляемся в Калимекку аэриблем – через четыре дня, на рассвете.

– В день свадьбы?

– Да.

– А все остальные?

– Большая часть уедет завтра. Остальные на следующий день.

Кейт вздрогнула.

– Доктиираки заметят это.

Дугхалл взмахнул рукой.

– В этом-то и вся красота. После того как мы вчера отправили весть домой, аэрибли доставляют равномерным потоком «свадебных гостей», которые на самом деле таковыми не являются. Это солдаты в праздничных нарядах, многие в женской одежде – они заменят немногих женщин, стрелков из лука и мечников, которые есть у нас. Замаскированный под балласт персонал посольства мы отправляем назад в якобы пустых аэриблях. Мы трое не можем лететь до самой последней минуты, потому что Типпе и этой крысе Калмету предстоит совершить обряд очищения в ночь перед свадьбой; я должен стать свидетелем, а ты, как всегда, компаньонкой. Однако когда мы вернемся в посольство, нас будет ждать аэрибль, а на свадьбу вместо вас под вуалями отправятся солдаты, мой же дублер укроется капюшоном.